Дарнлей недоверчиво покосился на супругу:
– Но если я их выдам, им грозит жестокая кара за убийство.
Мария схватила мужа за руку уже крепко, пригнула ближе к себе, он едва не потерял самообладание, снова вдохнув аромат ее духов.
– Генри, вы не понимаете! Они столь же опасны для вас, как и для меня! Неужели вы не видите, что они жаждут в той же мере и вашей смерти?! Они хотели разрушить нашу семью, но мы не позволим им сделать этого! Наш ребенок должен родиться здоровым и иметь мать и отца! Не покидайте меня, я так боюсь. Боюсь и за вас, и за наше еще не родившееся дитя!
Много еще что говорилось, а между делом и о необходимости помочь бежать.
К утру Дарнлей был ее сообщником, выдав одного за другим всех заговорщиков. Чего не сделаешь ради женской ласки…
А утром прибыл Джеймс Стюарт. И тут последовал новый акт спектакля под названием «примирение». Мария бросилась к нему на шею с мольбой о помощи и совете. Меррей не Дарнлей, его так просто не проведешь, и он не нуждается в прикосновении ласковой ручки. Но для разумного брата у сестры есть разумное предложение: Риччи убит, пусть ей вернут все во власти, что попрано, а она в ответ забудет все, связанное с этим преступлением. Джеймс Стюарт согласен, но пока против остальные заговорщики. Дарнлей не способен хоть кого-то обмануть, и его пособники хорошо поняли, что уже проданы королем. Следует жесткое требование выдать бумагу о прощении участия в преступлении с подписью короля и королевы. И король обещает такую. Только завтра поутру, а вечером приглашает устроить по поводу примирения хорошую пирушку!
– А как же охранять эту?..
– Она больна, еле дышит… Пусть лежит, куда она денется!
Вино и хорошее угощение сделали свое дело, стражники потеряли бдительность.
– Королева не злая, это ее Риччи с толку сбил! – вещал за кружкой хорошего вина Дарнлей. Он убеждал заговорщиков, что Мария страшно напугана и стала шелковой. – Впервые за столько времени дрожит и ласкается, как кошка.
Приятели хохотали:
– Вам давно говорилось, что с женщинами надо построже!
– Да, они любят строгость! Их нужно держать вот так! – Советчик сжимал кулак, показывая, как надо держать строптивиц.
Пили до утра, а утром вдруг обнаружили, что та самая строптивица, якобы ставшая ласковой кошечкой, попросту сбежала!
Это был первый ее побег, которых позже будет немало и куда более тяжелых, но первый всегда запоминается сильнее. Подземным ходом, которым пользовалась только прислуга, Мария сбежала из-под стражи. Казалось, она должна бы немедленно уничтожить своих врагов, но королева не столь глупа, чтобы не понимать, что сил не хватит и можно снова оказаться под замком, только не во дворце, а в тюрьме. Кроме того, уже совсем скоро на свет должен появиться ребенок. Она почему-то не сомневалась, что это будет мальчик.
И Мария переступила через себя, она вспомнила советы дядьев, что иногда нужно зажать собственное горло, чтобы из него раньше времени не вырвалось ни единого лишнего звука.
Мстить она будет позже, когда родится ребенок, когда будут собраны нужные силы. И прежде всего отомстит супругу Дарнлею. Мария поклялась, что через год виновный в смерти Давида Риччи умрет, она это выполнит!
Поклялась Мария в первый же день, перед мужем, прежде чем успела осознать свое положение и начать разыгрывать больную и ласковую кошечку. Генри запомнил эти слова. Но не придал им значения. А зря…
Английская королева читала очередное послание королевы шотландской и жаловалась своей наперснице Кэтрин Эшли:
– Вот почему ей сходит с рук все?! Принимать у себя поэта, крича от страсти… потом был дурак Дарнлей… теперь этот вот…
– Но все же раскрылось.
– Да, и поэт погиб, и Дарнлей стал посмешищем, а музыканта зарезали, как свинью на бойне! Но самой-то Марии ничего, понимаешь, ни-че-го!
– И ей все отольется, будьте уверены!
– Ты думаешь? – почему-то с надеждой переспросила Елизавета.
– Обязательно!
– И эту женщину я вынуждена называть дорогой сестрицей и обещать завещать трон!
– Ваше Величество… – Кэтрин осторожничала, потому что не знала, как Елизавета отнесется к сплетне, которую она слышала на днях. Иногда королева и сама бывала не прочь послушать что-нибудь пикантное, а временами на нее нападали родственные чувства к ненавистной Марии Стюарт, и тогда Елизавета не позволяла никому произносить и дурного слова о своей кузине, которую сама часто откровенно звала шлюхой. – Я слышала, что… – но бурной реакции не последовало, значит, сегодня защищать «дорогую сестрицу» Их Величество не намерена. Кэтрин осмелела. – …сэр Генри Дарнлей… как бы сказать…
– Да что ты мямлишь? Хочешь сказать, что дурак Дарнлей подхватил французскую болезнь и покрылся язвами? – Елизавета фыркнула. – Неудивительно, если он вместо супружеского ложа пошел по девкам! – Да уж, Ее Величество не всегда выбирала выражения. Временами любезностью и даже приличиями и не пахло, – Сначала Мария загуляла со своим Риччи, ей в отместку дурак Дарнлей не нашел ничего лучшего, как пойти по борделям и обзавестись болячками. А уж когда они проявились, королева и вовсе отказала супругу в своих ласках. Вот и остался Дарнлей практически без супруги, без трона, зато с французской болезнью! Хорошо хоть ни он, ни графиня Леннокс не могут обвинить меня в том, что я нарочно подстроила этот брак, все знают, что я была против!
Кэтрин не сочувствовала шотландской королеве ни капельки. Она так и сказала. В ответ Елизавета почему-то взвилась:
– Ты бы мне посочувствовала!
– У вас снова болит зуб?
– Дура! При чем здесь зуб?! Мария пишет жалобные письма, словно я могу воскресить ее дорогого любовника или вылечить мужа от заразы!
– А чего просит?
– Да ничего, просто жалуется, что муж организовал убийство любовника на ее глазах! И обещает, что не пройдет и года, как убийца сам ляжет в могилу! Ох, чует мое сердце, наплачусь я с этой сестрицей!
Не ошиблась в опасениях…
Босуэл
В июне 1566 года у королевы Шотландии Марии Стюарт действительно родился сын. Его окрестили, как и всех королей Шотландии, Яковом. При крещении, на котором король демонстративно отсутствовал, Мария Стюарт поклялась перед всеми, что его отец Генри Дарнлей. Это серьезная клятва, очень серьезная, потому болтунам пришлось заткнуть свои рты. Но очень скоро Мария снова дала им такой вожделенный повод к злословию.
Шотландский посол в Англии Мелвилл немыслимо торопил коня, он вез крайне важную весть: шотландская королева родила сына! Джеймс Мелвилл прекрасно понимал, какое впечатление произведет эта новость на Елизавету, и со злорадством предвкушал удовольствие, которое получит.
Историки любят упоминать отчаянье Елизаветы, услышавшей о рождении у соперницы наследника, мол, королева зарыдала: «У нее сын, а я как пустая смоковница!» Но почему-то быстро успокоилась. Это «быстро успокоилась» тут же трактуется как фальшивость ее натуры, вот она какая – из зависти даже слезы толком пролить не пожелала, успокоилась и забыла.
Во-первых, почему Елизавета должна была лить слезы из-за рождения у Марии наследника?
А во-вторых, было в рождении этого мальчика нечто загадочное… И даже не столько в его рождении, сколько в поведении матери после этого.
Мария действительно вела себя странно: едва родив и крестив ребенка, она почему-то отправила его… в Аллоа, в семью своей близкой подруги Аннабеллы Мюррей. Супруга графа Мара тоже только что родила и тоже мальчика. Мария мотивировала такой нелепый поступок опасением за жизнь сына, но сама в замке не осталась, а… отправилась развлекаться!
Началась череда веселых праздников, балов, маскарадов, переодеваний… Эта женщина словно нарочно вела себя так, чтобы ее в Шотландии забросали камнями! Ребенка перевезли в Стирлинг, оставив под опекой Мара, а сама королева понеслась в вихре наслаждений дальше. Никто не мог понять мать, оставившую своего первенца у фактически чужих людей, чтобы хорошо поохотиться или потанцевать. Тем более у нее уже появился очередной любовник.
Джеймс Босуэл был фигурой весьма примечательной, вполне достойным продолжателем своего отца – Патрика Босуэла, личности настолько же беспринципной, насколько и подлой. Патрик Босуэл в свое время был любовником Марии де Гиз. Босуэл очень надеялся на брак со вдовствующей королевой, для этого даже развелся со своей супругой, матерью Джеймса, но Мария де Гиз умерла.
Сын явно пошел по его стопам. Он вмешивался во все, что только можно, в конце концов ему пришлось бежать из страны, и даже не раз…
Так судьба занесла Джеймса Босуэла в Данию, где он быстро нашел себе невесту – Анну Трондсен, дочь адмирала Кристофера Трондсена. Анна была прекрасной партией для оставшегося на мели Босуэла, и тот сделал предложение (или пришлось сделать?). Но сидеть в Дании граф не собирался, он объявил, что срочно должен отправиться к юной королеве Шотландии Марии во Францию, чтобы открыть ей глаза на положение дел в собственной стране. Почему это пришлось делать столь быстро и именно ему, не объяснил.
Вероятней всего, это просто было бегством от возможного брака, но ничего не помогло. Анна Трондсен любила графа безоглядно, а потому решила отправиться вместе с ним, даже не будучи венчанной. Родители взяли слово с негодника жениться на их дочери и отпустили Анну. Конечно, Босуэлу нужны были только деньги девушки, он еще не раз воспользуется именно средствами влюбленных в него женщин.
Но, едва добравшись до Фландрии, граф нашел способ избавиться от Анны, оставив ее жить там, а сам отправился к Марии, только что вышедшей замуж за Франциска. Надеялся оказаться полезным де Гизам или втереться в доверие кому-нибудь из нужных людей при дворе? Неизвестно, так как Мария скоро стала вдовой, причем нежеланной для Франции.
Конечно, как только молодая королева освоилась в Шотландии, Босуэл последовал за ней, получил все земли, которые потерял, когда пришлось бежать в Данию, свой замок Крайтон и многое другое. Но только не спокойствие. Несколько раз он бывал вынужден бежать и от новой королевы, потом возвращаться, участвовал в заговоре против нее, посидел в заключении и в Шотландии, и даже в английской тюрьме. Но никакие перипетии судьбы не заставили его сделать одного – жениться на Анне Трондсен! Несмотря на то что привез Анну с собой в Шотландию, та так и осталась любовницей. Получив в Шотландии паспорт и право самостоятельно выезжать за границу, Анна в очередной раз помогла своему несостоявшемуся супругу деньгами, вытащив его из неприятной ситуации, и вернулась к родителям.
Несмотря на участие Босуэла в заговоре против нее, Мария призвала опального графа на службу (больше, видно, было некого) и доверила ему ни много ни мало охрану границ с Англией и собственную безопасность. И тут Босуэл вспомнил своего отца! Если Патрику Босуэлу удалось стать любовником королевы, то почему этого нельзя сделать его сыну Джеймсу, которому женщины покорялись с восторгом всегда? Вообще-то ходили слухи, что это произошло давным-давно, когда, скрываясь от всех и вся, Джеймс Босуэл шесть дней прожил в доме своей сестры в Колдингхеме, тайно попросив встречи с королевой. Мария Стюарт откликнулась и прожила в том же доме (не в замке, а всего лишь доме, где комнат не так много) четыре дня. Правда, граф ошибся в расчетах, королева-то растаяла, а вот англичане, которые гонялись за ним, догадались о его место пребывании и, схватив, посадили в тюрьму. Шотландская королева пыталась вытащить Босуэла из английской неволи (видно, очень понравились его методы убеждения), но сам граф предпочел пока не возвращаться.
Он отсидел часть положенного срока, был выпущен и снова призван на службу Марией Стюарт, у которой уже были серьезные проблемы с братом и мужем.
Незадолго до убийства Риччи Босуэл женился на сестре влиятельного лорда Хантли леди Джейн Гордон. Королева преподнесла невесте фату, и та была изумительно хороша в серебристом роскошном платье. Свадьба продолжалась пять дней, но, судя по всему, в супруге Босуэл нашел ту единственную, которая не пала под его чарами. Судя по миниатюрному портрету, Джейн была изумительно хороша, с тонким, нежным, чистым лицом, но она любила другого – Александра Огильви, того самого, за которого вышла замуж подруга королевы Мэри Битон. В знак траура по своей несостоявшейся любви леди Джейн носила черные одежды.
Джеймса Босуэла назвать красавцем было нельзя, но, высокий, очень крепкий физически, он обладал той притягательностью, которая сводит с ума женщин. Прекрасный пол всегда чувствует сильную руку и подчиняется этой силе даже с большим восторгом, чем красоте. И все же супруга оказалась не падкой на тех, перед кем не могут устоять остальные. Семьи не получилось, но Босуэл не был расстроен, богатое приданое жены позволило ему выплатить долги и выкупить заложенные земли. Джеймс Босуэл снова был на коне и готов ввязаться в новые авантюры.
Таковая скоро подвернулась. Находиться рядом с молодой, красивой королевой, к тому же явно тоскующей по крепкой мужской руке, и не попытаться залезть к ней в постель не в характере рода Босуэлов. Сын стал любовником королевы так же, как его отец был любовником ее матери, с той лишь разницей, что Мария де Гиз была вдовствующей королевой, а Мария Стюарт имела живого супруга. Пока…
Сама Мария потом утверждала (и даже в стихах), что Босуэл взял ее силой, хитростью проникнув то ли в спальню, то ли в кабинет, где она работала. Более чем странное заявление, потому что королева никогда не оставалась одна, если не прямо в спальне, то в соседней комнате всегда была камеристка, а рядом с кабинетом по крайней мере секретарь. Кроме того, всегдашняя охрана… А если вспомнить, что Мария даже из Эдинбургского замка бежала и сына отправила к чужим людям только потому, что боялась за свою жизнь…
Даже нельзя придумать ситуацию, при которой можно изнасиловать королеву. Но ведь она даже не позвала на помощь!
Скорее всего, было куда проще: Мария сама раздразнила Босуэла так же, как делала это с Шателяром, но Босуэл не Шателяр, тот простыми поцелуями не удовлетворился! А вот уже вкусив сладости объятий сильного мужчины, Мария отдалась ему сознательно…
Кстати, у самого Джеймса Босуэла в это время была бурная интрижка с горничной его супруги Бесси Кроуфорд, о чем леди Джейн знала и совершенно не противилась. Интересно, знала ли сама королева, что делит любовника с горничной? Едва ли, иначе как же гордость и снобизм Марии?
Генри Дарнлей из комической быстро превращался в фигуру трагическую. Видимо, чтобы не пугать окружающих своим обезображенным лицом, он поторопился перебраться в Глазго и лечился уже там. Едва ли у короля была надежда избавиться от сифилиса, все понимали, что дни его сочтены. Официально, правда, было объявлено, что у Его Величества оспа, однако оспой так долго не болеют. Он очень не хотел умирать, тем более умирать вот так – в одиночестве, никому не нужный и всеми забытый!
Вспоминал ли Дарнлей день, когда женился на Марии Стюарт? Жалел ли, что это вообще произошло? Как бы то ни было, но именно встреча с этой женщиной превратила его жизнь в сущий ад. Он полетел, как мотылек на свет, это был свет власти, свет титула, жизни с такой красивой женщиной… И, как мотылек, сгорел. Будь у Дарнлея чуть больше ума и меньше дури, он сумел бы удержаться, но шотландская корона и Мария Стюарт в качестве супруги оказались слишком велики и тяжелы для него, мотылек не выдержал нагрузки, крылышки не те…
Пить он уже больше не мог, вино не сочеталось с препаратами, которыми его пичкали. Каждый раз поднося ко рту склянку с противно пахнущей гадостью, Генри думал: не в последний ли раз? Это вполне мог быть яд. Но жизнь была такова, что ему уж лучше бы яд… Его уже не интересовали корона, королева, власть вообще, жизнь сосредоточилась на борьбе с гниением заживо. Каждое утро, просыпаясь, он жалел, что это произошло.
Но временами, когда становилось чуть полегче, у Дарнлея появлялась робкая надежда выбраться в Европу, говорят, там лечат французскую болезнь более успешно. И тогда Дарнлей принимался мечтать, как уплывет, а там сумеет справиться с болезнью и вернется в Шотландию, чтобы бросить в лицо предательнице, что презирает ее и согласен отпустить от себя! Генри не верил в то, что родившийся сын его, к тому времени, когда Яков был зачат, Мария допускала супруга в спальню уже редко, предпочитая ему Давида Риччи.
Риччи… еще одна боль после Марии… Этот человек так быстро стал приятелем, так ластился к нему, так советовал, как угодить королеве… Зачем? Чтобы немного погодя наставить ему же рога? Или Риччи рассчитывал, что, организовав свадьбу Марии с тряпкой Дарнлеем, сможет взять обоих в руки? Подумав так, Дарнлей даже рассмеялся, в таком случае поделом ему!
Внешние болячки уже прижгли так сильно, что после них остались страшные рубцы, волосы вылезли, а усов и бороды у него не было и так. Лысый, несчастный, никому не нужный… И вдруг слуга сообщил, что… приехала королева!
– Что ей от меня нужно?! Пусть убирается! Я не хочу ее видеть!
Но Мария уже входила в дверь. Дарнлей отвернулся к стене, сжался в комок. Как бы ни был он безмозгл, ума на то, чтобы понять, насколько ужасно выглядит, хватало. Королева остановилась подле его кровати, не решаясь двинуться дальше. Ее неоднократно предупреждали, что общение с больным опасно, особенно для беременной женщины! Но она решилась приехать, чтобы убедить мужа дать ей развод по-хорошему. Она знала, что он болен, что подцепил болезнь в борделе, по сути, наказан за дело самой судьбой, но не думала, что так несчастен…
Весь вид сжавшегося, свернувшегося калачиком в попытке спрятать изуродованное шрамами лицо и гниющий нос рослого и крепкого Дарнлея настолько тронул женщину, что она невольно прошептала:
– Генри… о господи! Генри…
Раздался глухой голос:
– Подите вон! Приехали радоваться, глядя, как я страдаю?!
Не задумываясь ни об опасности, ни о чем, Мария присела на край его постели: