— Он совсем не похож на гея, — говорит режиссер. — Во всяком случае, внешне.
Затем мы переключаемся на девушек.
— Кто у нас следующий?
— Рейн Тернер, — говорит кто-то.
Почти автоматически перестаю стирать бесчисленные CMC от Лори и тянусь к названному портфолио. В ту минуту, когда пододвигаю папку к себе, в зал входит девушка с веранды дома Трента и Блэр в Бель-Эйр, и мне стоит немалых усилий себя не выдать. Голубые глаза, светло-голубая блузка с треугольным вырезом, темно-синяя мини-юбка — все в тему: атрибутика восьмидесятых, то, что надо для фильма. Торопливо представившись, она начинает читать (плохо, наигранно, монотонно, режиссер то и дело прерывает и показывает, как надо), но происходит нечто помимо чтения. Она задерживает на мне взгляд, и я не отвожу свой, так всегда начинается, а продолжение известно. «За что ты меня ненавидишь?» — доносится до меня чей-то истерзанный голос. «Что я тебе сделала?» — чудится мне чей-то крик.
* * *Во время пробы открываю лэптоп и нахожу страничку Рейн Тернер на IMDB [29]. Теперь она пробует читать от лица другой героини, и я с ужасом понимаю, что повторного приглашения ей не светит. Таких, как Рейн, сотни, юных и непорочных, свежесть — их единственный козырь, во что они превращаются дальше, лучше не знать. Все это очевидно, тысячу раз пройдено, но снова словно впервые. Внезапно приходит CMC «Quien es?» [30], и я не сразу догадываюсь, что оно от той девушки, к которой клеился в баре для пассажиров первого класса перед вылетом из Нью-Йорка. Подняв глаза, впервые вижу белую искусственную елку, стоящую у бассейна (как я ее раньше не замечал?!), и кусок стены с афишей фильма «Бульвар Сансет» [31], вписанный вместе с елкой в проем окна.
* * *Провожаю Рейн до машины, которую она бросила на бульваре Вашингтон.
— Вот, значит, в какой фильм вы меня приглашали, — говорит она.
— Возможно, — говорю. — Я думал, не узнали меня.
— Узнала, конечно.
— Польщен, — делаю паузу перед решительным наступлением. — А к продюсеру чего не подкатила? Он ведь тоже был на той вечеринке.
Она изображает изумление, затем заносит руку, точно хочет меня ударить. Я испуганно отстраняюсь, подыгрывая.
— Вы всегда девушкам гадости говорите или только на голодный желудок? — спрашивает. — Офигеть ваще.
Она прелестна, но прелесть кажется почему-то отрепетированной, наносной. И удивление невинной улыбки — неискренним, маскирующим умудренность.
— Там и режиссер был, — подначиваю.
Смеется:
— Режиссер женат.
— Да, но жена в Австралии.
— Говорят, он девочками не интересуется, — театрально шепчет она.
— Ая, значит, самое то, что нужно? — говорю.
— В смысле? — уточняет, чтобы не выдать легкого замешательства.
— Влиятельный сценарист, — подсказываю насмешливо.
— Вы еще и продюсер.
— Ах да, в самом деле, — говорю. — Вы какую роль предпочитаете?
— Мартины, — говорит Рейн, мгновенно становясь серьезной. — По-моему, по темпераменту она мне больше подходит, да?
Когда останавливаемся у машины, мы уже на «ты», и я знаю про квартиру на авеню Орендж-Гроув (заезд с Фаунтен), которую она снимает пополам с подругой, что значительно упрощает переговоры. Сделка прозрачная, никаких недомолвок: девушка умело торгуется, и мне это нравится. В каждой фразе море сигналов. Я ловлю их и понимаю, что в ее арсенале множество масок. Но какая на ней сейчас? И в какой окажется, когда сядет за руль зеленого «БМВ» с пижонским именным номером «НАВАЛОМ»? В какой придет в спальню в комплекс «Дохини-Плаза»?
Мы обмениваемся телефонами. Она надевает темные очки.
— Ну и какие у меня шансы? — спрашивает.
— Думаю, — говорю, — я не прогадал.
— Откуда ты знаешь, что не прогадал? — спрашивает. — Я не каждому по зубам.
— У меня крепкие зубы, — говорю.
— А где гарантия, что ты не псих? — спрашивает. — Вдруг ты меня покусаешь?
— Вот и проверишь.
— Мои координаты у тебя есть, — говорит. — Я подумаю.
— Рейн, — говорю. — Это ведь вымышленное имя.
— Какая разница?
— Подозреваю, что вымышлено не только оно.
— Это потому что ты писатель, — говорит. — Ты вымыслом зарабатываешь.
— И что?
— А то, — пожимает плечами. — Я заметила: все писатели такими вещами грузятся.
— Какими вещами?
Она садится в машину.
— Такими.
* * *Доктор Вульф ведет прием в неприметном офисном здании на бульваре Сотель. Он мой ровесник, и его пациенты в основном актеры и сценаристы: триста долларов за сеанс частично компенсируются медицинской страховкой Гильдии сценаристов. Я пришел к нему прошлым летом по рекомендации актера, которого он уже второй раз вытаскивал из депрессии, вызванной затянувшимся простоем в работе, и было это в июле, когда стало ясно, что из-за стресса после разрыва с Меган Рейнольдс начинаю слетать с катушек, и уже на первом сеансе доктор Вульф не дал мне зачитать вслух сохранившиеся в айфоне мейлы Меган, а предложил упражнение под названием «Инверсия желания» («Я хочу боли, я люблю боль, боль освобождает»), и однажды в августе я в бешенстве вылетел из его кабинета посреди сеанса, домчал до бульвара Санта-Моника, бросил машину на пустой стоянке кинотеатра «Нуарт» и посмотрел заново отреставрированную копию «Презрения» [32] — сидел, развалившись в кресле первого ряда, методично закидывая в рот леденцы из купленной в буфете коробки, а потом, выйдя из кинотеатра, долго пялился на электронный рекламный щит над стоянкой, на его цветное изображение: разобранная кровать, скомканные простыни, свет, частично выхватывающий из темноты обнаженное тело, белые буквы «Гельветики», словно подпирающие его изящный изгиб.
* * *Свои фотографии (сразу обнаженку) Рейн посылает мне в тот же день вечером (я не ожидал, что так быстро), и они двух видов: либо художественные и скучные (сепия, размытость, вычурность поз), либо похабные и возбуждающие (на чьем-то балконе, расставив ноги, с мобильником в одной руке и незажженной сигаретой — в другой; стоя возле матраса, застеленного синей простыней, в безымянной спальне, пальцы веером по низу живота), но в каждом снимке — приглашение, за каждым — наивная вера в то, что оголение способно принести славу. На коктейле в номере «люкс» отеля «Шато Мармон» [33] (закрытом для прессы: при входе пришлось подписать соглашение о конфиденциальности) все разговоры кажутся пустыми и пресными по сравнению с тем, что сулят эти снимки. В снимках — нерв, неизбитость, которых не встретить в комнатах с окнами на бульвар Сансет. Знакомые реплики («Как продвигаются „Слушатели“?», «Целых четыре месяца в Нью-Йорке?», «Почему ты так похудел?»), подаваемые знакомыми действующими лицами (Пирсом, Ким, Аланой), — с таким же успехом они могли разговаривать со стеной; и мои ответы («Да, нас предупредили про голые тела на экране», «Нью-Йорк утомляет», «Сменил тренера, йога»), вызывающие не больший интерес, чем отдаленное птичье щебетанье. Это последняя вечеринка перед всеобщим разъездом на рождественские каникулы, и я слышу названия известных курортов на Гавайях, в Аспене, и в Палм-Спрингсе, и разных частных островов, а устраивает ее английский актер, живущий в отеле (он сыграл злодея в фильме по знаменитому комиксу, который я адаптировал для кино). Из динамиков грохочет «Werewolves of London» [34], на телеэкранах бесконечно повторяется один и тот же фрагмент прошлогодней оскаровской церемонии в кинотеатре «Кодак».
По городу стремительно разлетелась жуткая весть об убийстве юной актрисы-латинос, чье тело якобы обнаружилось в общей могиле по ту сторону границы с Мексикой, и это якобы дело рук наркокартеля в Тихуане [35]. Все тела в яме изуродованы до неузнаваемости. У всех вырезаны языки. В пересказе история обрастает совсем уж нелепыми подробностями: появляется цистерна с кислотой, в которой найдены разжиженные человеческие останки. А тело латинос теперь подбрасывают к зданию начальной школы как предупреждение или в насмешку. Когда я в очередной раз просматриваю снимки Рейн, отправленные с адреса [email protected] (тема: «привет крейзи, зажжем что ли»), приходит очередное сообщение с заблокированного номера.
«Я за тобой слежу».
Отправляю CMC: «Старый знакомый?»
Смотрю на стену, на снимок Синди Шерман из серии «Кадры из фильмов. Без названия» [36], затем телефон коротко вибрирует в руке, и ответ получен.
«Нет, новый».
* * *Компания парней направляется в новый ночной клуб на Ла-Сьенега, где для них зарезервирован столик, и, пока мы стоим перед баром «Мармон» (я жду такси, они — когда им подгонят машины), поддаюсь на уговоры поехать с ними; скользя взглядом по парапетам верхних этажей, вспоминаю, сколько всего произошло за тот год, что я прожил в «Шато» между выездом из «Эль-Ройаль» и въездом в «Дохини-Плаза» (как ходил на встречи «Анонимных алкоголиков» в доме на углу Робертсон и Мелроуз; как заказывал в номер «Маргариты» по двадцать долларов за бокал; как оттрахал подростка на тахте в № 44), и вдруг вижу Рипа Миллара, подкатывающего к главному входу отеля на открытом «порше». Отступаю в тень, наблюдая, как Рип, прихрамывая, ковыляет к дверям, таща за запястье девушку в коротком платьице с завышенной талией; один из парней что-то кричит им вслед, и Рип оборачивается с оскалом, притворяющимся улыбкой, и говорит нараспев: «Надеюсь, не заскучаете!» Я начал с шампанского, и голова пока ясная, розовая муть бесчувствия еще не поднялась из глубин, сажусь в чей-то «астон-мартин», хозяин хвастается, что содержит двух проституток: одна живет с ним в квартире на бульваре Аббат-Кинней рядом с Венецианским каналом, другой он снимает номер «люкс» с видом на океан в отеле «Хантли» [37]. Бормочу известный рекламный слоган отеля («Уморись у моря»), в окне мелькает очередь из запаркованных лимузинов и две толпы папарацци (у входа в «Koi» и перед дверьми «STK» [38]), и вот уже я на тротуаре у входа в «Откровение», смотрю на контуры кипарисов, проступающие из тьмы на фоне ночного неба, жду, когда парковщики заберут автомобили у двух других парней из «Шато», прикативших следом, и оттого, что я их практически не знаю, на душе легко (Уэйн — продюсер и пытается всучить свой проект студии «Лайонсгейт» [39], но, кажется, безуспешно; Кит — сотрудник юридической фирмы в Беверли-Хиллз, специализирующейся на развлекательной индустрии; Бэнкс (который меня вез) — автор нескольких реалити-шоу). Когда спрашиваю Бэнкса, почему мы поехали именно сюда, в «Откровение», он говорит: «Рип Миллар рекомендовал. Рип устроил нам столик».
«Нет, новый».
* * *Компания парней направляется в новый ночной клуб на Ла-Сьенега, где для них зарезервирован столик, и, пока мы стоим перед баром «Мармон» (я жду такси, они — когда им подгонят машины), поддаюсь на уговоры поехать с ними; скользя взглядом по парапетам верхних этажей, вспоминаю, сколько всего произошло за тот год, что я прожил в «Шато» между выездом из «Эль-Ройаль» и въездом в «Дохини-Плаза» (как ходил на встречи «Анонимных алкоголиков» в доме на углу Робертсон и Мелроуз; как заказывал в номер «Маргариты» по двадцать долларов за бокал; как оттрахал подростка на тахте в № 44), и вдруг вижу Рипа Миллара, подкатывающего к главному входу отеля на открытом «порше». Отступаю в тень, наблюдая, как Рип, прихрамывая, ковыляет к дверям, таща за запястье девушку в коротком платьице с завышенной талией; один из парней что-то кричит им вслед, и Рип оборачивается с оскалом, притворяющимся улыбкой, и говорит нараспев: «Надеюсь, не заскучаете!» Я начал с шампанского, и голова пока ясная, розовая муть бесчувствия еще не поднялась из глубин, сажусь в чей-то «астон-мартин», хозяин хвастается, что содержит двух проституток: одна живет с ним в квартире на бульваре Аббат-Кинней рядом с Венецианским каналом, другой он снимает номер «люкс» с видом на океан в отеле «Хантли» [37]. Бормочу известный рекламный слоган отеля («Уморись у моря»), в окне мелькает очередь из запаркованных лимузинов и две толпы папарацци (у входа в «Koi» и перед дверьми «STK» [38]), и вот уже я на тротуаре у входа в «Откровение», смотрю на контуры кипарисов, проступающие из тьмы на фоне ночного неба, жду, когда парковщики заберут автомобили у двух других парней из «Шато», прикативших следом, и оттого, что я их практически не знаю, на душе легко (Уэйн — продюсер и пытается всучить свой проект студии «Лайонсгейт» [39], но, кажется, безуспешно; Кит — сотрудник юридической фирмы в Беверли-Хиллз, специализирующейся на развлекательной индустрии; Бэнкс (который меня вез) — автор нескольких реалити-шоу). Когда спрашиваю Бэнкса, почему мы поехали именно сюда, в «Откровение», он говорит: «Рип Миллар рекомендовал. Рип устроил нам столик».
* * *Внутри — битком, что-то условно перуанское по дизайну, голоса отражаются купольным потолком, сквозь истерическую пульсацию грохочущей песни Бека [40] пробивается громкий, усиленный акустикой помещения, плеск невидимого водопада. Владелец клуба лично ведет нас к столику, по дороге на мне повисают две тонюсенькие девицы, кокетливо вопрошая, узнаю ли их и помню ли ночь в отеле «Мёрсер» в октябре прошлого года в Нью-Йорке. Ни с той ни с другой я не спал (мы нюхали кокаин и смотрели «Голливудские холмы» [41]), но моих спутников разбирает зависть. Кто-то упоминает Меган Рейнольдс, и благодушного настроя как не бывало.
— Да, неслабо вы с Меган друг друга пропиарили, — говорит Кит, когда мы рассаживаемся за столиком в центре зала. — Не утомляет известность?
— Это вопрос, заключающий в себе массу других вопросов, — говорю.
— Анекдот про польскую актрису все знают? — спрашивает Бэнкс. — Польская актриса приезжает покорять Голливуд и дает сценаристу.
Бэнкс смотрит на меня, ожидая реакции.
— А по-моему, смешно, — говорит.
— Если ты со мной переспишь, я тебе прочту свой сценарий, — ерничает Кит.
— Клэй, безусловно, прекрасно представляет градус отчаяния, до которого доводит девушек наш городок, — говорит Уэйн.
— Чем выше градус, — говорит Бэнкс, — тем они сговорчивее, да?
— Сговорчивее? Но не до такой же степени! — фыркает Кит.
— Просто Клэй — прагматик, — говорит Бэнкс — В отличие от некоторых, которые все никак не могут расстаться со своими наивными представлениями о любви. Извини за прямоту.
— Я не о том. Для своих лет ты выглядишь шикарно, — говорит Кит, обращаясь ко мне, — Но ведь ни связей, ни положения.
Бэнкс задумывается.
— Надо полагать, телки это рано или поздно просекают, да?
— Просекла — заменил, — говорит Уэйн. — Вон их сколько. Только помани — и набежит целое стадо дур, жаждущих дефлорации.
— Слушайте, я и без вас знаю, что козырей у меня немного… Но кое-какие есть, — говорю со вздохом, расслабленно. — Копродюсерские права. Дружба с режиссерами. Знакомства с кастинг-агентами. Все идет в дело. — Выдерживаю паузу для пущего эффекта. — Главное — терпение.
— О как, — говорит Кит. — Тонкая тактика.
— Прямо наука, — вставляет кто-то.
— Проверено годами.
Уэйн смотрит на меня, пытаясь понять, шучу я или всерьез.
— Похоже на то, — бормочет. — В интернет заглянуть — так с кем ты только не спал. Если, конечно, правду пишут.
Кит наваливается грудью на стол.
— Не лучший способ обзаводиться друзьями.
Едва Бэнкс откладывает меню, владелец клуба склоняется к нему и шепчет что-то на ухо. Подходит Джош Хартнетт [42] (он собирался играть одного из сыновей в «Слушателях», а потом передумал), присаживается на корточки рядом с моим бамбуковым стулом, и мы перебрасываемся парой фраз про еще один мой сценарий, где для Джоша есть роль, но его извиняющийся тон вкупе с уклончивыми ответами заставляют меня держаться холоднее, чем он заслуживает. Все его слова — ложь, я это знаю, но улыбаюсь и согласно киваю. Прибывают аскетические тарелки с сырой рыбой, вслед за ними — бутылки первосортного ледяного саке, и потом парни решают позубоскалить над нашумевшим фильмом про акул по моему сценарию и над моим сериалом про ведьм, продержавшемся на канале «Шоутайм» в течение двух сезонов, а потом Уэйн рассказывает про актрису, которая так упорно его домогалась, что ему пришлось дать ей роль в фильме про чудовище, похожее на кресло-грушу. Когда приносят бесплатный десерт (комплимент от хозяина — нежнейшие пончики в сахарной пудре, спрыснутые карамелью), самое время переходить к заключительному акту. Скольжу взглядом по залу и вдруг натыкаюсь на светлые, постриженные каскадом волосы, на огромные светло-голубые глаза, на глуповатую улыбку, которая одновременно и портит, и подчеркивает красоту: Рейн говорит по телефону за стойкой метрдотеля. Понимаю, что час настал.
* * *— Я тебя видела, — говорит она.
— И ничего не сказала? — От ее близости мгновенно трезвею. — Могла бы парочку коктейлей прислать.
— Мне показалось, вы и так накачанные пришли.
— Хоть бы поздоровалась.
— Я других гостей встречала. Бэнкс слишком важный клиент — владелец его лично обслуживает.
— Вот, значит, где ты работаешь?
— Ага, — мурлычет. — Гламурненько, да?
— Тебе нравится?
— Зашибись, — говорит. — Прям боюсь умереть от счастья.
— А ты не бойся.
Она хлопает ресницами — совсем по-детски.
— Ну да, от счастья не умирают.
— Кстати, — говорю как бы между прочим, — я получил фотки.
* * *Вернувшись в комплекс «Дохини-Плаза», жду Рейн, оставшуюся дорабатывать смену, сижу в кабинете перед компьютером, вновь изучая ее страничку на IMDB, стараясь угадать между строк. За последние два года никаких обновлений, список ролей в кино обрывается записью «Кристина» в фильме Майкла Бэя [43], а на телевидении — «Подруга Стейси» в одной из серий «Место преступления: Майами». Пытаюсь заполнить пустоты, найти информацию, которую она не афиширует. В первой роли из списка ей на вид лет восемнадцать. Скорее всего, так и есть: год рождения наверняка указан неверный (скостила себе пару лет), значит, сейчас года двадцать два — двадцать три. Училась в Мичиганском университете (черлидер команды «Мичиганские росомахи», «изучала медицину»), но даты отсутствуют (если она вообще там училась), и возраст уточнить невозможно. Рейн, конечно, скажет, что даты не имеют значения. Важно, чтобы ее представили в черлидерской мини-юбочке с метелками в руках. Однако отсутствие студенческих фотографий провоцирует недоуменный шепот в полутемной прихожей, а расплывчатое «изучала медицину» делает этот шепот более отчетливым.
Последняя запись: месяц назад Рейн поместила ссылку на декабрьский номер журнала «Секреты Лос-Анджелеса» [44], включивший ее в список самых желанных незамужних красоток Голливуда; выйдя на страничку журнала, обнаруживаю в том же списке (что, в общем, неудивительно) Аманду Флю — актрису, к которой клеился в аэропорту Кеннеди и от которой получил CMC, когда Рейн проходила пробу. В журнале тот же портрет Рейн, что и на титуле ее актерского портфолио (крупный план в фас), — ясно, что такой она себе нравится больше всего: невыразительность взгляда призвана подчеркнуть идеальность черт, а наметившаяся усмешка в уголках губ — наличие ума, хотя глубина декольте и выбор профессии с очевидностью доказывают обратное. Впрочем, есть ум или его нет, в данном случае неважно; главное — внешность, иллюзия совершенства, обещание телесных услад. Главное — соблазн. Ее стартовая страничка в My Space встречает песней «How to Save a Life» [45] и при беглом просмотре не содержит никаких откровений (разве что ее любимая группа — Fray). Изучить подробнее не успеваю — отвлекает CMC с заблокированного номера.