– Спасибо вам, – растроганно произнес он.
– Да за что спасибо? Лучше расскажите.
И Олегов принялся рассказывать о своих мытарствах. В ходе повествования милейшая женщина то всплескивала ручками, то прикладывала пухлую ладонь ко рту, то издавала невнятные звуки, видимо, выражавшие негодование.
– Вот и все, – сказал Егор, наполняя рюмки. – Нет повести печальнее на свете…
– …чем повесть о минете в туалете, – скороговоркой произнесла Марта Львовна и лихо выпила свою рюмку, не дожидаясь Егора.
– Что такое – минет? – полюбопытствовал историк.
Но библиотекарша не стала разъяснять незнакомый Егору термин.
– Знаете что, – сказала она, – не расстраивайтесь. Поезжайте в Забудкино и набейте вашей жене морду.
– То есть как?! – опешил интеллигент.
– А вот так! Мужчина вы, в конце концов, или нет?! Что же, всю жизнь будете питаться консервами? А дальше что?! Гибель! Вот вы обвиняете Игоря Степановича, а при чем тут, собственно, он?
– Как то есть при чем? Ведь он…
– Да он ли? Вы прикиньте. Коломенцев – старик. Он, конечно, умеет подать себя, поволочиться за дамами. Но в данном случае, кажется мне, вовсе не он проявил инициативу. Вашу супругу тоже можно понять. Вы перестали видеть в ней женщину, а она молода, привлекательна… Она жаждет… чувств.
– Тут вы, пожалуй, правы, – согласился несчастный рогоносец.
– Именно, мой друг, именно! Ницше говорил: «Идя к женщине, бери с собой плеть». Вот и вы должны продемонстрировать супруге свой норов. Вы не хлюпик, а господин, повелитель, самец, в конце концов. Отправляйтесь на дачу, набейте ей морду – и увидите: все встанет на свои места. Да будьте посвирепее! Отстегайте ее ремнем, только не в присутствии детей.
– Я, надо сказать, Ницше не читал. Но чувствую, что он хотя и реакционный философ, но в данном случае прав, – заявил Егор.
– Вот именно, – подтвердила библиотекарша.
– И я готов прямо сейчас отправиться в Забудкино и доказать… Доказать… Чего же я хочу доказать?
– Что вы – мужчина.
– Точно! – Олегов поднялся со стула и нетвердо шагнул в темноту.
– Погодите, еще не время. Успеете. Давайте лучше выпьем. А вот теперь скажите мне, что с Коломенцевым еще произошло, кроме адюльтера.
– Адюльтера? – переспросил Олегов. – Это еще что такое? Ах да… Что произошло – точно не знаю. Там из-за этих тетрадей какой-то сыр-бор разгорелся. Приехал некий субъект из Москвы. Как видно, из органов… Заинтересовался тетрадями этого Пеликана. Как уж им стало известно?..
– Да они все про всех знают, – отозвалась Марта Львовна, – служба такая.
– Этот парень, рыжий, такой неприятный, нужно сказать, тип. Хоть и молодой, но наглый… Оно и понятно, ведут себя как опричники… Хотя, конечно, имеют на это право. Интересы государства, и все такое прочее… Короче, я пришел к Коломенцеву разбираться по поводу жены… И этот пожаловал, кажется, его фамилия Жданко. Поднадавил на вашего Коломенцева и забрал у него дневники Пеликана. Да и правильно сделал, что забрал!
– Это почему же?
– Зачем Коломенцеву эти дневники? Если они представляют интерес для государственных служб, так и должны быть у них.
– И что же, Игорь Степанович безо всяких и отдал?
– Да можно так сказать. Наложил в штаны от страха… Это не то, что чужих жен соблазнять.
– И еще я вас хотела об одном спросить… Когда вы в этом своем Забудкине прохлаждались, не встречали ли одного человека? Как бы его получше описать… Немолод, даже очень немолод. На вид простоват. Постоянно ходит с рыболовными снастями. Кажется, они называются удочками.
– Рыбак?
– Вот-вот. Именно рыбак. Он там в ваших местах рыбу частенько удит.
