Мужик исчез так же внезапно, как и появился. Вероятно, потерял к Вике всякий интерес.
– Я спать хочу… – прошептала Вика, вставая из-за стола.
Упала обратно на свой топчан и закрыла глаза. «Наверное, я завтра умру».
Но на следующий день она проснулась живой и довольно бодрой. Ничего не болело – лишь саднили многочисленные царапины. Даже гигантская шишка на лбу рассосалась, превратилась в небольшой бугорок…
То, что она еще жива и даже как будто невредима, даже слегка расстроило Вику. Потому что как жить дальше – она не знала.
– Доброе утро! – поздоровалась старуха. – Умыться, поди, хочешь? Это там, на улице…
Вика вышла на крыльцо, сощурила глаза – сияло яркое июньское солнце. Неподалеку стоял покосившийся рукомойник.
Некоторое время Вика сомневалась, но потом все-таки шагнула к нему. «Риск, конечно, умываться здесь, но ходить грязной тоже совсем не хочется…»
И Вика принялась осторожно отмывать лицо. Без мыла. Поскольку мыло – кусок грязно-серого едко-пахучего вещества с прилипшими к нему волосами и песком – не вызвало у нее никакого доверия. На рукомойнике висел осколок зеркала. Заглянув в него, Вика обнаружила, что ресницы и брови у нее сильно опалены, а на щеке – широкая ссадина, правда, совсем не глубокая. И багровый оплывший круг на лбу, словно оттиск чьей-то печати.
На крыльцо вышла баба Зина, держа в руках нечто аляповатое и бесформенное. Тряпку?
– Вот, нашла… Тебе, – гордо произнесла старуха, тряся это «нечто». – А что, отличная вещь, ей сносу нет! В пятьдесят девятом году покупала, на слете передовиков, в Сызрани!
– Что это? – спросила Вика.
Старуха торжественно развернула тряпку, и Вика с трудом опознала в ней платье.
– Я не могу это надеть! – вырвалось у Вики.
– Это еще почему? – удивилась баба Зина.
– Ну как… вам оно, наверное, очень дорого, как память. Как память о слете передовиков!
– Что теперь, молиться на него! – возмутилась старуха. – А тебе в этой рванине нельзя ходить – вон, телеса все наружу… А другого, окромя этого платья, у меня и нет ничего. А, халат еще есть – я в нем Зорьку иногда доить хожу! – вдруг вспомнила она.
– Нет-нет, тогда лучше платье! – испугалась Вика.
– Ну, и на ноги что-нибудь подыщем… Не пропадешь, девка!
С обувью выбор тоже был небольшой – либо гигантских размеров резиновые сапоги – кажется, именно такие надевают любители рыбной ловли, чтобы постоять с удочкой на мелководье, – либо старые галоши. Тоже, кстати, из резины!
…Через некоторое время Вика вертелась перед мутноватым старым зеркалом в доме у бабы Зины, пытаясь разглядеть себя со всех сторон. «Кажется, я похожа на клоуна. Это платье, эти черные резиновые чоботы!»
– Ужасно… – вырвалось у Вики. Она привыкла тщательно подбирать одежду и обувь, в магазины ходила, по выражению мужа – «как на работу». Читала журналы, ходила на показы новых коллекций, знала все о стилях, об истории моды… А тут пришлось нацепить на себя это!
– А по-моему, неплохо! – слегка обиделась баба Зина. – Ну-ка, покрутись… Нет, тебе идет, Виктория! Определенно, идет.
Вика издала горлом странный звук – нечто среднее между плачем и хохотом.
– Я тогда девяносто три кило весила… – любуясь гостьей, пустилась в воспоминания старуха. – Ну, когда на слет передовиков ездила. Эх, и куда вся красота девалась! Жисть моя, аль ты приснилась мне… Очень тебе мое платье к лицу.
Но Вика не разделяла ее оптимизма.
– Нет, это невозможно… – пробормотала Вика, разглядывая себя в зеркале. – В этом невозможно выйти на улицу! Пальцами будут показывать…
– Чего? Чего ты там опять шепчешь?
