– Как, живи здесь?! – недоуменно сказал Егор. – Что происходит?
Он скомкал записку, швырнул ее в угол… Этого просто не может быть! Как же так?!
Олегов, несмотря на упадок сил, выскочил во двор и стал лихорадочно озираться, но и здесь было пусто.
«Пугают, – соображал он, – или правда?» Спросить хозяйку, но и с хозяйкой были связаны какие-то неприятные моменты. Это он помнил. И все-таки ничего не оставалось, как пойти к ней на поклон.
– Анисья Трофимовна? – позвал он, увидев, что хозяйка копается в огороде.
– А-а, золотой, – хозяйка подняла голову и насмешливо посмотрела на Егора, – проспался?
Он кивнул.
– А похмелиться не хочешь?
– Нет-нет! – замахал руками Егор. – Что вы! А где мои?
– Похмелиться тебе нужно обязательно, – со знанием дела сказала хозяйка, – иначе сердце можно надорвать. Жила там лопнет, и каюк! С похмелья всегда жила натянута, поэтому и сердце трепещет, а выпьешь граммульку – и отпустит. Давай бражки налью? Ты же вроде охотник до бражки?
Как только Анисья Трофимовна произнесла проклятое слово «бражка», Егор сразу все вспомнил: и свои вопли с требованием рокового напитка, и последующее избиение, и нашатырь… Это было ужасно!
– Я вчера, кажется… – смущенно начал он.
– И хорош же ты, золотой, был, – подтвердила хозяйка. – Прямо не ожидала. Изверг рода человеческого. Страшно смотреть было. Я думала, всех перекалечишь. – В голосе Анисьи Трофимовны звучал откровенный сарказм. – Так что прими, враз полегчает. А твои-то, – она махнула рукой в направлении станции, – ушли они, золотой. Люда сказала – домой, мол, поехали. От него, изверга, подальше. А то, что видят дети? И, знаешь, золотой, она права. Непотребство-то, оно и есть непотребство. Погоди, сейчас…
– О-о! – завыл Егор.
Вернулась хозяйка, держа в руках полулитровую банку с мутной жидкостью.
– Давай, – сунула она банку в руку Егору. – И выть не стоит. С каждым мужиком такое-то случалось. И вашего брата понять можно. От скуки все, от безделья…
– Что же делать?! – стонал Егор. – Что делать?!
– А выпить, – просто сказала разумная женщина.
И Егор подчинился. Он с отвращением начал пить вонючую теплую жидкость.
– До конца, – заявила Анисья Трофимовна.
Егор из последних сил допил. В голове его сразу же зашумело, приятная слабость растеклась по телу, на душе как будто полегчало.
– Пока хватит, – заключила многомудрая хозяйка, – иди погуляй по лесочку, подыши воздухом. Расходиться тебе нужно. Поскачешь, попрыгаешь и в норму войдешь. Ты, наверное, есть хочешь?
Егор отрицательно замотал головой.
– Ну, как знаешь. А захочешь, приходи. Я тебя накормлю.
– Но семья моя, дети…
– Не убивайся ты так. Вернутся они, я думаю, вернутся. Я уж твоей Людке говорю: с каждым может случиться; что он – не мужик?! Такая, мол, бабья доля – прощать и сопли утирать.
– А она? – с надеждой спросил Егор.
– А что она? Плачет.
Олегов обхватил голову руками.
– Иди, золотой, иди!
И Егор пошел куда глаза глядят.
Вначале он поболтался вокруг станции в надежде, что жена просто морочит ему голову и никуда не уехала. Но на станции в этот час было совершенно пусто. Пригородные поезда идут в основном утром и вечером, а товарные – хоть и круглые сутки, но интереса у населения не вызывают. Разве что у шпионов. Но и шпионов на станции не наблюдалось. Олегов потерянно бродил по насыпи, потом зашел в помещение станции, где тоже никого не было. Он постучал в окно кассы, дождался, пока кассирша открыла, и спросил:
– Скажите, пожалуйста, молодая женщина с двумя детьми, мальчиком и девочкой, сегодня брала билеты в город?
