- Ага, - подтвердил Нил сипло, силясь открыть залитые едким потом глаза, - а какие жабы на этих листьях...
- Дивный мир создал Господь, - сказал Лоенгрин проникновенно. - Думаю, твое мохнатое сердце замирает от восторга... Ведь замирает, не так ли?
- Ага, - прохрипел Нил. Он заставил себя оторвать щеку от конской шеи, поднялся и постарался выпрямиться в седле. - Еще как... ага... Все замерло, совсем неживое...
- Надо его беречь, - сообщил Лоенгрин. - Это теперь наш мир.
Нил просипел:
- Весь?
- Да.
- И тот... что за Брабантом?
Лоенгрин повернул голову и посмотрел на молодого оруженосца с интересом.
- А ты в самом деле уверен, что Господь создал только Брабант?
Нил пробормотал:
- Да у нас многие так считают.
- А остальные страны?
- Сатана, - ответил Нил твердо. - Дьявол вечно старается превзойти Господа! Господь сделал человека, дьявол - обезьяну, Господь - собаку, дьявол - кошку... А когда Господь создал Брабант, дьявол чего только не нагородил!
- Интересный взгляд, - произнес Лоенгрин задумчиво. - Вот чем голова забивается в отсутствие знаний.
- А как на самом деле?
- Господь создал весь мир, - изрек Лоенгрин. - И вручил нам. А сам пошел заниматься другими делами!
Нил спросил оторопело:
- Как?.. Разве Господь не занят постоянно нами?..
- И следит, - сказал Лоенгрин саркастически, - чтобы у каждого простолюдина коза была подоена вовремя, у ребенка вытерт нос, а у бабушки Хримы прошел чирей на левой ноге под коленом?.. Не-е-ет, Господь вручил мир нам и сказал, что отныне мы в нем хозяева. Это у сарацин он следит за каждым их шагом! В их святом писании так и сказано: «Аллах ничего не делает для себя, а только для человека». Аллахом в тех краях называют Господа...
Глава 11
Дорога резво взбежала на холм и ринулась полого вниз, Лоенгрин на минуту задержал коня на вершине, на широком поле между невысоким холмом и густой дубравой толпа крестьян спешно выкашивает траву, еще несколько человек вбивают тяжелые толстые колья в ряд. Из замка тянутся длинной вереницей в эту сторону подводы, груженные досками и бревнами.
- Не пойму, - сказал он озадаченно, - что за строительство... Место не слишком удачное.
Нил всмотрелся, расхохотался.
- Никак потому, что не вы распорядились?
Лоенгрин чуть смутился.
- Нет, я не стараюсь влезать во все... по крайней мере стараюсь удерживаться. Просто интересно, что за время моего отсутствия придумали.
- В самом деле не догадываетесь?
- Да говорю же, нет.
Нил покачал головой.
- Из дальних стран вы, ваша светлость. Из дальних...
- Ты это говорил, - напомнил Лоенгрин. - Так что это?
- Близится время, - ответил Нил с подъемом, - время знаменитого брабантского турнира, ваша светлость!..
- Даже знаменитого?
- Ну да, уже лет двадцать ему, еще ни одного лета не пропущено... Сколько рыцарей съедется, сэр! Этого праздника ждут год. С того дня, как заканчивается предыдущий...
- И когда это?
Нил вздохнул с сожалением.
- Еще не скоро. Но поле размечают заранее. Знаете, как у нас обычно: полгода готовятся к чему-то, потом полгода вспоминают, как прошло... Затем все сначала!
Лоенгрин молча пустил коня с холма. Шумная и суматошная стройка приближалась, люди суетятся веселые и уже праздничные, наконец-то дождавшись еще не турнира, но уже зримой подготовки к нему. Рыцари у себя в замках целый год оттачивают мастерство конного боя, сотни раз на полном галопе поражая копьем чучело, часами упражняются в утяжеленных турнирных доспехах, лучники совершенствуют мастерство попадания в цель, для них тоже свой приз и кошель с золотыми монетами, торговцы прикидывают, что повезут на продажу, а матери учат созревающих дочек, как вести себя весьма прилично на людях, куда съедутся и молодые рыцари из дальних концов страны.
