Лоенгрин после победного возвращения из земель Тельрамунда первые два дня почти не отходил от Эльзы, выказывая ей любовь и нежность, обещал отлучаться из Брабанта все реже и реже, так как все налаживается, ну, почти все...
У Эльзы появилось новое увлечение, она покупала у крестьян голубей, а потом со своего балкона выпускала их на волю и радовалась, как ребенок, когда те поспешно уносились, часто-часто хлопая крыльями.
Сегодня она выпустили сразу полдюжины, Лоенгрин стоял в двух шагах и тихо любовался ее чистой незапятнанной красотой.
- Не понимаю, - проговорил он с тоской и горечью, - не понимаю... Почему так?
Она обернулась к нему в удивлении и тревоге.
- Дорогой, что тебя тревожит?
- Не понимаю, - повторил он уже со сдавленной яростью, - почему люди не становятся лучше? По всему Брабанту прекращены распри, разбойники исчезли, купцы без охраны ездят по всем городам и селам, разносят весть по всему королевству и даже за его пределами. У нас теперь торговцы даже с Востока... Я заложил десяток городов, по всему герцогству растут новые села и деревни, люди распахивают пустующие земли, народ богатеет, богатеет, богатеет!
Она сказала счастливо:
- Да, это все твоя заслуга!
Он отмахнулся.
- Да я не затем, чтобы похвалиться. Я не понимаю, почему разоренный и нищий народ, став богатым, не стал добрее? Не стал чище?.. Я и церкви велел строить так, чтобы охватывали всех... Папа доволен, прислал свое благословение, учредил брабантское архиепископство... Но и приобщаясь к Господу, народ не становится добрее! Где я допустил ошибку?
Она обняла его сбоку, прижалась всем телом, чувствуя тепло и надежность этого лучшего в мире человека.
- Не было ошибок, дорогой!
- Были, - ответил он тоскливо. - Понять бы, в чем.
- Какие ошибки? - запротестовала она. - В Брабанте тебя славят, за его пределами завидуют. Даже король постоянно говорит своим придворным, что если бы и в других землях королевства было бы такое же, как в Брабанте, его можно бы называть земным раем!
Он покачал головой, повернулся, она с замиранием ощутила его сильные руки, а голос, в котором звучала нежность, прозвучал над ее головой с какой-то робкой и почти детской надеждой:
- Правда?
- Правда, - заверила она горячо, - правда, любимый! Никогда в Брабанте не было еще так радостно и счастливо. Ты слишком нетерпелив.
- Это да, моя умница, - признал он. - Мне это уже говорили.
- Кто?
- В моем Ордене. Я просто не понимаю, почему люди, если им указать более правильный путь, не сворачивают тут же на эту дорогу?
Она хотела ответить что-то умненькое, он же назвал ее такой, но там, вдали, внизу открылись ворота крепости, простучали по камню звонко подковы, и въехали трое всадников на красивых дорогих конях. Впереди... Ортруда, сияющая хищной красотой и здоровьем, яркая и победно улыбающаяся!
Лоенгрин стиснул челюсти и молча застонал, а во дворе Ортруду народ приветствует с ликованием, как-то ухитрилась всем понравиться, хотя да, вид у нее, как у молодой царствующей королевы, в то время как Эльза выглядит вечно юной принцессой...
- Ой, - послышался ее голосок рядом, совсем не озабоченный, а обрадованный, - Ортруда... как хорошо!
- Что? - спросил он угрюмо.
- Она так много всего знает! - сказала Эльза. - С ней интересно. И можно поучиться многому.
- Это ей нужно учиться у тебя, - возразил Лоенгрин. - Да только не станет...
Она развернула его к выходу с балкона и толкнула в спину.
- Иди встречай!
- А ты?
- Я догоню. Но ты должен первым, ты же мужчина и герцог!
Он вздохнул и пошел вниз.
Во дворе Ортруде уже помогли сойти на землю двое прибывших с нею рыцарей, молодые и робкие, сразу же преклонили колена и склонили головы при виде Лоенгрина, словно и они виноваты, что служат Тельрамунду.
Лицо Ортруды вспыхнуло, едва увидела Лоенгрина, а когда он пошел в ее сторону, засветилась вся, незримо подалась к нему, и он чувствовал, как бросилась к нему на шею и прижалась всем горячим телом, хотя на самом деле стоит неподвижно и смотрит радостными глазами, а когда он приблизился, церемонно присела в строго отмеренном поклоне.
- Ваша светлость...
- Леди Ортруда, - сказал Лоенгрин настороженно.
- Ваша светлость, - прощебетала она чарующе, - я так счастлива снова увидеть вас и заверить в нашей глубокой преданности и верности...
Он спросил сквозь стиснутые челюсти:
- А что граф? Снова болен?
Она расхохоталась.
- Совсем нет. Тот ваш визит пошел ему на пользу. Но я убедила его, что лучше представлять нас обоих при вашем дворе мне одной. Это сгладит некоторые шероховатости, возникшие между вами, укрепит ваше доброе отношение к нам...
За спиной Лоенгрина простучали каблучки, звонкий, как ручеек, голосок Эльзы прозвучал просто счастливо:
- Ортруда!
- Ваша светлость...
Эльза подбежала к ней, обняла, что, на взгляд Лоенгрина, немножко комично при их пропорциях, сказала горячо:
- Дорогой Лоенгрин, она абсолютно права! Ей все рады, а ее мужа здесь опасались бы так же, как и везде.
Ортруда чарующе улыбнулась Лоенгрину.
- Вам повезло, ваша светлость. Господь дал вам супругу не только безумно очаровательную, но и очень умную и проницательную, что такая редкость среди женщин...
Эльза польщенно заулыбалась, Лоенгрин сказал мрачно:
- Добро пожаловать, леди Ортруда. Надеюсь, вам не будет здесь скучно.
- Не будет, - заверила Ортруда. - Уж я постараюсь!
Она скромно улыбнулась, один из ее рыцарей подал ей руку и повел вовнутрь.
Эльза сказала довольно:
- Видишь, ее и развлекать не нужно. Она сама умеет не скучать.
- Еще как умеет, - согласился Лоенгрин.
Через час, когда Эльза обучала новеньких служанок искусству вышивать, Ортруда вышла Лоенгрину наперерез буквально из стены.
- Ваша светлость, - прощебетала она весьма озабоченно, - можно вас на минутку?
Лоенгрин оглянулся настороженно, достаточно ли они на виду, чтобы Ортруда не попыталась какие-то свои штучки, сказал с подозрением:
- Но только на минутку. А то я тороплюсь!
- Я не задержу вас, ваша светлость, - сказала Ортруда быстро, - я просто хотела бы, чтобы вы как сюзерен позаботились обо всех нас... в том числе о сэре Ваннберге...
Лоенгрин переспросил:
- Сэре Ваннберге? Это кто?
- Один из сопровождающих меня рыцарей.
- А что с ним?
Она скромно опустила глаза, голос прозвучал совсем тихо:
- Он сгорает от страсти по мне, ваша светлость, и это уже стало слишком заметно. Я не подавала ему никаких надежд, но его это не останавливает... К сожалению, проявлять знаки внимания он стал, только когда мы проехали уже половину пути, и я не могла заменить его другим рыцарем.
Он спросил тупо:
- И что вы хотите?
- Я хочу, - ответила она, - чтобы вы в своей обычно деликатной манере как-то его остановили. Я не хочу, чтобы он меня добивался вообще.
Он пробормотал:
- Хорошо, хорошо... Я подумаю, как его отговорить. Хотя по виду он просто красавец. И фигурой просто даже не знаю... Многие женщины были бы счастливы.
Она покачала головой и прямо посмотрела ему в глаза.
- Мой господин, неужели вы не понимаете? Я могу позволить засеять свое лоно только вашему семени!.. Мне вовсе не нужен даже самый красивый! Мне нужен лучший.
Он развел руками.
- Сожалею, леди Ортруда, но я женат.
- Но неужели, - вскрикнула она жарким шепотом, - у вас нет стремления засеять своим семенем как можно больше полей, чтобы там взросли именно ваши злаки?.. Мое лоно вы сможете оросить в любой момент, когда захотите, а милая Эльза, которую я так люблю, ничего не узнает! А значит, и не потеряет.
- Господь узнает, - ответил он. - От него скрыть человеку ничего не дано... Наверное, к счастью.
- Господь милостив, - напомнила она. - И велел плодиться и размножаться. А лучше всего плодить здоровых, сильных и красивых детей, Господу это в радость! Не отказывайтесь, господин моего тела и души.
Он поклонился.
- Простите, леди Ортруда, меня ждут, я и так опаздываю.
- Это вы простите, - сказала она смиренно, - что задержала вашу светлость!
Он пошел длинными и быстрыми шагами, в мозгу мелькнуло смятенное: «Наверняка смеется мне в спину. Как же, в моду входит куртуазная любовь, в сторону отступает любовь к высокому, чистому, светлому, к Господу и его заветам.
А сэру Ваннбергу я и не знаю, как сказать такое. Если брякну, он сочтет, что преследую некие свои цели, сам имею на нее виды. Если промолчу, леди Ортруда решит, что это я не желаю соперников.
Нет уж, лучше вообще не вмешиваться. Не исключено, что леди Ортруда вообще все придумала, чтобы вбить какие-то клинья, расшатать, поссорить или хотя бы вызвать недоверие, раздражение...»
Глава 14
Сэр Перигейл вошел в кабинет герцога, отсалютовал и протянул молодому хозяину свернутый в трубочку желтоватый пергамент, уже не новый, побывавший во многих руках, много раз скобленный, чтобы убрать предыдущий текст и написать новый.
Глава 14
Сэр Перигейл вошел в кабинет герцога, отсалютовал и протянул молодому хозяину свернутый в трубочку желтоватый пергамент, уже не новый, побывавший во многих руках, много раз скобленный, чтобы убрать предыдущий текст и написать новый.
Лоенгрин покосился на кроваво-красные печати из сургуча, что добавляют свитку помпезности и надменности, как и туго охватывающий шелковый шнурок тоже ярко-красного цвета.
- От короля?
Перигейл широко усмехнулся.
- Нет, ваша светлость.
- А почему такая торжественность?
Перигейл сказал с подъемом:
- Это же новые правила турнира, ваша светлость! Я велел монастырским писцам сделать для вас копию, а они уж вас так уважают, что прямо и не знаю! Так расстарались, а еще и запечатали так красиво, что просто не меньше, чем послание от короля!
Лоенгрин пожал плечами.
- Хорошо, положите вот на тот дальний столик.
Перигейл переступил с ноги на ногу, отступил к тому столику, но оттуда все же спросил:
- Что, так и не посмотрите?
Лоенгрин отмахнулся.
- Там что-то особенное?
- Ну... Не думаю.
- Я тоже, - сказал Лоенгрин. - Не думаю, что турнирные правила Брабанта отличаются от тех боев, в которых мне уже довелось участвовать. А вот систему взимания налогов в самом деле менять нужно срочно...
Перигейл развел руками.
- Боюсь, вас не очень как бы поймут. Взимание налогов можно оставить на управителя, вы же благородный человек, ваша светлость! Вы должны соответствовать ожиданиям...
Лоенгрин откинулся на спинку кресла, провел устало по глазам ладонью.
- Да, ну ладно, давай посмотрим.
В глазах начальника стражи блеснул жадный интерес, но Лоенгрин ничего не добавил, с хрустом сломал печати, щедро усыпая пол красными крошками.
Перигейл застыл в ожидании, Лоенгрин медленно развернул свиток.
- Ого, - воскликнул он сразу же, - да тут чтения на трое суток!
Перигейл развел руками.
- Ваша светлость, король издал много указов, постановлений и даже законов насчет турниров, но все они, без сомнения, известны вашей светлости. Я велел писцам вынести отдельно те изменения, что добавились за последний год. Это касается, кого исключать и кого вообще не допускать на турнир. Правила ужесточаются, сэр Лоенгрин!.. С этого года король старается навязать рыцарям, чтобы сражались только копьями без острых наконечников, а мечами - чтобы только специально затупленными.
Лоенгрин кивнул, продолжая читать.
- Давно пора, - буркнул он. - На турнирных полях гибнет больше храбрецов, чем в войнах при защите королевства.
Лицо Перигейла дернулось, глаза расширились.
- Короля понять можно, - пробормотал он, - но такое ограничение рыцарских прав и вольностей вызовет неудовольствие...
- Кто-то должен это сделать, - проворчал Лоенгрин. - Не этот король, так другой...
- Будут протесты.
- Никакой король их не хочет, - согласился Лоенгрин, - но... если надо?
Он читал внимательно, наконец кивнул, отпуская Перигейла. Тот снова отсалютовал, вышел, осторожно прикрыв дверь. Лоенгрин выхватывал глазами куски текста, это знакомо, это знакомо тоже... ага, вот, наконец, о самих участвующих:
«1. Дворянин или рыцарь, сказавший или сделавший что-либо противное католической вере, исключается из турнира, и если, несмотря на преступление, он будет домогаться участия, основываясь на знатности своего происхождения, то да будет он сильно побит и изгнан другими дворянами.
2. Кто не дворянин по отцу и матери, по крайней мере в третьем колене, и кто не представит свидетельства о своем воинском звании, тот не допускается в число сражающихся.
3. Кто изобличен в вероломстве, тот со стыдом изгоняется с турнира, а гербы его бросаются и попираются участниками турнира.
4. Кто учинит или скажет что-нибудь противное чести короля, своего государя, тот да будет побит посреди турнира и с позором выведен за барьер.
5. Кто изменит своему государю-повелителю или покинет его в битве, предательски убегая, возбуждая смятение в войске, сражаясь из злости или вражды со своими вместо нападения на неприятеля, если только такое преступление будет доказано, - да будет примерно наказан и изгнан с турнира.
6. Кто употребит в дело насилие или оскорбит словами честь или честное имя дамы или девицы, да будет побит и изгнан с турнира.
7. Кто подделает печать свою или чужую, кто злоупотребит, или нарушит, или даст ложную клятву, кто учинит что-либо недостойное, кто похитит что-либо из церкви, монастыря, часовни или другого священного места и кто осквернит их, кто притеснит бедного, вдову и сироту или силой отнимет у них собственность, вместо того чтоб их наградить, поддержать и поберечь, - да будет наказан по законам и изгнан из общества, участвующего в турнире.
8. Кто по вражде к кому-нибудь будет изыскивать средства отомстить ему каким-нибудь бесчестным и чрезвычайным способом, разграблением или поджогом его строений, потравой его лугов, полей, виноградников, из-за чего народ может потерпеть убыток или неудобство, тот да будет наказан и изгнан с турнира.
9. Кто придумает и обложит свои земли новым налогом без дозволения своего верховного владельца, от чего могут потерпеть купцы убыток, а торговля остановиться в ущерб народу, тот да будет наказан на турнире публично.
10. Пьяница и сварливый изгоняются из общества, участвующего в турнире.
11. Кто ведет недостойную дворянина жизнь, существуя ленными доходами и щедротами своего государя, и кто промышляет товарами, подобно простолюдинам, кто вредит соседям и таким образом своими дурными поступками порочит дворянское звание, - тот да будет высечен на турнире и изгнан с позором.
12. Кто не явится в собрание, когда он приглашен, кто по алчности или по какой-либо другой причине женится на простолюдинке, тот исключается из турнира».
Хорошие и верные правила, только бы исполнялись, мелькнуло у него в голове. А то вот даже церковь постоянно запрещает луки и арбалеты как сатанинское оружие, созданное для трусов, однако же ни одна армия не обходится без лучников, хотя благородные люди все же брезгают брать лук в руки. Увы, если бы от луков отказались все - прекрасно, но если кто-то из бесчестных людей будет продолжать ими пользоваться, он сразу получит преимущество. Так что даже от луков нельзя отказываться, дабы порочные люди не торжествовали над благородными.
Он пробормотал:
- Ладно, посмотрим, стоит ли вообще туда ехать...
К вечеру уже весь замок бурлил разговорами о предстоящем турнире. Вспоминались и обсуждались предыдущие, прикидывали, кто не будет участвовать, кто придет впервые, будут ли неожиданности, сможет ли сэр Тенквист в отсутствие графа Тельрамунда выйти победителем, или же он окажется даже не на втором месте, а на третьем, если примут участие не только Тельрамунд, но и рыцарь в сверкающих доспехах, так победно ставший брабантским герцогом.
Нил влюбленно начищал доспехи Лоенгрина, точил его меч и кинжал, сам заменил ремни и пряжки на более прочные, а когда у сюзерена, как он решил, выдалась свободная минута, спросил осторожно:
- Ваша светлость, а вы против турниров?
- Почему? - удивился Лоенгрин. - Я сам сломал немало копий в турнирных схватках.
Нил радостно подпрыгнул.
- Я так и думал!
- Ну, - сказал Лоенгрин, - а что особенного?
- Простите, - сказал Нил с видом глубокого раскаяния, - вдруг подумалась глупость такая... Все-таки паладин, человек церкви! А церковь всегда была против. Даже запрещала вроде бы. Или только короли?
- Короли ограничивают правилами, - поправил Лоенгрин, - а церковь запрещает вовсе!
- Вот-вот! А вам, значит, можно?
Лоенгрин покачал головой.
- Паладины не люди церкви, а люди Бога. А церковь - дом Бога. Паладины и церковь, скорее, двоюродные братья... пусть даже родные, но не отец и сын! Или мать и сыновья. Паладины участвуют в турнирах, потому что турниры - это не просто места, где мужчины меряются силой. Если бы это было так, паладины просто брезговали бы турнирами. Или пренебрегали ими из-за низкой значимости...
Нил ждал продолжения, но рыцарь Лебедя, похоже, полагал, что объяснил все подробно и ясно, снова придвинул к себе стопку бумаг.
Выждав время, Нил спросил осторожно:
- Ваша светлость...
- Ну-ну, - откликнулся Лоенгрин рассеянно.
- А чем, - поинтересовался Нил, - важны турниры для вас? Паладинов?
Лоенгрин не сразу, похоже, понял, словно уже мысленно бродит среди закорючек на пергаменте.
- Важны? - переспросил он. - Для нас они не важны.
- Но вы сказали...
- Они важны для общества, - пояснил Лоенгрин. - Для его облагораживания. Ты читал правила?..
- Еще бы! Много раз!
- Участвовать в турнире, - пояснил Лоенгрин, - это уже свидетельство, что ты человек благородный. А вот вероломный, трус, насильник, пьяница, сварливец, клятвопреступник, вор... да продолжать долго, сам перечитай, кому запрещено появляться на турнире!.. эти люди не допускаются в благородное собрание.