Глаз урагана - Сергей Донской 10 стр.

Не помню твоего отчества, Володя, но, наверное, оно и к лучшему. Не хочется мне обращаться к тебе по отчеству, хотя ты и старше. Не нахожу я также возможным называть тебя «дорогим» или хотя бы «уважаемым».

Ты был для меня таковым много лет назад, когда мы вместе лелеяли свое детище, мечтая «оседлать ураганы» и «приручить молнии». Теперь дело обстоит иначе. Ты враг, Володя. И написать тебе меня побудила только одна причина. Вернее, две.

Во-первых, не могу удержаться от желания высказать тебе все, что о тебе думаю (твои бывшие коллеги тоже, так что не питай иллюзий). Во-вторых, нынче у нас случился небольшой сабантуйчик, и я элементарно назюзюкался. А отмечать, кстати, было что. Мы запустили программу, над которой бились все эти годы. Позавчера вы здорово нас опережали, вчера мы шли ноздря к ноздре, а сегодня вы остались далеко позади. Глотайте пыль! Помнишь выражение «техника в руках дикарей»? Так вот, это про вас с вашим супер-пуперовским оборудованием. Обладать им все равно что иметь в своем распоряжении навороченный «пентюх» без «винды». Извини за жаргон, я просто цитирую нашу институтскую молодежь. Вот уж действительно – золотая! Не та, что деньгами в кабаках сорит и на спортивных тачках разъезжает. Головы у них золотые, понимаешь? И руки! И сердца!

Не учли вы там у себя пресловутый человеческий фактор, теперь пеняйте на себя. Все, кого можно было переманить, уже удрали на Запад, но те, которые остались, вряд ли клюнут на самые изощренные приманки. Лично я – нет. Ты пишешь, что меня встретят в США с распростертыми объятиями, но смею тебя заверить, меня ни объятия эти, ни сопутствующие материальные выгоды не привлекают. Я русский, Володя. Речь не о запутанных корневищах моего генеалогического дерева, в котором сам черт ногу сломит. Назови меня хоть татарином, хоть евреем, хоть хохлом, а все равно я – русский. Это так же верно, как то, что ты вопреки предкам и месту рождения никогда не был ни поляком ни, пся крев, россиянином. За сколько тебя купили? Нет, вопрос снимается. Плевать, за сколько. Важен факт. Ты продался, Володя, продался с потрохами. И никакие рассуждения о чистоте науки тебе не помогут. Стыдно рассуждать о чистоте с замаранными руками и запятнанной биографией. Стыдно и гадко.

Хотел, по мягкости своей интеллигентской, попросить извинения за резкий тон, но не стану. Ты не слов обидных заслуживаешь, а плевка в физию. Ведь ты вор, Володя. Подлый вор без стыда и совести. Ты не мозги свои штатовцам продал, ты плоды многолетнего коллективного труда продал. Обокрал множество порядочных людей, страну обокрал. Ну и как тебе в качестве вора и предателя живется?

Ты пишешь: замечательно живется. А я вот не уверен. Потому что не от широты душевной мне приглашение прислал. От безысходности. Вы там у себя лбом в стену уперлись, верно? Выпустили джинна из бутылки, а как совладать с ним, не знаете. То у вас торнадо не туда забурился, то цунами не там приключилось. А все, казалось бы, из-за ерунды. Да только не ерунда это. Слишком дорого обходятся вам мелкие просчеты.

Думаешь, я не понимаю, чего тебе от меня надо? Понимаю, Володя, отлично понимаю. Мы-то с тобой знаем, что ваша аляскинская база и наша нижегородская – близнецы-братья. Как написал бы в стихах твой знаменитый тезка: мы говорим «Харп», а подразумеваем – «Сура», мы говорим «Сура», а подразумеваем – «Харп». Иначе и быть не могло, учитывая, что строились вы по нашим расчетам и выкладкам. На чужом горбу в рай въехать хотели? Не вышло. И не выйдет.

Да, есть у нас уникальная программа, которая позволяет изменять климат на планете с точностью булавочного укола на карте. И суперкомпьютеры подходящие имеются. Оборудование, правда, не укомплектовано, но, даст бог, годика через два модернизируемся. И поглядим тогда, кто кого.

Но нашего программного обеспечения не видать вам как своих ушей, Володя. Ни я в эмиграцию не собираюсь, ни мои друзья-товарищи. Помнишь такое слово: товарищ? Вы там у себя все сплошь сэры или мистеры, не знаю, как правильно, а у нас товарищи сохранились. Истрепанное понятие, заезженное и скомпрометированное, но верное. Так вот, я и мои товарищи по работе со всей ответственностью заявляем, что торг в данном случае неуместен. Товар имеется, но он не продается. Так и передай своим хозяевам.