– Не мой размер, говорю! – крикнула Вика.
– Ишь ты, про размеры вспомнила… – сердито буркнула баба Зина. – А не нравится, так голой ходи! Не ее размер…
– Ладно, ладно, не буду! – сдалась Вика. – Все мне нравится! Я пошутила… Баб Зин, на самом деле это называется – винтаж. Ты мне дала винтажные вещи. Они сейчас дико модные. Дико!
– Сразу бы так… – подобрела баба Зина.
Эмма второй день не отходила от Андрея. О работе пришлось на время забыть – искали беглянку.
Они сидели возле телефона, все еще переживая утренний визит в морг. «Лучше бы на месте той несчастной была Вика… – думала Эмма, вспоминая тело женщины, по приметам совпадающей с приметами Вики. – Это был бы наилучший выход – для самой Вики, для Андрея… И для меня».
Зазвонил телефон.
Андрей сорвал трубку:
– Алло?
– Нашли? Ее нашли? – потянулась к нему Эмма.
– Нет, ее не нашли. Простите, это я не вам… Какой номер? А, все верно – три тройки. Три-три-три. Анна, Денис, Ульяна… – Андрей обернулся к Эмме, пояснил шепотом: – Номер машины уточняют. Что, простите? А, что было на ней надето… – Он снова повернулся к Эмме. – У меня уже из головы вылетело, что на ней было надето.
Эмма налила в стакан воды, поднесла его Андрею.
– Спасибо, Эмма… Нет, это я не вам.
– Андрей Владимирович, давайте я сама с ними поговорю!
Андрей отмахнулся, выпил воды.
– Вы меня слушаете? – снова заговорил он в трубку. – Красно-коричневое платье из этого, господи…
– Из атласа, – подсказала Эмма.
– Да, из атласа! Блестящее такое! И туфельки на шпильке, цвет затрудняюсь определить… Коричневые! Волосы светлые, длинные, убраны в такую, знаете, высокую прическу. Вру, вру! Волосы были распущенные! – закричал он. Потом послушал, что ему ответили, положил трубку на рычаг.
– Что говорят? – с беспокойством спросила Эмма.
– Говорят, перезвонят, если будут какие-то сведения… Я все путаюсь с Викиной прической: сначала у нее действительно волосы были убраны аккуратно, вверх… заколки, и все такое… Но потом она подралась с Чертковой, и от прически ничего не осталось!
У Андрея было бледное лицо, губы дрожали.
– Все в порядке, Андрей… Владимирович, – сказала Эмма и, не выдержав, положила ему руку на плечо.
– Вот только не надо вот это… – дернул плечом Андрей. – Она сбежала! В совершенно невменяемом состоянии! Ночью! На машине! Я на девяносто девять процентов уверен, что ее уже нет в живых!..
– Но в морге была не она.
– Не она! Там – не она! Но где-нибудь в канаве – она! Я чувствую – ее уже нет в живых! – повторил он исступленно.
– Вас это огорчает, Андрей Владимирович? – холодно спросила Эмма.
Андрей посмотрел на нее с изумлением:
– Глупый вопрос… – Он провел рукой по лицу, потом произнес другим, спокойным голосом: – Вот что, Эмма, – мы оба должны держать себя в руках.
– Простите, Андрей Владимирович.
– Нет, это вы меня простите, Эмма.
Они помолчали, стараясь не смотреть друг другу в глаза.
– Хорошо бы найти частного детектива, – предложила Эмма.
– А что, это мысль! – согласился Андрей. – Пожалуйста, Эмма, займитесь этим прямо сейчас.
…Вика в нерешительности стояла у деревянного строения под названием «сортир». Ей уже давно хотелось посетить данное заведение, но она оттягивала этот момент до последнего. Дольше терпеть было нельзя.
Наконец она распахнула дверь – и сразу же несколько мух полетели ей прямо в лицо. Вика отшатнулась, одной рукой отмахиваясь от мух, а другой – захлопывая дверь.
С крыльца спустилась баба Зина и спросила заинтересованно:
– Чой-то ты? Чево там такое?
Старуха заглянула внутрь деревянного строения, но ничего нового для себя не обнаружила.
– Там… там пахнет! – выдавила из себя Вика.
– Известное дело… – пожала плечами баба Зина. – Не парфумерный же магазин! Ох, и странные ж вы, городские… Ежели брезгуешь, иди за дом, в кусты.
– В кусты?!
– Ну да… – растерялась баба Зина. – А кусты тебе чем не угодили?
– Вам же здесь жить!
– Подумаешь! Авось не вляпаюсь… – буркнула старуха и засеменила прочь.
Вика едва не заплакала. О, эти простые, грубые нравы! Она всей душой отвергала происходящее. Отвергала платье, которое было на ней надето, отвергала галоши… Вода, воздух, еда – все было отравлено, пропитано болезнетворными бактериями. Отсутствовали нормальный туалет, душ, кровать, постельное белье!
А где все те милые сердцу гигиенические мелочи, которые изобрела для женщин цивилизация?! Их тут днем с огнем не найти, наверное!
Вика ощутила себя принцессой, выброшенной из царских покоев на базарную площадь. Она не знала бедности, не знала этой первобытной простоты, низводящей человека до уровня животного…
Ее прошлое блистало лилейной чистотой. С самого рождения Вика жила в неге и комфорте. Белоснежное белье на ортопедическом матрасе, антикварная фарфоровая посуда, серебряные столовые приборы, богемский хрусталь… Вода, пропущенная через фильтры, экологическая еда, купленная в дорогих супермаркетах!
Что касаемо интимных нужд, в распоряжении у Вики всегда была итальянская сантехника, выдраенная до бриллиантового блеска – ее можно было, безо всякого ущерба для здоровья, языком лизать (если, конечно, кому-то пришла бы в голову дикая мысль – облизать унитаз). Это дома. В общественных местах Вика старалась туалеты не посещать (инфекция!), но, конечно, кое-какой опыт был. В ресторанах или, например, магазинах определенного уровня пахло освежителем воздуха, ароматизированным мылом, чистящими средствами, а вот человеческим телом – редко, особенно если не заходить в туалет сразу после кого-то. Вика такого и не делала никогда. Всегда предусмотрительно просила обслуживающий персонал сделать небольшую уборку – прежде чем посетить туалетную комнату.
Что касаемо интимных нужд, в распоряжении у Вики всегда была итальянская сантехника, выдраенная до бриллиантового блеска – ее можно было, безо всякого ущерба для здоровья, языком лизать (если, конечно, кому-то пришла бы в голову дикая мысль – облизать унитаз). Это дома. В общественных местах Вика старалась туалеты не посещать (инфекция!), но, конечно, кое-какой опыт был. В ресторанах или, например, магазинах определенного уровня пахло освежителем воздуха, ароматизированным мылом, чистящими средствами, а вот человеческим телом – редко, особенно если не заходить в туалет сразу после кого-то. Вика такого и не делала никогда. Всегда предусмотрительно просила обслуживающий персонал сделать небольшую уборку – прежде чем посетить туалетную комнату.
Здесь же у нее было два варианта – жуткий деревянный сарайчик, насквозь пропитанный миазмами, или ля натур. Природа то есть…
Ладно, если надо выбирать, то пусть уж будет она, натура!
Морщась, Вика забралась в кусты, подняла платье. На ногу тут же села страшная муха. Даже не муха, а слепень – кажется, именно так называлось это отвратительное насекомое. Вика взвизгнула, отогнала его, но затем увидела комаров – противно зудя, они кружились над другой ее ногой… Опять же какая-то мелкая мошкара, больше напоминающая пыль, обволакивала обнаженное тело!
В результате Вика оказалась вся искусанная насекомыми. Больше всего, как и следовало ожидать, пострадала нежная филейная часть.
Вечером Вика лежала на топчане бабы Зины, остервенело чесалась и думала о том, как ей жить дальше. Надо бежать из этих жутких мест – очевидно. Но вот куда? Домой? Домой ее не пустят, сразу определят в сумасшедший дом. Родственников у Вики не было, подруг – тоже. Ее семья – Андрей, и бесплатное приложение к нему – очкастая Эмма.
Пока Вика размышляла над горькой своей судьбой, напротив, на печи, лежала баба Зина и, зевая, привычно плела какую-то историю. Вообще, насколько заметила Вика, баба Зина молчать не любила.
– …лихая была девка, неуемная! Даром что ханская дочь… «Я, грит, желаю мир посмотреть!»
«Но все равно надо бежать. Отсюда тоже надо бежать, – думала Вика, не обращая внимания на старухин бубнеж. – Черт, да что же так чешется… Я завтра сесть не смогу! – Внезапно Вику окатило волной ужаса: – А что, если я заразилась? Эти кровососущие – переносчики всевозможных болезней!»
– Малярия, туляремия, лейшманиоз, филяреоз, тиф, болезнь Лайма!.. – прошептала Вика. И это был еще не весь список!
Перед глазами всплыли страницы справочника по инфекционным болезням, иллюстрированного красочными фотографиями. Она, Вика, проштудировала его от корки до корки, как и все прочие учебники. Выучила наизусть все названия и симптомы, все возможные последствия и осложнения.
Вспомнила, как ведущий их курс инфекционист – Моисей Ефимович Ровнер, коренастый пожилой мужчина с волосатыми руками, – смачно и звучно, почти с наслаждением описывал болезни, передающиеся насекомыми. Еще Моисей Ефимович очень любил вспоминать, как боролся с малярией где-то в Средней Азии.
«Ну, допустим, я сейчас не в Средней Азии!» – попыталась успокоить себя Вика. Но потом вспомнила, какой идет поток мигрантов из тех мест, и снова расстроилась.
В памяти намертво запечатлелись картинки из учебников, строчки на страницах. А занятия в анатомичке? Бр-р, до самой смерти не забыть!
«Отец был прав. Я такая впечатлительная, восприимчивая… совершенно напрасно пошла в медицину, старательно выучила все то, о чем лучше вообще не знать, увидела человеческие страдания, разложение, смерть! Может быть, именно поэтому я схожу с ума и мне везде мерещатся болезни?..»
Вика едва слышно застонала, ворочаясь на твердой постели.
«Вот взять, например, это бабу Зину! Чем она больна?»
Вика резко повернулась и сосредоточила взгляд на старухе.
– …собрал ейный папка войско, и пошли они в поход! Долго шли, до-олго… – вещала баба Зина.
Вика вдруг машинально подняла руку, ладонью провела вдоль тела бабы Зины, издалека. Старуха ее жеста даже не заметила, продолжая болтать, но вот с Викой произошло нечто странное.
Она почувствовала. Опять! Как тогда, в случае с женой Митяя!
Непонятно как, но Вика увидела старуху, словно в ладони у нее прятался миниатюрный рентгеновский аппарат. Увидела переплетения нервов и кровеносных сосудов, разноцветное сияние внутренних органов – печени, желудка, почек… Ритмичные сокращения сердца.
В почках было полно камней и песка (хотя, в общем, ничего смертельного), а поджелудочная железа у бабы Зины была какой-то затемненной и отличалась по цвету от прочих органов. Были еще какие-то мелкие неполадки, но Вика целиком и полностью сосредоточилась на поджелудочной. Та была мертвенного, темно-серого цвета.
«Безнадежно. Но рак у пожилых обычно тянется долго, без боли, без симптомов. Год, два она проживет и без всякого лечения. Это юных он пожирает в считаные дни, а баба Зина еще успеет пожить. И умрет тихо, почти не страдая».
Вика смотрела на бабу Зину, и ее раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она знала, что она, Вика, сумасшедшая. Сколько раз самой себе ставила неправильные диагнозы! С другой стороны, Викины ощущения сейчас были настолько реальны и четки… А что, если все просто: она могла ставить другим людям диагнозы на расстоянии, а себе – нет?