– Одного человека, похожего на ваше описание, я встречал и даже с ним разговаривал. Он мне рассказывал, помню, как ловить ту или иную рыбу. Толково довольно объяснял.
– Замечательно. Так вы поедете в Забудкино?
Олегов задумался. В голове его царил сумбур.
– А вы все-таки поезжайте, – посоветовала библиотекарша. – Для собственного успокоения. Иначе помрете от сухомятки. Отправляйтесь сегодня же. И последуйте моим советам. И вот еще что. Я бы хотела попросить вас об одном одолжении. Если встретите этого старичка-рыболова, передайте ему посылочку, – она протянула Егору продолговатый пакет. – Здесь книга, которую он просил достать.
– А что за книга? – полюбопытствовал историк.
– Справочник рыбака-любителя, что же еще его может интересовать?
– А если я его не встречу?
– И не беда. Не встретите, и не надо. Вернете посылку мне. Договорились?
Олегов пообещал доброй Марте Львовне выполнить ее просьбу и поднялся.
В голове его изрядно шумело, но идея вернуться на дачу глубоко засела в сознании. Он распрощался с библиотекаршей и отправился восвояси.
Коломенцев и Валек вошли в вагон пригородного поезда за пять минут до отправления. В вагоне было довольно много народа, люди возвращались в пригородные поселки и станции: кто с работы, кто из гостей, а иные ехали на дачи. Большинство, устроившись на жестких скамьях, дремало, кое-кто читал газеты или книги. Имелось среди пассажиров и несколько подвыпивших мужчин, оживленно разговаривающих и жестикулирующих.
Оба наших героя молча сели на свободные места и задумались, каждый о своем. Беседовать было особенно не о чем. У Коломенцева сильно болела разбитая голова, и мукомол то и дело морщился, едва сдерживая стон, а Валек равнодушно глазел по сторонам. Он особенно не задумывался над тем, что происходит. Раз сестра сказала – нужно уехать из города – значит, так и надо. В последнее время Валек вообще во всем полагался на Катю.
Поезд тронулся, народ как-то вдруг зашевелился; встрепенулся и Валек.
– А что, папаша, жить-то мы где будем? Или как партизаны в лесу?
Коломенцев пожал плечами. В данный момент это его нисколько не волновало.
– Приткнемся где-нибудь, – сказал он равнодушно.
– Приткнемся-то приткнемся, – не отставал Валек, – ну а дальше что? Хаванина, правда, есть, – он легонько пнул стоящую у ног сумку, – сеструха собрала… Но вот бутылочку не положила, а ведь как было бы хорошо с устатку, так сказать. Вон, гляди, – он кивнул на подвыпивших мужчин, – как веселятся. И тебе не вредно. Враз полегчает.
– Не стоит, – односложно отозвался мукомол.
– Как пожелаете, а все-таки…
Они вновь замолчали. Коломенцев бессмысленно таращился в окно, Валек разглядывал пассажиров. Народ постепенно выходил, в вагоне стало просторнее. Внимание Валька привлек сидящий в углу вагона молодой человек явно научного вида. Он был в шляпе и круглых очках, однако, судя по безмятежно открытому рту, из которого свисала ниточка слюны, находился в приподнятом состоянии. Рядом со спящим стояла объемистая авоська, в которой поблескивало стекло бутылки. Мысль о том, что желательно бы выпить, не покидала Валька. Но где найдешь магазин? Когда они приедут в это чертово Забудкино? Ну, через час. К тому времени все уже будет закрыто, если там вообще имеется торговая точка. А у этого паренька в сетке явно пузырь. Может, позаимствовать?
Валек огляделся. Обстановка складывалась подходящая. Он встал, прошел через весь вагон в тамбур – покурить. Проходя мимо спящего, цепко вгляделся в его лицо. Гражданин в шляпе безмятежно похрапывал.
Валек для вида потоптался в тамбуре, потом снова вернулся в вагон, но не на свое место, а опустился рядом со спящим. Он легонько толкнул его плечом. Неизвестный даже не пошевелился.
Тогда Валек с нарочитой развязностью заговорил, обращаясь к пьяному:
– Ну, ты чего, Коля? Мы тебя ищем, ищем. А ты вот где уселся. Нехорошо, Коля, нехорошо. И пузырь зажал. Зачем ты его зажал, Коля?
Валек бесцеремонно залез в авоську неизвестного гражданина, достал оттуда бутылку коньяка и взвесил на ладони.
– Хорош! Такое добро закроить хотел. Ну да ладно. Отдыхай, Колек.
В сетке кроме продуктов лежал длинный тонкий бумажный пакет. Валек достал и его, обернул пакетом бутылку и вернулся на свое место. Коломенцев все так же равнодушно продолжал смотреть в окно.
– Вот, достал! – победоносно произнес Валек, протягивая бутылку мукомолу.
Коломенцев искоса взглянул на коньяк.
– Интересно, где же?
– Купил у какого-то ханыги. В тамбуре.
– Чего же он сам ее не выпил?
– Говорит, не употребляю такую гадость, клопами, мол, пахнет. Ну дал я ему на беленькую, а эту забрал себе. Спер, наверное, где-то…
– А это что? – Коломенцев кивнул на пакет.
– Черт его знает. В него завернуто было.
Мукомол поднял пакет и повертел его в руках.
– «Передать Чекмазову в руки», – прочел он надпись на пакете. – Где ты это взял?
– Я же говорю, – окрысился Валек, – дали вместе с бутылкой. – Чего ты ко мне привязался, папаша!
– Кто дал?! – заорал Коломенцев на весь вагон.
– Ты офонарел?! – вытаращил на него глаза Валек. – Чего базлаешь? Или того, чердак поехал? Не кричи, сиди тихо. Вон, видишь, – мужик в углу, – произнес Валек вполголоса, – кемарит который. Вот у него я бутылку и взял. И бумажка это его.
Коломенцев всмотрелся, и челюсть его внезапно отвисла.
– Что с тобой, папаша?! – испугался Валек.
– Это он! – свистящим шепотом произнес Коломенцев.
– Да кто он? Скажи толком?
– Олегов.
– А это кто?
– Человек, который нашел бумаги Пеликана. С него все и началось.
– Этот алкаш?! – изумился Валек. – Ты же вроде говорил: мол, какой-то ученый.
– Он и есть. Сейчас я подойду, посмотрю на него повнимательнее.
– Да сиди ты! Чего на него смотреть. Может, у человека горе какое. Напился, видишь ты, с горя и с непривычки прикемарил.
– Горе?
– А то! Сам же удивился. Интеллигент, с чего бы ему жрать. А вот запил. И не без оснований.
– Причина его горя – я! – со значением произнес мукомол.
– Новое дело! С тобой, папаша, не соскучишься.
– Нет, уверяю вас!
– Ты так ты – я не возражаю.
– Но самое странное – этот пакет. Ведь он адресован именно тому человеку, которого нам приказала найти ваша сестра.
– Ты это серьезно? – Валек недоверчиво смотрел на Коломенцева.
– Я вас уверяю.
– Так давай посмотрим, что в пакете.
– Но это как будто неприлично.
– Чего тут неприличного. Он отдал мне бутылку, а вместе с ней и пакет…
– Да так ли это?
– Какая разница, – досадливо произнес Валек, схватил пакет и сорвал обертку. Из пакета выпала тетрадь. Коломенцев с неожиданной для его возраста прытью подхватил ее и нетерпеливо раскрыл. С минуту он лихорадочно переворачивал листы, впиваясь в текст близорукими глазами.
– Не может быть! – воскликнул он.
– Что ты, папаша, все голосишь, – разозлился Валек. – Не умеешь, что ли, тихо выражать свои чувства! Успокойся. А не то разбудишь горемыку-интеллигента. А по твоим словам, ему и так досталось. Чего ты там такое вычитал?
– Но это же недостающая часть дневника! Мне и раньше казалось, что он не полон. И вот теперь я в этом убедился наверняка. На пакете стоит фамилия Чекмазова. Что же получается? Или Олегов из его шайки, или все обставлено таким образом, чтобы заманить нас в ловушку.
– Да говори ты толком!
– Тучи сгущаются, – изрек Коломенцев.
– Так, понятно. Дальше.
– Нам грозит неимоверная опасность.
– И это я знаю, продолжай.
– Но продолжать-то и нечего, – с грустью сказал мукомол. – Я ничего не могу понять. Как попала к Олегову тетрадь, кто ему ее передал? Где он встретится с Чекмазовым? Сплошные загадки!
– Так давай его и спросим, – Валек кивнул на спящего Егора. – Сию минуту растолкаем, пику к боку приставим и потребуем откровенности.
– Да вы что, с ума сошли? Этим мы все сорвем. Ведь если он должен встретиться с Чекмазовым, то это-то как раз нам и нужно. Он сам нас выведет на рыбака. Давайте лучше проследим за ним.
– Можно и так, – кисло сказал Валек. – Хотя по мне пика лучше. А ты, папаша, думаешь, не проспит ли он свою станцию?
– А вот вы, милейший, и разбудите.
Валек кивнул.
До Забудкина оставалось пять минут езды, и Валек уже было хотел подняться и растолкать Олегова, когда тот внезапно вскочил, схватил свою сетку и бросился в тамбур.
– Сам, видишь ты, оклемался, – сказал Валек. – Тем лучше. Непонятно только.
– Что именно?
– То спал как убитый, а тут вовремя проснулся. Тебе, папаша, не кажется это странным?
– В последнее время мне многое кажется странным. Давайте-ка последуем за ним.
– Тогда сойдем из другого вагона.
Поезд замедлил ход, потом и вовсе остановился. Коломенцев и Валек спрыгнули на щебеночную насыпь.
– Вон он, – указал Валек на нетвердо стоящую на ногах фигуру. – Покандехал. Канаем за ним?
– Погодите, пускай уйдет немного вперед.
Преследователи осторожно двинулись за Олеговым.
– Давно не бывал я в деревне, – задумчиво сказал Валек. – По правде сказать, никогда не бывал. – Дышится-то как, а, папаша. Повидло пополам со сливочным маслом. Если бы я был царь, построил бы здесь дворец, пил бы только молоко, а сметаной закусывал. Не понимаю, чего люди рвутся в город. Пыль, тоска и разврат.
– Разврата и тут хватает, – заметил Коломенцев.
– Тебе, папаша, видней. И все-таки… Ты глянь, какие небеса!
Действительно, понемногу начинало смеркаться. Закатное небо пылало над головой, где-то совсем рядом раздавались звуки возвращающегося с пастбища стада: позвякивание колокольчиков, крики хозяек, подзывающих родных буренок; запахло парным молоком и навозом.
– Далеко еще? – спросил Валек.
– Он живет на соседней улице, – пояснил Коломенцев, – в самом ее конце. Но вы думаете, он домой идет?
– А куда же?
– Может, на встречу с этим Чекмазовым?
– Ерунда. К бабе своей он спешит… к деткам… А мы тут херней занимаемся. Ловим кого-то, ищем… Эх, связался я с тобой. Если бы не сеструха!.. Ну да ладно. – Валек потряс в воздухе бутылкой, украденной у Олегова. – Сегодня вечерком оприходуем за помин души…
– Чьей души?
– Да какая разница? Хотя бы моей.
– Вы, по-моему, пока что живы.
– Недолго уж мне, мальчонке, осталось… – дурашливо сказал Валек.
– К чему бога гневить?
– А ты, папаша, разве в бога веришь?
– Отчего же мне нельзя верить?
– Почему нельзя? Верь на здоровье. Только нет никакого бога. Чепуха все это.
– Поясните столь глубокие выводы.
– Ну чего тут пояснять. Ты прикинь, если бы бог был, разве он допустил бы все те безобразия, которые творятся на земле. Вот, говорят, бог добрый, всемилостивый, но почему тогда происходят войны, разные землетрясения, ураганы?..
– Кары небесные, – сказал Коломенцев не то в шутку, не то всерьез.
– Кары! – фыркнул Валек. – Ладно, сейчас не время базары разводить, кажись, дотопали. Смотри, этот твой кореш входит в калитку. Это его дом?
– Его.
– Подождем малость, что он дальше будет делать. Скорее всего спать бухнется.
Из-за забора раздались радостные голоса детей.
– Ликуют, короеды, – с легкой грустинкой сказал Валек, – батянька явился, кривой, правда, так ребятишкам в новинку, пускай повеселятся.
Послышалось невнятное бурчанье, потом дачный покой прорезал вопль:
– А ты знаешь, что сказал Ницше?
Коломенцев удивленно поднял брови.
– С хозяйкой своей разбирается, – сообщил многоопытный Валек.
– Но при чем тут Ницше?
– Это кто такой?
– Немецкий философ.
– А при том, что у умных даже домашние базары проходят не как у обычных людей, а с привлечением авторитетов мировой науки.
Коломенцев засмеялся. Что именно сказал Ницше, они так и не узнали. Невнятное бурчание перешло в вопли, заплакала девочка…
– И хотя мировые авторитеты – весомый аргумент, но и они не всегда помогают, – продолжил свою мысль Валек. – На деле все кончается, как и в любой русской семье, криком и слезами. Хотя каждая семья несчастлива по-своему.
– О! – поразился мукомол.
– Не обращай внимания, папаша. Хотя Ницшев мы и не читали, но в жизни-жестянке тоже кое-что кумекаем. Я думаю, караулить дальше нет смысла. Пора подумать о ночлеге. Можно, конечно, постучаться в любую избу и попросить приюта, но посмотри, какой вечер! Восторг и умиление! Может быть, отдохнем на природе? Ты как?
Коломенцев пожал плечами.
– А чего, – с энтузиазмом развивал свою мысль Валек, – найдем какое-нибудь уютное местечко, разведем костерок. Бутылка у нас есть, закуска тоже. Ты тут бывал, так веди же, Сусанин!
– Может, на озеро? – неуверенно сказал мукомол.
– А далеко?
– С полчаса идти, наверное.
– Как раз до темноты успеем, пошли скорей.
На лесное озеро они попали, когда стало уже совсем темно. Валек одобрил место ночевки, натаскал из леса, который был в двух шагах, еловых веток, устроил удобное ложе для двоих, потом набрал хвороста, запалил костер, извлек из сумки провизию, открыл бутылку, налил сначала Коломенцеву, потом себе, выпил и улегся рядом с костром.
Пахло болотом и хвоей. Рядом прокричала какая-то ночная птица. Ей ответила другая. Донимали комары. Валек закурил. Коломенцев последовал его примеру, хотя курил редко. Валек откинулся навзничь и уставился в ночное небо.
– Звезды еле видны, – сообщил он. – Оно и понятно, жара. Вот ты говоришь, что бог есть, – продолжил он прерванный разговор. – Может, оно так и есть. Только он далеко, очень далеко. И на людей ему наплевать. А, собственно, почему он должен любить людей больше остальных тварей, им же созданных? Белок там разных или, скажем, лошадей. По логике – его любовь должна распределяться равномерно на каждую тварь. Ты как думаешь?
Коломенцев молчал.
– Вот и я говорю, – продолжил Валек, словно Коломенцев подтвердил его суждения, – всем поровну. Но лично я бы на его месте вообще плюнул на человечество.
– Это почему же?
– Да потому что человек – самое аморальное существо на свете. Убивает. Грабит. Душит себе подобных. А ради чего? Так, из прихоти или по недомыслию.
– Но ведь так во всей природе.
– Не скажи. Зверюшки убивают друг друга по необходимости. Чтобы выжить, а не для баловства. Человек – самое могущественное создание, но это могущество на пользу не идет. Сильный угнетает слабого. Понимаешь, в мире есть как бы две породы людей: люди-волки и люди-овцы. Ни те, ни другие не могут жить друг без друга. Обеим породам доставляет удовольствие одним подчинять, другим подчиняться.