- Один, - ответил Нил и тут же поспешно добавил: - Но он умер, как только я подошел!
- В седло, - велел Лоенгрин. - Что-то едем медленно.
Глава 15
В селе Лоенгрин велел выйти из домов даже тем, кто хотел отсидеться, и теперь всем миром смотрели, как Ханнелору Лесному накинули на шею петлю, Лоенгрин внятно объяснил, кто это такой и за что его так, после чего Нил и еще двое потянули за другой конец веревки, Ханнелор просунул пальцы под петлю на горле и пытался ее ослабить, лицо побагровело, он задыхался и надсадно хрипел.
Нил туго обмотал ствол дерева и завязал конец веревки узлом. Когда петлю затягивают на шее и сталкивают жертву с высокого места, у нее либо сразу ломаются шейные позвонки, и смерть наступает мгновенно, либо рвется веревка.
А вот при таком способе и веревка цела, и наблюдающие получают огромное удовольствие, когда жертва хрипит и корчится полчаса, а потом еще обмочится и обгадится, совсем покрыв позором себя и свое ремесло.
Лоенгрин сказал мрачно:
- Поехали.
Нил изумился:
- И не досмотрим?
Лоенгрин буркнул:
- Не думаю, что его решатся освободить сами крестьяне, которых он грабил.
- Это да, - согласился Нил, - мне просто интересно... обгадится или нет? Некоторые так и умирают, не испачкав штаны!
- Да уж, - пробормотал Лоенгрин, - может быть, не изгонять так уж всех клоунов и арлекинов? Зрелища такого рода не одному тебе нужны...
- А как же, - горячо сказал Нил, - искусство нельзя изгонять!
Лоенгрин кивнул на дергающееся в конвульсиях тело на веревке.
- Особенно такое жизнерадостное и жизнеутверждающее.
Он пустил коня рысью, а когда деревня осталась позади, послал вскачь. Нил не отставал, впереди показались домики еще одной деревушки, намного мельче и беднее, но Лоенгрин все равно направил коня в ту сторону.
Потом заехали еще и еще в деревушки и села, везде Лоенгрин сталкивался с тем, что налоги взимают всякий раз такие, какие изволит сборщик, все зависит от его настроения. И хотя, конечно, крестьяне преувеличивают, но все-таки надо как-то продумать иную систему, чтобы каждый человек твердо знал, сколько должен отдать в конце года, а все остальное оставить себе, и никто не посмеет на это позариться.
В полдень Лоенгрин остановил коня под вольно раскинувшим ветви дубом на краю леса, огляделся, привстав на стременах.
- Привал, - сказал он, - пусть кони отдохнут.
- И нам не мешает, - бодро откликнулся Нил.
Лоенгрин соскочил на землю, сходил к ручью и умылся, а Нил расседлал коней, вытер им потные спины, поводил немного, потом отвел напиться.
Когда он начал собирать сучья для костра, Лоенгрин отмахнулся.
- Не стоит. Перекусим холодным, не стоит долго задерживаться.
- Здесь опасно? - спросил Нил.
- С чего бы? - удивился Лоенгрин. - Мы на виду.
- Эт верно, - согласился Нил. - Не то что там, в дремучем лесу, когда этот Холм Фей... До сих пор дрожь пробирает... Хотя как вспомню, так будто и не знаю, в каком раю побывал.
Лоенгрин задумчиво смотрел, как на горбатый сучок сели две мухи, торопливо насладились друг другом и улетели, а на их место всползла божья коровка с блестящей красной спинкой в кокетливых черных пятнышках. За нею спешит другая, и когда первая остановилась, вторая поспешно заползла на нее и тут же довольно заерзала, в экстазе растопыривая блестящие крылышки.
- И что, - сказал Лоенгрин с задумчивостью в голосе, - эти в Гроте Венеры чем-то отличаются от них?
Нил тяжело вздохнул.
- Ну... там такие женщины...