Она, как уже упоминалось, во время своей учебы не раз наблюдала за работой талантливых врачей, на лету ставящих диагнозы. Но даже эти таланты не основывали свои диагнозы на мистике, не на каких-то там экстрасенсорных озарениях. У них были просто способности к медицине.
Дело в том, что некоторые симптомы буквально написаны у пациента на лице. Например, если белки глаз с красноватым оттенком – скорее всего, в печени идет острый процесс, если с желтоватым – процесс уже перешел в стадию хронического. Мешки под глазами часто свидетельствуют о слабой работе почек. Побелел носогубный треугольник – надо обратить внимание на сердечно-сосудистую систему. Побелели губы – грозный сигнал о болезни сердца. Но в большинстве случаев, чтобы поставить точный диагноз, требовалось сделать анализы, провести ультразвуковое исследование и т.п.
«Нет, этого не может быть… Я сумасшедшая. Я просто сумасшедшая. Я не могу видеть то, что творится у бабы Зины внутри, я не экстрасенс и не волшебница!»
– …войско ханскую дочь слушалось. Очень она хорошо верховодить умела! А папка дочкой любовался, нарадоваться не мог – тем более что была она у него единственной, кровиночкой родной! Других деток не смог завести.
– Баба Зина, ты о чем? – встряхнулась Вика, отгоняя от себя странные видения. – Какая еще ханская дочка? Это ты мне сказку на ночь рассказываешь, что ли?..
– Какая там сказка! – рассердилась старуха. – Так оно и было в жизни! Мне эту историю бабка рассказывала, а ей – ее бабка. Все как есть в жизни было! Давно только…
– Очень давно?
– Не то слово! Тыщу лет назад, не меньше. Так вот, повторяю по второму разу – жила эта ханская дочь в далеких степях. – Баба Зина подумала и добавила: – На берегу окияна.
– Может, моря? – грустно засмеялась Вика.
– Ну, пущай моря… Нешто я из-за таких пустяков спорить буду! – отмахнулась старуха. – Так вот, жила ханская дочь далеко. На берегу моря. И приспичило ей мир посмотреть!
– Зачем?
– Откуда ж я знаю! Приспичило, и все тут! Я ж говорю – уж больно шебутной она была девкой. Собрали они с папашей своим войско на всякий случай – и в путь. Уж такая лихая! – Баба Зина почесала нос. – А по мне, так-то оно лучше, чем в четырех стенах сиднем сидеть.
– А как ее звали? – спросила Вика, ложась на спину.
– Кого?
– Ханскую дочь.
– Откуда ж я знаю! Тыщу лет назад дело было…
– И много они с отцом успели увидеть?
– Да уж порядочно! – подумав, изрекла баба Зина. – Ежели они до наших краев сумели доскакать. – Это было сказано тоном свидетеля событий. – Но тут случилась с ханской дочкой история. Влюбилась она. В нашего, местного. Князя. Тоже не хухры-мухры человек был…
– А он? Князь этот?
– Он тоже в нее до беспамятства втрескался. Как у нас говорят – влюбился, словно рожей в сажу влепился! Но вот беда: отец ее против (за чужого кровиночку родную отдавать!), войско ихнее тоже против – им воевать вздумалось, чего зазря землю топтать (а какая война, когда противники меж собой ожениться вздумали?). Но дочка над отцом власть имела. Уговорила она его! Скрепя сердце хан согласился. Только повелел выкуп за дочку отдать. Ба-альшой!
– Князь не отдал выкупа?
– Отдал, как миленький. Я ж говорю – втрескамшись в нее был! Но тут уж наши бояре зашумели – князь почти всю казну хотел за ханскую дочь отдать.
– Как романтично… – пробормотала Вика. – Они поженились?
– Нет… – вздохнула старуха. – Убили ее, болезную. Кто – неизвестно. Тут ее и похоронили, вместе с золотом, которое с собой везла и которое князь за нее отдал отцу… Старики говорят – мно-ого золотишка-то было! А потом война началась – между пришлыми и нашими. Долго-долго война шла, не год и не два, а почитай, два века!