Он прикинул, что впереди можно остановиться на постоялом дворе, даже заночевать, вызнать новости прямо от народа в харчевне, но посмотрел на Нила, вздохнул и, высмотрев удобную поляну среди раскидистых дубов, остановил коня.
- Здесь дадим отдохнуть коням, - сказал он, - переночуем, а с утра отправимся дальше.
Нил послушно соскочил на землю, перехватил повод и его коня, но спросил с недоумением:
- Ваша светлость, до города всего пять миль! Можно заночевать в тепле и уюте...
- Увы, - ответил Лоенгрин. - Твой отец сказал, что ты чересчур падок до вина и женщин.
- Клевета! - заявил Нил твердо. - Ничуть... не больше, чем другие.
- Значит, - сказал Лоенгрин, - другие умеют сдерживаться?
- Ваша светлость!
- Разводи костер, - оборвал Лоенгрин.
Нил начал торопливо собирать сучья, Лоенгрин сел под дубом, прислонился спиной и сделал вид, что углубился в размышления, а сам из-под приспущенных век наблюдал за оруженосцем.
Вообще-то у него оруженосца раньше не было вообще, сам произведен в рыцари совсем недавно и хотя был оруженосцем и знает, что нужно делать и как нужно, однако чувствует пока что неловкость, заставляя прислуживать себе.
Искра из-под огнива упала в сухой мох, оттуда пошел легкий дымок, Нил быстро и умело начал подкладывать мелкие щепочки, упал на четвереньки и, смешно раздувая щеки, остервенело поддувал в крохотное пламя.
- Ваша светлость! - доложил он с гордостью. - Готово!
- Доставай еду, - велел Лоенгрин. - Но сперва - лошадям.
Нил расседлал коней, напоил, затем подвесил обоим к мордам сумки с овсом и уже тогда принес и поставил у подножия дуба седельные сумы, откуда под надзором господина вытаскивал чистую скатерть, а на ней раскладывал хлеб, сыр, мясо, луковицы, глиняный горшочек с медовыми сотами, а потом вообще диковинные лакомства, какие Лоенгрин встречал только в дальних скитаниях.
Он изумился:
- А это откуда?
- Молодая герцогиня тайком сунула, - признался Нил. - Заботливая она у нас, все ее так любят, так любят!.. Вас она тоже безумно любит и мне шепнула, что вы сладкое просто обожаете...
- Вообще-то да, - согласился Лоенгрин. - Гм... Она и это предусмотрела, как вижу?
- Заботится о вас, - сказал Нил польщенно. - Она очень такая, не зря у нее в замке так здорово... И ее подруги все как на подбор...
- Нил, - произнес Лоенгрин строго.
Нил вздрогнул, мечтательное выражение слетело с лица, словно его сдуло ледяным ветром.
- Я ничего, ваша светлость!.. Я так...
Лоенгрин посмотрел на роскошные яства с сомнением, перекрестился, вздохнул и сказал неуверенным голосом:
- Возблагодарим Господа... Любая пища - от него!
Он сложил ладони у груди, возвел очи вверх и начал читать молитву ясным и четким голосом.
- Аминь, - закончил Лоенгрин.
- Аминь, - сказал Нил поспешно.
Он едва удержался, чтобы не схватить аппетитно пахнущий кусок жареного мяса раньше своего лорда, но, едва Лоенгрин принялся за трапезу, дал себе волю: рычал, урчал, чавкал, пожирал, как голодный зверь, довольно всхрюкивал.
В какой-то момент перехватил внимательный взгляд Лоенгрина, к его удивлению, не столько осуждение, как жалость и сочувствие, застеснялся, однако Лоенгрин сказал терпеливо:
- Я понимаю, какое удовольствие ты испытываешь. Правда-правда.
Нил тут же протянул ему только что отрезанный ломоть мяса.
- Ваша милость, прошу вас!
Лоенгрин покачал головой.
- Нет-нет.
- Но вы же сказали...
Лоенгрин мягко улыбнулся и сказал все так же терпеливо и отечески:
- Нил, ты даже не представляешь, какое удовольствие можно получать, отказываясь от чего-то лакомого, запретного, манящего!
Нил захлопал глазами, изумление на его роже было таким неподдельным, что Лоенгрин расхохотался, показывая красивые здоровые зубы.
Нил пробормотал:
- Вы так шутите, сэр?
Лоенгрин помотал головой.
- Ты слышал истории про Симеона-столпника?
Нил кивнул.
- Да-да, он уже сорок лет стоит на столбе, лишая себя всех радостей.
- Он ест только раз в день, - добавил Лоенгрин, - и то лишь хлеб и воду, что приносят ему из монастыря. Он не стрижет волосы и ногти, волосы отросли уже до пят и укрывают его в зимние морозы, а когти стали, как у зверя.
Нил кивал, лицо стало сочувствующим, но тут обратил внимание, что Лоенгрин говорит с великим уважением и даже некой завистью.
- Ваша милость! - вскрикнул он шокированно.
Лоенгрин кивнул.
- Да, Нил, это святой человек. Он ежечасно и ежесекундно сражается с дьяволом, что в каждом из нас. И каждый из нас ведет с дьяволом борьбу, но кто-то чуть-чуть, кто-то дает отпор, а Симеон вторгся на земли самого дьявола и крушит его твердыни! Главное, всем показывает своим примером, что дьявола сокрушить можно.
Нил вскричал горестно:
- Да где же тут борьба?
- Нил, - сказал Лоенгрин с укором. - Я - рыцарь, но даже я не считаю, что против дьявола можно выступить вот только так на коне с копьем под мышкой. Дьявол воюет против нас соблазнами! И Симеон отказался от всех соблазнов, воинственно воздержался, а не трусливо! Я говорил, что, воздерживаясь, можно получать радость выше, чем удовлетворяя свои простые желания. На самом деле Симеон вовсе не страдает в настоящем понимании, в высоком. Он ломится победно вперед, он гонит и крушит врага, он повергает его огненным мечом убежденности, гоняется за разбегающимися миллионами по всему полю и убивает их без всякой жалости в праведном гневе!
Нил хлопал глазами, но это слишком сложно, спросил о том, что попроще:
- Значит, отказываясь от жареного мяса в постные дни, вы тоже получаете удовольствие?
- Еще какое, - заверил Лоенгрин.
Нил ужаснулся:
- Но... как?
Лоенгрин сказал задумчиво:
- Господь отделил человека от скотов, не так ли?
- Ну да...
- А в чем?
- Душу ему вдохнул, - сказал Нил, довольный, что хоть что-то помнит из скучных церковных нравоучений. - До этого душа была только у одного Бога, даже у ангелов ее нет, а когда вдохнул в Адама, то теперь есть и у всех человеков. Даже у женщин, говорят, тоже есть, только поменьше. Совсем маленькая вообще-то.
- Значит, человек отличается от скотов, - подытожил Лоенгрин с той занудностью, из-за которой Нил иногда подозревал, что его сюзерен слишком уж засиделся в молодости среди монахов, - присутствием души. А все остальное у него, кроме души, такое же, как у скотов. И желания у него обычные, скотские. Я не говорю, что все скотские желания плохо! Если бы мы не следовали простым скотским желанием поесть и напиться - мы бы померли, не так ли?
- Так, - подтвердил Нил охотно и посмотрел все еще голодными глазами на разложенные припасы.
- Душа же проявляется только в том, Нил, что человек в отличие от скотов может заставить себя делать то, что совсем не хочется его скотской половине. Это может делать только человек! Ни один скот не утерпит, видя перед собой еду, чтобы тут же на нее не наброситься. Это хоть волк, хоть лев, хоть орел или пусть это не вкушающий мяса осел, козел или простой кролик...
