– Но ведь так во всей природе.
– Не скажи. Зверюшки убивают друг друга по необходимости. Чтобы выжить, а не для баловства. Человек – самое могущественное создание, но это могущество на пользу не идет. Сильный угнетает слабого. Понимаешь, в мире есть как бы две породы людей: люди-волки и люди-овцы. Ни те, ни другие не могут жить друг без друга. Обеим породам доставляет удовольствие одним подчинять, другим подчиняться.
– А ты сам из каких? – поинтересовался мукомол.
– Я-то? Из овец, должно быть. Во всяком случае, меня всегда угнетали, и мне нравилось. Я по тюрьмам прошел и давно это понял. В лагере как? Там сильный, конечно, шишкарит. Но этот сильный – по сути слабак, раз дал посадить себя в клетку. Настоящий волк на воле ходит, да не ходит, а ездит в тачке, все у него схвачено. Хозяин жизни, одним словом, герой дня. Нарушая закон, человек пытается прорваться в иной мир, стать волком. Но – дудки! Каждому предназначено ходить по своей половице. Кто этим всем управляет? Я думаю, не бог, а черт. Много зла на свете. Добра меньше. Да ты и сам знаешь.
– И все-таки человек добр, – возразил Коломенцев. – Люди стремятся к добру. Иначе не было бы закона. Не было бы государства. Не было бы самого понятия, что хорошо и что плохо.
– Закон, порядок… – Валек засмеялся. – У каждого стада есть пастух. Для чего? Чтобы стадо не разбегалось. У пастуха имеются кнут и собаки на тот случай. Если какой-нибудь теленок вздумает дернуть в сторону. Казалось бы, порядок. Но в результате скотину все равно забьют на мясо…
– Ты точно Ницше не читал? – с любопытством спросил Коломенцев. – Рассуждаешь примерно как он.
– Вот видишь! – с торжеством произнес Валек. – Не я один такой умный! Давай-ка еще по одной.
Выпив коньяк, он сплюнул.
– Неплохо бы искупаться. Пойду…
Он разделся и направился к озеру.
Через минуту Коломенцев услышал плеск воды и фырканье.
– Отлично, хорошо! – кричал Валек. – Вода парная. Иди сюда, папаша. Хоть ноги помочи.
Но Коломенцев остался на своем месте.
Скоро Валек вернулся. Отряхнувшись, словно собака, он выпил и завалился спать, а мукомол еще долго лежал без сна, отгоняя назойливых комаров. Он размышлял над рассуждениями Валька.
«В чем-то он, конечно, прав, – думал старик, – но не все так просто. Да, конечно, есть волки и есть овцы. Но очень часто один и тот же человек одновременно и то и другое. Он как бы состоит из двух начал: хорошего и плохого поровну. Хотя поровну ли?.. Вот в чем вопрос, как выразился принц Датский».
ГЛАВА 21
– Допрыгался! – со злостью сказал Жуков, разглядывая перебинтованную голову своего напарника. – Все шутил, резвился… «Нам песня строить и жить помогает». Чего же теперь песенки не поешь?! Обставили тебя, как мальчонку. Тебя! Да не просто обставили, а еще и уделали. Со стариком справиться не смог!
– Их там двое было, – подавленно произнес Седов.
– Второй-то откуда взялся? Кто он вообще такой?
– Я не знаю, парень какой-то.
– Парень! Хорошо, хоть не убил. Почему он там оказался, ждал тебя, что ли?
Седов молчал.
– Значит, ждал. Мы решили, что дело плевое, а оно оказывается вовсе не простое. Уже смерть нашего предшественника должна была меня насторожить. Ладно. Вообще, все значительно хуже, чем ты себе представляешь. Донских-то мы не ликвидировали.
– Как?!
– А вот так! Я связался с Москвой. Рассказал все, а они говорят: фуфло вам прогнали.
– Ничего не понимаю.
– Здесь в Тихореченске есть, конечно, еще кто-то из наших, так сказать, наблюдатель. Он и доложил. Донские живы и здоровы, и те, и другие тоже. Нас обставили. Гипноз, что ли… Внушили, что мы их грохнули, а на самом деле ничего подобного. Нами очень недовольны. Приказано во что бы то ни стало довести дело до конца. Ты понял? Во что бы то ни стало!!! Если мы не выполним задания, последствия могут быть очень печальные.
– Что же делать?
– Сообщили, что этот старик, Коломенцев, скорее всего отправился в деревушку Забудкино. Это недалеко от города. Короче, нужно ехать туда и найти его.
– Но как же я в таком виде?.. И рука…
– Ничего, правая же работает. Что ж, мне одному отдуваться?
– А с этими как быть?
– Сначала старик. И тетради нужно найти обязательно, этим тетрадям придают очень большое значение.
– Если они… гипнозом… то, возможно, и о наших планах в отношении Коломенцева узнали?
– Очень может быть, но сейчас неважно, как узнали.
– Но найдем ли мы их?
– Обязаны найти, если с конторой распроститься не желаем.
– Может, попросить подкрепление?
– Ты, как видно, совсем с ума спятил. Или после удара никак не можешь прийти в себя? Тебе погоны надоели? Кормушка надоела? Приказано – выполни! И прекрати лишние разговоры говорить. Поехали, нечего время тянуть.
– Значит, вот как дело оборачивается, – задумчиво сказал Станислав. Он смотрел на Катю и улыбался. – Появился новый персонаж. Этот самый рыбак. Скорее всего именно он и стоит за всеми событиями.
Катя молчала. Только что она изложила паралитику последние новости, которые узнала от Коломенцева. И теперь ждала, что скажет Станислав. Он потер подбородок.
– Итак, – продолжал юноша, – ситуация, так сказать, начинает вырисовываться. Попробуем порассуждать. Когда-то давно нас четверых привезли в этот город. Мы, как можно понять, братья и сестры.
– Все четверо?
– Скорее всего, да. Только ты и я обладаем даром. Ни Елена, ни брат твой им не владеют.
– Тогда стоит допустить, что брат и сестра – именно мы с тобой? – предположила Катя.
– На первый взгляд, как будто так и должно быть. Но тогда почему нас четверо?
– Разделили еще в Праге, для безопасности? Вполне логично.
– Логично-то логично, но не совсем. Правильно, наши половины не обладают Даром. Но зато они лучше, чем кто-либо, умеют воспринимать Дар. Ведь ты безо всяких усилий, без боли можешь влиять на происходящее с помощью брата, так?
Катя кивнула.
– Более того, проецировать свою волю на других именно через брата. И ты это не раз использовала. Скажем, если необходимо воздействовать на кого-то, нужно пережить хотя бы слабый болевой шок. А если настроиться на его сознание, то и боли никакой не нужно. Для этого ты и послала его вместе с Коломенцевым. Он в прямом смысле твои глаза и уши. Кстати, что они сейчас делают? Погоди, погоди! – Станислав закрыл глаза. – Не говори ничего. Я попробую… Слушай, получается! Я тоже воспринимаю его, хотя ни разу не видел. Не очень четко, правда. Вода – пруд или озеро… Лес кругом… Пока все спокойно. Мысли слегка затуманены, как будто он немного выпил… И старика ощущаю… Его присутствие. Некая неуверенность, чувство вины… у тебя то же самое?!
– Ага.
– Вот видишь! Значит, я прав. Если бы ты читала книги по спиритизму, то знала бы, что у медиума всегда имеется контактер – человек, с которым он работает, через которого проецирует свои видения. Так вот такими контактерами с самого раннего детства явились твой брат и моя сестра. Возможно, они были необходимы для развития Дара. Ведь не сразу же мы начали ощущать его, а уж пользоваться им и подавно не в один день научились. Своеобразный симбиоз. Вторая деталь. Нас четверо, а четверка у розенкрейцеров – сакральное число.
– Я тебе, знаешь, что скажу, – досадливо произнесла Катя. – Ни в каких розенкрейцеров я не верю. Вся эта мистика и оккультизм недоступна моему пониманию. Насчет медиума и контактера я еще готова допустить, но все это средневековые бредни…
– Постой, не торопись. Давай я тебе дорасскажу. Число «четыре» символизирует четыре стихии – огонь, воду, ветер и землю. Другими словами, это четыре темперамента – холерический, сангвинический, меланхолический и флегматический. Обычно любая личность в той или иной степени соответствует определенному темпераменту. Сестрица – холерик, я – флегматик, ты – сангвиник, брат твой – меланхолик.
– Тоже мне, меланхолик, – засмеялась Катя.
– Погоди, дай закончить. Четыре земные стихии составляют одно целое… – он запнулся.
– Ну и куда же ты клонишь?
Станислав почесал затылок.
– Вот именно. Не можешь четко объяснить, что к чему.
– Пока не могу, но, думаю, очень скоро все так и объяснится.
– Ты же сам говорил: у бомбы два запала. И, как я понимаю, оба должны уничтожить нас.
– А если это решающая проверка наших способностей? Последнее испытание? Знаешь, как щенков бросают в воду, чтобы научить их плавать: или поплывет, или утонет, так и нас…
– Строить предположения не имеет смысла. Нужно что-то делать. Иначе мы утонем, так и не научившись плавать. Другими словами, учить будет некого. Мое мнение – нужно обязательно найти этого загадочного старика-рыболова и расспросить его как следует.
– Ты, конечно, права. Возможно, не стоит лезть в отвлеченные материи, нужно спасаться. Они скорее всего уже поняли, что не убили нас. Поэтому наверняка повторят свою попытку.
– Вот именно!
– И что ты предлагаешь?
Катя поморщилась.
– То же самое я хотела спросить у тебя.
– Значит, четкого плана мы не имеем. Тогда нужно бежать.
– Куда?
– Хотя бы в это Забудкино.
– Думаешь, они туда не доберутся?
– Конечно, доберутся. Но там мы будем хотя бы все вместе.
– А вместе мы – сила. К тому же где-то поблизости бродит старик с удочками. Значит, решено: сегодня же отправляемся туда!
– Легко сказать! А работа, дом?
– Это твои проблемы. Я думаю, вполне решаемые.
– А ты как туда доберешься? На коляске?
– Мне поможет нянька. Да и сестра тоже.
– Захочет ли она поехать?
– А ее никто спрашивать не собирается.
– Где же мы будем жить?
– Снимем дачу. Какие проблемы… Впрочем, все, скорее всего, решится за день, два…
– Быстро у тебя получается. Но сегодня вряд ли успеем.
– Тогда завтра утром. Итак, решено?
– Решено, – неуверенно сказала Катя. – Но что я скажу мужу?..
– Мне ли тебя учить. Придумаешь что-нибудь.
Возвращение блудного мужа произвело в семействе Олеговых грандиозное впечатление. Он отсутствовал на даче больше недели, и Людмила никак не могла объяснить детям, почему его все нет и нет. «Папе нужно работать над диссертацией», – говорила она, но ребятишки чувствовали: что-то тут не так.
Людмила и сама пребывала не в своей тарелке. Минутная слабость могла поломать жизнь не только ей, но и детям. Она страшно жалела, что повела себя необдуманно и призналась мужу в измене, но еще больше жалела она, что наговорила лишнего. То, что призналась – во всяком случае честно по отношению к нему, но зачем было называть его занудой – корила она себя. Зная характер мужа, Людмила в общем-то не сомневалась в примирении. Однако не так скоро, да и сцена встречи превзошла все ее ожидания.
Нужно заметить, что Егор не ограничился коньяком, выпитым с доброй и умной библиотекаршей. Возвращаясь домой, он остановился у пивного павильона и принял две кружки; и там же с неким незнакомым гражданином оприходовал чекушку водки. После этого он некоторое время без всякой цели гулял по городу, купил детям подарки: какие-то сладости, слипшиеся конфетки – подушечки, пастилу, соевый шоколад и прочую ерунду. Напоследок он приобрел бутылку коньяка. Вызвано это было оригинальной, с его точки зрения, идеей изобразить, что он запил. Идея сия, опять же по мнению Егора, убивала сразу двух зайцев: во-первых, объясняла его появление на лоне природы в нетрезвом, так сказать, состоянии и, во-вторых, демонстрировала серьезность намерений в смысле запивона. Он довольно ясно представлял, какой эффект произведет его появление подшофе, и, надо сказать, не ошибся. Остается только добавить, что Олегову очень хотелось спать, но он изо всех сил крепился, понимая, если заснет – опоздает на поезд. И только в вагоне он рухнул в объятия Морфея. А тут и Валек подоспел, и лишился несчастный историк своего чудо-оружия в виде бутылки коньяка. Однако неугомонный рогоносец не успокоился. Явившись на порог дачи, он устроил демонстрацию силы. Отголоски его выступлений и услышали Коломенцев и Валек.
– Что с тобой? – спросила жена под радостные вопли детей «Папа приехал!».
Олегов хотел сурово посмотреть на нее, но неожиданно для себя икнул.
– Ты, кажется, выпил? – поинтересовалась Людмила. Она могла бы этого и не спрашивать. Поскольку густой дух перегара перебивал даже сельские ароматы. Однако вопрос привел в действие механизм осуществления плана мести.
– А что мне остается делать? – слезливо спросил Егор. – Ведь я… – он забыл эту часть монолога, а сколько раз повторял про себя, – …ведь я… страстотерпец. Неделю пью, вторая пошла…
– Неделю?! – изумилась Людмила.
– Увы, – развел руками Егор, – пропил почти все наше состояние, вот на последние купил… – Он полез в свою котомку, долго там рылся, при этом большая часть содержимого выпала на землю. – Где-то была… – произнес он растерянно, имея в виду бутылку, – наверно потерял… ну ничего, сейчас к хозяйке схожу.
– Никуда ты не пойдешь! – сердито сказала жена.
– Женщина, молчи! Ибо лучшая из них змея!.. Ницше сказал: «Идя к женщине, бери с собой кнут!!!» – заорал вдруг он, вспомнив совет доброй библиотекарши. – Где тут кнут! Васька, тащи кнут! – крикнул он сыну.
– Кончай паясничать! – резко сказала Людмила.
– Папочка! – заплакала дочь, – что они с тобой сделали?
– Все кончено, милая, – заныл Олегов, наклоняясь и слюняво целуя дочь. Ребенок в ужасе отпрянул. – Мне нужно выпить, – сумрачно произнес Егор. – Анисья Трофимовна?..
– Я тут, – мгновенно отозвалась хозяйка, видимо, давно наблюдавшая за сценой.
– Анисья Трофимовна, принесите мне немедленно жбан бражки.
– Никак запил? – удивленно сказала хозяйка, обращаясь к Людмиле. – А я думала, только простые так-то бесчинствуют, а и образованные тоже горазды.
– Бражки! – повелительно крикнул Егор.
– Сейчас, милок. Уведи-ка детей, Люда.
– А что вы хотите делать? – испуганно спросила жена историка.
– Как чего? Протрезвлять буду. Дело привычное. Могу, конечно, и не вмешиваться, но тебя жалко. Он, видишь ты, куражиться вздумал.
– Я кому сказал! Я тут хозяин!!
– Ты, ты, золотой, пойдем, налью тебе.
– А ты – готовься! – обернувшись, сказал Егор Людмиле и двинулся следом за Анисьей Трофимовной.
– Вот сюда, в сарайку, – указала она, – там я тебя и угощу. Ты подожди малость.
Ничего не соображающий историк проскользнул в дверь сарая и стал ждать.
Внутри было темно, пахло мышами и сеном.
– Ты где? – услышал он наконец.
– Здесь, – произнес он, стараясь говорить как можно грубее.
– Выпить еще не передумал?
– Хочу!
– Ну, раз хочешь, получи.
Крепкий удар чем-то тяжелым и твердым свалил его с ног. Олегов больно ударился боком о какую-то железку.
– Жрать, значит, желаешь? Ну, так жри! – хозяйка навалилась на него своим долгим костистым телом и сунула под нос какую-то тряпку. Запах ударил несчастного аспиранта не хуже, чем копыто лошади. Он дернул головой и замычал.
– Давай-давай, – приговаривала хозяйка, тыча ему тряпкой в лицо. Запах аммиака мгновенно привел Олегова в чувство.
– Ох! – простонал он.
– Ну, как, очухался?! – ласково поинтересовалась хозяйка.
– Отпустите меня, – взмолился Егор.
– Да вставай, нечего по чужим сараям валяться, еще чего подумают… Забирай, – крикнула она куда-то в сторону. На зов явилась Людмила, подхватила Егора под острый локоток и повела домой.
– Я своего завсегда так лечила, – сказала ей в спину Анисья Трофимовна. – Тот тоже, как что, за вожжи хватался. Первая его баба смирная была. Вот он и привык куражиться. Только со мной не покуражишься. Ты, Люда, как чего – меня зови, для его же пользы.
Получив, так сказать, афронт, горячий аспирант мгновенно успокоился и присмирел. Гнев еще бурлил в нем, но нашатырный спирт в сочетании с увесистым кулаком взывал к осторожности. Поэтому Егор только скрипел зубами, но и этот звук производил на близких достаточно сильное впечатление.
– Мама, я боюсь! – шептала дочь.
– Не трусь, Катька, – успокаивал ее братишка. – Я снова Анисью Трофимовну позову, если он…
– Тише! – одернула детей Людмила. – Прекратите эти глупые речи. Сейчас мы его уложим спать, а завтра он снова станет прежним папой.
– Ненавижу, ненавижу! – угрожающе шипел Егор, однако покорно позволил довести себя до кровати и уложить.
Пробуждение принесло невыносимые страдания. Олегов открыл глаза и прислушался. В доме царила полнейшая тишина. Он застонал и спустил ноги с кровати. Голова раскалывалась, мучительно хотелось пить.
– Воды, – чуть слышно произнес он пересохшими губами. Получилось нечто невнятное. – Воды, – повторил он более отчетливо. Но никто не откликнулся, не подал умирающему от жажды кружку с водой.
Олегов кое-как поднялся, нетвердой походкой доплелся до стола. Он был пуст, только посредине лежал лист бумаги, на котором было что-то написано. Олегов подался в сени, где, как он помнил, стояло ведро с водой, зачерпнул полный ковш и пил, пил до изнеможения. Мысли стали проясняться. Он вдруг вспомнил, что вчера вытворял. Не все, конечно, а лишь отдельные фрагменты. Наиболее отчетливо в памяти зафиксировался плач дочери. Он напряг мозги. Ребенок, точно, плакал и кричал: «Папа, папа, что ты делаешь?!» А что он делал? Кажется, пытался драться. А потом?.. В сознании всплыли какие-то неясные образы… Что-то такое, в высшей степени омерзительное. Он вернулся в дом, взял записку и стал читать:
«Вчера ты вел себя безобразно, – писала жена. – Я даже не знала, что ты на такое способен. И, что хуже всего, дети все видели. Такой отец нам не нужен. Мы уезжаем домой, а ты живи здесь и пей сколько угодно».
– Как, живи здесь?! – недоуменно сказал Егор. – Что происходит?
Он скомкал записку, швырнул ее в угол… Этого просто не может быть! Как же так?!