– Вера, – начала Смиля. Не сейчас. Потом. Когда-нибудь. Когда все будут живы, а на небе засияет солнце.
– Я увидела, как Генрих убивает Эрика.
– Не надо! – взмолилась Смиля.
– Просто убивает. Как на войне. Люди друг друга не знают, но все равно стреляют. Без причин. Так и они. Просто убивали друг друга, и Гера победил.
– А ты? Что делала ты? – заорала Смиля.
– Я была там и хотела, чтобы Гера убил. И испугалась этого.
– Но ведь этого никогда не случится, – прошептала Смиля. – Они не будут убивать друг друга. – И сама не поверила своим словам.
– Это зависит от меня, – холодно отрезала Вера. – Вот что мне показал Дом. Не ходи туда! И вообще – забудь! Спасайся! Беги!
Вера завизжала, словно ей вдруг стало больно. Пискнул, отключаясь, телефон.
– То ли есть надо меньше, то ли спать больше, – пробормотала Смиля, на четвереньках отползая подальше от техники, несущей с собой столько боли.
Телефон снова медленно набряк светом, завибрировал, выплевывая из динамиков позывные. Два звонка и отбой. Условный сигнал. Кто-то предлагал собраться в установленном месте. Смиля осторожно приблизилась к трубке. В пропущенных звонках значился Ворон.
Этого еще не хватало. Гера звал ее к Дому. Лопату наточил? Белобрысая обзавелась парочкой кинжалов? Хотят осуществить Верин кошмар и уже кого-нибудь укокошить?
Смиля пинком ноги отправила мобильный в угол. Он вякнул, сообщая об смс. Или отругал хозяйку за своеволие?
«Я люблю тебя» – пришло от Януса.
Миленько. Очень. Бесконечный сериал, вписанный в один неправильно длинный день. Он бы еще добавил: «И хочу умереть с тобой в один час» – тогда бы все было вообще как нужно. Кому-то там.
Смиля поискала, куда бы засунуть мобильник, чтобы он вроде как был, но, с другой стороны, немного потерялся. Выключить – примчатся выяснять, что случилось. А так – не услышала. Очень хорошая отговорка.
Лучше места, чем карман банного халата, висящего под всеми полотенцами в ванной, найти было нельзя. Обзвонись теперь!
Заворчал гром, по подоконнику застучали быстрые капли. В гости, что ли, просятся?
Квартира недовольно засопела, наполнилась звуками, электрическим перемигиванием за окном. Ага! Не нравится!
В ее комнате что-то грохнуло, и Смиля свернула по коридору к себе. Толкнула дверь. Она обо что-то ударилась, качнулась обратно, но и в этот небольшой кусочек времени Смиля успела увидеть, что в комнате все перевернуто. Опрокинутый музыкальный центр беззвучно мигает огоньками.
Смиля осторожно прикрыла дверь.
Это была чья-то месть. Кто-то забрался сюда, чтобы наказать. Она унесла домового, теперь их дом остался без охраны.
Прошла по комнатам к кухне, врубила все телевизоры и музыкальные центры. Отыскала у папы радио и его включила. Оживила проигрыватели, нашла в компьютере самую шумную музыкальную группу. Звуковая завеса выгнала из головы ненужные мысли, заставила спрятаться страх. В грохоте, множестве разговоров и какофонии звуков ей стало хорошо. Она растворилась в этом. Может, кто и звонил. Может, куда-то и надо было идти. Смиле было все равно. За окном барабанил дождь.
Глава 6 Дом, около которого…
Грохот в голове звучал и после того, как ушла полиция.
Кто залез? Почему перевернул только одну комнату, все разбил, но ничего не унес – вопросов было много. Мама пыталась убраться. Смиля этого не видела. В наушниках звучала бесконечная музыка. За ней не было слышно ничьих голосов. Особенно родительских. Они ругались.
И вдруг… как будто штору отдернули: Смиля поняла, что проснулась и что находится в полной тишине. Не открывая глаз, лежала в кровати.
Темно. Тихо.
Ночь, наверное.
Тревога ледяной волной прошлась по телу, взболтала мозги.
Тишина! Ее не должно быть! В тишине слишком хорошо слышно, что в комнате есть еще кто-то.
Смиля быстро открыла глаза и чуть не заорала от ужаса. Над ней стояла Лаума. Чуть согнувшись, разведя руки. Рукава белой рубашки вытянулись и полоскались по воздуху, словно в них было вставлено по вентилятору.
В груди что-то болезненно защемило. Неужели и правда вынимают душу? Смиля прижала к себе одеяло, отползая на подушку.
Крикнуть? Что сказать? В горле пересохло, язык распух и не шевелится.
Лаума подняла голову.
– Вы чего? – икнув на первом звуке, пробормотала Смиля.
– Защищаешься? – по-змеиному прошептала Лаума. – Помощника нашла?
– Какого помощника? – Горло дернулось, руки задрожали, захотелось завыть.
– От пары отказалась? – шипела Лаума. – От мира моего отворачиваешься?
Рот она не открывала! Слова вспыхивали в голове болезненным красным цветом. Это делало происходящее не просто страшным, а убивающее страшным. Ни шевельнуться, ни позвать на помощь.
– Воевать хочешь?
Смиля замотала головой. Мысленно замотала, сама и на миллиметр двинуться не смогла.
– Будет тебе война. И жертвы будут, – голосом доброй сказочницы вещала Лаума. – Не хочешь уйти, все забыв, значит, умрешь, прихватив свой мир. Еще много кто умрет. Из-за тебя.
Угроза была слишком абстрактная, чтобы увидеть тех самых людей, что должны уйти в небытие. Лаума прищурилась, взвешивая свои шансы на победу, и перешла к приказам.
– Прогони защитника, отдай мне жертву – и все успокоится. Миры перестанут проникать друг в друга. Все будет как раньше. Тихо.
Она выставила ладонь перед Смилей. Гладкая, восковая, без единой морщинки. Не было у Лаумы ни линии будущего, ни жизни, ни судьбы, ни здоровья.
Дышать стало тяжело, в глазах запрыгали перепуганные цветные пятна. Ведьма придвинула ладонь к Смилиному носу, и Чудовище оказалась в Доме.
Мрачная громадина недовольно пыжилась, выплевывая из окон сгустки черноты. Ночь заполняла этажи. Шаг вперед – и тьма набросится, засосет. Ночь не пуста, в ней кто-то находится. Это Ворон, он хочет убить… Напротив него – Скелет! Он готов защищаться. Ну же, не медли! Ворон открыт, он тебя не видит. Бей! Через тьму несется истеричный, разрывающий барабанные перепонки, крик. Ворон что-то бросает. Скелет неловко падает, подминая руку, голова неестественно вывернута, изо рта вытекает кровь. Глаза пустые. Он умер.
Жуткая картина заставила задохнуться. Мертвый! Скелет! По ногам мазнуло знакомым топотком. Отвлекая, путая мысли.
То ли вспомнила, то ли увидела: вихрь носится по ее комнате, сшибает мебель, крушит компьютер, музыкальный центр. Взлетает в воздух кресло, сбивает люстру. Сначала кажется, что крушителей много, десяток, но потом становится заметно, что он один. Двигается с такой скоростью, что одновременно видится во всех углах, с десятком конечностей, множеством голов. Невысокий бородатый старик со злым лицом. Длинные руки, широкие ладони. Стул падает на музыкальный центр, летит по комнате пластик.
Ладонь толкает Смилю в грудь, и она падает, но уже опять в Доме. Пол холодный, в кожу впиваются кусочки битого кирпича.
– А голова на что? – ворчит скрипучий голос. Или Смиле только показалось, что кто-то что-то сказал? – Думать надо!
Смилю с легкой отмашкой прямо по лбу бьет старичок, заросший волосами по самые брови. Тот, что пил чай. Тот, что переселился в лапотке.
Рука у него сухая и горячая. Удар получился звонкий.
– Кладу на тебя печать, – буркает старичок и уверенно топает в темноту. – Не посрами! – оборачивается он напоследок.
Но Смиле некогда смотреть на старичка. Она вертится, ей надо видеть Лауму, чтобы ведьма больше не подходила, чтобы не сделала ничего плохого.
Ее нет. Ушла? Наконец-то!
Холод пронзил иголками, заставив неестественно выгнуться, больно удариться спиной об острый бортик кровати. Квартира! Дорогая! Все закончилось? Но нет. Лаума стоит около окна, пытаясь слиться с занавеской. Черная фигура. Зловещая. Вот-вот убьет.
Она делает шаг, раскидывает руки, дико вытаращив глаза. Взгляд вынимает душу. Ветер выстуживает память. Не удержишься, сорвешься, провалишься в бездну.
Лаума подходит вплотную. Она теперь может сделать что угодно, хоть голыми руками задушить.
Но пока она просто стоит. Просто смотрит. И уже кажется, что это призрак, тень подзабытого кошмара.
Бежать!
Одевалась не глядя. Что-то брала, что-то роняла. Дверца шкафа перекошена, открыть невозможно, а там теплый свитер – видно, что на улице ветер, хлещет дождь.
Дождь… вода. Забрела в ванную, натянула халат, туго подпоясалась. Драться! Да! Она будет драться! Она выгонит нечисть! Поганой метлой всех!
Сапоги. Холодно. Улица.
Вперед! Время не ждет! Скоро все решится. В душе азарт, кулаки сжимаются. Ух, как она сейчас со всеми разберется!
Шагала, впечатывая сапоги в лужи. Чавкало под ногами. Ветер гнал в спину, светили фонари.
Дом мокрый, как курица, жалкий. С кем здесь воевать? Старые тополя, дряхлый прудик, запущенный сад с мертвыми деревьями. Покажитесь только! Последние ветки так затрещат.
Улыбалась. Долго, с остервенением. Почувствовала, как заломило мышцы лица. Сжала зубы и еще сильнее оскалилась.
Три раза прошла дозором туда-сюда. Никого.
Только суньтесь.
Никого.
Постояла под тополями. Туго затянутый промокший от дождя пояс врезался под ребра, сапоги натерли ногу. Зашумели деревья, посыпали голову Чудовища сухими листьями.
– Отстаньте! – махнула она над собой, а когда опускала руку, вдруг почувствовала, как за рукав потекла вода, как холодный озноб прошелся по спине.
Где это она?
Каркнула в тополях потревоженная ворона, скрипнуло старое дерево.
Страх закрутился в животе предощущением нехорошего исхода, упал ледяной водой в ноги, сделав их ватными, неподатливыми. Ночь подступила, заглянула в глаза.
«Что ты здесь делаешь, девочка?» – спрашивала она. Чудовище не знала, что на это ответить.
Она плотнее запахнула на себе банный халат и бросилась бежать. Прочь, прочь, прочь. Куда подевался боевой азарт? Кого она собралась побеждать среди ночи в пустом Доме?
Улица Тельмана. Как ярко светится табличка «Тельмана улица, ранее Стрелковая, ранее Герцог-Альбрехталле». Ранее, ранее. Показалось, что она сейчас нырнет в это «ранее», растворится в ночи, исчезнет.
Сунула руку в карман. Сотовый. Откуда?
Экран вспыхнул. Пропущенные звонки, эсэмэски. Кому звонить? Маме? В полицию?
Палец дернулся, посылая вызов.
И тут она остановилась. Перед ней возвышался Дом. Ее снова стали кружить. Кто-то не хотел выпускать из своей власти.
– Чудовище! Ты – Чудовище! – ревели в трубке.
Каркнула ворона. Ставшей вдруг тяжелой рукой Чудовище поднесла трубку в уху.
– С-скелет, спаси меня. Пожалуйста.
– Баженова? – В его голосе пробилась тревога. – Где ты?
– Я тут…
Из Дома выступил кто-то черный. Рука упала, не в силах больше держать тяжелый сотовый.
Кажется, она собиралась драться. А вот и противник.
Когда Скелет примчался к Дому, Чудовище сидела на ступеньках, уронив голову на колени. В первое мгновение Матвей подумал, что она умерла. На шум шагов Чудовище выпрямилась, блаженно улыбнувшись, словно вместе со Скелетом в ее мир пришло утро.
А еще были слезы. Много-много спасительных слез.
От слез голова раскалывалась. Звенящая в висках боль мешала слушать то четко проявляющийся, то уплывающий голос Матвея.
– Жрецы, хорошо известные у пруссов: вайделоты, нерути, гадавшие о погоде и возможностях рыбной ловли, тулисоны и лагашоны принимали участие в обрядах восхваления умерших.
Матвей перевернул страницу, посмотрел оборот и, не найдя там ничего интересного, вернулся.
– Что у нас есть еще? – спросил он книжку и тяжело вздохнул. – Добрые духи дома кауки, благожелательные людям женские духи дейве и лауме, бог вражды Жалус, ведьмы раганы и духи, вызывающие кошмары и наваждения, – мани. О! Они!
Смиля всхлипнула и устало откинулась на подушку. Они уже давно и безрезультатно пытались понять, кто так зло над ними подшучивает. Одни вопросы и никаких ответов.
– Ты понимаешь… – стучала зубами о край стакана с водой Смиля, – ты умер. Там!
– Это всего лишь сон.
– У меня раньше не было таких снов. – Смиля упала горячим лбом в подтянутые к животу колени.
– Тебя напугала эта тетка. Ходит, глазами вращает. Какие после такого сны? Только кошмары.
Матвей тушевался. Он не очень представлял, что теперь делать с гостьей. Как все мужчины, терялся перед женскими слезами. Вроде бы все аргументы приведены, пора бы уже и успокоиться, а она все плачет и плачет. Стакан чуть не сгрызла. То положит голову на подушку, то в клубок свернется. А ну как в обморок грохнется? «Скорую», что ли, вызывать? Сумасшествие налицо – гуляла по городу в банном халате.
Смиля вскинулась, с ужасом посмотрела в такие спокойные, как ей казалось, глаза Матвея. Он ни о чем не догадывается! Ему надо все немедленно рассказать!
– Ты знаешь, почему Вера больше не ходит в Дом? – прошептала быстро.
– Почему? – поморщился Матвей.
– Она видела, что в Доме погибнет Янчик. И что в этом будет виновата она!
Кривая ухмылка застыла на лице.
– Он, что же, для этого должен из окна выпрыгнуть?
– Дом сам заставляет нас драться! Ворон уже бегал за мной с лопатой. Если появишься ты или Ян, он нападет на вас. Как на войне – наша армия и армия противников. Он теперь выступает на вражеской стороне.
– А мы? – быстро спросил Матвей.
– И мы на какой-то, – скисла Смиля. Она быстро уставала. Ухитрялась дремать между фразами.
Матвей захлопнул книгу.
– Ну ладно, предположим, Ворон охмурил хозяйскую дочку, и она ему показала карту острова сокровищ. Он выкопал три черепушки, пять обломков и один горшок с прахом. Куда он с этим барахлом денется? В ломбард? Его обманет первый встречный. Все находки надо нести в полицию, а он туда не пойдет. Это тупик.
– Значит, он пойдет к тебе или Янусу, и вы подеретесь. – Смиля подпрыгнула на месте. – Слушай! А может, он все это делает специально? Обманывает Белобрысую. Сдалась она ему? Все узнает, все разведает и к нам придет.
Матвей оглядел комнату, прикидывая вероятность появления здесь Ворона.
Узкий пенал плохо освещенного пространства. Кушетка, книжные полки, стол, встроенный шкаф, полуоборванные темно-красные шторы, пыльный плафон, пыльный ковер с парой медалей и россыпью значков (Матвей занимался борьбой?), в голове кушетки вместо подушки продавленный когда-то мягкий, а теперь кирпично-твердый мишка.
– Маловероятно. Гера болтун, но не актер, он на этих сокровищах помешан. С самого начала хотел что-нибудь найти. И судя по твоим словам, девчонка его здорово зацепила. Иначе бы он не стал на тебя кидаться.
– Ге-ра, – на последнем издыхании истерики всхлипнула Смиля. – А почему ты нас Лауме представлял по кличкам? Янус хотел по именам, а ты его опередил.
– Так спокойней. Помнишь, в «Волшебнике Земноморья»? Знать настоящее имя человека – значит подчинить его себе. А так, по кличкам, – никакой силы над тобой никто иметь не будет.
– Какую силу могут иметь над нами их боги? – взвыла Смиля. – У нас своих – веником не разгрести! Помнишь, Янус в Доме сушки бросал, домовых кормил? А потом пришел ко мне, в блюдце молока налил, и его кто-то выпил. И лапоть. Дед сидит, чай пьет. И я даже не знаю, что произошло, – он заставил меня взять лапоть и в Дом его отнести. А в лапте – домовой. Из моей квартиры. И я это сделала! Словно кто под локоть толкал. Сказки, да? Про курочку рябу? Нафаня, Кузька – они все были другими! С чего все началось, если никто никому ничьих имен не говорил? Янус сказал – сначала мы прогоняли, теперь нас прогоняют. Кому мы помешали? Дед этот ночью… Лаума все твердит про каких-то защитников. Родичи у меня ругаться стали. Это потому, что я у них оберег забрала и домового из квартиры увела. И я уже не знаю, куда идти, и… и… А сегодня – я отлично помню – сама собралась, сама пошла. Драться. С кем?
Слез больше не было, Чудовище обреченно всхлипывала, мечтая о минутной передышке. Чтобы не думать. Чтобы не знать.
– Действительно… – пробормотал Матвей и завис.
Душевно так завис, минут на пять. Смотрел в свою волшебную книгу, дул в кулак, бегал глазами по окрестностям. Потом что-то у него в компьютере перегрузилось, и он вернулся к действительности.
– А знаешь, ты права. Даже красивые женские головы способны генерировать мудрые мысли.
Смиля решила на глупости не реагировать. Пускай он ее хоть горшком называет, только в печку не кладет.
– Если американцы у себя там проводят Хэллоуин, каких духов они могут встретить? Гоблинов, гномов, орков. А если тот же праздник отмечают у нас? Вряд ли гоблины берут у себя путевку на устрашение славянских дурачков в деревне. Нет, к нам, как на Ивана Купалу, приходят наши – домовые, лешие, банники, сенники. Еще русалки с бабками-ёжками. Потому что они у нас всегда были. А в нашем Калининграде изначально были пруссы со своими духами и богами. Потом уже здесь потопталось христианство, но духи-то остались. И вот сюда приехали русские, всякие там бабки из деревень, и в лаптях привезли своих домовых, сенников и банников. Вроде бы тоже нечисть. Но вряд ли они так уж мирно отнеслись к завоеванным коллегам.
– Но ведь было-то все тихо! – по новой взвыла Смиля. – Чего она вдруг?
– Значит, не вдруг, а по причине. Что произошло?
– Ворон клад стал искать.
– Нет.
– У Дома хозяин появился.
– Возможно. Перед этим было два хозяина, и каждый оставил Дому свою жертву. У музыкантов кто-то из окна выбросился, генерал застрелился. От новых они тоже ждут жертвы.
– Вот пускай и берут! – заторопилась Смиля.
– Не могут. Им кто-то мешает.
– Мы, что ли?
Несерьезно так сказала, легкомысленно. Взгляд Матвея заставил замереть. Он соглашался. И даже был весьма доволен, что Смиля обо всем догадалась сама.
– Да мы им просто надоели, – попыталась поддержать легкий тон Смиля. Но слова ее легли тяжелым камнем. И она вновь ощутила нарастающую тревогу – будет что-то плохое.
– Или у нас появилось что-то, что им не понравилось, – изрек Матвей – вот уж кто не собирался паниковать.