- И что с ними ты делал?
Нил замялся.
- Ну... как бы... это... любовь... усякая...
Лоенгрин поморщился.
- Нил, ты всерьез? Да они там и слова такого не знают!.. Любовь. Люди хотя бы ритуалы всякие придумывают, чтобы укрыть или скрасить эту животную сущность, гламур изобрели, куртуазность, изысканные комплименты, обеты в честь женщин... Хотя да, конечно, потом все то же, что у божьих коровок, но хотя бы сперва нечто танцевальное.
Нил оживился.
- Танцевальное? Звери тоже перед самками танцуют!
- Ну вот, - сказал Лоенгрин со скукой, - даже звери стараются как-то облагородить, возвысить, прикрыть... Мы же не набрасываемся на еду, как животные? Скатерть стелем, молитву читаем, отрезаем по ломтику, едим неспешно... хотя да, едим так же, как эти божьи коровки и вообще весь скот, однако мы не скот!
Нил тоскующе оглянулся.
- А все-таки у нас было такое счастье... Холм Фей, это ж надо! Скажи кому, просто не поверят.
- Ты скоро бы взвыл, - ответил Лоенгрин с сочувствием. - Там рай для язычников, что не знают других радостей, как нажраться и побожекоровиться. Но ты уже христианин, у тебя есть душа... хоть какая-никакая, но все же! Ты, возможно, знаешь радости выше и слаще... Не смотри с таким укором! Ты христианин! Ты хоть знаешь, что это за такое?
Нил пробормотал настороженно:
- Думаю, знаю, но лучше скажите. У вас все по-другому.
- Христианин, - ответил Лоенгрин вдохновенно, - это язычник, узревший свет истинной веры!.. Христианин - это язычник, вдруг увидевший, как рухнули все высокие заборы и все запреты, и мир вдруг оказался бесконечным как в пространстве, так и во времени!..
Нил сказал с опасливым недоумением:
- Запреты? Мне кажется, у христианина запретов ой-ой-ой!.. И чем христианин ревностнее, тем запретов больше...
- Все верно, - сказал Лоенгрин. - Но эти запреты человек принимает на себя сам. Христианин - это язычник... который выше язычника! Но это одновременно значит, что в каждом из нас живет язычник в полной его мере. Ты понимаешь, что это значит?
Нил долго думал, морщил лоб, двигал бровями, даже ушами ухитрился пошевелить, наконец вскричал осторожно:
- Это значит, что все радости язычника нам доступны?
- Ты понял все правильно, - ответил Лоенгрин мирно. - А вот язычнику наши высокие радости непонятны и недостижимы.
- Как вот тем божьим коровкам?
- Ты все понял правильно, - сказал Лоенгрин.
- Спасибо, ваша светлость, - ответил Нил и заметно взбодрился, - мне кажется, быть христианином не так уж и паскудно.
Эльза, коротая время до возвращения Лоенгрина, велела приготовить для него особенно красивую шляпу с пером, сама проследила придирчиво, как ее делают, а также торжественное одеяние с накидкой на плечи золотистого цвета, что символизирует верховную власть в герцогстве и одновременно расширяет плечи, хотя у ее рыцаря в сияющих доспехах и так плечи совсем не узкие, но пусть будут еще шире, теперь это модно.
Свои золотые волосы, обычно целомудренно убранные под платок, сейчас заплела в толстую косу, толщиной с руку взрослого мужчины, та хвостиком почти достигает пола.
В дверь заглянула служанка Алели.
- Ваша светлость, к вам сэр Перигейл!
- Зови, - ответила Эльза радушно.
Перигейл поклонился с порога, и хотя для Эльзы он как второй отец, она всегда чувствовала его заботу, он продолжал подчеркивать, что она - герцогиня, а он всего лишь занятый начальник охраны замка.
- Ваша светлость, - сказал он озабоченно, - я распорядился набрать еще людей для охраны замка.
Она спросила встревоженно:
- Что-то случилось?
- Нет, - ответил он, - все пока хорошо. Просто время неспокойное, а пока наш господин не вернется, лучше, если мы будем настороже.
Она тихо вскрикнула:
- Ой, скорее бы он вернулся!
Перигейл смотрел с нежностью в ее милое чистое лицо, сразу подпадая под детское обаяние ее невинной улыбки, ее застенчивую скромность и стыдливость.
- Все будет хорошо, - сказал он, - по моим прикидкам, он вернется сегодня. Самое позднее - завтра.
Она воскликнула ликующе:
- Ой, поскорее бы он въехал через ворота! Я готова превратиться в птицу, чтобы тут же слететь к нему с балкона, такому суровому и загадочному...
Он удивился:
- Загадочному?
- Ну да, - сказала она, - разве его обет не загадка?.. Я не знаю рыцаря, который не говорил бы направо и налево о своей родословной... А сколько таких, что еще привирают и добавляют себе в предки придуманных героев!..
Перигейл усмехнулся, голос его звучал успокаивающе:
- Моя госпожа... Рыцари часто дают странные обеты. Но они странны только с точки зрения простого человека. Например, лорд Христер Аксселсен положил начало традиции носить цепи во имя данной клятвы, когда дал слово освободить из плена свою сестру леди Каролину. Он тогда повесил тяжелую цепь на левую ногу и так ходил три года, пока не сумел взять замок сэра Эклехарта Сидердорфа осадой и получил сестру.
Она поморщилась.
- Да, я видела у многих такие цепи...
Он сказал ласково:
- Это вошло в моду настолько, что клятвы дают и по пустякам. Иногда, мне кажется, некоторые начинают носить цепи просто для того, чтобы выглядеть серьезнее, романтичнее и значительнее.
- Значительнее?
Он кивнул.
- Но вообще-то это хорошо, когда дают обеты и стараются их выполнить.
- Но какой обет может быть у Лоенгрина? Почему он скрывает свое происхождение?
- Но какой обет может быть у Лоенгрина? Почему он скрывает свое происхождение?
Он сдвинул плечами.
- Моя госпожа, вовсе не обязательно, чтоб это было нечто дурное. Хотя мы привыкли, если человек что-то скрывает, то обязательно дурное. Уверяю вас, рыцари иной раз скрывают и хорошее, смиряя гордыню или спесь.
Она прошептала, заламывая руки:
- Господи милостивый и благодатный! Сделай так, чтобы было именно так!
Часть III
Глава 1
Сэр Перигейл оказался более чем прав: рыцарь Лебедя появился в поле зрения часовых на башне в тот же день ближе к закату. Ярко и страшно заблистали грозным пурпуром его доспехи в свете заходящего солнца, сердца воинов замка Анвер затрепетали в радостном предчувствии.
Внизу ринулись распахивать для них ворота. Рыцарь и оруженосец въехали гордо и красиво. Даже Нил, которого все знают как облупленного, держится с таким достоинством, что каждый понимает: вернулись с победой.
Эльза выбежала навстречу, Лоенгрин ласково обнял, хотел поцеловать, но она застеснялась множества людей, спрятала лицо у него на груди, а он подхватил ее на руки и понес в покои.
- Как ты? - прошептала она.
- Все расскажу, - успокоил он.
На другой день уже с утра жизнь в замке кипела так, словно в отсутствие молодого герцога вообще здесь все замерло.
Даже начали съезжаться гости, а в полдень во дворе послышался бодрый конский топот, Лоенгрин бросил взгляд в окно, с полдюжины всадников кружат по двору, слуги перехватывают у них коней, все покидают седла, осматриваются, не сходя с места.
Появился Перигейл, по его взгляду несколько воинов сразу бросились к дворцу. В центре прибывшего отряда гордо и красиво держится в седле на крупном коне багрового цвета и с ярко-красной гривой и пышным хвостом такого же цвета... Ортруда!
Сразу двое рыцарей подбежали к ней и преклонили колена. Ортруда спустилась красиво и царственно, наступив одному на колено, другому слегка опершись о шлем с пышным хвостом перьев.
Лоенгрин ощутил, как сердце начинает колотиться чаще, Ортруда на миг показалась намного опаснее ее супруга Тельрамунда, но он тут же отогнал эту мысль, как недостойную мужчины, и поспешил из комнаты к выходу.
Сэр Перигейл неспешно приблизился к Ортруде, поклонился чуть-чуть, она не его госпожа, произнес коротко:
- Леди Ортруда, вы знаете правила.
Она удивленно вскинула красиво изогнутые соболиные брови.
- О чем вы, сэр Перигейл?
- Оружие сдать, - ответил он холодно.
Она принужденно рассмеялась.
- Ну конечно же!.. Я думала, что-то еще особое!.. Конечно же, все оружие мы оставим у входа. Под охраной ваших людей. Надеюсь, мне заколки вынимать не надо? А то волосы рассыплются, что для замужней женщины будет таким позором, таким позором...
Она произнесла это таким двусмысленным тоном, что Перигейлу тут же захотелось вытащить эти заколки, но тогда Ортруда убьет сразу двух зайцев: и его обвинит в трусости и непочтительности к женщинам, и свои прекрасные волосы покажет во всей красе: длинные, густые и блестящие, как крыло молодого ворона.
По ее губам скользнула понимающая улыбка, сразу поняла взгляд ветерана, брошенный на ее высокую прическу.
- Так как поступим, дорогой сэр Перигейл, которым я всегда так восхищаюсь?
Он произнес тем же непререкаемым тоном:
- Если только вы не закалываете волосы кинжалами.
Ее полный рот растянулся в обольстительной улыбке.
- Ах, сэр Перигейл! Вы мне льстите. Сейчас уже не осталось таких женщин. Или есть?
Он буркнул:
- Вам виднее.
Она вздохнула:
- Разве что в легендах о героях и героинях?..
Лоенгрин вышел, все сразу развернулись к нему, а он остановился и ждал, спокойный и настороженный.
Леди Ортруда согнала с лица широкую обольстительную улыбку, приняла скромный вид, торопливо пошла к хозяину замка и присела перед ним в глубоком поклоне, склонив покорно голову.
После паузы Лоенгрин произнес холодно, во всяком случае, он старался, чтобы голос прозвучал так, но не смог, и все уловили легкое участие:
- Леди Ортруда?
Она прошептала, не поднимая головы:
- Ваша светлость...
Он поинтересовался ровным голосом:
- Что привело вас к нам?
Она подняла голову и посмотрела ему в лицо крупными колдовскими глазами.
- Ваша светлость, мой муж еще не может подняться с постели... но мы оба не хотим, чтобы вы сочли, будто уклоняемся от присяги на верность! Я здесь как свидетель и даже заложница, что, как только он оправится, сразу же прибудет, преклонит колено и поклянется в покорности вашей воле!
Лоенгрин видел, как сэр Перигейл поглядывает в их сторону и одновременно следит, чтобы все прибывшие рыцари сняли перевязи с мечами и даже отцепили с поясов ножны, из которых торчат резные рукояти дорогих кинжалов.
Слуги забирали все и уносили, ту кладовую отопрут лишь в день, когда гости будут покидать замок, но и тогда все арбалетчики будут держать их на прицеле с высоких стен, а из хозяев никто не повернется спиной.
Лоенгрин кивнул.
- Хорошо, леди Ортруда, заходите в наш замок, располагайтесь. Насчет заложницы... это вы переборщили.
Она поднялась, на губах появилась робкая улыбка, глаза засияли, она сказала счастливо:
- Что вы, сэр Лоенгрин!.. В таких вопросах лучше переборщить, чтобы у вас не оставалось и тени сомнения, что мы можем не покориться вашей воле!
Он чуть отступил от двери и повернулся боком.
- Прошу вас, входите.
Она улыбнулась шире, полные пунцовые губы стали еще ярче, а белые зубы блеснули, как влажный жемчуг.
- Спасибо, сэр Лоенгрин... О, как у вас теперь здесь красиво!
Он прошел за нею следом, стараясь смотреть на ее роскошнейшую прическу и не опускать взгляд на вздернутый и мощно раскачивающийся зад. Платье до полу, подол скользит по плитам, однако даже сквозь плотную ткань он видит очертания ее роскошных ягодиц на таких зовуще длинных ногах...
Она полуобернулась, красиво изогнув стан, ухитрившись в одном движении показать и гибкость талии, и высокую грудь в профиль, и вздернутый округлый зад.
- Ваша светлость...
- Леди Ортруда?
- Вы покажете мне комнату, где я могу остановиться у вас в гостях?
Он кивнул, на ее губах появилась победная улыбка. Спохватившись, он сказал поспешно:
- Вам ее покажут помощницы Эльзы. Они... э-э... лучше знают.
Она произнесла успокаивающе:
- Да-да, это слишком высокая для меня честь, чтобы сам герцог Брабанта сопровождал меня в мою комнату...
Он едва автоматически не возразил, что ничего подобного, он никогда не задирает нос и сейчас с готовностью проводит ее, но в ее глазах промелькнуло выражение, словно словами «мою комнату» она в последний момент заменила «мою постель».
Встревоженная Эльза, услышав от служанок про приезд такой гостьи, заторопилась к Лоенгрину, как испуганная грозой птичка спешит в родное гнездо, где может укрыться от всех напастей, когда из соседней двери быстро вышла леди Ортруда.
На щеках графини горят красные пятна, выглядит взволнованной, Эльза не успела и слова сказать, как Ортруда опустилась перед нею на колени и воскликнула отчаянным голосом:
- Моя госпожа!.. Прости нас с Тельрамундом, он сейчас медленно угасает, не поднимаясь с постели, и скоро умрет...
Эльза напряглась, хотела отстраниться, но Ортруда обхватила ее колени и смотрела снизу вверх отчаянными глазами.
- Поднимитесь, леди Ортруда, - проговорила Эльза сдержанно.
Ортруда воскликнула:
- Не поднимусь, пока вы не скажете, что прощаете нас!.. Дьявол попутал, зажег огонь гордыни в наших сердцах!.. Это он виноват, он всегда старается сбить с пути добрых христиан!.. Но разве Господь не велит быть милостивыми и прощать?
Эльза выговорила с таким трудом, словно глотала большую толстую жабу:
- Господь простит...
- Эльза! - вскричала Ортруда. - Вы же счастливы! Как вы можете не простить человека несчастного?
Эльза вздохнула.
- Да, - произнесла она гордо, - я счастлива! Я счастлива, как ни одна женщина в мире!.. У меня лучший из мужчин на свете!.. И потому я, все верно, преисполнившись милосердия даже к тем, кто причинил мне столько вреда, прощаю вас, леди Ортруда...
- А моего мужа? - вскрикнула Ортруда. - Как для вас нет никого лучше Лоенгрина, так и я предана своему мужу, всегда и всюду пойду за ним в радости и горести, никогда не изменю ему и никогда не посмотрю на другого мужчину! Разве вы чувствуете к Лоенгрину не такую же любовь и преданность?
Эльза ощутила, что сердце ее смягчается, жена этого ужасного Тельрамунда говорит то же самое, что и она чувствует по отношению к Лоенгрину: верность, любовь, желание быть всегда рядом, разделять радости и невзгоды, быть с ним до гроба...
- Встаньте, - велела она царственно. - Со всем христианским смирением я прощаю и вашего мужа. Вы правы, это Враг рода человеческого нашептывает нам недобрые мысли.