Глубоко надвинутая и косо нахлобученная шляпа мешала мне увидеть, что там, за спиной.
– Это дерево, – сердито ответила Алка. – Стой спокойно!
Она вылезла из-под руки, встала передо мной, как лист перед травой, и, придерживая меня в вертикальном положении пятерней, крепко упертой в диафрагму, повторила:
– Ты совсем не помнишь, где была и что делала?
– Нет! – честно и без особого сожаления сказала я. – А где? И что?
– Ой, боженьки! – вздохнула Алка.
Она зачем-то пощупала мне лоб и сказала:
– Похоже, у тебя амнезия.
– Да лишь бы не энурез! – беззаботно засмеялась я.
Трошкина фыркнула, приставила свободную ладонь козырьком ко лбу и ищущим взором окинула искрящиеся ночные дали. Я сочла это подходящим моментом, чтобы закончить прерванный вокальный номер, и с чувством пропела:
– Ночь темна-а, пустыня внемлет богу, и звезда-а с звездою говорит!
– Точно, у нас же при себе есть телефоны! – обрадовалась Алка.
Логику ее рассуждения я не уловила, но при слове «телефон» машинально цапнула себя за бедро, где болталась сумка.
– Условные рефлексы в порядке, – одобрительно пробормотала Трошкина и тоже полезла в сумку.
Я с доброжелательным интересом следила, как она достает мобильник, подслеповато жмурясь, набирает номер и прикладывает трубку к уху. Орган слуха Алка с этой целью специально выпростала из-под вязаной шапочки. Ухо у Трошкиной было невыразимо трогательное, розовое, помятое, как подтаявшая мармеладка. Я нежно и светло улыбнулась дорогой подружке, а она в ответ скорчила зверскую морду и прошипела:
– Убила бы заразу!
– Какую? – благодушно поинтересовалась я.
И пуще прежнего растрогалась при мысли о том, какая у меня Трошкина добрячка и гуманистка. Вот, хочет бороться с заразой! Непонятно только, с какой именно. Я немного подумала и предложила:
– Давай будем бороться с заразой куриного гриппа!
– Ты, курица! – плачущим голосом воскликнула Трошкина.
И тут же сменила тон на более спокойный, сказав в трубку:
– Нет, Зяма, это я не тебе! Тебе я совсем другое хотела сказать. Вернее, спросить: ты не мог бы приехать сюда и забрать нас с твоей сестричкой?
Ответных слов Алкиного собеседника я не слышала, но имя «Зяма» мгновенно проассоциировалось у меня с образом красивого молодого мужчины, лицом очень похожего на меня. Я взволновалась: неужели у меня есть сын, да еще такой взрослый?
– Трошкина, сколько мне лет? – с беспокойством спросила я подружку, дернув ее за рукав.
Алка, занятая разговором, отбрыкнулась от меня ногой и ничего не ответила. Тогда я полезла в сумку за зеркальцем, достала пудреницу, открыла ее, придирчиво изучила свое отражение и успокоилась. С виду мне было никак не больше тридцати.
– А кто же такой этот Зяма? – задумалась я вслух.
– Сейчас познакомишься, – пообещала Трошкина.
Обещанного знакомства пришлось ждать минут пятнадцать. За это время мы с подружкой успели замерзнуть и для сугреву затеяли веселую детскую игру в ладушки.
– Ладушки, ладушки! – злобновато приговаривала Алка, ожесточенно колотя меня по ладоням. – Где были? У бабушки!
По тону ее как-то сразу чувствовалось, что бабушка, у который мы предположительно гостили, была не иначе как чертовой.
– Что ели? Кашку! Что пили? Бражку!
– Французское вино мы пили! – неожиданно вспомнила я. – Красное, очень вкусное!
– Продолжай! – заинтересовалась Трошкина.
– А ели не кашку, а какаш… То есть натуральную дрянь, – смущенно продолжила я.
– Какую именно дрянь? ЛСД? Героин? Ангельскую пыль? – Алка вцепилась в меня, как клещ.
– Откуда ты столько знаешь про наркотики? – шокировалась я.
– Ты забыла, я же в наркодиспансере работаю! Короче, дорогуша, признавайся, что за дурь тебе скормили в этой гнусной ночлежке?
– В ночлежке? – озадаченно повторила я.
– Я тебя про дурь спрашиваю! – Алка то ли случайно, то ли нарочно промахнулась и врезала ладонью мне по щеке.
В ответ на оплеуху ледяные кристаллы в моей голове протестующе зазвенели и заметались по черепу, как шайбы в хоккейной коробке. У меня возникло ощущение, что это разрозненные куски мозаики слепо тычутся друг в друга, желая собраться воедино, но не знала, чем могу такому хорошему делу помочь.
– Про дурь? – повторила я, прислушиваясь к происходящему в моей голове. – Это было яблоко…
– Отравленное? Как в пушкинской сказке про мертвую царевну? – испуганно вскинулась начитанная Трошкина.
– Это было глазное яблоко дракона, засевшего… или подсевшего?.. – я очень старалась вспомнить.
– На наркотики? – Алка упрямо гнула свою линию.
– На стеклянную горку!
– Горка – это мебель? – задумалась Трошкина.
– Мебель?
Я честно попыталась представить себе громоздкого дракона, усевшегося на небольшую мебельную стенку, и решила, что это неподходящее гнездовье для Змея Горыныча.
– Слушай, какая разница, на чем он сидит, дракон этот? – начиная сердиться, спросила я. – Да хоть на ночном горшке! Главное, у него был глаз, и я его съела.
– Ты же ненавидишь китайскую кухню! – удивилась Трошкина.
– Моя ненависть не распространяется на фрукты, – напомнила я.
– Так это был фрукт? Та бяка, которую ты стрескала?
– Определенно! – кивнула я. – Хочешь, расскажу, каков он был на вкус?
– Позже, – решила Алка, развернув оголенное ухо в сторону приближающегося автомобильного рычания. – Похоже, за нами приехали.
– Кто? – спросила я, благосклонно оглядев не новый, но вполне ухоженный «Форд», осторожно подкативший к нам по снежной целине, в которую превратилась дорога.
– Зяма, выйди, покажись! – крикнула Трошкина.
– С нами честно подружись! – тут же продолжила я бессмертными пушкинскими строками из недавно помянутой сказки про мертвую царевну.
– Коли парень ты румяный, братец будешь нам названый! – высунувшись в окошко, подхватил цитату красавец, лицом очень похожий на меня.
Это помогло мне вспомнить!
– Зяма! Брат мой! – вскричала я и, спотыкаясь, побрела к машине.
Головой вперед я забралась в салон и кулем обессиленно рухнула на заднее сиденье, предоставив в распоряжение Трошкиной кресло рядом с водителем.
– Давай скорее домой, – попросила Алка, едва забравшись в машину. – Или лучше в больницу? Даже не знаю… Инке что-то плохо.
– Та-ак! – насмешливо протянул Зяма, внимательно поглядев на меня через плечо. – Похоже, большой белый человек дал моей краснокожей сестре огненной воды?
– Сам дурак! – ответила я.
– Не так уж ей и плохо, – постановил братец. – Хамит – значит, приходит в норму! Индюха у нас знатная нахалка.
У меня было чем ответить на этот наглый поклеп, я уже и рот открыла, но тут Зяма придавил педаль газа, машина прянула вперед, и я со стуком захлопнула рот, едва не прикусив язык.
По дороге меня укачало, и в подъезд родного дома меня вновь заносили на плечах, только теперь это были крепкие плечи Зямы.
– К тебе или ко мне? – игриво спросил братец озабоченную Трошкину в лифте.
Алка успела покраснеть, пока поняла смысл этого вопроса, и я подумала: подружка-то неравнодушна к моему братцу! Впрочем, это и неудивительно. Зяма обладает поразительной способностью очаровывать всех дам в зоне видимости и слышимости, и даже глухонемые женщины не составляют исключения.
– Наверное, лучше ко мне, – обстоятельно обдумав Зямин вопрос на протяжении трех этажей, решила Алка. – К вам Инку в таком виде лучше не тащить, иначе дядя Боря и тетя Варя ужасно разволнуются.
– Ладно, – легко согласился Зяма. – Сгрузим Индюху у тебя, а родителям утром скажем, что у вас был девичник, Дюха притомилась и заночевала у подружки.
– А мое мнение никого тут не интересует? – недовольно трепыхнулась я.
– Золотые слова! – сказал Зяма.
Братец и подружка транспортировали меня в двадцать первую квартиру и уложили спать на большущем надувном матрасе, который Трошкина специально держит в своей однокомнатной квартирке на случай, если какие-нибудь гости придут с вечера и задержатся до утра.
– Полежу одну минуточку, а потом устрою вам геноцид! – сонным голосом пригрозила я своим обидчикам, поудобнее пристраивая щеку на надувной подушке.
– Видишь, ей уже гораздо лучше! – сказал на это Зяма, но не мне, а Трошкиной.
И он приятным бархатистым голосом напел мне в ушко:
– Спи, моя радость, усни! В доме погасли огни!
– Мышка уснула в углу! – тонким подголоском запищала Алка.
– Дюшка храпит на полу! – радостно солировал Зяма.
И они дуэтом закончили:
– Глазки скорее сомкни! Усни-и-и-и!
– Спелись! – ехидно прошептала я с намеком, который должен был смутить конфузливую Трошкину, но ее предполагаемой реакции не увидела, потому как и в самом деле уснула.
– Спасибо! – смущенно поблагодарила Алка Зяму, провожая его в прихожей.
– Не за что! – великодушно отказался от благодарности он и, объясняя свою необычную скромность, понурился и стукнул себя кулаком в широкую грудь со словами:
– Моя сестра! – что прозвучало словно «Мой грех!», причем грех этот был не иначе как смертным.
– И моя подруга! – в тон ему, с тяжким вздохом, сказала Трошкина.
– Ну, я пошел. Спокойной ночи, детки! – нормальным голосом мурлыкнул Зяма.
– Сапоги не заберешь? – Алка показала на Инкины сапожки, с котрых на линолеум прихожей натекла небольшая лужица. – Их бы просушить надо, а у меня нормальная батарея всего одна, и ту я займу своими собственными мокрыми онучами и портянками.
– Отчего не забрать? Заберу, – согласился он и нагнулся, поднимая с пола обувку сестрички.
К подошве правого сапога что-то прилипло. Зяма перевернул башмак и отклеил маленькую влажную картонку, налипшую на приставший к подошве комочек жвачки.
– Это не твое? – он протянул подмокшую визитку Трошкиной.
– Это? – она без особой охоты взяла бумажку, присмотрелась к ней и неожиданно переменилась в лице. – Ой, боженьки! Зяма! Как же так? Ты знал об этом?
– О чем? – он забрал у Алки бумажку, которая ее так взволновала, рассмотрел ее и тоже сделал лицо огурцом. – Ну, Дюха, совсем очумела! И как же она до такого докатилась?
Они склонили головы над картонкой и надолго замолчали, глубоко потрясенные увиденным.
Бумажка представляла собой визитную карточку стандартного размера, но нестандартного оформления. На белом фоне картонки, как на простыне, вальяжно разлеглась совершенно обнаженная красотка. Взлохмаченные кудри, бледное чело и томно прикрытые глаза придавали ей вид усталый, но довольный. Причинное место бесстыдницы было прикрыто, но почему-то не фиговым листком, а румяным яблочком – не иначе с Древа познания. Запретный плод выглядел весьма аппетитно, и в нем по кругу располагались цифры. Очевидно, желающих попасть в яблочко приглашали позвонить по указанному телефонному номеру.
Картинка была пошлой, но забавной, и в другой ситуации у Зямы и Алки нашлось бы достаточно чувства юмора, чтобы посмеяться над увиденным. Однако сейчас им было не до смеха. Все меняла одна небольшая, но важная деталь: в роли развратной прелестницы выступала Индия Борисовна Кузнецова собственной персоной! Не узнать ее было невозможно, потому что запретный плод был нарисованным, а вот изображение разлегшейся соблазнительницы – фотографическим.
Тем не менее Зяма все-таки сказал:
– Глазам своим не верю! С ума сойти! Что же вынудило Дюху пойти на это? Неужели она до такой степени нуждалась в деньгах?
Трошкина тут же с глубоким раскаянием вспомнила, что только вчера продала подружке пленившую ее сумку из кенгуриной кожи, и ужаснулась при мысли о том, каким образом несчастная Кузнецова заработала деньги на эту покупку.
– Кошмар! – прошептала Алка. – А я-то, дура, ничего не поняла! А ведь могла догадаться по поведению вежливого хлюпика и квадратного дурня!
Зяма посмотрел на подругу сестры с беспокойством.
– И знаешь, что еще? – не заметив этого взгляда, сказала Трошкина. – Я подозреваю, что Инка принимает наркотики! В нормальном состоянии она не стала бы жрать драконьи глаза!
– Аллочка, а с тобой все в порядке? – спросил Зяма, недоверчиво выслушав эту бредовую речь.
– Я в норме! – плаксиво заверила его Трошкина и трубно высморкалась в первую попавшуюся тряпочку – ею оказался Зямин шарф.
– Отлично! – с непередаваемой интонацией сказал Зяма. – Нет-нет, шарфик можешь оставить, дарю его тебе на добрую память… Значит, так!
Он безобразно взлохматил волосы и признался:
– Сейчас я взволнован и не способен нормально соображать, но утром мы во всем разберемся. Дюху из квартиры не выпускай, я приду к вам сразу после завтрака.
– Можешь прийти к завтраку, – всхлипнув, предложила Трошкина. – У меня полный холодильник продуктов, есть даже тортик.
– Договорились, – кивнул Зяма.
И уже выйдя на лестничную площадку, добавил:
– Не забудь зепереть дверь и спрячь ключ, чтобы наша ночная бабочка не упорхнула на заработки!
Глава 9
Если ночь была дивно прекрасной, то утро стало ее полной противоположностью.
Во-первых, мне не дали как следует выспаться. Ровно в семь утра душераздирающе завизжал Алкин допотопный будильник – бабушкино наследство. Живучесть механизма, крики которого вынужденно слушали три поколения Трошкиных, объяснялась его фантастической прочностью. Сколько его ни били руками, ногами и подручными предметами, ему все было нипочем. Подозреваю, что этот будильник представлял собой генетически модифицированную боксерскую грушу.
С будильником мне удалось разобраться: Трошкина имеет привычку ставить его на пол, под изголовьем своей кровати, а я как раз лежала поблизости на матрасе и очень удачно лягнула трезвонящий агрегат ногой. По скользкому паркету будильник шайбой выкатился в прихожую и там благополучно затих. Как выяснилось позже, он застрял в меховом тапке. Таким образом, можно было считать, что я забила гол, но это меня не радовало. Было слишком много поводов для огорчения!
Расправившись с будильником, я собралась еще подремать, но тут запел мой мобильник. Сумка валялась на полу рядом с матрасом, я дотянулась до нее, не открывая глаз, нашла трубку и поднесла ее к уху.
– Инночка! – обеспокоенно воззвал ко мне Бронич. – Денежки у тебя?
– Денежки? – тупо повторила я.
Не то чтобы я не могла вспомнить, что это такое – денежки, просто не сразу поняла, о каких именно деньгах идет речь.
– Денежки в банке! – нетерпеливо напомнил шеф.
– Я не делаю запасов на зиму жизни, – пробормотала я, при слове «банка» закономерно вспомнив папулины баллоны с соленьями.
– Кузнецова! – грянул шеф. – Тебя куда вчера послали?!
– Ой, куда меня только не посылали! – пожаловалась я, чувствуя себя так, словно я исправно сходила по всем адресам. – Михаил Брониславич, я заболела, можно я сегодня на работу не приду?
– А кто мне денежки принесет?!
– Ах, денежки! – до меня наконец дошло, что шеф живо интересуется наличкой, которую я вчера по его поручению получила в банке. – А деньги я вам передам с каким-нибудь надежным посыльным!
– Жду с нетерпеньицем, – буркнул Бронич и отключился.
Пока я разговаривала с шефом, проснулась Трошкина. Она вылезла из-под одеяла и тут же начала переодеваться из фланелевой пижамы в модный брючный костюм.
– Ты куда-то собираешься? – потирая виски и болезненно морщась, спросила я.
– Пока нет, – уклончиво ответила подружка.
– Кого-то ждешь?
– Да, должен зайти один человек. – Алка упорно отводила взгляд.
Бегая по комнате, она суетливо наводила порядок и при этом старалась держаться от меня подальше, что выглядело очень смешно, учитывая скромные размеры помещения.
– В чем дело? – не выдержав, спросила я.
– А что такое? – неискренне удивилась Алка.
– Что ты шарахаешься от меня, как будто я прокаженная?
Трошкина остановилась, печально посмотрела на меня и распустила губы шлепанцами. Я угадала, что подружка сейчас горестно заревет, и поспешила предотвратить обильное слезотечение, прикрикнув на плаксу:
– Не распускай нюни!
– Тогда я руки распущу! – неожиданно окрысилась она.
В руках у Трошкиной был брючный ремень, который она пыталась заправить в штаны, но от волнения не попадала в петли. Она замахнулась на меня этой несерьезной полоской тисненой кожи и гневно притопнула ножкой в тапке с помпоном:
– Пороть тебя некому, Кузнецова!
– Да за что?!
– Не отпирайся, я все знаю! – выкрикнула Алка.
– Серьезно? Тогда расскажи мне Второй закон Ньютона! – попросила я. – В свое время мне так и не удалось его выучить.
Трошкина вспыхнула и зло сказала:
– Для проститутки у тебя очень необычные интересы!
– Для кого?! – заморгала я.
– Для проститутки! – тихо, но твердо повторила она.
– Да как ты смеешь?! За кого ты меня принимаешь?! – Я вырвала у подружки ремешок и огрела ее по заднице.
– А сама ты как смеешь?! – с этим встречным вопросом Алка схватила подушку и с размаху стукнула меня ею по голове.
– Ах, ты так! – я отбросила в сторону бесполезный декоративный ремешок и схватила вторую подушку.
Некоторое время мы самозабвенно молотили друг друга спальными принадлежностями, кряхтя, охая и равномерно покрываясь пухом и перьями из прорвавшихся подушек. Остановил ожесточенное пуховое побоище дверной звонок.
– Ну, вот! – опустив подушку, расстроилась Трошкина. – Он уже пришел, а я в таком виде!
– Ты похожа на жертву куриного гриппа! – злорадно заметила я.