Кассирша усмехнулась, и Егор понял, что про его вчерашнюю выходку уже известно всему поселку.
– Брала, милок, брала, – ехидно сказала кассирша. – Да и как же ей, бедолаге, не брать.
Сгорая со стыда, Егор бросился прочь, действие бражки хотя и сказывалось, но отнюдь не снимало чувства вины.
«Повеситься, что ли, – в отчаянии думал аспирант, – на ближайшей осине. Тогда она будет знать». Богатое воображение историка мгновенно выдало соответствующую картину: он лежит в простом деревянном, даже не обитом кумачом гробу во дворе своей дачи. Лицо бледное, глаза закрыты, на веках почему-то лежат громадные пятаки. На щеках, как у Есенина, еще видны следы слез. Да, он рыдал! Вокруг гроба толпятся односельчане, путейские рабочие в замасленных ватниках, начальник станции в фуражке с красным околышем. У изголовья, словно скорбный ангел смерти, возвышается Анисья Трофимовна, и тут же любимая и одновременно ненавистная Людмила заламывает руки в неизбывной тоске… Вот так-то, милая! Допрыгалась!
Мысль о самоубийстве была невероятно привлекательна, но неосуществима. Товарищ Олегов хотел жить.
Егор продолжал бродить по лесу и вышел на тропку, ведущую к озеру. Дорога была знакомой. И он машинально зашагал вперед, продолжая пребывать в угнетенном состоянии. Он обличал и каялся, он спорил и винился. Две разные личности разрывали его разум. А это путь, ведущий к безумию.
Когда Егор вышел к берегу, то увидел стоящий неподалеку от воды большой шалаш, возле которого курился дымок костра. Возле костра, на пеньке, сидел какой-то гражданин в шляпе и читал. Прямо картина «Ленин в Разливе», – мелькнула у историка ассоциация. Он присмотрелся. К своему изумлению, он узнал в читающей фигуре Коломенцева.
А этот что здесь делает? Или?!. Не может быть?! Именно к нему ушла Людмила! Вспомнилось: «С милым рай и в шалаше». А дети? Они-то где? Может быть, тоже там. Но тогда… Тогда его нужно убить. Прямо сейчас, пока он увлечен чтением. Подкрасться сзади и дубиной по голове.
– Эй, папаша! – услышал вдруг Егор. – Не надоело?..
Из шалаша вылез какой-то вовсе неизвестный молодец.
– Голову напечешь, – продолжал молодец. – А она у тебя и так с дыркой. Давай деньги, я за жратвой в деревню схожу и пузырь прихвачу.
Коломенцев что-то вполголоса ответил. Молодец посмотрел на лес, как раз в сторону Егора. Олегов пригнулся.
– Ну и хрен с ним! – громко сказал молодой. – Придет или не придет, все равно замочим.
– Неужели про меня? – похолодел Егор. – Очень похоже.
Теперь многое становилось понятным. Этот мукомол явно хотел разделаться с ним – Олеговым. Для этого и явился сюда. Возможно, он в сговоре с Людмилой. Поэтому она и уехала. Вполне логично. А этот нанял уголовника, поскольку сам бы вряд ли с ним справился. Они выжидают. А вечером или, вернее, ночью, прокрадутся в дачу, благо она на самом краю поселка, и прикончат его. Что же делать?
«Постой, – одернули его остатки разума, – а если он просто приехал сюда отдыхать? Для этого и построил шалаш, да не один приехал, а с товарищем. Откуда, скажем, Коломенцев мог знать, что Егор явился домой пьяный и устроил дебош? А что, если Людмила позвонила Коломенцеву и все рассказала. На станции есть телефон. Вполне могла… а потом уехала…»
– Берем сразу за горло, – воскликнул молодец на берегу, – и пытаем!
Пытать хотят! – ужаснулся Егор. Не дожидаясь окончания разговора, он опрометью бросился бежать.
Егор перевел дух только возле первых домов станционного поселка. Он остановился, оглянулся – погони не наблюдалось.
