В 1934 г. состоялись выставки Дали в Лондоне, Париже и Нью-Йорке. Прибыв в американскую столицу, испано-французский сюрреалист сумел очаровать публику. Несмотря на свои антикультурные провокационные заявления, он писал картины по мотивам живописи Вермеера и Милле. Уезжая в январе 1935 г. из Америки, он закатил прощальный сюрреалистический «бал сновидений», а по приезде опубликовал брошюру «Завоевание иррационального».
В сентябре того же года состоялась последняя встреча Дали с Гарсиа Лоркой, с которым он находился в длительной ссоре. Примирение друзей было полным, Лорка назвал Сальвадора гением (вскоре поэта замучили испанские фашисты). Это было не только его мнение: работы Дали распродавались, о нем говорили, ему пытались, правда, безуспешно, подражать. Отсутствие успеха у подражателей объясняется довольно просто: чтобы писать картины так, как Дали, нужно было мыслить как Дали, а это удавалось только ему одному на всем белом свете. Только он мог прочитать лекцию на тему «Подлинные параноидальные фантазии» в водолазном скафандре (при этом «погружении в глубины духа» он едва не задохнулся в самом что ни на есть обыденном смысле). Он продолжал писать картины, в которых свободный полет ассоциаций, не ограниченных ни религией, ни этикой, ни моралью, поражал зрителей неожиданностью и неразгаданностью. «Ребусы» Сальвадора Дали всегда хочется объяснить логически, и в этом, безусловно, разгадка привлекательности его искусства.
Художник участвовал в выставках сюрреалистов 1936 г. «Интернациональная сюрреалистская выставка» (Лондон) и «Фантастическое искусство, дадаизм и сюрреализм» (Нью-Йорк). Теперь «сама биография Дали уже определяется как своего рода произведение искусства. Он творит ее сам по своим принципам» [8, с. 20]. Декабрьский номер журнала Time вышел с его портретом на обложке. Слава опьянила его.
Параноидально-критический метод
Свою манеру в искусстве сам Дали с гордостью именовал параноидально-критическим методом. Суть его в том, что художник критически – дерзко, скандально, колко, провокационно, парадоксально, непочтительно – относился ко всем ценностям, традиционно дорогим человечеству. Параноидальное расстройство личности, в свою очередь, также подразумевает неприятие реального мира, то самое отрицание действительности, о котором в самом начале своей деятельности говорили сюрреалисты. Параноики подозревают всех и вся в обмане. С помощью параноидально-критического метода его автор доводил до абсурда негативное отношение ко всему, что, если так можно выразиться, «не есть Дали».
Параноидально-критический метод затрагивал буквально все сферы жизни: политику, семью, этику, культурное наследие прошлого. Единственным исключением было, пожалуй, отношение к Гала, но жену художник не отделял от себя самого. Он последовательно проводил в жизнь, по сути, две доктрины: ницшеанскую и сюрреалистическую. Фрейдизм стал для него методом выявления собственных тайных, скрытых от себя самого, подавляемых сознанием состояний.
В суждениях Дали соединяется несоединимое. Их взрывчатая сила убийственна для всего устоявшегося. В ярость от них приходили как авангардисты, так и консерваторы. Впоследствии, в конце 1940-х – начале 1950-х гг., он говорил о том, что авангард, которому он отдал свою молодость, губителен для искусства и нужно вернуться к музейному прошлому. Какое противоречие с его более ранними взглядами! «Не издевательство ли кроется за ними в устах автора «сумасшедших», играющих с паранойей картин?» [8, с. 15].
Издевательство – одна из самых ярких красок на эмоциональной палитре Сальвадора Дали. Это его принцип общения с людьми, его кредо. Параноидально-критический метод мышления жаждет противоречий и сам создает их, если действительность их не предоставляет. Он живет и питается ими. Он воюет с действительностью, но, быть может, эта война многое дает для восстановления целостности мира – там, за пределами полотен художника. Картины Дали необходимы были для того, чтобы разъятое войнами и революциями XX столетие начало наконец возвращаться к изначальному целому, преодолевать хаос, породивший, в конце концов, и самого Дали. Довести до предела, до абсолютного логического завершения идеи Ницше и Фрейда – задача, непосильная для любого, кто одарен меньше, чем Дали.
Алогизм, иррациональность были его программой и его стихией. Уже неоднократно говорилось о последовательности Дали – последовательности не во взглядах, которые он исповедовал и которые менялись от десятилетия к десятилетию, а в верности критицизму, в неготовности брать на веру то, что на данный момент признано большинством. «Именно таков был способ творчества Сальвадора Дали в жизни и искусстве. Он похож на рискованный эксперимент со смыслами и ценностями европейской традиции. Дали словно испытывает их на прочность, сталкивая между собой и причудливо соединяя несоединимое. Но в результате создания этих чудовищных образных и смысловых амальгам явно распадается сама материя, из которой они состоят. Дали опасен для тихого и уютного устройства человеческих дел, для человеческого «благосостояния» (в широком смысле слова)… потому, что он дискредитирует полярные смыслы и ценности культуры. Он дискредитирует и религию и безбожие, и нацизм и антифашизм, и поклонение традициям искусства и авангардный бунт против них, и веру в человека и неверие в него» [8, с. 16].
На картине Дали «Параноидально-критическое одиночество» изображен автомобиль, увитый растениями, словно выступающий из скалы. В реальности такие объекты невозможны, но здесь они переданы настолько реалистично, что трудно усомниться в их существовании. Так, помещая известный всем и вызывающий совершенно определенные ассоциации чистый образ в мир иррациональности, хаоса, невозможности, где нарушены все связи, художник выводит его за пределы обыденного, работает с ним напрямую, без посредства разума.
Отказ от сюрреализма
Работоспособный как никто, уверенный в своей гениальности, всемирно признанный, Дали работал не покладая рук. Он писал картины и оформлял балеты, много работал с образом Нарцисса – героя древнегреческого мифа, погибшего от любви к своему прекрасному лицу. На его полотнах постоянно присутствовала тема превращений, метаформоз. Снова возникали образы ящичков, из которых составлялись квазиживые тела. Картину Дали «Огненный жираф» (вариант русского перевода названия – «Пылающий жираф») обычно связывают с началом гражданской войны в Испании. Словно в подтверждение своих слов относительно фашистского фюрера, он написал «Загадку Гитлера» – маленький портретик в большом блюде, на сухой ветке телефонная трубка с каплей слюны.
На парижской сюрреалистической выставке 1938 г. картины Дали находились на первом плане (выставляться он пока продолжал вместе с недавними соратниками). Ранней весной они с Гала жили в Риме; затем ему довелось познакомиться с кумиром своей юности, Зигмундом Фрейдом. Не стоит думать, будто «отец психоанализа» принял одного из своих самых рьяных последователей с распростертыми объятиями; в искусстве он придерживался традиционных взглядов, и только просьба друзей заставила его встретиться с художником.
В 1939 г. оставаться в Париже было уже опасно – началась Вторая мировая война и гитлеровские войска приближались к французской столице. Супруги Дали уехали в США, где художника ожидали персональные выставки, публикации, творческая работа во множестве направлений. Помимо продажи картин он не отказывался ни от каких заказов, если они, разумеется, достойно оплачивались: оформлял то витрины, то павильон аттракционов на Нью-Йоркской Всемирной выставке. Узнав о коммерческих успехах Дали, Бретон составил из букв его имени и фамилии анаграмму Avida dollars – «Жажду долларов», что не могло не повлечь за собой окончательного разрыва с группой. Злые языки поговаривали, будто Гала понуждала мужа зарабатывать любой ценой. Возможно, так оно и было; Дали не отказывался, ибо в исполнении любого каприза своей Галарины видел служение ей. Верный себе, он тут же взял издевательскую шутку Бретона как свой девиз: «Деньги и здоровье! Я совершенно перестал пить и стал холить себя, доходя в этом порой до какой-то исступленной одержимости. Одновременно наводил я глянец и на Гала, стремясь сделать все, что в моих силах, чтобы она засверкала от счастья, лелея ее даже пуще самого себя – ведь без нее пришел бы конец всему. Деньги дали нам все, что только можно пожелать, чтобы быть красивыми и наслаждаться благополучием» [3, с. 71].
Но перед миром он оставался непреклонен; до него дошло, что покупатели его картин и ценители творчества, в частности искусствоведы, желают объяснить их связно и логически, а заказчики хотели бы, чтобы он воплощал понятные им сюжеты. Тогда он опубликовал «Декларацию независимости воображения и права человека на безумие», где протестовал против искажения своих первоначальных замыслов.
Но перед миром он оставался непреклонен; до него дошло, что покупатели его картин и ценители творчества, в частности искусствоведы, желают объяснить их связно и логически, а заказчики хотели бы, чтобы он воплощал понятные им сюжеты. Тогда он опубликовал «Декларацию независимости воображения и права человека на безумие», где протестовал против искажения своих первоначальных замыслов.
В 1940 г. Дали публично заявил, что возвращается от сюрреализма к классике. Его картина «Лицо войны» написана с поистине сюрреалистической выразительностью – и со столь же несомненно понятным всем живущим символизмом. На ней искаженное страданием, искусанное змеями лицо, провалы глаз и рта наполнены черепами.
Книга «Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим», вышла в Америке в 1942 г. От автора ждали скандала – и он его предоставил; «зловонной книгой» назвал это сочинение писатель Д. Оруэлл. Напротив, Андре Моруа, известный биограф многих французских знаменитостей, заметил, что автор преисполнен уважения к традициям и жаждет веры.
Начиная с этого момента было бы наивно предполагать, будто что-либо могло бы упрочить славу Сальвадора Дали: теперь она всюду с ним, неотделимая, будто вторая Гала. Он сотрудничал с парфюмерной фирмой, оформляя ее продукцию, писал картины, проводил персональные выставки, а в следующем, 1943 году написал роман «Скрытые лица». Выступая чуть ли не как бытописатель, проанализировал жизнь европейского светского общества, которое имел возможность наблюдать близко и подробно.
Но и «реалист» Дали оставался все-таки Дали. Взрыв атомной бомбы 6 августа 1945 г. над японскими городами Хиросимой и Нагасаки, повлекший за собой мучительную смерть множества людей и не оставивший равнодушным ни одного человека на земле, художник воспринял просто как сейсмическое потрясение. Сила атома потрясла его фантазию; совершенно в своем духе он пропустил мимо восприятия всю чудовищность преступления против человечности, которым явился взрыв атомной бомбы. Там, где весь мир, нет Дали; Дали там, где нет никого, кроме него, – вот его единственное устойчивое убеждение. Других не существовало.
Выставки, сотрудничество с кинорежиссерами наполняли его профессиональную жизнь. В 1948 г. Дали вернулся в Европу. Самым важным событием на тот момент стала встреча и примирение с отцом.
Дали-католик
Дону Сальвадору Дали-и-Куси оставалось жить недолго – он умер 21 сентября 1950 г. Сальвадор-младший вспоминал отца в пору его зрелости. Однажды у того невыносимо болел зуб, и в особо тяжелый момент он сорвался со стула и буквально завопил: «Пусть мне будет вдесятеро больнее, но лишь бы жить!» Жизнелюбие явно перешло художнику по наследству…
Если вдуматься, намеренное обнажение всех тайных сторон жизни, шокирующее и завораживающее публику, как, например, скандально известное скрупулезно описанное подробнейшее изучение собственных фекалий, – наилучший способ скрыть правду о себе, затянуть плотной завесой по-настоящему интимные стороны своей жизни. Быть может, Андре Моруа, писавший о потребности Дали в вере, был не столь наивным, как считали современники. Во всяком случае, уже в ноябре 1949 г. состоялась аудиенция Дали у папы римского Пия XII, и художник преподнес главе Ватикана картину «Мадонна Порт-Льигата». Для Богоматери позировала, разумеется, Гала. В телах матери и младенца были прорезаны окна, через которые виделся мир. Дали испросил разрешения папы на церковный брак с Гала, но им было отказано: как разведенная женщина, она не имела права на христианское таинство.
В октябре 1950 г. на лекции в Барселоне Дали провозгласил себя католиком и мистиком, а спустя полгода опубликовал «Мистический манифест». В 1952 г. в «Дневнике одного гения» он сделал интересную запись, свидетельствующую о том, как постигал свой религиозный опыт бывший, а если вдуматься, единственный сюрреалист. Вот она целиком:
«В тот самый день, когда славный поэт Лотрэн, которому я оказал такое множество услуг, преподнес мне в подарок столь обожаемый мною рог носорога, я сказал Гала:
– Этот рог спасет мне жизнь!
Сегодня эти слова начинают сбываться. Рисуя своего Христа, я вдруг замечаю, что он весь состоит из носорожьих рогов. За какую часть тела ни возьмусь, я словно одержимый изображаю ее в виде рога носорога. И лишь тогда – и только тогда, – когда становится совершенным рог, обретает божественное совершенство и анатомия Христа. Потом, заметив, что каждый рог предполагает рядом перевернутый другой, я начинаю писать их, цепляя друг за друга. И, словно по волшебству, все становится еще совершенней, еще божественней. Потрясенный своим открытием, я падаю на колени, дабы возблагодарить Христа – и это, поверьте, вовсе не литературная метафора. Видели бы вы, как я, точно настоящий безумец, падал на колени у себя в мастерской.
Испокон веков люди одержимы манией постигнуть форму и свести ее к элементарным геометрическим объектам. Леонардо пытался изобрести некие яйца, которые, согласно Евклиду, якобы представляют собой совершеннейшую из форм. Энгр отдавал предпочтение сферам, Сезанн – кубам и цилиндрам. И только Дали, в пароксизме изощренного притворства поддавшись неповторимой магии носорога, нашел наконец истину. Все слегка изогнутые поверхности человеческого тела имеют некую общую геометрическую основу – ту самую, которая воплощена во внушающем ангельское смирение перед абсолютным совершенством конусе с закругленным, обращенным к небесам или склоненным к земле острием, который зовется рогом носорога!» [3, с. 85].
Речь в записи Дали идет о картине «Ультрамариново-корпускулярное Вознесение Богородицы». Доктор психоанализа Пьер Румегер, наблюдавший Дали в последние годы его жизни, так комментировал это высказывание художника: «Состояние экстаза, достигаемое с помощью «[параноидально]-критического» метода, оказывается… прямым преемником традиций священного опьянения и связано с теми же самыми исходными элементами. Тот факт, что этот метод изобретает носорогического rhinoceronticus, есть верная гарантия подлинности и неповторимости далианского воображения» [3, с. 261].
Образ Христа часто возникал в искусстве Дали, причем в его живописи появлялась некая сюжетность, символическая, притчевая основа, ранее невиданная. Распятый Христос, взирающий с небес на землю, – это метафора, понятная всем и каждому. Также и «Взрыв рафаэлевской головы», работа, навеянная атомными взрывами, – своего рода эпитафия культуре, гибнущей в апофеозе бесчеловечности.
Дали около 50 лет, его жене – около 60. Супруги привели в порядок и достроили старый любимый рыбацкий домик в Порт-Льигате, получивший имя Casa Dali. «Снаружи дом похож на крепость: строгого вида, с черепичной крышей над простым белым фасадом, почти без дверей и окон в еще большей степени, чем каталонская вилла – обычно розового цвета и открытая солнцу, – он напоминает мавританское жилище. Этот дом построен для того, чтобы охранять тайны тех, кто в нем живет.
Внутри это лабиринт, множество комнат, расположенных на разных уровнях, соединенных между собой сложными узкими лестницами и коридорами. Стены побелены известью, полы выложены терракотовой плиткой… В прихожей – деревянные стулья, старый сундук и чучело канадского медведя в натуральную величину… Слегка пожелтевшее за время путешествия чучело служит подставкой для тростей и зонтиков. Затем идут две белые гостиные, почти не меблированные. В столовой также почти ничего нет, кроме прямоугольного, по-монашески строгого дубового стола, украшенного двумя железными светильниками… Несколько ступенек, затем поворот, еще один – и создается впечатление, что входишь в грот, в пещеру, а на самом деле оказываешься в необыкновенном салоне, окрещенном Дали «яйцом Гала». Это большая комната овальной формы, вдоль которой расположены каменные сиденья; единственным украшением комнаты является колоссальных размеров, круглый, белого цвета камин, опоясанный кирпичным фризом. Расположенное на его фронтоне – конечно же круглой формы – зеркало, из тех, что называют «колдовскими», дает искаженное изображение овального пространства. Вся обстановка одновременно строгая и необычная, зародышевая и китчевая… В эту комнату в форме яйца Гала чаще всего приходит, когда остается одна» [2, с. 487–489].
Дали создавал работу за работой, заново переосмысливая сюрреалистические образы. В 1954 г. в Италии прошла его передвижная ретроспективная выставка. Он писал картины то христианского, то фрейдистского направления, на которых все чаще проступал образ жены. В 1958 г. сбылось давнее желание супругов: из Ватикана получено долгожданное разрешение, они обвенчались. Дали получил Золотую медаль Парижа, а год спустя его принял в Ватикане папа Иоанн XXIII.
Заключение. «У нас очень печальный конец…»
Обретя богатство, причем такое, о котором не смела даже мечтать, и мужа, который в состоянии удовлетворить ее малейшую прихоть, Гала Дали внезапно начала испытывать дикий страх перед возможной внезапной нищетой. Уезжая из дома, она непременно брала с собой в буквальном смысле чемодан денег. Она начала ощущать, что смертна, и деньги, как ей казалось, мистическим образом оттягивали неизбежный конец. Параллельно она пристрастилась к азартным играм и просаживала огромные суммы столь ценных, казалось бы, для нее долларов. Дали же работал как заведенный и, вероятно, боялся лишь одного – утратить любимую жену.