– Ну замечательно… – пробормотал он. – Я не понимаю, в чем дело! Я где-то видел этого господина, но чего он от меня хочет? Набросился, как безумец…
– Мерзавец! – крикнул Степан Александрович, порываясь вырваться. – Убью!
– Его жена – Наталья Георгиевна Лапина, – сказала Амалия спокойно. – Знаете такую?
– Знаю ли я? – поразился Домбровский. – Конечно, видел ее в Москве. Она тогда жила с… с одним моим знакомым.
Его спокойствие сбивало Амалию с толку. Чувствовалось, что гусарский доктор не притворяется, а действительно не понимает, чего от него хотят.
– Какое отношение она имеет ко мне? – уже сердито спросил врач, который хоть и был поляком, но говорил по-русски без малейшего акцента.
– Он думает, что вы увезли его жену, – пояснила Амалия.
– Я? – поразился Юлиан Юлианович. – Зачем?
– Нечего врать! – крикнул Севастьянов. – Полковник уже сказал, что твою жену зовут Натали! Это она, она!
Тут Домбровский так удивился, что даже забыл про ноющую шею.
– Сударь, вы в своем уме? Ту даму, о которой вы говорите, зовут Наталья Пригожина, и мы давно уже расстались. Это не ваша жена! Не понимаю, что могло взбрести вам в голову! И вообще вашу жену я не видел уже несколько лет. Верно, я теперь вспомнил, встретил вас с ней в… в уездном городке…
– Почти пять лет назад, – подтвердила Амалия. – И вскоре после того она исчезла.
Домбровский несколько раз озадаченно мигнул.
– Прошу прощения… Я не знал. Но, если она исчезла, я не имею к ее исчезновению никакого отношения, поверьте мне! Тем более что она была… была одно время дорога моему другу. Я бы скорее руку себе отрубил, чем дотронулся до нее!
Молодой мужчина казался совершенно искренним, и даже Степан Александрович, очевидно, наконец-то поверил ему. Могучий Карякин отпустил его, и Севастьянов, всхлипнув, повалился на диван, закрыв лицо руками.
– И тем не менее вам придется кое-что мне объяснить, – сказала Амалия. – Зачем вы тогда приехали в Д.? Только не надо говорить мне, – прибавила она, – что вы случайно оказались там и опять-таки случайно встретили Натали Лапину, в то время жену Севастьянова.
6
Домбровский вопросительно покосился на полковника (чье лицо было совершенно невозмутимо) и перевел взгляд на Карякина. Тот кашлянул, приосанился и, пригладив бороду, пробормотал:
– Ну что ж… Пойду-ка я, пожалуй, насчет ужина распоряжусь. Гхм! Если понадоблюсь, ваше высокоблагородие…
– Мы вас позовем, – кивнул Раевский. – Мишка! Ступай-ка в конюшню, проверь, как там моя лошадь.
Когда Карякин и денщик вышли, в комнате остались только Амалия, Севастьянов, полковник и Домбровский. Последний тяжело вздохнул.
– История очень долгая, – мрачно сказал он. – Но если вы ищете в ней романтическую подоплеку, то, уверяю вас, ошибаетесь.
– Послушайте, пан Домбровский, – вмешалась Амалия. Теперь она говорила по-польски. – Мы ищем пропавшую женщину. До сего дня мы считали, что она бежала с вами, но теперь выяснилось, что это не так. Теперь мы опасаемся, что с ней могло случиться самое худшее, и поэтому мы просим вас все-таки рассказать нам все, что вы знаете. Поймите, она исчезла, пропала бесследно. Если она не бежала с вами, то что же с ней произошло?
Домбровский задумался.
– Хорошо, я расскажу, – внезапно решился он. – Но я даже и подумать не мог… – Военный медик беспомощно пожал плечами. – Господин полковник, я могу рассчитывать на то, что все останется между нами?
– Слово офицера, – спокойно произнес Раевский.
– Тогда… – Юлиан Юлианович снова вздохнул. – Что ж, как я понимаю, вас интересует, почему я оказался в Д. Так вот, еще учась в Москве, я познакомился с одним человеком и подружился с ним. Его звали Вениамин. Вениамин Перепелкин. Он тоже хотел стать врачом, но его семья решила, что он станет чиновником, как и его отец. Потом… – Домбровский дотронулся до шеи и поморщился. Степан Александрович слушал его, почти не дыша. – Потом он стал работать по своей части, я – по своей, но тем не менее мы не раздружились. Как раз тогда он встретил Натали – и потерял голову. Он был уже женат, его родители подыскали ему достойную невесту, но он говорил, что с Ниной у него челюсти сами собой вывихиваются от скуки. А Натали… – Он задумался, и Амалия поняла, что он не хочет порочить имя друга и оттого тщательно подбирает слова. – Ей, знаете ли, многого хотелось. Вокруг нее вертелось много народу, и моему другу пришлось прилагать определенные усилия, чтобы показывать, что он не хуже прочих.
– Мы знаем, – пришла на помощь к нему Амалия. – Он стал занимать деньги, потом занимать их там, где не следовало, а в конце концов пошел под суд за растрату.
Домбровский кивнул.
– Вы уже все знаете… Что ж, тем лучше. Когда начался процесс, Натали испугалась. Во-первых, она дорожила его подарками и не желала с ними расставаться, а кроме того, не хотела, чтобы ее имя валяли в грязи. Конечно, он ее выгораживал… но газеты были к ней безжалостны. Потом я получил назначение и уехал в полк, окончание истории стало мне известно из газет. Вениамина сослали в Тобольск, а через некоторое время я получил от него послание. Он жаловался, что Натали не отвечает на его письма, что, должно быть, полиция их перехватывает и прочее. Но я думаю, все было гораздо проще: она больше не хотела его знать. Через несколько месяцев я получил от него совершенно отчаянное послание. Он умолял меня во имя нашей былой дружбы отыскать Натали и передать ей письмо, которое было вложено в конверт. Ну… – Домбровский замялся. – Я понял, что не смогу ему отказать. Взял отпуск и поехал наводить справки. Узнал, что она вышла замуж, выяснил, где живет, и отправился к ней. На улице я увидел ее вот с этим господином. Мы поговорили, и Натали между прочим сказала, что иногда заходит в лимонадную напротив дома, и пристально на меня посмотрела. По-моему, она подумала, что я к ней неравнодушен, раз отыскал ее. На другой день я пришел в ту лимонадную, и через четверть часа появилась Натали. Я сказал ей, что у меня есть письмо к ней от моего друга. Женщина ответила, что сейчас на нее все смотрят и она не может взять письмо, и сказала, чтобы я пришел вечером к большому дому с фонтаном, там неподалеку березовая роща, и вот в рощу она придет часам к десяти и заберет письмо. В том доме будет званый вечер, и Натали в числе приглашенных, а гостей будет так много, что она сумеет ускользнуть незаметно. По-моему, все это было глупо. Я снова предложил ей взять письмо сейчас, но она сказала, что не может, потому что у нее ревнивый муж и прочее. Ну, я ей и поверил… тем более что там невдалеке сидела такая злобная старуха, которая все на нас косилась…
– Марья Никитишна, – угрюмо уронил Степан Александрович.
– Что было дальше? – спросила Амалия.
– Дальше? – Домбровский поморщился. – А то, что я свалял дурака. Пришел в рощу, ждал, в доме играла музыка, а она так и не пришла. В третьем часу, когда я окончательно продрог, стало ясно, что она меня обманула. Ей не было нужно письмо от моего бедного друга, которого она уничтожила. Он больше для нее не существовал, поймите… Мне было очень больно за него. Но я ничем не мог ему помочь и просто ушел. Я не хотел оставаться в городе и в то же утро уехал. Потом я написал моему несчастному другу, что пытался ее найти и не нашел, но, по-моему, он все понял.
– Вы сохранили его письмо? – спросила Амалия. – То, которое должны были передать ей?
– Оно у меня, – просто ответил Домбровский. – Я хотел его уничтожить, но подумал, что совершу как бы… как бы предательство по отношению к моему другу. Да, я его сохранил. Но не распечатывал! – поспешно добавил молодой мужчина.
– Нам нужно это письмо, – сказала Амалия. – И еще один вопрос, Юлиан Юлианович. Наталья Георгиевна исчезла как раз в ту ночь, когда вы ждали ее в березовой роще. Скажите, пока вы ждали ее, вы не заметили чего-нибудь странного? Может быть, не странного, а просто… ну, не знаю… Там были какие-нибудь другие люди? Что-то необычное не привлекло ваше внимание?
Домбровский на мгновение задумался, но потом решительно покачал головой.
– Ночь была самая обыкновенная, – проговорил он. – Я только слышал, как птицы пели, да в доме играла музыка, и еще где-то лаяли собаки. Больше ничего не помню, к сожалению.
– Спасибо, – искренне сказала Амалия. – Поверьте, вы очень нам помогли.
7
«Уверяю тебя, здесь можно вполне сносно жить. Конечно, зимы здесь суровые, но помнишь, как ты восхищалась женами декабристов, как мечтала сыграть на сцене одну из них… Здесь есть даже театр, так что ты ничего не лишишься. Милая моя, если бы только знала, как я тебя жду! Вся моя надежда на Юлиана, что он отыщет тебя и передаст это письмо. Приезжай, а? Приезжай… Обещаю, нам будет хорошо вдвоем, ничуть не хуже, чем в Москве…»
Как может человек быть таким наивным? Писать продажной женщине, что в Тобольске ничуть не хуже, чем в Москве, и верить, что она соблазнится его приглашением, приедет, не бросит в беде… Амалию стала разбирать злость. Она опустила распечатанное письмо Перепелкина на колени и стала глядеть в окно, чтобы успокоиться.
Как может человек быть таким наивным? Писать продажной женщине, что в Тобольске ничуть не хуже, чем в Москве, и верить, что она соблазнится его приглашением, приедет, не бросит в беде… Амалию стала разбирать злость. Она опустила распечатанное письмо Перепелкина на колени и стала глядеть в окно, чтобы успокоиться.
– Еще две остановки, и мы почти дома, – нарушил молчание Севастьянов.
За те часы, что последовали вслед за рассказом Домбровского, он как-то усох и сжался. Виноватое, смешанное с недоумением выражение не покидало его лица. Амалия видела, что он раздавлен. Раньше, по крайней мере, все было оскорбительно просто – неверная жена сбежала с гусаром, как в скабрезном анекдоте. А теперь оказывалось, что и гусар – не гусар, а только врач гусарского полка, и он всего лишь хотел передать Натали письмо от ее старого друга, причем умыкать чужую жену у него и в мыслях не было. Но куда же она тогда исчезла? Сказала, что выйдет подышать свежим воздухом, улыбнулась и ускользнула в ночь. И ночь скрыла ее следы…
Сто раз, не меньше Амалия допрашивала Степана Александровича, как его жена вела себя в тот роковой вечер. Что она делала, как выглядела, что говорила… И тот снова и снова вспоминал: она была очень весела, много шутила, танцевала до упаду и вообще заражала всех своим весельем.
Одним словом, муж Натали не заметил ничего, что давало бы ключ к ее исчезновению… исчезновению, за которым и прежде Амалии чудилось самое худшее. Теперь же Амалия была в том самом худшем практически убеждена.
– Он говорит, что Натали так и не пришла… – бормотал Севастьянов. – Но она же вышла из дома! Накинула на плечи шаль и вышла… Куда же она могла пойти? – Он даже приподнялся на месте от волнения. – Если, допустим, она все-таки шла к роще и с ней случился несчастный случай… Да нет, исключено! Ведь, когда мы под утро заметили, что ее нигде нет, мы обыскали все вокруг… – Он запнулся. – А что, если она все-таки бежала? Не с Домбровским, а… а с кем-нибудь другим?
– Оставив дома все драгоценности? – хмуро ответила Амалия. – Боюсь, что такое совершенно невозможно.
– Но ведь Любовь Осиповна ее видела в Париже! – горячился Севастьянов. – И узнала!
– Она ошиблась, – терпеливо сказала Амалия. – Или же ее собеседник, тот глухой старичок, неверно понял ее слова.
– А письмо из Ялты? – вскинулся Степан Александрович. – Вдруг его все же Натали написала?
– Нет, – рассеянно ответила Амалия, – его автор – какой-то мошенник, который хочет поживиться на вашем горе.
Почему она была так уверена? И в самом деле, почему? Да потому, что с самого начала, узнав, что Натали не взяла с собой ничего, Амалия заподозрила, что та исчезла не по своей воле. И не вернулась домой потому, что уже не могла никуда вернуться. Ее убили, да, убили, поймите, дамы и господа… И, возможно, ее смерть как-то связана с другой загадочной смертью, которая тогда же случилась в здешних краях. Натали исчезла 9 сентября, а через несколько недель, как записано в дневнике покойного судьи Нарышкина, возле мельницы выловили труп неизвестного с изуродованным лицом… Вроде бы мужчина был убит примерно в то же время, что и Натали…
Нет, одернула себя Амалия, так не годится. Слишком много догадок, слишком много «если». Если Натали и впрямь убили, то куда делось тело? Потому что труп, дамы и господа, не так-то легко скрыть. Допустим, она вышла из дома, кто-то ее подстерег и убил… Но куда делся труп? Ибо ничто на этом свете не исчезает бесследно, все оставляет в окружающем свой отпечаток, надо только уметь его найти.
«Следует послать срочный запрос Зимородкову, не находили ли в губернии неопознанные тела женщин в возрасте около двадцати пяти лет, – подумала Амалия. – Может быть, выловили из воды… не знаю… Если труп утопили точно так же, как и труп того неизвестного, привязав к нему груз, то… то все равно за столько лет останки уже должны были быть обнаружены…»
На станции их ожидал Дмитрий, которого Амалия заблаговременно предупредила о своем возвращении телеграммой.
– Как там дядюшка Казимир? – спросила Амалия. За то время, пока они добирались до Звенигорода и обратно, он уже должен был доехать до Синей долины.
– Никто не приезжал еще, сударыня, – доложил Дмитрий.
Он был очень горд, что во время отсутствия хозяйки ему пришлось быть управляющим, и даже собственноручно поймал двух браконьеров, один из которых клялся, что приходился ему троюродным братом. Но Дмитрий не внял его мольбам отпустить и отволок куда следует.
– Странно… – пробормотала Амалия. – Куда же дядюшка мог запропаститься? Вроде бы он должен был уже объявиться…
Однако она не стала задерживаться на этой мысли, а лишь спросила, что случилось в ее отсутствие.
Дмитрий похвалился, как он поймал браконьеров, объявил, что кошка господина Севастьянова переловила уйму мышей, пока жила у них, и как бы между прочим ввернул, что Степана Александровича искал следователь и очень интересовался, куда тот отправился с баронессой Корф, когда его русским языком попросили не выезжать за пределы губернии.
– Он нашел, кто убил Любовь Осиповну? – сухо спросила Амалия.
– Нет, – ответил Дмитрий. – Но он уверен, что человек, который пришел в сад снаружи. Там сбоку у ограды лопухи были помяты, ну, господин Чечевицын и вынес заключение, что кто-то залез в сад.