Нил спросил с недоверием:
- И что же этот Симеон-столпник доказывает? Что он человек?
Лоенгрин кивнул.
- Молодец, Нил!
- Стараюсь, ваша светлость... Я угадал?
- Попал в точку, - заверил Лоенгрин. - Симеон-столпник доказывает, и другие святые подвижники доказывают. Все они доказывают прежде всего воздержанием. От еды, вина, женщин, музыки, соблазнов... Это не только самый простой способ, но и самый наглядный. Мы, кстати, все это делаем. Кто дважды, кто трижды в день.
Нил добросовестно подумал, но не вспомнил, когда же это трижды в день уподобляется Симеону-столпнику.
- И что, я тоже?
- И ты, - сообщил Лоенгрин, - если читаешь перед едой молитву.
Нил попытался вспомнить, насколько длинен промежуток между словами «Спасибо, Господи, за обед» и мгновением, когда он зачерпывает ложкой похлебку или разрывает жадными руками жареную курицу, потом решил, что если даже промежутка вовсе нет, а он хватает еду уже с этими словами, то и это весьма благочестиво, раз не забыл сказать такие слова. А это значит, что у него есть некоторое воздержание, а значит - и душа. И вообще он почти Симеон-столпник, только тот воздерживается просто чуть дольше.
Он повеселел, посмотрел орлом.
- Эт да! А мой отец так вообще, пока тоже всю молитву не дочитает до конца, к еде не приступает!
- У него силен дух, - одобрил Лоенгрин. - Думаешь, ему не хочется ухватить зажаренную курицу, рвать ее на куски и совать горячее сочное мясо в рот?
Нил раскрыл рот. Он вспоминал всегда спокойное лицо отца, величественное и достойное, ему казалось, что это отец и есть, а выходит, что он прикидывался?
- Он притворяется?
Лоенгрин на мгновение замешкался, не понял сперва простого вопроса, затем кивнул.
- Нил, человек от зверя тем и отличается, что умеет прикидываться. Человек - только тогда человек, когда прикидывается! Без прикидывания мы все - скоты. Просто животные. Но мы помним о божественной душе, что в нашем теле двуногого скота, потому стараемся себя вести так, будто эта душа не где-то затоптана под стельку сапога, а главенствует в теле!
- Во как...
- Просто, - закончил Лоенгрин, - у каждого душа на разной степени затоптанности.
- Даже у закоренелых злодеев?
- Даже у них, - подтвердил Лоенгрин.
Нил покрутил головой.
- Ну, не слишком ли церковь милосердна...
- Церковь, - сказал Лоенгрин, - не зря дает возможность спасти душу даже им, если успеют искренне покаяться перед смертью. Но только искренне, Господа не обманешь!
- И что, - спросил Нил с недоверием, - это спасет от наказания?
Лоенгрин усмехнулся.
- И не мечтай! От наказания не спасает, но душе в аду будет чуточку легче.
- Прохладнее?
- Или в язык забьют только два гвоздя, - предположил Лоенгрин, - вместо трех.
Последние крошки Нил собрал в ладонь, демонстрируя благочестивость, и отправил в рот, хоть уже и нажрался так, что дышать тяжело, но господин говорит, что человек тем и отличается от зверя, что соблюдает те ритуалы, что вовсе не являются необходимостью.
Глава 12
Лагерь их оказался на возвышенности, и хотя лес уходил дальше бесконечной зеленой шкурой неведомого зверя, но взгляд отсюда скользил свободно над кудрявыми верхушками и не мог оторваться от сказочного зрелища библейского величия, равного лишь первым дням творения мира, когда небосвод пылает пурпуром, воспламененные горные хребты облаков громоздятся за пределы Вселенной, сердце трепещет и сжимается от ощущения сопричастности к величию этой минуты...
Нил то и дело застывал, потом спохватывался и торопливо крестился, испуганно и восторженно разевая рот.
