– Компот хочешь? – «перевела» Низамова и поправила Юльке челку, открывая миру вечно спрятанный за волосами глаз.
– Хочу, – сквозь слезы ответила потерпевшая и, обняв себя руками, уставилась в одну точку.
– Юль, – Гульназ присела рядом. – Они тебе сделали чего-нибудь?
– Не успели, – еле проговорила Хазова. – Помяли только немного.
– Убью, – Низамова сжала губы, и ее и так узкие глаза сузились до двух разбежавшихся к вискам щелочек. – Найду и убью.
– Не надо, – буркнула Юлька. – Я сама их найду и убью. А тебе спасибо, Гуль. Кроме тебя, ведь никто дверь не открыл.
– Боятся, – вступилась за соседей Низамова. – А вообще, сволочи, конечно. Человека убивают, а они телевизоры на полную мощность врубают, чтобы криков не слышать.
– Ну не все же, – Хазовой хотелось справедливости.
– Ну, если нормальные, то все, – заверила ее Гулька. – Это мы с абикой две дуры: старая и малая. Грохнуть ведь могут… А чё? – Низамова взгромоздилась на диван с ногами. – Как раз платье новое купили, будет в чем в гроб класть, – усмехнулась она и сложила крестом руки на груди.
– А разве татар не в саване хоронят? – любознательность отличницы взяла вверх.
– В саване.
– Тогда платье зачем?
– Ну не голым же человека в саван засовывают! – объяснила Гулька и разом стала серьезной. – А ты чё в моем подъезде-то делала?
– К тебе вообще-то шла, – призналась Хазова.
– Это зачем? – насторожилась Гульназ.
– Да вот уж и сама думаю, не надо было, – криво улыбнулась Юлька.
– А все-таки?
– А все-таки… – Хазова немного помолчала и, все взвесив, произнесла: – Пригласить тебя хотела. С нами. Выпускной отметить.
– С чего бы это? – заволновалась Низамова. – Васька, что ли, прислала?
– Нет, – Юлька не стала приплетать сюда Ладову. – Она даже не знает, что я к тебе пошла. Она сразу сказала, что с тобой бесполезно. Ну, мы подумали и решили: чего бесполезно? Поговорить-то всегда можно.
– Ну… говори, – великодушно разрешила Гулька, раздувшись от важности: какие люди на поклон.
– Да не хочу я сейчас ничё говорить, – отказалась Хазова и закусила губу. – Знала бы, что так случится, никуда б не пошла. Мало того, на отморозков нарвалась, еще и упрашивать тебя надо. Не хочешь – не ходи-и-и-и!.. – тоненько завыла Юлька и ткнулась Низамовой в плечо.
От подобного нарушения дистанции Гульназ оторопела: Хазову стало так жалко, так жалко, что хоть сама плачь. Из кухни выглянула абика, вопросительно подняла брови: мол, все в порядке? «В порядке», – кивнула головой растрепанная кызым и закрыла глаза, чтобы даже неуловимым движением век не потревожить всхлипывающую у нее на плече Хазову. А вместе с тем Юлька не только скулила, но и невнятно произносила одну и ту же фразу, которую Низамова никак не могла разобрать. Устав прислушиваться, Гулька взмолилась:
– Ну что ты там говоришь-то все время? Никак не разберу! Попить, может, хочешь?
И Юлька, подняв зареванное лицо и глядя в узкие глаза Низамовой, всхлипнув, произнесла:
– Спасибо, Гулечка.
От этого «Спасибо, Гулечка» Низамовой стало так жарко и волнительно, что она стиснула эту раскисшую Хазову в объятиях с такой силой, какая в ней появлялась только в присутствии Ладовой:
– Дура, что ли?! – пробормотала она и, секунду подумав, поцеловала эту «драную пигалицу» во всклокоченную макушку. Она почти уже любила ее, эту надоедливую Хазову. Не так, как Василису, но тоже на всю жизнь. «А чё? – с гордостью подумала Гулька. – Я ей не просто так. Я ее спасла, между прочим».
– Гуль, пожалуйста, – такой Юльку Низамова никогда не видела: обычно дерзкая, резкая даже в движениях, она не была на себя похожа. И что самое главное – Хазова не отдавала приказания, Хазова просила. И так по-детски, со страхом, что откажут.
– Да приду я! Приду! – смилостивилась Гульназ и разжала руки. – Достала ты меня, конечно. Черт с тобой, – Низамовой надоело быть нежной, и она вернулась к своему прежнему облику.
На русское «Черт с тобой» выглянула из кухни любопытная абика. Снова подняла брови, проверила, все ли в порядке, удостоверилась и исчезла. Правда, потом появилась и показала своей кызым кусок чак-чака.
– Не, – замахала руками Гулька. – Мы уходим.
– Куда? – по-татарски спросила Хава Зайтдиновна.
– Провожу, – ответила внучка и показала глазами на зареванную Хазову.
– Не нада, – покачала головой абика и показала рукой, что надо умыться: – Вода!
– Вода? – удивилась Юлька.
– Вода, вода, – проворчала Низамова. – Давай, иди умойся и пойдем. По дороге договорим.
Хазову не надо было просить дважды. Мысль о том, что через какое-то время она окажется дома, в безопасности, заставляла ее все делать быстро. «Как солдатик!» – усмехнулась про себя Гульназ, наблюдая за тем, как четко, словно автомат, Юлька открывает кран, пробует пальцем воду, плещет ледяной водой на ставшими пастозными веки, фыркает и снова плещет, плещет, пытаясь уничтожить следы пережитых мучений.
– Скоро ты? – заторопилась Низамова, уставшая от роли наблюдателя. – Пойдем уже, а то скоро родители придут – напугаются.
– Я чё, такая страшная? – улыбнулась начавшая приходить в себя Хазова.
– Не, не очень, – подмигнула ей правым глазом Гульназ, левым она старалась такие знаки не подавать, потому что тот всегда норовил умчаться куда-нибудь в сторону.
– Можно я не буду с твоей бабушкой прощаться? – с извинительной интонацией попросила Юлька, вдруг неожиданно почувствовавшая какую-то неловкость. И это после того, как час проревела на чужом диване, в чужой квартире, рядом с чужими, в сущности, людьми.
– Абика, – заорала в ответ Низамова, и кривоногая Хава Зайтдиновна юрко выкатилась в прихожую.
– Айда! Кызым! Нада! – провозгласила она, приветливо глядя на гостью.
– Она по-русски плохо говорит, – объяснила Гулька и вольно перевела: – Приходи еще. До свиданья.
– До свиданья! – обрадовалась знакомому слову Юлька и, схватив низамовскую бабушку за руки, потрясла их с таким энтузиазмом, что абика содрогнулась всем телом.
– Тише ты! – шикнула на Хазову Гулька. – Уронишь. У нее и так кости слабые.
– Остеопороз, – моментально поставила диагноз Юлька. – Тотальный дефицит кальция в костной ткани. У нас у Ежихи такая же беда: все время упасть боится. «Если вы меня уроните, я рассыплюсь», – писклявым голосом передразнила она классную руководительницу.
Сравнение драгоценной абики с ненавистной Ларисой Михайловной Мозуль Гульке не понравилось. Не говоря ни слова, она открыла дверь, выпустила не умолкавшую ни на секунду Хазову и вышла следом, предварительно задрав голову: не стоит ли кто выше?
– Гуль, – у вернувшейся к жизни Юльки ни на секунду не закрывался рот: – А кто такие Бабай, Ядзы и Прохор?
– Бандиты, – буднично ответила Низамова, а у ее спутницы пропал дар речи.
– Банди-и-иты? – только и смогла вымолвить она.
– Бандиты, – подтвердила Гулька. – Наша крыша.
– Чья крыша? – не поняла Хазова.
– Наша, – повторила Низамова. – У отца стоматологический кабинет: вот они его и крышуют, чтобы другие не наезжали.
У Юльки отвисла челюсть. Она, конечно, читала газеты, смотрела телевизор, общалась с другими людьми и знала о существовании «бандитского патронажа», но вместе с тем никогда не соотносила это со своей жизнью. Вроде как она, Юлька, отдельно, а они, бандиты, отдельно. И вот теперь Низамова говорит об этом с такой интонацией, как будто рассказывает о приготовлении яичницы. Не девочка – а черт из табакерки! Но черт, Хазова тут же размякла, премилый. Благородный. Свой, в общем, черт.
– А чё ты так удивляешься? Можно подумать, в вашем районе таких нет.
– Есть! – с готовностью бросилась на защиту своего благополучного района Юлька. – По всей стране. Просто я никого не знаю.
– Я тоже не знаю, – простодушно призналась Низамова. – Просто так сказала, чтобы напугать. Где я и где они?
Голова Хазовой от такого признания пошла кругом: то знаю, то не знаю, то приду, то не приду. Господи! Ну что это за человек-то такой?! Не успеешь приноровиться, как нужно снова перестраиваться. «Пора включать ум!» – приказала себе Юлька и критично посмотрела на шагавшую рядом Гульку:
– Ты что? До дома меня решила проводить?
– До дома, – отозвалась Низамова и подпрыгнула. Идти ровно было не по ней: очень уж скучно.
– Да я дойду, не надо, – страх Хазовой прошел, ей снова захотелось самостоятельности.
– Да ладно уж, – пробурчала Гулька и, увидев на асфальте начерченную мелом сетку для классиков, проскакала все клетки от начала до конца.
– Нет, Гуль, правда. Я дальше сама, – остановилась Юлька и огляделась по сторонам: не поторопилась ли?
– А чё ты кобенишься? – запыхавшись, прискакала к ней Низамова. – Может, я хочу посмотреть, где ты живешь? Может, мне интересно? Ты ведь в центре?
– А чё ты кобенишься? – запыхавшись, прискакала к ней Низамова. – Может, я хочу посмотреть, где ты живешь? Может, мне интересно? Ты ведь в центре?
– В центре, – буркнула Юлька: – Спасская, 3.
– Дворянское гнездо? – безошибочно определила Низамова и встала как вкопанная. – Слушай! – она вытаращила глаза. – Так ты чё? Дочка Хазова?
Юлька потупилась: по заведенному в семье правилу она никогда не заикалась о родстве с городским головой – Андреем Александровичем Хазовым, хотя была его единственной дочерью и легко могла бы пользоваться многочисленными привилегиями избалованного номенклатурного дитяти. Безусловно, в школе об этом знали, но предпочитали помалкивать, зная крутой нрав Андрея Александровича. Впрочем, и сама Юлька легко отказывалась от соблазна нажаловаться строгому папаше и предпочитала строить свой жизненный маршрут сама, опираясь на собственные волю и желания.
Деспотичный на службе, старший Хазов млел в присутствии дочери и готов был позволить той все, но Юлька отметала любые предложения и делала все, чтобы разрушить образ «папиной дочки». И Андрей Александрович терпеливо принимал все Юлькины выкрутасы, потому что та была совершенно самостоятельна, блестяще училась и оценки, кстати, себе зарабатывала сама, чем оказывала педагогическому коллективу школы огромную услугу, избавив от давления со стороны городской администрации.
В момент, когда Низамова по прозвучавшему адресу безошибочно определила факт родства своей спутницы с самим Хазовым, Юлька стушевалась и, дернув плечами, дерзко спросила:
– А тебе это как-то мешает?
– Мне? Мне не мешает. Ты ж не выбирала, в каком роддоме родиться, – захихикала Гулька. – Подумаешь! Дочка Хазова!
– Вот и я про то же, – пожаловалась Юлька. – Я отдельно, он отдельно. Иначе только и слышишь: как тебе не стыдно Юля?! А что бы сказал сейчас Андрей Александрович? А помнишь ли ты, чье имя за твоей спиной? Нет, блин, не помню! – разозлилась Юлька.
– Да чего ты кипятишься-то? – Низамова поняла это по-своему. – Я же к тебе в гости не напрашиваюсь, с родителями твоими знакомиться не собираюсь. Сейчас до дома тебя доведу и пойду.
– Вот все так! – расстроилась Хазова. – «До дома тебя провожу и уйду». Как будто у меня дома тигры без намордника гуляют. Заходи, давай, – неуклюже пригласила она Гульку. – Посмотришь, как живет мэрская дочка.
На входе в подъезд знаменитого номенклатурного дома, заселенного высшими чинами из администрации, девочек остановил прогуливающийся возле стеклянных дверей постовой милиционер:
– Представьтесь, пожалуйста, – обратился он к Юлькиной спутнице. – Вы к кому?
Низамова разволновалась: левый глаз умчался в сторону, и она не успела даже открыть рот, как вмешалась Хазова:
– Дядя Вань, – защебетала она голосом пай-девочки. – Это ко мне. Это моя одноклассница – Гуля Низамова.
– Не встречал раньше, – миролюбиво фыркнул в усы милиционер, перебарывая в себе желание перед дочерью Хазова вытянуться в струнку. – Андрей Александрович меня не предупреждал.
– Забыл, – тут же нашлась Юлька. – Как всегда. Ничего не помнит.
«Дядь Вань» не нашелся, что ответить юркой девице, и, распахнув дверь, пропустил ее вместе с гостьей в подъезд. Ошеломленная Низамова поднималась на третий этаж в задумчивом молчании. Возле двери в квартиру Хазовых открыла рот и произнесла заповедное:
– А что, к вам сюда просто так даже зайти нельзя? – Встреча с милиционером произвела на Гульку неизгладимое впечатление.
– Да можно, конечно, – Юльке и правда было неловко. – Это только в последнее время так, после того как в губернатора стреляли. Меры безопасности, так сказать, – повторила она слова старшего Хазова и открыла в квартиру дверь.
Вот где надо было собираться! А никак не у Ладовой. Квартира Хазовых стала очередным потрясением для Низамовой, довольно искушенной в вопросах материального благополучия.
Происхождение янтарного свечения в Юлькином доме стало понятно, как только Гульназ опустила голову: светился паркет. Размеры комнат были столь велики, что приученная к порядку Низамова сразу же задалась вопросом: а кто же это все моет? Узнав, что этим занимается домработница, окончательно впала в ступор и медленно пошла за размахивающей руками Юлькой на ознакомительную экскурсию.
– Это холл, – покружилась Хазова, – это кухня. Это гостиная. Это папин кабинет. А это… – загадочно произнесла Юлька и заскользила по паркету в угол, из которого вверх поднималась тяжелая деревянная лестница.
– Второй этаж? – взвизгнула Гулька и полезла вслед за хозяйкой.
– Да, – отвечала Хазова, не оборачиваясь. – Здесь моя комната и папина.
– А мамина? – автоматически поинтересовалась Низамова и тут же наткнулась на костлявый Юлькин зад.
– А мамы у меня нет, – просто сказала Хазова. – И тему закрыли.
О том, что мама все-таки в Юлькиной жизни присутствовала, Гулька догадалась сразу же, как только увидела хазовскую комнату, все стены которой были увешаны разными по формату портретами женщины, очень похожей на Юльку. Только волосы были белые, и глаза накрашены густо. Красивые такие глаза. Светлые, со стремительными стрелками на веках.
– Красивая, – восхищенно изрекла Низамова, закосив левым глазом.
– Да, – коротко ответила Юлька, но в отцовскую комнату заглянуть не пригласила, просто провела мимо, к застекленному балкону, уставленному разномастными кактусами, грустно торчавшими в растрескавшейся почве.
– Ты их не поливаешь, что ли? – удивилась Гулька, ткнув пальцем в один из горшков.
– Я их ненавижу, – призналась Хазова и, резко развернувшись, повела одноклассницу к лестнице.
По дороге Низамова умудрилась заглянуть в приоткрытую дверь комнаты Андрея Александровича, но ничего, кроме края большой супружеской кровати, не увидела. – Он здесь редко спит. В основном в кабинете. На первом этаже, – по ходу обронила Юлька и стала уверенно спускаться вниз. Потом ей надоели эти мелкие шажки, и она, усевшись на лакированные ступени, умело скатилась вниз. Низамова легко повторила то же самое, а потом смутилась и испытала острое желание уйти.
– Я пойду, Юль, – объявила она и направилась к выходу.
– Подожди, – тронула ее за рукав Хазова. – Я тебе книги покажу.
Такого количества книг в отдельно взятой квартире Низамова не видела никогда. Если только в районной библиотеке, куда ей иногда приходилось заглядывать по необходимости. Да и то, в библиотеке все книги были разномастные, затертые, часто с подклеенными корешками, а здесь – куда ни кинь взгляд – подписные издания.
– Библиотека всемирной литературы, – прочитала Гулька.
– Классная серия, – сразу же откликнулась Юлька и отодвинула стекло. – Хочешь что-нибудь почитать?
– Не, – смутилась Низамова. – Я не по этой части.
– Жаль, – пожала плечами Хазова и посмотрела на свою гостью сочувственно. – Ты Сэлинджера читала?
Гульназ промолчала.
– Ясно, – с пониманием протянула Юлька. – Не читала. Возьми, – она подошла к другой полке, отодвинула стекло, провела пальцем по корешкам, нашла нужную и протянула ее Низамовой.
– Да ну, – стала открещиваться Гулька. – Не люблю я эту вашу классику.
– Это не классика, – очень серьезно произнесла Хазова. – Точнее, это другая классика. Не такая, как в школе.
– Лучше?
– Просто другая. Прочитай. Не понравится, бросишь…
Такое положение вещей Низамову устроило: она взяла книжку и засунула ее в джинсы, задрав джемпер.
– Может, пакет дать? – предложила Юлька, привыкшая бережно относиться к книгам.
– Да ну! – отказалась Гульназ. – Терпеть не могу, когда руки заняты.
На прощание Хазова снова поблагодарила свою спасительницу, пригласила заходить в гости и с опаской переспросила:
– Гуль, точно все в силе? Придешь? Вместе отметим?
– Точно, – Низамова не стала растекаться мыслью по древу и перешагнула порог волшебного царства. – Меня там выпустят?
– Выпустят, – вздохнула Юлька, приклеившись виском к косяку. – Пока.
– Пока, – чирикнула Гулька и начала спускаться через две ступеньки.
– Всего хорошего, – распахнул стеклянную дверь милиционер «Дядь Вань» и долго смотрел вслед хорошо сложенной Низамовой, с наслаждением затягиваясь сигаретным дымом на свежем воздухе. Больше ему заняться было нечем.
Зато у Ладовой дел накопилось невпроворот. «Лучше бы она отказалась!» – подумала Василиса о Низамовой, понимая, что Гулькино согласие присоединиться, жизнь, скорее, усложнило, чем облегчило.
Для начала явное недовольство выказали родители, заподозрившие неладное. Они ведь тоже смотрели телевизор, слушали местное радио и были ознакомлены с истинными причинами сложившегося положения вещей.