– А кроме Суслова, мне никто не может помочь? – задала я вопрос, уже предполагая ответ. Но мужчина удивил. Поскреб затылок, повертел карандаш в руке.
– Вы заявление хотите написать? Если ничего не украли…
– Я понимаю. Но дом большой, а я одна… если бы кто-то из ваших приехал… ну, чтобы немного попугать воришек…
Он посмотрел на меня так, точно вместо носа на моем лице появился свиной пятачок, в общем, сам не знал, смеяться или плакать над моей наивностью.
– Сейчас в отделе и нет никого… разъехались кто куда…
– Зайти попозже? – с готовностью кивнула я.
Он вздохнул.
– Одиннадцатый кабинет. Попытайтесь, может, Сергей Петрович вас примет.
– Спасибо, – обрадовалась я.
– Направо по коридору…
Мужчина проводил меня взглядом, а я призвала на помощь свое везение. Мир, как известно, не без добрых людей. На двери одиннадцатого кабинета я увидела табличку «Замначальника Лебедев Сергей Петрович» и постучала.
– Да, – ответили из-за двери, и я вошла.
Вполоборота ко мне стоял мужчина лет тридцати пяти, высокий, широкоплечий, в джинсах и голубой рубашке. Из пластмассового электрочайника наливал кипяток в большую кружку, белую, с красным горохом.
– Можно? – спросила я, делая шаг к нему, он повернулся, небрежно бросив:
– Проходите… – И вдруг замер.
Девушка я, конечно, красивая, но подобную реакцию наблюдала впервые. Глаза мужчины расширились, губы дрогнули, силясь что-то произнести… Тут мой взгляд переместился на его руки, и я охнула:
– Вы же ошпаритесь!
Кружка была наполнена до краев, но он продолжал лить воду, кипяток стекал по ладони, но он вроде бы этого не замечал. Мой вопль вывел его из ступора.
– Черт, – буркнул он, поставил кружку на стол, вернул чайник на место и досадливо потряс рукой. – Вы ко мне? – спросил со вздохом первое, что пришло в голову, и указал на стул. – Присаживайтесь.
– Вам надо руку обработать, – сказала я, устраиваясь на кончике стула, теряясь в догадках, что бы это все значило. – У вас ожог.
– Ерунда, – отмахнулся он. – Вода остыть успела…
Вот уж неправда… С чего это ему вздумалось изображать героя? Тут я сообразила, что сняла очки, как только вошла в отделение, и кое-какие догадки появились. Он заметил мое сходство с Виолой? Выходит, так. Значит, он ее видел. Живой или мертвой. Он точно знает, что она умерла, вот и опешил, увидев, как я вхожу в кабинет. То, что он знает об убитой, неудивительно. Следователи интересовались ее последним местом жительства и с Лебедевым наверняка беседовали. И все же… реакция чересчур бурная. Может, он до жути покойников боится?
– Слушаю вас, – кивнул Сергей Петрович, устраиваясь напротив, покосился на свою багровую ладонь и убрал ее со стола. Выглядел вроде бы спокойным, но нервозность в нем все-таки чувствовалась. Или настороженность? Скорее второе, чем первое. Наша встреча и на меня произвела впечатление, да такое, что понадобилось время, чтобы вспомнить, зачем я сюда пожаловала.
– Я… возможно, я обращаюсь не по адресу… – стараясь выиграть время и привести мысли в порядок, начала я. Чем больше я нервничала, тем спокойнее он становился.
– Разберемся, – сказал нараспев. – Как вас зовут?
– Яна. Лазарева Яна Дмитриевна.
– Сергей Петрович, – он улыбнулся, словно хотел подбодрить меня. – Так что случилось, Яна? Ничего, что я без отчества?
– Ничего. Я хотела сказать, без отчества даже лучше.
– Кофе хотите? – поднимаясь, вдруг предложил он.
– Спасибо, не беспокойтесь…
– Никакого беспокойства. – Он направился к тумбочке у окна, где стояли чайник и чашки, достал банку кофе. – Я с понедельника в отпуске, – заметил со смешком. – Заглянул на работу на пару часов.
– Извините, – пробормотала я.
– Все нормально. Я вас слушаю, слушаю… – Он стоял ко мне спиной, и я подумала, что кофе лишь предлог избежать моего взгляда.
– Я арендовала дом в Лебяжьем. Сегодня ночью кто-то проник на веранду…
– Вы кого-нибудь видели?
– Нет. Услышала шум. Распахнула окно, спросила «кто там?», он бросился бежать, но было темно… Дверь на веранду оказалась открытой.
– Может, вы сами ее не заперли? А в сад залезли мальчишки? Скорее всего, мальчишки. В чужом саду вишня вкуснее. А сады в Лебяжьем знатные… впрочем, время идет, и жизнь меняется. – Он поставил передо мной чашку и вновь улыбнулся. – Вот сахар. Не стесняйтесь.
Помешивая ложкой напиток, я разглядывала Лебедева, который успел устроиться за столом. Он о чем-то размышлял, прихлебывая кофе.
– В каком доме вы живете?
– Дом номер восемь, Верхняя улица.
Я наблюдала за его реакцией, но она не последовала, в том смысле, что адрес впечатления не произвел. Он молча кивнул.
– Из дома ничего не пропало?
– Нет. Я проверила утром…
– Из сада тоже ничего не стибрили? Бывает, бочки железные крадут или ведра, сдают в металлолом.
– Не было там никаких бочек, – пожала я плечами.
– Давно дом арендуете?
– Вчера заселилась. До меня там полгода никто не жил…
– Уверен, пацаны к вам ночью наведывались. Рассчитывали, что в доме никого нет… – Он достал из ящика стола визитку и на обратной стороне написал номер мобильного, протянул мне. – Если вдруг опять что-то вас напугает… звоните. Попробую разобраться, кто вам мешает спать по ночам.
– Вы же в отпуске! – нахмурилась я.
– С моей работой отпуск – понятие условное, а с зарплатой… в общем, отдыхать я буду в здешних краях. А в Лебяжьем отличная рыбалка.
– Спасибо, – пробормотала я, убирая визитку.
– Вы с семьей отдыхаете?
– Одна.
– Вот как… – теперь он меня разглядывал.
– Что в этом особенного? – задала я вопрос с некоторой обидой.
– Ничего. Хотя… девушки предпочитают побережье теплого моря, или вас тоже рыбалка интересует?
– Теплое море подождет. Есть один проект, вот и решила поработать над ним в отпуске, – соврала я. – Все руки не доходили.
– А где вы работаете? – Я назвала место работы и должность, а он опять засмеялся: – Боюсь, я в этом совсем ничего не смыслю…
Кофе я выпила, пора выметаться. Я поднялась, взяла сумку и сказала:
– Спасибо.
– Пока не за что. – Он проводил меня до двери, распахнул ее и сказал: – Всего доброго.
Оказавшись в машине, я еще некоторое время сидела, пялясь в пустоту. Ничего о Виоле я не узнала, зато загадок теперь еще больше. Мое появление вызвало у Сергея Петровича шок, но под конец он успокоился, чего обо мне никак не скажешь. Он узнал меня, то есть узнал Виолу? На этот вопрос можно ответить утвердительно. Растерялся человек, что такого? Потом понял, что ошибся… Растерялся так, что кипятком ошпарился? Если он видел Виолу только на фотографии, сомнительно, что сразу обратил внимание на сходство. Его коллеги в этом смысле страдали слепотой. Надо было попытаться его разговорить. Интересно, как? Спросить: вы меня за покойницу приняли? Нет, не зря я подалась в Лебяжий. Под окнами тут же возник какой-то тип, ночью неизвестный пытался проникнуть в дом, а мент льет себе кипяток на руку. Я права, разгадка гибели девушки где-то здесь, рядом. Вот только успеть бы все выяснить и не лишиться головы при таком бурном развитии событий.
Ближе к вечеру я вспомнила про торт и решила навестить соседку. Подошла к ее калитке, нерешительно оглядываясь. В палисаднике ее не видно, я поразмышляла, стоит ли нарушать границы чужих владений без приглашения. Калитка закрыта на щеколду, ничего похожего на звонок нет. Вздохнув, я все-таки открыла калитку и по песчаной дорожке направилась к крыльцу. Не успела сделать и десятка шагов, как входная дверь открылась, на крыльце показалась хозяйка.
– Я к вам, Нина Ивановна, – с улыбкой произнесла я, очень надеясь, что из вежливости меня не выставят сразу. – Извините, что без приглашения.
Я протянула женщине торт, она взяла его и сказала:
– За торт спасибо, хотя зря потратилась, я сегодня пироги пекла. Заходи.
Я оказалась в просторной прихожей, прямо передо мной двустворчатая дверь в кухню, за столом сидела очень полная женщина лет шестидесяти пяти, в кофте и темной юбке, отделанной кружевом. Седые волосы были перехвачены пестрым шарфом.
– Здравствуйте, – с некоторой растерянностью поздоровалась я, не ожидая застать в доме еще кого-то, кроме хозяйки. Она говорила, что живет одна. Выходит, это подруга или родственница…
– Здравствуйте, здравствуйте, – ответила толстуха. – Это вас ночью ребятня напугала? Нина как раз рассказывала…
– Соседка моя, Прасковья Федоровна, у ее внука компьютер украли, – со смешком представила гостью Нина Ивановна. – А это Яна. Очень хорошо, милая, что зашла… Сейчас чайку попьем, поболтаем.
– Нина сегодня с пирогами, – подмигнула мне толстуха. – А пироги у нее – язык проглотишь.
Женщины до меня, судя по чашкам на столе и по большому блюду с пирогами, чай уже пили. Я придвинула старенький венский стул и устроилась между ними. Пока Нина Ивановна доставала еще одну чайную пару и потчевала меня пирогами, Прасковья расспрашивала о моем ночном приключении.
– Нина сегодня с пирогами, – подмигнула мне толстуха. – А пироги у нее – язык проглотишь.
Женщины до меня, судя по чашкам на столе и по большому блюду с пирогами, чай уже пили. Я придвинула старенький венский стул и устроилась между ними. Пока Нина Ивановна доставала еще одну чайную пару и потчевала меня пирогами, Прасковья расспрашивала о моем ночном приключении.
– Небось из садов наведывались. В прошлом году у меня все яблоки оборвали. Уехала к сыну на два дня, вернулась, урожай как ветром сдуло. Еле-еле внуку набрала мешок, а было яблок столько, что ветки прогибались.
– В полиции тоже сказали, что мальчишки, скорее всего, за вишней лазили.
– А компьютер тоже детня стащила? – усмехнулась Нина Ивановна.
– А кто еще? – пожала плечами Прасковья. – Хотя пес их знает… что ни говори, а порядка в прежние времена больше было…
– Ворья всегда хватало, – махнула рукой Нина Ивановна и ко мне повернулась: – Так ты к участковому ходила? Не обижаешься, что я по-простому к тебе обращаюсь? По возрасту ты мне вроде внучки…
Я заверила, что обращение на «ты» мне даже приятно, и продолжила:
– Участковый в отпуске. Меня принял замначальника райотдела по фамилии Лебедев.
Фамилия ничего женщинам не сказала, они на нее попросту не обратили внимания.
– Вона как… А был ли толк от вашей беседы?
– Советовал не переживать, а если опять ночью гости появятся, звонить ему. Хотя он тоже в отпуске.
– Молодой? – хитро улыбнулась Прасковья.
– Кто? – не поняла я.
– Начальник этот?
– Ну… лет тридцать пять.
– Молодой, – кивнула она удовлетворенно. – Приглянулась ты ему, да и как не приглянуться – красавица. Вот он с телефоном и сунулся.
– Ну, если сам начнет сторожить, тоже неплохо, – засмеялась Нина Ивановна. – Будешь спать без опаски, да и нам спокойней.
Я выпила чаю, похвалила пироги, а женщины немного поругали местную власть и заведенные порядки, при которых участкового годами в глаза никто не видит. Я, как могла, поддерживала беседу, прикидывая, каким образом повернуть разговор в нужное русло, не вызывая подозрений.
– А раньше хозяева дома, где я теперь живу, на воров не жаловались?
– А кому жаловаться-то? Они здесь появлялись раза два, с тех пор как Ольга Васильевна померла. Дом Егору от матери достался, пока жива была, приезжал в отпуск, а как ее не стало, думали, сразу дом продаст, он ведь за границей живет, в Германии, кажись, но не продал. Должно быть, деньжищи залупил такие, что ого-го, он из тех, что ложку мимо рта не пронесет, хотя, может, жалко дом-то, вырос тут…
– Чего жалеть, сама говоришь, был два раза, а до денег он жадный. Продаст, помяни мое слово, как только покупатель найдется.
– Он же его в аренду сдавал, это выгодно, – встряла я. – По крайней мере на оплату коммунальных услуг и налоги…
– Сколько с тебя за месяц слупили? – поинтересовалась Прасковья. Я назвала сумму, а она заохала. – Совсем люди бога не боятся, такие деньжищи. И вы, городские, с приветом, коли деньги на ветер бросаете.
– Чего ты чужие деньги считаешь? – попеняла ей Нина Ивановна.
– Да мне что, деньги и вправду не мои. Я б тебе, девонька, комнату сдала задешево. Живи себе, в озере купайся…
– Мы с друзьями хотели, нас пять человек, и, в общем-то, получалось недорого… – Разговор, против воли, вновь куда-то в сторону отклонился, я попыталась исправить положение. – Хорошо здесь дома сдаются?
– Да и не слышала, чтоб сдавали, – развела руками Прасковья. – Только твой… Может, кто из богатеев на Нижней сдает, но нам туда идти нужды нет, и что у них делается, не знаем.
– Риелтор сказала, дома нарасхват, и мне очень повезло…
– Тю… брешет, лисья душа. До тебя жили в доме муж с женой, месяц, может, два. Потом девица заселилась, в сентябре вроде, да, Нина?
– В сентябре, – кивнула та, выразительно взглянув на подругу. Та немного смешалась и продолжила:
– С зимы не было никого. Стоит пустой. Ребятня небось прослышала, что хозяев нет, вот и в сад полезли.
– Девушка здесь с осени жила? – задала я вопрос, очень надеясь, что ничем не выдала своего живейшего интереса. – Когда на лето дачи арендуют, это понятно. А осенью тут что делать?
– Ну, у каждого свои резоны… жила и жила, нам что?
– В городе за эти деньги можно снять хорошую квартиру, – не отставала я. – И добираться сюда хоть и недалеко, но время все равно потратишь.
– Да не работала она нигде, – махнула рукой Прасковья, Нина Ивановна вновь остановила ее взглядом, но разговорчивой соседке промолчать было трудно, чему я от души порадовалась. – С мужем развелась и здесь от него пряталась.
– Ничего такого она не говорила, – нахмурилась Нина Ивановна.
– Ну да, это мы уж сами так решили про то, что прячется. А про мужа говорила, жизни с ним нет, а развод ей не дает. Уж потом ясно стало: и тут соврала, не было мужа законного, хотя, может, и жила с кем.
– Язык у тебя, Прасковья, – покачала головой Нина. – Мало ли что мы с тобой напридумывали?
– Пряталась она здесь, да не убереглась…
– В каком смысле? – вытаращила я глаза.
– В таком… убили девку…
– В этом доме? – ахнула я.
– Нет. Где-то в городе… так что не переживай. Следователи сюда приезжали, нас о ее житье-бытье расспрашивали, а чего мы знаем? Заселилась ближе к осени, жила одна… Правда, ухажер у нее завелся. Видеть не видела, а машина подъезжала. Всегда поздно. А утречком, пока еще все спят, отчаливал. Мимо меня ездил, я слышала. Должно быть, женатый, чего так таиться? Хотя, может, мужа боялась или полюбовника, не знаю, кем ей доводился тот, кого она мужем называла. Нас следователи расспрашивали. Какая машина, не запомнили ли номер. Для меня все машины одинаковые. Цвет блестящий такой, вот это знаю, а остальное…
– Запугаешь девчонку, Прасковья, сбежит в город, я без соседки останусь, – проворчала Нина. – Вечером хоть свет в окнах, все на душе спокойнее.
– Чего мне бояться, если это не здесь произошло, – пожала я плечами. – И что, убийцу нашли?
– Кто ж перед нами отчитываться будет? Более не приезжали. Да и толку-то от разговоров с нами? Я с Виолой этой несколько раз всего и виделась, и то мельком, она к Таньке ходила да вертелась возле докторского дома, не знаю, чем он ей глянулся.
– Что за дом? – не удержалась я.
– Желтый, с колоннами. Там раньше доктор жил.
– А мне риелтор сказала, дом принадлежал известному художнику из Москвы.
– Это уж потом. Вообще-то дом барский, в революцию его подпалили, потом перестроили то, что от огня осталось, и сделали там больницу при фабрике. Лет двадцать назад больницу закрыли, а в доме в одной половине поликлинику оставили, а в другой доктор жил, из города приехал. Мальчишечка у него был такой славненький, Ленка моя в него влюбилась, все мечтала подружиться. Только они с матерью здесь не часто появлялись, парнишка в городе учился, а летом его к морю возили. Не нашего поля ягода. Да и доктор тут редко когда ночевал, квартира, считай, пустовала… Куда это меня понесло? – вдруг спросила Прасковья, видимо, потеряв нить разговора.
– Тебя не переслушаешь, – усмехнулась Нина. – Доктора почто приплела?
– Я спросила, почему вы дом назвали докторским, – влезла я.
– Ах, ну да… фабрику закрыли, а вслед за ней и поликлинику. Поезжай в Павловск, если приспичило. Дом продали художнику, но по старинке мы его докторским зовем. Художник помер, и дом опять продали. А уж кому – не знаю. Но задорого, это точно. Домработница Евсеевых сказала. Дом-то крепкий, еще сто лет простоит, если новый хозяин его, конечно, не снесет. Огородится забором, и будем к озеру в обход ходить.
– А Татьяна – это кто? – решилась спросить я. – Вы сказали, что девушка к ней ходила.
– Танька-то? Соседка. Вон ее дом. – Прасковья ткнула пальцем в окно, как раз в сторону того самого дома, с хозяйкой которого мне несколько дней назад так и не удалось свести знакомство.
– Вот оно что, – кивнула я. – Я, кстати, к ней заходила, когда дом собиралась арендовать. Думала поспрашивать, как тут дела обстоят, но она разговаривать со мной не захотела.
– Не обращай внимания, – отмахнулась Прасковья. – Она малость не в себе. Людей сторонится, сама ни к кому не ходит и к себе не пускает.
– Но с девушкой они подружились?
– Точно. Мы с Ниной голову ломали, с чего вдруг? Но у Таньки не спросишь, а у девушки тем более.
– Почему не спросишь? Вы же соседи?
– Она с Ниной лет двадцать пять не разговаривает. Ну и со мной, раз мы с Ниной дружим, не больно лясы точит. Дурная она. Ум за разум зашел.
– Хватит болтать, – добродушно заметила Нина, но взгляд, которым она одарила подругу, вовсе не был так уж добродушен. – Татьяна одна много лет живет, – продолжила она, точно оправдываясь. – А одиночество еще никого счастливым не сделало. Оттого и странности. Хотя особых странностей не вижу. К нам с тобой не ходит? Так подругами мы никогда и не были. А к кому ей еще ходить? На все село только мы втроем и остались из прежних жителей. Кто помер, кто уехал.