И слуга принялся пересказывать местные сплетни. Марья Никитишна, к примеру, уверена, что Любовь Осиповну задушили по причинам романтического толка. Однако Настасья Сильвестровна, тетушка Степана Александровича, объявила, что тут наверняка замешаны деньги, потому как, едва бедная вдова судьи решила бороться за свое имущество, глядь, ее и ухлопали.
– Я только заеду к вам за Мышкой, – сказал Севастьянов, которому надоело слушать болтовню слуги, – и вернусь к себе.
– Да, конечно, – кивнула Амалия. – И не думайте, что я больше не занимаюсь вашим делом, раз мы нашли Домбровского. Я по-прежнему намерена отыскать вашу жену, где бы она теперь ни находилась. Если вы вдруг получите еще какие-нибудь странные письма…
– Я сразу же принесу их вам, – с готовностью откликнулся Степан Александрович.
Коляска миновала аллею и остановилась у крыльца, возле которого болтался длинноногий веснушчатый юноша. Завидев Амалию, он расплылся в широкой улыбке и двинулся прямиком к ней.
– Что ты тут делаешь? – удивилась Амалия.
– Я слышал, вам садовник нужен, – объявил Антоша, глядя на нее преданным взором. – Вот!
– А ты умеешь ухаживать за цветами? – строго спросила Амалия.
– Нет, – беспечно ответил веснушчатый. И отважно добавил: – Но я научусь! А если вам садовник не нужен, то я могу и простым слугой.
– Твоему отцу это вряд ли понравится, – заметила Амалия, испытующе глядя на него.
– Я уже два дня как совершеннолетний, – сообщил Антон, сморщив нос. – И вообще из дому я ушел, так что теперь сам себе хозяин.
– Что, тебе уже двадцать один? – с сомнением спросила Амалия. По правде говоря, она бы не дала ему больше семнадцати.
Антоша кивнул, застенчиво глядя на нее.
– Я и за лошадьми могу ухаживать, – добавил он. – Возьмите меня. Пожалуйста!
– А из дома ты почему ушел?
– Папенька вошел, когда я книжку читал, – вздохнул рыжий. – Накричал и швырнул ее в угол. Не уважает он словесность. Так что я собрал свои вещи и ушел.
Юноша показал на узелок, который лежал возле крыльца. По очертаниям Амалия сразу же определила, что внутри узелка лежит не меньше трех книжек. Почему-то она не сомневалась, что все они принадлежат перу Леопольда д’Аркура.
– Честно говоря, я не знаю… – начала было Амалия и осеклась.
Она отлично помнила, как отец Антоши явился к ней, желая приобрести Синюю долину. Что, если миллионщик не оставил своего намерения и нарочно подослал к ней своего сына? Что, если юноша, такой славный с виду, на самом деле явился сюда шпионить за ней? Особая служба научила Амалию помимо всего прочего осторожно относиться ко всем людям, которые возникали в ее ближайшем окружении.
– Он с Любовью Осиповной соглашение заключил незадолго до ее смерти, – внезапно выпалил юноша.
– Кто? – не сразу поняла Амалия.
– Папенька, – сдал Антоша родителя. – Они договорились, что будут вести дело против вас вместе, а если выиграют, то Синюю долину поделят пополам. Половину – ему, половину – ей. Соглашение у Петра Ивановича заверили, все честь по чести. Теперь папенька хочет Тизенгаузена вытребовать из столицы, чтобы процесс против вас начать. Тот вроде сначала отнекивался, мол, у него дела, а как папенька денег посулил вдвое больше того, что ему обычно дают, адвокат сразу же ответил, что подумает, мол, предложение его заинтересовало. Так возьмете меня в садовники?
Это был уже совершенно новый поворот. Получается, со смертью Любови Осиповны притязания на имение не закончились, а напротив, все еще только начиналось. Амалия пристально посмотрела на Антошу. Он стоял перед ней и переминался с ноги на ногу. В его волосах запуталась белая звездочка с куста сирени.