«До свидания» не говорю, поскольку мы никогда не свидимся. Прощай? Нет, не прощаю и сам прощения не прошу. Не желаю также здоровья, не кланяюсь и не успехов не желаю. Все. Точка.

Верещагин так и не отправил письмо Александровскому, ограничившись желчными излияниями на электронной странице. В принципе правильно поступил, потому что бывший коллега давно выполнил свою миссию и упокоился с миром на далекой американской земле, скончавшись от удара электрическим током. В России сказали бы: «Сгорел на работе». В Соединенных Штатах изрекли что-то другое, но сути дела это не изменило.

Александровский скончался, а к Верещагину от его имени обратился другой человек. Ответа, как уже отмечено, он не дождался, однако ответ был дан и он был прочитан. Далеко оттуда, куда первоначально адресовался. В восьми милях от центра столицы США.

Глава седьмая

Шеф оперативного директората являлся одним из самых засекреченных сотрудников ЦРУ. Его фамилия – Джеймс Л. Пэвитт – была ненастоящей, а его фотография не подлежала обнародованию в прессе и отсутствовала на официальном сайте Управления. Однако под его началом находились сотрудники, которые не имели не только имен и лиц – даже штатных должностей и воинских званий. Они существовали исключительно в стенах ЦРУ и только в рабочее время.

Одним из таких служебных призраков являлся семидесятилетний Артур Пратт, моложавый старик с большими белыми зубами и пигментными пятнами на загорелой лысине. Он помнил не только те времена, когда его департамент скромно прозывался «директоратом планирования». Он помнил легендарного Аллена Даллеса и тот момент, когда главой ЦРУ был заложен первый камень в фундамент будущей штаб-квартиры. Строительство началось в 1957 году, а закончилось шесть лет спустя, день в день совпав с похоронами президента Джона Кеннеди. Стечение обстоятельств, разумеется. Смерть – это всегда трагическое стечение обстоятельств. Порой тщательно спланированных, но об этом мало кто догадывается.

Когда-то давным-давно Артуру Пратту было двадцать лет, он был достаточно наивен и, поступив на службу в директорат планирования, мало задумывался об обстоятельствах убийства Кеннеди. Да, он плакал, как большинство американцев, и даже приговаривал: «мы им отомстим», но понятия не имел, кому именно, а когда смекнул что к чему, то похоронил мысли об отмщении. Вместе с прочими юношескими идеалами и иллюзиями.

Романтика в работе сотрудника ЦРУ отсутствовала напрочь, хотя, возводя здание управления, Аллен Даллес позаботился о том, чтобы воссоздать на территории непринужденную атмосферу студенческого кампуса. Общая площадь «земли обетованной» американской разведки составляла сначала около 200, а потом и более 250 акров. Здесь обосновались 15 000 человек, обеспечивающих безопасность государства. Все они, впервые вступая в святая святых Управления – мраморный холл центрального здания, – по традиции склоняли головы и останавливались перед панно на полу, изображающим орла, восседающего над розой ветров. Прямо перед ними находилась Книга Памяти, выполненная в виде мемориальной доски с именами 65 сотрудников центральной разведки, погибших при выполнении заданий. Они перечислялись в хронологическом порядке, и половина из них состояла из звездочек, что свидетельствовало об особой секретности неизвестных героев. Отдать им дань уважения считалось большой честью.

Прошел через этот ритуал и Артур Пратт. Позже, когда в здание стали пускать шумные орды туристов, традиция приказала долго жить, но после 11 сентября вход посторонним снова запретили, и ветераны восприняли это как сигнал о возвращении старых добрых времен. Всякий раз, переступая порог штаб-квартиры, Пратт бросал взгляд на горделивого орла и мысленно желал ему раскинуть крылья как можно шире.

Его офис находился в новом корпусе, основанном Джорджем Бушем. Это был комплекс зданий из двух шестиэтажных башен, между которыми размещалось приземистое соединительное строение. Довольно нелепую архитектурную конструкцию соорудили после вопиющего случая, когда второй секретарь посольства России в Вашингтоне снял информацию из переговорной комнаты ЦРУ, прогуливаясь по Лэнгли с чемоданчиком, нашпигованным спецтехникой. На следующий же день архитекторы получили заказ, а на окна штаб-квартиры нанесли особый защитный слой, не только отражающий радиоизлучения, но и препятствующий считыванию информации с мониторов компьютеров. Кроме того, новые корпуса обнесли забором с датчиками сигнализации, а окна нижних этажей загородили террасой.

Одни секреты оберегают другие, как говаривал Даллес.

В соответствии с его доктриной входы и выходы в новые здания существовали исключительно на случай чрезвычайного положения. Чтобы попасть на рабочее место, Пратту приходилось подниматься на четвертый этаж старой штаб-квартиры, и, признаться, он проделывал это с неизменным удовольствием. Его пьянила атмосфера причастности к Великой Истории. Заходя в лифт и шагая по коридору, он чувствовал себя избранным. Как если бы получал доступ в башню Мерлина, бункер Гитлера или кремлевские чертоги Сталина. Величия, вот чего, по мнению Пратта, недоставало нынешним политикам, по всем статьям проигрывающим диктаторам прошлого. Естественно, свое мнение он держал при себе.

Зато никакие демократические поветрия не мешали Пратту ворчать по поводу падения нравственности, девальвации традиционных западных ценностей и снижения авторитета институтов власти. Вот и сегодня, переступив порог Управления, он остановился, чтобы поболтать с начальником службы охраны майором Уэббом. Будучи резервистом внешней разведки, Уэбб служил во внутренней полиции ЦРУ, но был убежден, что в самом ближайшем будущем его знания и опыт снова понадобятся Америке. Пока его подчиненные бдительно изучали содержимое сумок и пакетов входящих, а также выборочно проверяли личные карточки, разблокирующие турникеты, он имел обыкновение сверлить людей столь проницательным взором, что заслужил себе кличку Рентген. Почтительно ответив на приветствие Пратта, Уэбб выразил готовность поддержать разговор, но расположился таким образом, чтобы контролировать подступы к камере хранения.

– Боишься, что русские подбросят нам секретного агента в портфеле, старина? – пошутил Пратт.

– Я давно уже ничего не боюсь, – заявил шеф охраны, после чего непоследовательно добавил: – Страх – мать порядка, Арти.

На правах ветерана он имел право на некоторую вольность в обращении с заместителем шефа департамента. Пратт не возражал. Хорошо, когда есть с кем переброситься парой фраз, не опасаясь, что они будут неверно интерпретированы и занесены в личное дело.

– Порядок помаленьку возрождается, – сказал Пратт, – хотя не так быстро, как хотелось бы. Помнишь эти треклятые толпы туристов, старина? Если их запустят сюда снова, я тут же подам в отставку.

– Можешь рассчитывать на компаньона, Арчи, – улыбнулся Уэбб. – Туристы любого сведут с ума.

– Но все же хуже всех киношники, верно? Ты видел фильм «Миссия невыполнима»?

– Мы скинулись с ребятами, чтобы купить диск и посмеяться вместе после дежурства. Эти два клоуна… как их?

– Лягушатник Жан Рено и малыш Том Круз.

– Точно! – Уэбб обрадовался так, словно с рассвета ждал, когда ему подскажут имена актеров. – Они пробрались к нам в Лэнгли по вентиляционной трубе, слыханное ли дело?

Ветераны сдержанно засмеялись. Пробраться по воздуховоду штаб-квартиры не смогла бы и мышь, поскольку трубы перегорожены сверхпрочными решетками, являющимися одновременно очистительными и звукопоглощающими фильтрами. Более того, в системе вентилирования особо важных мест, таких как кабинеты начальства, установлены виброакустические генераторы, создающие «белый» шум, препятствующий прослушиванию. Между прочим, подобный прибор имелся и у Пратта, хотя он не стал распространяться на эту тему, а продолжил перечень киноляпов:

– Представляешь, как смотрели бы на этих придурков, появись они здесь в униформе пожарников? Или если бы им вздумалось сдавать голосовой тест? Это же надо было додуматься до такой ахинеи! Тысячи сотрудников собираются у дверей и начинают болтать без перебоя! – Пратт покачал головой, меняя интонацию. – Я мосье Жак Пежо… А я крошка Томми… Не будете ли вы любезны пропустить нас в сортир?

– Круче всего, – подхватил Уэбб, похохатывая, – эти машинки для сканирования, ха-ха, сетчатки глаз. Они бы еще задницы себе сканировали!

Как тут не веселиться? Для идентификации сотрудников ЦРУ было достаточно обычных электронных карточек, которые, помимо прочих функций, позволяли определить местонахождение любого человека. Любые перемещения по зданиям фиксировались центральным компьютером и контролировались дюжиной администраторов сети. То же самое происходило, когда карточки открывали электронные замки кабинетов и помещений. Двери, между прочим, почти повсюду были снабжены табличками с ложными названиями отделов и стеклянными панелями. Чужака вычисляли мгновенно. Увидел незнакомца, слоняющегося по коридору, – вызывай охрану.

Охранников в Лэнгли немногим меньше рядовых сотрудников. Они незримо присутствуют в тихом внутреннем дворике с фонтаном, подле стоянки автомобилей, в переходах между корпусами. Не меньше десятка полицейских ЦРУ беспрестанно курсируют по округе на обычных велосипедах, а также следят за обстановкой под видом почтальонов, грузчиков, разносчиков пиццы. За полвека не было ни одного случая несанкционированного проникновения посторонних в Лэнгли. Если и случалась утечка информации, то виной тому были «кроты» – глубоко законспирированные разведчики. К сожалению, после широкомасштабной реформы ЦРУ, обошедшейся налогоплательщикам в 40 миллиардов долларов, количество «кротов» резко возросло. Объединив под крышей Лэнгли все 15 спецслужб Америки, реформаторы получили пропорционально увеличившееся число стукачей.

При мысли об этом благодушное настроение Пратта улетучилось, как сигарный дым. Пока они с Уэббом острили, высмеивая незадачливых голливудских шпионов, настоящий враг мог незаметно проскользнуть мимо, воспользовавшись рассеянностью начальника охраны. Теоретически это невозможно, но все невозможное однажды случается. Даже в такой мощнейшей организации, как ЦРУ, куда сходятся миллионы ниточек, позволяющих контролировать ситуацию в любом месте земного шара.

Иногда Пратт воображал себя невидимым кукловодом, заставляющим плясать целые труппы марионеток. Иногда ему казалось, что он паук, подстерегающий очередную жертву, которая неминуемо попадет в хитросплетения раскинутых сетей. Но сегодня он обругал себя легкомысленным стариком, распустившим язык и развесившим уши.

Оборвав Уэбба на полуслове, он сухо распрощался и отправился на рабочее место. Походка его была легкой, а дыхание – тяжелым. Артур Пратт давно не был тем молодым, энергичным человеком, который с радостью хватался за любое дело, убежденный, что справится с чем угодно. Но не эти качества от него требовались. Его держали за иное – в качестве старого служебного пса, пусть утратившего силу, хватку, зоркость и азарт. Зато сохранившего безошибочный нюх – это достоинство и делало Пратта незаменимым. Интуиция и глубокое знание загадочной русской души. Нынешним утром предстояло задействовать и то, и другое.

Не только шеф оперативного директората полагался на опыт Артура Пратта. Его вердикта дожидался сам директор ЦРУ, непосредственно подчиняющийся лишь Господу Богу и президенту США. В последнее время второй из них имел власти на земле значительно больше.

Секретарша встретила Пратта заученной улыбкой и целым ворохом корреспонденции. Вопреки распространенному мнению документация в ЦРУ хранилась и распространялась не только в электронном виде. Лишь около сорока процентов информации содержалось на дисках и дискетах. Они размещались в ячейках гигантской вертушки, к которой имели доступ два оператора и три офицера службы безопасности. Но люди вмешивались в процесс только при поломках системы. В обычном режиме диски брала и отправляла по назначению механическая рука, запрограммированная на поиск соответствующей информации.

Среди справок и отчетов, врученных Пратту, имелись те, которые были распечатаны с дисков, но письма, аналитические справки, агентурные донесения и досье на агентов по старинке хранились в обычных папках. Это было удобно. Особенно для пожилых людей, берегущих зрение.

– Пресс-дайджест поднесут через полчаса, – доложила Пратту секретарша, принятая на работу пару месяцев назад.

Он уже стоял в проеме двери своего кабинета и не соизволил обернуться. Сказал, четко произнося каждый слог, каждое слово:

– Дайджест должен быть в офисе в десять часов до полудня, а не в одиннадцать и не в двенадцать. Это не моя прихоть, Джоан, это регламент. Ты ведь не имеешь ничего против регламента?

– Но ребята из медиагруппы…

– Я отлично знаю, что могли наговорить тебе эти умники. Что их мало, а российских газет много, что переводчики не успевают обрабатывать телевыпуски новостей, что в Интернете появляется множество новых изданий. – Пратт все-таки обернулся, расплатившись за это неприятным хрустом позвонков. – Но это их проблемы, Джоан. А с сегодняшнего дня и твои тоже. Или ты поставишь медийщиков на место, или потеряешь место сама. Объяснить тебе, чем это обернется лично для тебя?