Но даже когда солнце опустилось за дальний лес, мир оставался светел и чист, хотя на него легла светлая прозрачная тень, ветерок утих, все застыло и приготовилось к ночи. Очень медленно все как бы покрывалось серым пеплом, теряло краски.
Но и потом не наступила тьма, на поляну пал печальный лунный свет, вдали закурчавился легкий туман, припал к земле и уже оттуда поднимался, становился плотнее, наполовину поглотил дальние кусты, но постепенно замедлил продвижение к их костру и наконец остановился вовсе, как осторожный зверь.
Нил уже лег и почти заснул, когда на той стороне поляны начал медленно разгораться бледно-сиреневый свет. Проступила призрачная, словно сотканная из тумана, небольшая арка, щедро увитая листьями. Она показалась Нилу темным входом для кроликов в их подземный мир, налилась светом, стала четче, и он наконец потрясенно сообразил, что он не спит и ему не чудится.
Он зашевелился, рядом прозвучал негромкий голос молодого герцога:
- Лежи тихо.
- Ваша светлость, - прошептал Нил.
Лоенгрин поднялся, обнаженный меч уже в руке, Нил и не заметил, когда рыцарь его обнажил, со страхом наблюдал, как он подошел к арке, а та, словно ощутив его присутствие, выросла в размерах.
Лоенгрин потрогал ее, с задумчивым видом поддел пальцем листья, отпустил, и они послушно опустились на прежнее место.
Нил все-таки поднялся, тоже вытащил клинок из ножен и пошел осторожными шагами. Внезапный холод пронзил его до пят, а нижняя челюсть запрыгала.
- Неужели... - прошептал он, - неужели...
Лоенгрин резко обернулся.
- Ты знаешь, что это?
- До...га...ды...ваюсь...
- Что?
Нил сказал дрожащим голосом:
- Мы совсем близко от Холма Эльфов!..
Лоенгрин огляделся, обнаженный меч в его руке все время хищно смотрел в сторону арки.
- Думаешь, они там?
- Но ведь... только что... ничего не было?
Вид у него был настолько потрясенный и перепуганный, что Лоенгрин напряг все мышцы и пригнулся с мечом в руке, готовый встретить вылетевшую оттуда орду клыкастых чудовищ.
Но увитая виноградными плетьми арка выглядит таинственной и манящей, никто из-под нее не выскакивает, аромат оттуда идет тонкий, нежный, едва уловимо чувственный...
- Что за Холм? - потребовал Лоенгрин. - В нем в самом деле живут эльфы? Их кто-нибудь видел?
- Так го...во...рят, - сказал Нил, подбородок его прыгал, будто за него часто и сильно дергают невидимые руки. - Ужас...ное... нечести...вое... проклятое...
- Они выходят? - потребовал Лоенгрин. - Нападают на людей? Забирают скот? Грабят путников?
Нил помотал головой.
- Нет... Говорят, раньше выходили по ночам... завлекали неосторожных песнями... Совокуплялись и утром... уходили...
Лоенгрин пробормотал:
- Значит, никакого ущерба?
Нил сказал хриплым голосом:
- Да, но... с кем вот так эльфы забавлялись... те тосковали днем и ночью, а потом бросали даже семьи и уходили в этот Грот...
Лоенгрин смерил взглядом довольно приметную арку, теперь выглядящую солидной, массивной, прочной.
- А почему никто не вторгся туда отрядом? Человек двести рыцарей со священником разнесут не только холм, но и гору!
- Она незрима, - ответил Нил торопливо. - Из людей могут войти лишь те, кого допускают.
Лоенгрин смерил злым взглядом арку, огляделся. Лес как лес, никаких примет, а холм - тоже обычный лесной холм, на нем растут как деревья, так и кусты с травой, только вот ближе к вершине эта арка с темным входом и странными ароматами, что тянутся изнутри.
Он оглянулся на коня, вернулся и набросил повод на сучок. Конь презрительно фыркнул, Лоенгрин покосился на него и зацепил понадежнее.
Нил охнул: