Стало знобко, и Смиля плотнее закуталась в куртку. Все было до невозможности путанным. А главное – не покидало ощущение, что ее преследуют образы прошлого, как будто какая-то сила пытается утянуть на сто лет назад.
Смиля пропустила машину, за ней шумный, пыльный грузовик, перебежала зеленый пятачок кругового движения и чуть не растянулась посреди мостовой.
Перед ней была тихая улица Гоголя, присмиревшая, как после сурового наказания школьница. Она глянула на Смилю виноватыми глазами крайних домов, пошуршала тяжелой листвой тополей, говоря – еще немного, и ты будешь у цели.
У какой цели? Разве она сюда шла? Не к Вере? Поболтать, чайку попить?
Это как глубоко надо задуматься, чтобы помчаться чуть ли не через весь город и даже не заметить этого.
Смиля посмотрела себе на ноги: «Эй! Вы там не устали?»
Ни зудения, ни тяжести – не устали. Бежали легко, без запинок. И готовы еще столько же пробежать.
Вздох из груди вырвался со всхлипом. Попятилась, сползла с зеленого пятачка. Испуганно загудела машина, под колеса которой пыталась попасть Смиля.
Быстро осмотрелась, боясь увидеть того, кто так настойчиво гнал ее в этот район. Никого. Прихлопнула карман.
«Не отвлекайся!» – услышала в своей голове. И вдруг вспомнила. Ни к какой Вере она не шла. Она шла именно сюда, на эту улицу, чтобы… чтобы… Сквозь ватное непонимание происходящего стали пробиваться ростки тревоги. Раньше у нее провалов в памяти не было. Откуда вдруг все это? Она сходит с ума? Это неизлечимо?
«Иди! – вспыхнуло в голове. – Неси!»
Только без паники… Ну, бывает… Задумалась, не заметила. Авитаминоз – штука непредсказуемая! День сегодня такой, сложный.
– Сейчас, – пробормотала, разворачиваясь. – Сейчас отнесу. Минутку.
Как же ей не хотелось идти в этот Дом. Где все непонятно, где комнаты по мановению волшебной палочки убираются, где ходят призрачные духи.
Она пропустила очередной пыльный грузовик и пошла прочь. Отсюда минут двадцать, и будет она у Веры. У нее уже, наверное, обед, можно будет вкусно перекусить. Вера невероятно вкусно готовит. Будь она на месте Скелета или Януса, непременно бы влюбилась – шутка ли: всю жизнь прожить сытно и вкусно. А может, Янус со Скелетом вчера сначала к Вере отправились со своими признаниями, получили там от ворот поворот и после этого к ней, к Смиле? Может, Вера уже всем отказала, понимая, что ничего хорошего из этого не выйдет?
И какого небесного бога они прогневали, что попали в такую заварушку?
Мимо прошумел пыльный грузовик, Смиля перебежала на зеленый пятачок кругового движения.
Это было даже не смешно. Она снова стояла перед улицей Гоголя. Какая-то услужливая мышка в очередной раз запутала ее и привела сюда.
– И что дальше? – в никуда спросила Смиля, не ожидая, что последует ответ.
«Отнеси!»
Какого черта, в конце концов? Почему она не может позвать на помощь подругу? Почему должна все делать она?
«Иди!»
– У! Вредный! – скорее чтобы подбодрить себя, чем домового, проворчала Смиля. В следующий раз без объяснений никаких поручений выполнять не будет.
В ответ хмыкнули.
Так, значит? Никакой своей воли?
Можно было в очередной раз отправиться к Вере, поминая, что древние духи все любили делать три раза. Уйти, чтобы снова оказаться здесь же и наконец-то быть раздавленной самосвалом?
Смиля сдержалась, чтобы не попятиться, потому что сзади на нее непременно должен был наехать очередной грузовик, не пуская назад, не давая просто зажмуриться и побежать домой.
Главное – не оглядываться. Повернешь голову, а там стоит кто-то лохматый, клацает вставной челюстью, вращает красными от бессонной ночи глазами. Посмотришь в белое лицо и забудешь себя – кто ты, куда шел, зачем вообще на этот свет появился.
Только не бежать!
Чудовище широкими шагами помчалась вверх по улице Гоголя, к Дому, к стенам, способным как убить, так и защитить.
До этого все бегала – ничего, а тут силы оставили. Еле дыша, она добрела до тополей перед входом. Уже виднелись между стволов выцветшие стены, уже колыхался в вечной ряске крестообразный прудик.
В тополь врезался новенький «Ниссан». Четко посередине капота. Блестящее железо вздыбилось и погнулось. Машину успело припорошить листвой – авария случилась не только что, скорее всего вечером. Кто-то кого-то не выпускал? Или не впускал? Крыша машины выглядела как после маленького камнепада. Чудовище подняла голову. Бросали с третьего этажа. Под ногами обломки кирпича. Значит, гнали, а он не успел уехать. Дом обзавелся новой достопримечательностью? Счастливым при этом не выглядит, нахохлившийся и притихший. Незваных гостей выгнал, а тут – здрасте – опять заявились. Не ждали!
Чудовище подошла ближе, ожидая, что ноги ее сами понесут дальше. Нет, никто больше под локоть не толкал, под коленки не дул. Ее вели сюда и вот привели. Ладно, силу воли в следующий раз испытаем.
Смиля вытерла вспотевшие ладони. Организм больше не слушался ее. Шел сам, куда ему велели. А кто-то, значит, этому мешал. Иначе бы в голове не возникло столько путаницы. Кто же ее сейчас будет останавливать? Кто кинет камень?
Внимание привлек шаркающий звук. Дом не был пустым. Он все же принял гостя. Так-так… Интересно, кто это?
Забыв о страхе, Чудовище заспешила влево, мимо лестницы, в заросший парк. Было похоже… Было похоже, как будто копали. Ритмично вгоняли лопату в землю. Сухую землю, которую давно не поливал дождь.
Кстати, тучи ходят, а дождя все нет и нет.
– Привет!
Чудовище настолько погрузилась в собственные мысли, что пропустила появление Белобрысой. А она тут как тут. Стоит, засунула кулачки в карманы штанов цвета хаки, облегающая зеленая маечка, волосы собраны в хвост. На ногах армейские ботинки. Из всей этой военизированной красоты выбивается челка. Вытравленная аммиаком. Не к лицу она ей.
– Ты зачем пришла?
Взгляд злой. В каждом глазу по угольку – вот-вот прожжет.
– Это мой Дом!
С чего Скелет решил, что Томиловы больше не появятся? Вот вам, пожалуйста, яркий представитель семейства.
– Дальше что? – как можно равнодушнее произнесла Чудовище. Какой леший ее сюда понес? Забросила бы лапоток в Дом – и восвояси. Нет, пошла смотреть. Тоже – изыскатель нашлась. – Что это вы тут копаете?
– Что надо, то и копаем.
Чудовище остановилась. А правда, чего она на Белобрысую накинулась? Если они Дом купили, то могут тут хоть метро прорыть.
Землекопом работал Ворон. Она узнала его темную куртку, кудлатую голову. Что он тут делает? Какого?..
– Клад нашел? – крикнула она в согнутую спину, вспоминая, что именно Ворон выдал их компанию Томилову-старшему. Видать, в сердцах он свою машину-то и разбил.
Ворон тяжело оперся о лопату. Ярко-красная рукоять. С собой такую не потащишь. Хозяева дали. Недавно купили и сразу выдали. Добрые какие.
– Катись отсюда, – устало произнес он и стал рыхлить землю – постукивать острым краем лопаты по песчаному, с камешками, дну. Неглубокая у него яма пока получилась. До колена даже не докопал. Не получится из него кладоискатель. Ленивый.
Подул ветерок, принеся с собой кисловатый запах еще далекой осени, шелест листьев… легкое тревожное покалывание в груди.
Лаума бесшумно выступила из кустов. Бледное лицо. Серая прямая юбка. Кулаки напряженно прижаты к бокам.
– О! – только и успела сказать Чудовище.
Лицо Лаумы вытянулось, челюсть пошла вниз, неестественно отваливаясь, как хэллоуинская маска. Крик на уровне ультразвука заставил зажмуриться и зажать уши.
Что-то толкнуло Чудовище в грудь. Она качнулась, взмахивая руками и открывая глаза.
Лопата уже пролетела половину траектории, собираясь закончить свое движение где-нибудь между глаз Чудовища.
Ноги подкосились. Она упала, согнувшись. Просвистело над головой железо.
– Не трогай его! – Белобрысая кинулась на Чудовище.
Новый крик Лаумы. Ворон рывком выкинул себя из ямы. Даже на лопату не оперся. Дернул головой, точно она у него была на шарнирах – движение резкое, неправильное. Словно он вдруг превратился в куклу. Посмотрел исподлобья. Взгляд пустой. В глазах вообще ничего не было, как будто живое глазное яблоко заменили стеклярусной подделкой. Смиля никогда не подозревала, что за привычной в общем-то фразой «пустой взгляд» скрывается такая страшная правда. Медленно стекленеющая радужка, зрачок поглощает свет. И улыбка. Деревянная.
– Отвянь! – визжала Белобрысая. – Генрих мой!
Смиля успела увидеть, как к ней приближаются скрюченные пальцы с острыми накрашенными коготками. Увернулась. Удар пришелся на плечо. Изогнулась, зашипев от боли. Шоркнула лопата, врезаясь в землю около ее пяток. Смиля подпрыгнула. Выпал из кармана лапоть. Наклониться, схватить и через разбитое окно забросить в Дом. Не успела подумать – зачем. Мысль пришла – очень надо.
Присела. Лопата с хрустом вошла в землю, содрав на костяшках руки кожу. Еще бы сантиметр, и нет пальца. Ничего себе – шуточки!
Присела. Лопата с хрустом вошла в землю, содрав на костяшках руки кожу. Еще бы сантиметр, и нет пальца. Ничего себе – шуточки!
– Уйди!!!
Белобрысая все же дотянулась, рванула за воротник куртки. Чудовище на мгновение задохнулась. Вспыхнули в глазах искры. Опрокинулась, подхватывая лапоть, пряча его в кулак. Получила удар тяжелым ботинком в бедро, крутанулась на месте, отбегая подальше.
– Только тронь еще! – Чудовище отступала, внимательно глядя на противницу. Драться не хотелось. Ей бы сбежать. Но что-то заставляло ее быть здесь, сжимать кулаки, выплевывать ругательства. Заставляло драться.
– Вон! – зашла в новую атаку Белобрысая.
– Лучше – уйди, – хрипло прошептал Ворон, сдувая непокорную челку, и удобней перехватил лопату.
В душе словно струна оборвалась. Никто больше не гнал, не заставлял. Она была свободна. Бежать!
– На что они тебя купили? – крикнула она уже от прудика.
– Купили за то, что ты не дашь.
Смиля перевела глаза на Белобрысую. Она была такая же противная, какой показалась в первый день. Когда это было? Вчера? Неделю назад? А может, месяц? Сейчас, наверное, немножко попротивней.
– Убирайся! – победно крикнула Белобрысая. – Это мой Дом!
– Вот заладила, – прошептала Чудовище, потирая пострадавшую руку. – Твой да твой! А вот не твой!
Она сунула руку в карман. Лапоток. Помощник! Сила против силы.
В два прыжка оказалась около полуподвального окошка.
– Помоги! – прошептала в кулачок.
Пальцы разжались. Лапоток беззвучно ухнул в черный провал.
За Домом снова зашоркала лопата. С таким рвением к утру Ворон перекопает весь сад. Тоже джентльмен удачи нашелся!
– Что ты туда бросила? – заволновалась Белобрысая.
– Гранату, – устало прошептала Чудовище. – Чтобы у тебя тут все взорвалось.
– Что ты туда бросила? – Белобрысую не на шутку затрясло.
Из подвала вылетела пестрая кошка. Она зло мявкнула, будто на закорках у нее сидело с десяток паразитов. Вслед ей что-то полетело. Камешек, что ли? Кошка зашипела, словно в нее попали. Но попасть не могли. Чудовище сама видела – камень мимо пролетел. Значит, что-то другое задело.
Откуда здесь кошка? В подвале отродясь не было кошек. Они за версту обходили Дом.
Вода в прудике плеснулась через низкий бортик. Чудовище попятилась. Кошка завопила знакомым, противным голосом.
– Что это было? – орала Белобрысая, хватаясь за голову.
– Ничего особенного, – растерялась Чудовище. Неужели подействовало? Неужели одна нечисть выгонит из Дома другую?
– Что?
Испытывать себя на прочность Чудовище не хотела. Она бы сбежала, если бы не боязнь повернуться к этой сумасшедшей спиной.
Белобрысая сделала шаг и… споткнулась. На ровном месте. То ли корень под ногой оказался, то ли камень подкатился. Белобрысая мало что не зарычала от ярости, бросилась на Чудовище. Она и успела-то всего ничего – зажмуриться и руки к лицу поднять. Белобрысая точно в невидимую стену врезалась – остановилась, согнувшись, бормоча проклятья, потерла ногу.
Больше сомнений не было. Камень. Большой, серый. Подпрыгнул и ударил Белобрысую в коленку. Чудовище попятилась. То, что Белобрысая до нее не добралась, хорошо, но кидающиеся под ноги булыжники, сама собой выплескивающаяся из прудика вода, бородатые субъекты…
Хватит!
Смиля нырнула под тополя, не сразу поняв, в какую сторону ей бежать. Да хоть в какую, только бы подальше отсюда!
Судя по грохоту, Белобрысая ухнулась всеми своими костями на камень дорожки. Ее бы еще головой в ряску опустить – вот жизнь бы стала тихая…
Не выдержала, посмотрела назад, и страх обручем сдавил горло. В окнах верхнего этажа стояла Лаума. Белая блузка, жуткая серая юбка. Ведьма, кажется, собиралась выйти прямо через окно, чтобы задавить собой тех, кто остался внизу.
Досматривать представление до конца Чудовище не стала. Это кино вполне могло обойтись и без зрителей. К тому же к Дому вновь приближался Томилов-старший. Его лицо… Да у кого было время рассматривать его лицо?
Чуть не врезалась в покореженную машину и вдруг поняла, что произошло. Отсюда пытались сбежать. Умчаться на предельной скорости. Не пустили. Затянули в свои сети. И теперь уже никуда никогда…
Врезалась в старушку. Какие-то старушки последнее время пошли неуклюжие, все норовят под ноги попасть.
– Гартенштрассе где?
– Чего? – То ли от волнений, то ли еще от чего, но со слухом наметились явные непорядки.
– Гартенштрассе, – пропела старушка.
Ярость накрыла мгновенно, в глазах потемнело, кровь ударила в голову.
– А идите вы со своими штрассами! – гаркнула Смиля. – Нет здесь таких улиц! Нет! И не было!
Старушка пожевала губами. Хотелось ее чем-нибудь прибить. Чтобы не стояла, не морщилась, не щурила глаза.
Топнула, отбив подошву, и побежала прочь. Боль иголочками пробежала по икре, скопилась в коленке.
– Гартенштрассе, – беспомощно произнесла старушка, глядя себе под ноги. – Ее еще в сорок восьмом Линейной назвали, а потом Северная Садовая, а потом Фурманова. Сейчас разве не переименовали?
«Дура!» – вспыхнуло в голове. Откуда взялась эта старушенция? Из прошлого века?
Из прошлого века.
Смиля остановилась. В лицо ударил ветерок, принеся с собой взметнувшийся песок, крики, цокот копыт по мощеной улице.
Старушки не было. Сквозняком унесло? Улетела в прошлое вместе со странными запахами и лошадиным топотом.
Попятилась. Побежала. Жуть какая!
Не чуя под собой ног, Смиля промчалась все нужные и парочку ненужных перекрестков, старательно глядя на таблички улиц.
Все в порядке. Все хорошо. Знакомые названия. Никаких изменений.
То ли от бега, то ли от самовнушения, но стало легче. Как все-таки хорошо жить на свете! Сделала небольшой крюк, вбежала в родной подъезд. Никто ее больше не путал и не водил. От нее отстали. Она была свободна!
Когда дверь за ее спиной захлопнулась, погрузив в привычный стылый полумрак парадной, Смиля обрадовалась. Подойти бы ближе к стене, погладить ладонью такой знакомый кирпич, провести пальцами по облупившейся краске дверных косяков.
Стоило сделать шаг в темноту, показалось: в этом узком пространстве она не одна. Кто-то был еще. Кто-то, что так настойчиво кружил ее по городу, то заставляя идти к улице Гоголя, то прогоняя от нее. Кто-то, из-за кого родной дом перестал быть крепостью, надежной защитой, прочным убежищем… чем он там еще мог быть?
Шорохи, запахи, легкие движения. В голову неожиданно полезли старые истории про черные пятна, красные руки, крокодилов под кроватями и Черных женщин за темными шторами. Детские страхи радостно вынырнули из небытия и довольно потерли лапками, готовые напасть, вцепиться, напитав каждый атом трепетом.
Не помня себя, Смиля проскользнула в коридорную дверь, трясущимися руками открыла замок, ввалилась в квартиру. Равнодушно звякнул колокольчик – полые деревянные трубочки глухо отозвались на прикосновение деревянного язычка.
Смиля подняла руку, чтобы остановить это долгое раскачивание. Колокольчик замер. Но тревожный звук все плыл и плыл по коридору, заглядывал в комнаты.
– Мама! – на всякий случай позвала Смиля, хотя знала, что родители на работе.
Если только чудом…
Если чудеса на сегодня и были запланированы, то появление родителей в них не входило.
Топоток прокатился у нее прямо под ногами, Смиля крутанулась на месте. Пусто. Никого. Топот словно забрался в голову, поселился под волосами.
Вот снова! И опять никого!
Взвизгнув «Ой, мамочки!», Смиля рванула в свою комнату. Паркет встал перед ней стеной. Споткнувшись о воздух, Смиля со всего маху рухнула на пол, отбив колени и ладони. Во рту появился вкус крови. Пока соображала, чем таким приложилась и не откусила ли себе язык, топоток прошел совсем близко. Под чьими-то тяжелыми ногами дрогнул паркет. Качнулся воздух. Вот-вот перед ней кто-то появится, вот-вот коснется лица, вот-вот…
Из взметнувшейся пыли возникло невысокое бородатое существо. Коротенькая тощая лапка потянулась к Смиле. Все это было настолько неожиданно, что заставило забыть о сопротивлении. Ей ничего не стоило вскочить, заорать, оттолкнуть эту руку, но она не шевелилась. Смотрела, как маленький корявый пальчик приближается и, кажется, не дышала.
Человечек вдруг остановился, в его глазах, до этого добродушно улыбающихся, появилось тяжелое презрение. Перед тем как исчезнуть, он что-то в Смилю бросил. Смиля дернулась, крепче сжимая в кулаке сотовый. Звонко цокнула о лоб сушка, весело покатилась по паркету.
Ладони стали влажными. В дрожащих пальцах зазвонил телефон.
Синеглазка? Сама позвонила!
– Ладно, я тебе расскажу, что я увидела в Доме, – забормотала она. – Может, это тебя остановит. Может, тогда вы оттуда уберетесь!
– Вера, – начала Смиля. Не сейчас. Потом. Когда-нибудь. Когда все будут живы, а на небе засияет солнце.
– Я увидела, как Генрих убивает Эрика.
– Не надо! – взмолилась Смиля.