Кира перевела испуганный взгляд на самоубийцу. Бедняга! Это что же нужно испытать, чтобы дойти до такого!
И вдруг…
– А, пропади все пропадом! – раздался истошный крик. – Пропади! Провались все на свете! Будь все проклято!
Кира так и подскочила, глядя на какого-то мужчину, который прорвался сквозь оцепление и теперь бежал к «КамАЗу». С силой, порожденной отчаянием, он вздымал над собой, будто перышко, канистру, из которой на него щедро лился бензин.
Что-то знакомое почудилось Кире в очертаниях этой стройной высокой фигуры. Потом она узнала светловолосую голову, помятую зеленую майку… и с воплем выскочила из машины. Ринулась было вперед, однако стоящий рядом омоновец поймал ее за руку и внушительно сказал:
– Тиха!
– Максим!.. – простонала Кира, но тут ноги подкосились, и она повисла на омоновце, с ужасом глядя на дорогу.
Максим подскочил к ошарашенному дальнобойщику и, отшвырнув канистру, ударил себя в грудь:
– Браток! Браток, жги меня тоже! Черт с ней, с жизнью… Сгори оно все огнем!
– Да ты сдурел? – испуганно спросил самоубийца, явно не ожидавший, что у него вдруг появится товарищ по несчастью, да еще такой решительный.
– Cдуреешь тут! – рыдающим голосом выкрикнул Максим. – От тебя вон жена ушла один раз, а от меня чуть не каждую ночь уходит! Со всем Домом творчества писателей, тварь, переспала, а все мало ей! К нам в хату весь Коктебель ходит, как в бордель!
– И ты ее, стерву, не убил после этого?! – возопил потрясенный самоубийца. – Да я бы за один только раз… вот этими вот руками…
– Ладно врать! – рявкнул Максим. – Ты вон здесь жизнь свою молодую гробишь, а она где? Где ее мертвый труп? Убил бы! Как же! Себя-то ты убьешь, а она небось с другим в это время валяется! Давай, включай горелку, покончим с этим!
– Она не такая! – взревел дальнобойщик, не обратив никакого внимания на просьбу Максима. – Она у меня… она… Правильно сделала, что ушла от меня, дурака! Другие мужики колотятся, чтоб денег зашибить, а я все причитал, что издательство наше рухнуло, козл я несчастный!
– Правда что козл, – озадаченно сказал Максим. – Какое издательство?
– Волго-Вятское книжное, – прорыдал дальнобойщик. – Я там редактором работал. А баранку крутил просто как все. Грузовик только в армии водил. И вот, когда Люда ушла, я и подался в шоферюги. Думаю, приеду с мешком денег, высыплю их на нее… Смотри, мол, кого ты покинула! Во – баксы!
– Пиастры! Пиастры! – прокаркал Максим голосом Джон-Сильверова попугая и по-дружески осведомился: – Мешок-то приготовил?
– Чего? – полными слез глазами вытаращился на него страдалец. – Какой мешок?
– Для денег! – подмигнул Максим. – Документы на машину и накладные ты прихватить забыл, а мешок?
– Это тот гад, хозяин, мне документы не дал! – обиделся самоубийца.
– Ну да – ты просил, а он как девочка: не дам, не дам! – кивнул Максим. – Понимаю…
– Да нет, я не просил, – понурился дальнобойщик. – Я сам про них забыл, козл…
– Козл! Козл! – Прокаркал Максим, подражая все тому же попугаю. – Ну, давай, зажигай свечку, что ли, сколько я тут с тобой еще болтать буду? Погорим, как тот Петя-тракторист… Прокати нас, Петруша, на тракторе, до околицы нас прокати! – заорал он вдруг дурным голосом.
– Погоди! – растерянно сказал дальнобойщик. – Я что, получается, сам дурак?
– Дур-рак! Дур-рак! – охотно прокаркал Максим. – Ну? Жги! Батареи просят огня!
– Иди ты! – вызверился бывший редактор, швыряя в него зажигалку. – Огня! Надо тебе – сам жгись, а я не буду. Что с возу упало – не вырубишь топором! Сейчас вернусь в Нижний – набью морду своему кретинскому боссу, потом поеду к теще: жену оттуда за косу вытащу! – И он темпераментно кинулся в кабину.
Тем временем Максим осторожно поболтал зажигалкой возле уха, понюхал ее…
– Эй, друг-редактор! – крикнул он. – У тебя бачок как, пустой?
– Почему это? – в очередной раз обиделся бывший самоубийца. – Я заправлялся недавно.
– Что ж ты, козл, зажигалочку заодно не заправил? – сокрушенно спросил Максим. – Она ведь у тебя сухая, как учкудук – три колодца. Чем мне теперь сжигаться прикажешь? Я ведь не курю, у меня даже спичек нет!
– Плюнь ты на это дело, плюнь! – раздался из кабины жизнерадостный голос – и «КамАЗ» запыхтел, разворачиваясь.
– Далеко не уедет, – проворчал омоновец, все еще державший Киру за руку, и, поймав ее растерянный взгляд, пояснил: – За организацию ДТП его сейчас таким штрафом обложат, что он живо в штаны…
Проглотив в последнюю минуту язык, он с ужасом вытаращился на Киру, потом дико покраснел и, отбросив ее руку, словно обжегшись, ринулся в толпу других омоновцев и милиционеров, собравшихся вокруг Максима.
Врач «Скорой» суетился тут же со шприцем в одной руке и мензуркой, наполненной какой-то темной жидкостью, в другой.
Подъехала пожарная машина. На ее боку отвинтили кран, и Максим прямо в одежде сунулся под струю воды. Вокруг хохотали…
Кира отвернулась.
За ее спиной ревели моторы – пробка радостно рассасывалась. Скоро можно будет ехать дальше.
Она поискала взглядом и нашла «Москвич» не на краешке шоссе, где он стоял прежде, а на обочине, под деревьями. А, понятно: наверное, кто-то из омоновцев отогнал его туда, чтобы дать проезд пожарным.
Спустилась к машине и, открыв заднюю дверцу, забралась внутрь. Достала из рюкзачка кофту и, завернувшись, легла на сиденье, поджав ноги, лицом к спинке.
Зажмурилась. Ее так трясло, что зубы стучали. Стиснула их изо всех сил, еще крепче поджала колени к груди.
Не думать. Только ни о чем не думать!
Но думалось…
Точеная фигура. Гладкие, будто лакированные, черные волосы. Косая челка над веселыми черными глазами. Безупречно красивые черты. Милый голосок.
Саша Исаева. Александра Викторовна. Шурочка… Писательница, детективщица.
Значит, это все-таки была она. Получается, ее интересы не ограничивались Домом творчества писателей: стоило мужу шагнуть за порог, как его распутная женушка в поисках приключений оказалась в коктебельском «обезьяннике». Странно, что в женском отделении, однако кто знает, какие у нее там пристрастия, у этой куколки?
А вот Максим, наверное, знает о ней все. Иначе он бы не…
– А, вот ты где! – раздался оживленный голос. – А я тебя потерял. Кира, ты что?.. Ну, чао, ребята, не поминайте лихом! – Это адресовалось уже кому-то другому. – Ладно, ладно, на моем месте каждый советский человек поступил бы так же! Все, езжайте, я по-быстрому переоденусь, а то меня в этом мокром лихоманка прохватит.
Стукнула крышка багажника, – очевидно, Максим доставал чемодан. Потом опять. Потом – дверца: Максим заглянул в машину.
– Кира, ты спишь? – раздался его шепот.
Она не шелохнулась. Только когда ощутила его руку на своем плече, невольно вздрогнула – и снова замерла, изо всех сил стискивая пальцы.
– Кира, Кира, – он потянул ее за плечо, – да что с тобой?
Кира напряглась всем телом, упираясь, но руки у него были слишком сильные: хватило одного рывка, чтобы заставить ее повернуться и сесть.
Кира открыла глаза, но тотчас вновь зажмурилась и отвернулась. Однако продолжала видеть его встревоженный взгляд, побледневшее лицо, бело-голубую джинсовую рубашку, распахнутую на гладкой загорелой груди. Она даже успела увидеть, что он без брюк, и теперь перед закрытыми глазами маячили эти узкие бедра, туго обтянутые мокрыми плавками.
– Да что ты отворачиваешься? – яростным шепотом спросил он. – Ничего не понимаю! Скажи хоть что-нибудь!
Губы запрыгали так, что Кира вынуждена была прижать их ладонью.
О нет, говорить нельзя. Потому что сейчас она способна промолвить лишь три слова… Но лучше умереть, чем произнести их. Лучше умереть, чем признаться в этом даже себе! Но что толку цепляться за обломки гордости? Она сбита с ног, обессилена, обезоружена своим страшным открытием… да, куда страшнее всех Кириных приключений оказалось вдруг обнаружить это!
Зачем, почему, как это случилось? А как случалось со времен сотворения мира? Не спрашивая разрешения. Наплевав на все заветы и принципы, ограждающие душу надежным частоколом, враз растопив лед, заботливо намороженный в сердце.
Когда?! Да, наверное, сразу. С первого взгляда. Только причину своей маеты Кира поняла поздно. Когда увидела, как он, обливая себя бензином, кричит о безнадежно исчезнувшем счастье. Когда поняла, что не существует для него. Что у него есть другая… а у нее, у Киры, – только он. Он один.
Чужой муж.
– Кира! Да Кира же! – Он тряс ее изо всех сил, так, что голова с зажмуренными глазами и мучительно стиснутым ртом моталась из стороны в сторону. – Я напугал тебя, что ли? Это ты из-за меня? Да?!.
Резко прижал ее к себе, обхватил что было сил, забормотал:
– Да ты что? Да это ерунда. Надо же было что-то делать, ну я и… сам не помню, чего я ему кричал. Я-то думал, человек погибает, а он просто идиот. Я, значит, тоже идиот. Ну, успокойся. Ну, прости меня, дурака такого! – Он еще крепче стиснул объятия: – Ну я же не знал, что ты… что тебя это…
Резко прижал ее к себе, обхватил что было сил, забормотал:
– Да ты что? Да это ерунда. Надо же было что-то делать, ну я и… сам не помню, чего я ему кричал. Я-то думал, человек погибает, а он просто идиот. Я, значит, тоже идиот. Ну, успокойся. Ну, прости меня, дурака такого! – Он еще крепче стиснул объятия: – Ну я же не знал, что ты… что тебя это…
Он резко перевел дыхание – и умолк, прижавшись щекой к Кириной щеке, ничего больше не говоря, только легонько коснувшись ее лица краешком губ. И этого оказалось более чем достаточно…
Все силы кончились, все оковы рухнули. Вцепившись в Максима, Кира самозабвенно рыдала, уткнувшись в его грудь и только иногда начиная лихорадочно гладить его плечи и спину, чтобы убедиться, что он здесь, никуда не делся… никуда от нее не денется. Никогда…
Он что-то быстро шептал, уткнувшись губами ей в висок, но сквозь грохот крови в ушах и свои безудержные всхлипывания она не могла различить ни звука. Потом вдруг Кира поняла, что ничего он не шепчет, а просто целует ее. Губы Максима ласкали ее волосы, лоб, плачущие глаза, мокрые щеки… нашли рот – и припали к нему в отнимающем дыхание, слепящем поцелуе.
– Я тебя люблю, – выдохнула она в эти горячие губы.
– Да… да…
Руки его сильно сжали ей плечи, потом стиснули грудь. Потом Кира услышала треск рвущейся материи – и в ту же минуту ощутила прикосновение его гладкой, горячей кожи к своей обнажившейся груди. А бедра его под мокрыми плавками оказались холодными, и Кира грела, грела их всем жаром своего пылающего тела, пока дыхание ее вдруг не пресеклось, с губ не сорвался стон, не распахнулись изумленно глаза – и тут же медленно закрылись, не в силах выдержать засиявшего взгляда Максима.
* * *Ее разбудил звонок, и Кира машинально закинула руку за голову, где на ночном столике стояли и телефон, и будильник, не в силах спросонок понять, что именно звенит. И вздрогнула, услышав приглушенный голос:
– Cлушаю.
Это голос Максима!
Кира открыла глаза и обнаружила себя лежащей на заднем сиденье «Москвича». Безумная сцена ожила в памяти, и Кира похолодела, решив, что все это ей только приснилось. Но тотчас обнаружила на полу обрывки своей маечки. В ногах была небрежно брошена скомканная юбка, лишившаяся пояса, а одета Кира оказалась в приснопамятный мини-сарафанчик.
Значит, она уснула, как умерла, а Максим ее облачил в единственную оставшуюся целой одежду. И про трусики не забыл. Какая целомудренность, с ума сойти!..
Кира уткнулась в измятый, слегка пахнущий бензином чехол сиденья.
Значит, это все ей не приснилось. Это случилось! И именно в автомобиле. На обочине шоссе, по которому то и дело пролетали другие автомобили. И, возможно, пассажиры могли, приглядевшись, увидеть, что творится на заднем сиденье неказистого «Москвича»…
Странно – она и не подумала об этом раньше! А что изменилось, если бы, например, подумала? Или даже увидела чьи-то любопытные физиономии, заглядывающие в приоткрытое окошко? В тот миг она ни о чем не думала, кроме… кроме того, что было.
Что было!..
– Да я это, я! – сердито зашептал Максим, и Кира оторвалась от сладостных воспоминаний. – Не могу громче. Не мо-гу гром-че! Не один. Ну а кто еще? Kончай трепаться, Василий Иваныч, говори, как там дела? Так… понял. В двадцать три тридцать, как штык. Постараюсь. Понял. Скорее всего она. Где?! В районе Арзамаса?! На помеле прилетела, что ли? Ой, не пыхти. Ну, привет. До связи!
Зажурчала, зашипела радионастройка – и вдруг полились чудные, неземные звуки танго «Маленький цветок». Кира лежала, затаив дыхание. Ее любимая мелодия… Как странно! В такой момент…
Музыку внезапно прервал развязный женский голос:
– Pадио «Нижний Новгород плюс» продолжает свою программу. С вами Ирина Игнатьева. Горячая новость дня – арест генерала Петра Глыбина и его сына, преуспевающего адвоката Игоря Глыбина. Наш источник в пресс-службе УВД сообщил, что Глыбиным инкриминируется организация и осуществление контрабанды крупной партии алмазов – предположительно на сумму более десяти миллионов долларов.
Радиодикторша как-то странно всхлипнула – то ли с трудом сдерживая смех, то ли задыхаясь от возбуждения.
– Наш источник также сообщил, что год назад силами правопорядка в Нижнем Новгороде был задержан некий Виталий Пищенко, курьер мафиозных структур, занимающихся контрабандой алмазов. Предположительно груз шел по эстафете, однако связующего конца найти не удалось. Защита Пищенко была поручена Игорю Глыбину, и после первого же контакта с адвокатом его подзащитный начал придерживаться версии, будто вез груз фальшивых бриллиантов, а попросту говоря – красиво ограненных стекляшек, на поставку которых имелся договор с частной коммерческой фирмой. Эта фирма якобы занималась изготовлением театрального реквизита. Была проведена соответствующая экспертиза, совершенно перечеркнувшая выводы предварительной, организованной при задержании Пищенко. Как выяснилось, грузом этого курьера и впрямь были стразы, к тому же очень низкого качества. За отсутствием улик дело было прекращено, Пищенко отпущен на волю, однако спустя месяц его труп случайно обнаружили туристы в болотах близ Тирасполя. В то же время Интерполу удалось отследить появление в Нью-Йорке крупной партии алмазов, предположительно доставленных из России. Как сообщает наш источник, заслуживающий всяческого доверия, существует версия, будто генерал Глыбин, воспользовавшись своим служебным положением, подменил подлинные вещественные доказательства, положил их в свои с сыном широкие карманы! Официально обвинение еще не предъявлено, пока идет следствие. Мы постараемся держать вас в курсе самых свежих новостей!
«Маленький цветок» зазвучал снова.
Кира резко села, ошеломленно уставившись в окошко. Мимо мчались золотые поля, над которыми в пушистых облаках таяло огромное раскаленное солнце.
Но Кира ничего этого не видела.
«Значит, все правда! – билась мысль. – А я-то не верила… Да, похоже, приятель Максима еще не самый сведущий человек: про Глыбиных уже судачит весь Нижний, вон, даже по радио передают! И все это началось год назад… Еще до того, как мы познакомились! А интересно, Алка об этом знала?»
Мелодия погасла: Максим выключил радио, и Кире вдруг стало страшно наступившей тишины.
Теперь Максим знает, что она проснулась. Что они скажут друг другу? Что говорят люди друг другу после такого?..
– Эй… – негромко окликнул Максим, и Кира взглянула на него с самым независимым видом, на который только была способна.
Зеленые глаза улыбались:
– Ну, ты как?..
Она хотела, очень хотела недоумевающе вскинуть брови или сделать еще что-нибудь столь же существенное для своего спасения – но не смогла: все растворилось в безнадежно блаженной улыбке.
Максим притормозил:
– Садись со мной.
Кира перелетела на переднее сиденье – и сразу оказалась в его объятиях, под градом поцелуев.
Через некоторое время Максим тронул машину левой рукой, правой не переставая прижимать Киру к себе, то и дело целуя закудрявившиеся на виске легкие русые прядки.
– Ох ты, милая моя, – бормотал он, глубоко, ненасытно вдыхая запах ее волос, – ох, погубишь ты меня, добра молодца, погубишь!
– Что так? – усмехнулась Кира, чувствуя себя просто-таки непристойно счастливой от этого задыхающегося шепота.
– Погубишь… я уж знаю! Ты вот на меня сердишься, что так тебя напугал, да? А мне, думаешь, не страшно думать, что с тобой беда может случиться? Как вспомню твои злоключения, так мороз по коже.
– Но ведь теперь уже все позади! – Кира, изумленная таким признанием, даже отстранилась от Максима.
– Что позади, позволь спросить?
– Ну… все. – Она пожала плечами. – Теперь известно, кто все это устроил. Фридунский! Мы предупреждены, а кто предупрежден, тот…
– Вооружен, я знаю! – нетерпеливо перебил Максим. – Только чем же мы с тобой вооружены, позволь спросить? Благими намерениями? А ими, как известно, выстлана одна извилистая дорожка… Вот ты, к примеру, говорила, что отказываешься запатентовать свое открытие за бугром и сделаться американской гражданкой. Тобой руководят благие намерения или как?
– Наверное, благие, – усмехнулась Кира. – Во-первых, американцы и так уже пол-России к рукам прибрали…
– Ну, предположим, не пол, – с сомнением в голосе прервал Максим, однако Кира запальчиво возразила:
– Да ладно тебе! Не пол! Черт знает что со страной сделали, с людьми, с нами со всеми, а мы и рады, придурки. Нет уж, хватит с них. Перебьются и без моей «Галатеи». Eсли они такие умные, пускай сами и додумываются!
– И то, – согласился Максим. – А во-вторых?
– Что?.. А, ну да. Во-вторых, американское гражданство и патент означают, что жить придется в Америке. А мне не-охота.
– Tебе страна не понравилась, да? Или… что-то тут держит? – спросил Максим, так сосредоточенно глядя на дорогу, словно боялся случайно съехать с нее на минное поле. – Тот парень, да? Игорь?