А может, зря он перепугался? Вовсе они не про него говорили. А если про него? Нет, береженого бог бережет! Что же делать? Уехать в город? Олегов задумался: похоже, самое правильное решение. Повиниться перед женой, пообещать, что больше не повторится. Тем более что у него есть основания самому выступить в роли обиженного. Но он сделает вид, что обо всем забыл. Олегов глянул на часы. Только полдень наступил, до ближайшего поезда уйма времени. Болтаться по поселку или укрыться в доме, где все напоминает о семье, детях?.. Олегов тяжело вздохнул. Нет, в город нужно отправиться прямо сейчас. Может, какая попутка подвернется? Однако попутки в самом поселке ловить бесполезно, нужно идти на проезжий тракт. А до него довольно далеко…
Но в эту самую минуту совсем рядом с Егором остановилась запыленная «Победа», из которой вылезли два молодца, что называется, «одинаковы с лица». Молодцы были облачены в просторные светлые костюмы и летние кепки, причем у одного из них голова была перебинтована, а левая рука – на перевязи. Лицо раненый молодец имел унылое, у его спутника, напротив, физиономия была оживленная и решительная.
– Эй, вы! – повелительно сказал он, обращаясь к Егору. – Да-да, вы, в шляпе, идите-ка сюда!
Олегов неуверенно подошел.
– Вы кто?
– Дачник, – чистосердечно признался историк.
– Ага. А скажите, дачник, не видели ли вы здесь двух граждан?
– Каких именно граждан?
– Не здешних. Один пожилой, такой представительный, седой, высокий. Второй… Как второй выглядит, Седов?
– Вроде молодой, – неуверенно сказал перебинтованный.
– Молодой, – повторил оживленный. – Больше ничего добавить не можем.
– Старый – в шляпе, – подсказал Седов, – скорее всего. На голове его повязка, как у меня. Носит украинскую вышитую рубашку…
– Старый – в шляпе, – подсказал Седов, – скорее всего. На голове его повязка, как у меня. Носит украинскую вышитую рубашку…
– Уж не Коломенцев ли вас интересует? – неожиданно для себя спросил Олегов.
Оба молодца вытаращили на Олегова глаза.
– Вы с ним знакомы? – удивленно спросил старший.
– Да уж!..
– И вы его видели?
– Вот сей же час, возле озера. А что он натворил?
– Натворил! Это вы правильно выразились, – сказал оживленный, – уж такого натворил, что и черт не распутает, а вот нам придется. Ведите нас на это озеро!
– Но я… но мне нужно в город, – забеспокоился Егор, предчувствуя, что снова вляпался в какую-то скверную историю.
– Поменьше разговаривайте, если не желаете неприятностей, – одернул его старший. – Вы член партии?
– Кандидат.
– Сойдет. Вы должны нам помочь. Мы из Комитета государственной безопасности. Ваш знакомый – Коломенцев – опасный государственный преступник. Нам необходимо его задержать. И каждый честный советский гражданин должен оказывать в этом содействие. Усекли?
Олегов, естественно, «усек». В душе его боролись противоположные чувства. С одной стороны, появление молодцев решало сразу несколько проблем, а среди них самую главную: устраняло опасность для жизни, но с другой – Олегов снова влезал по уши в дерьмо. Однако ему было не привыкать, и, как честный советский человек, он, естественно, должен был оказывать содействие органам.
– Пойдемте, – сказал Егор с готовностью, – раз дело государственное, тогда конечно…
– Нормально, – одобрил оживленный, – мы сообщим кому следует о вашем достойном поведении. Они там что делают?
– Вы о Коломенцеве и том?..
– Ну да? Чем заняты?
– Как будто отдыхают. Водку вроде собираются пить. Молодой, во всяком случае, хотел сходить в магазин за бутылкой.
– Водку?! Ах, мерзавцы! Ну, ничего, мы им сейчас устроим развлечение по полной программе.
– Они шалаш построили, – захлебывался информацией Олегов, – надолго, видать, хотели обосноваться.
– Ты, Седов, слышал? Отдыхать они сюда приехали… После трудов праведных, значит… Ладно! Ведите нас, дачник. Да, а откуда вы знаете Коломенцева?
– Сталкивались, – неопределенно ответил Егор.
– Похоже, вы его недолюбливаете?
– Есть немного.
Больше вопросов ему не задавали. Олегов резво шагал по лесу, молодцы следовали за ним, размеренно печатая шаг, словно автоматы.
– А если вдруг сейчас кто-нибудь из них попадется нам навстречу? – обернувшись, спросил Егор.
– Не волнуйтесь, – сказал старший, доставая пистолет. – Я думаю, на этот раз… – он не договорил.
Скоро лес поредел, и в просветах среди деревьев показалась голубая полоса воды.
– Озеро, – сказал Егор, – шалаш стоит прямо на берегу. Еще метров двести… Может быть, вы меня отпустите?
– Спокойно, дачник, – зловеще усмехнулся старший, – доведете нас до места, потом подождете. А там видно будет.
– Но как же?! Ведь вы просили только показать дорогу?!
– Тише, не нужно лишнего шума, сказал же вам, отпущу. Я пойду впереди, а вы за мной. Ты, Седов, замыкающий. Обнажи ствол.
Седов, морщась, достал пистолет и передернул затвор.
Теперь группа захвата шла значительно осторожнее. Через пять минут они вышли на берег озера.
– Ложись! – шепотом приказал старший.
Все трое залегли и стали внимательно наблюдать за тем, что происходит на берегу.
– Этот все читает, – сказал Олегов, имея в виду Коломенцева, – уже, наверное, целый час читает. Интересно, что?
– Тетрадку вроде, – неуверенно сказал Седов. Он достал из кармана плоский предмет, отдаленно напоминающий театральный бинокль, и приставил к глазам. – Точно, тетрадку какую-то…
– А второго не видать? – спросил старший.
– Вроде нет. Может, действительно за водкой ушел?
– Тогда он может выйти нам в спину. И у него твоя пушка, не забыл? Хорошо хоть другой пистолет тебе раздобыть успел.
– Да вот же он, – шепотом сказал Седов.
Из шалаша действительно вылез Валек и потянулся.
– Ну что, папаша?! – громко сказал он. – Обед бы нужно сварганить. Ты как, кашеварить умеешь?
Коломенцев, не отрываясь от чтения, что-то тихо ответил.
– Мало, что не хочешь, а нужно. Как без горячего? Загнемся здесь.
– Не загнетесь, – шепотом произнес «старшой», – не успеете. – Он поднял пистолет.
– Далековато, – с сомнением заметил Седов, – не попадешь.
– Н-да, – старший взглянул на своего товарища. – Ты, похоже, прав. А что делать?
– Нужно послать вперед этого, – Седов кивнул на Егора, – он их отвлечет, а мы подползем поближе…
– Точно, – одобрил старший. – Слышал? – спросил он у Егора. – Давай вперед! Выполняй!
– Я не пойду, – твердо сказал Олегов. – Вы же обещали. Я вас довел…
– Не разговаривать! – дуло пистолета уперлось в бок историку. – Поднимайся и шагай. Не бойсь, не заденем. Я метко бью.
Олегов неуверенно поднялся, не зная, как себя вести.
– Иди к ним, – зашипел старший, – скажи что-нибудь, поговори…
– Стоп, – сказал Седов, – еще кто-то появился. Рыбак какой-то. – Он перевел бинокль в сторону. – Точно, старик с удочками. Что делать будем, Жуков?
– Ах ты!.. – выругался Жуков. – Все не в масть. Ладно, двигай вперед, – сказал он Егору, – дело до конца довести нужно, а потом посмотрим. Иди, иди…
Егор, понурясь, двинулся к шалашу. Сзади он слышал шорохи и сопение, в высокой траве по-пластунски ползли солдаты невидимого фронта.
ГЛАВА 22
Вначале Коломенцев тяготился обществом своего спутника. Развязность, хамоватость, а главное – воспоминание о том, что еще совсем недавно Валек пытался убить его, выводили мукомола из себя, хотя он изо всех сил сдерживался. И только после того, как он выпил немного коньяка, душевное состояние стало входить в норму. Катин братец в общем-то оказался неплохим парнем. Правда, как подозревал Коломенцев, коньяк, скорее всего, был украден у историка вместе с тетрадью, но если бы тетрадь не попала к нему, он так бы и оставался в неведении. А тетрадь была очень интересна. Как только они проснулись, мукомол тотчас же взялся за ее изучение. И хотя Валек посмеивался над ним, мукомол не оставил своего занятия. Он автоматически сжевал какой-то бутерброд, запил его чаем из котелка и, не отрываясь, продолжал штудировать тетрадь. Теперь он уже не сомневался, перед ним недостающая часть дневника Пеликана, и, как видно, наиболее важная. Во всяком случае, для понимания всего происходящего.
Тетрадь оказалась советского производства, значит, записи в ней относились к последнему периоду жизни Пеликана.
Коломенцева очень интересовало, как тетрадь попала к Олегову и почему именно он должен был передать ее таинственному старику-рыболову. Но главный вопрос – у кого она находилась до сих пор? Ответ мог бы дать Чекмазов. Но когда они его встретят? Да и встретят ли вообще?
Но пока все эти вопросы отошли на второй план, уступив место содержанию тетради. Если Коломенцев правильно понимал, она являлась ключом всего дневника.
Без очков, с трудом разбирая немецкий текст, мукомол вчитывался в выцветшие строки.
Из дневника Пеликана
«…Если, конечно, он существует! Но ведь должен существовать где-то здесь в этих местах. Трижды мудрейший Зороастр, как свидетельствует Дион Хризостом, в поисках истины удалился далеко на север, на уединенную гору, куда обрушилось с небес великое пламя. Пламя истины? Почему именно на эту таинственную гору? Потому что на ней растет Мировое древо. Мировое древо, как известно, объединяет три мира: нижний – темный мир, средний – мир людей и верхний мир – мир богов. Место, где растет Мировое древо, и есть Пуп Земли. Возле корней бьет волшебный источник бессмертия, откуда проистекает хаома. Испивший хаомы соответственно и сам становится бессмертным. Это легенда, а на деле? Существовал центр тогдашней ойкумены. Это безусловно. Кстати. А таинственная гора Монсальват, где укрыт Грааль? Не идет ли речь об одном и том же? Но почему здесь? Ведь это место отстоит за тысячи километров от Ирана, где учил и творил Зороастр? Да и от Западной Европы, где развертывается действие всех легенд о Граале, не меньше. Однако если отбросить домыслы и россказни, то почему бы и нет? Зороастр, как утверждают легенды, пришел с севера и ушел на север. Здесь он попробовал хаому – напиток бессмертия. Что это, собственно, за хаома? Возможно, какой-то галлюциноген. Не та ли настойка мухоморов, которой опьянялись викинги и под действием которой становились берсерками – неустрашимыми, беспощадными воинами? Мухоморы здесь растут в избытке, но и что из этого следует? Эти ядовитые грибы произрастают повсюду.
Однако имеются и другие доказательства. Почему средневековые алхимики и маги стремились попасть именно в эти места? За примерами далеко ходить не нужно. Джон Ди, Агриппа Трисмегистр, а из более поздних Сен-Жермен и Калиостро. Особенно Сен-Жермен. Этот невероятный граф постоянно проявляет интерес к России. Он появляется в Петербурге накануне воцарения Екатерины Великой. По некоторым сведениям, способствует ее восхождению на престол. Интересно, как способствует? Или участвует в заговоре против императора Петра Третьего? Все совершенно запутано. Так или иначе, он требует подорожной до Тихореченска, но не получает ее. Опять загадка. Если он близок к Екатерине, почему же получает «от ворот поворот»? Что-то тут не так. Когда в России появляются розенкрейцеры? По-видимому, в царствование Елизаветы. Правда, документально отсчет можно с достоверностью вести только с момента прибытия в Петербург барона Шварца. Остальное, суть, не ясно. Шварц прибывает уже в конце правления Екатерины Великой. А Сен-Жермен? Тот значительно раньше. Зачем ему Тихореченск? Что он тут ищет?