– Пока, – как обычно ответила ей Василиса и положила трубку на рычаг, параллельно разглядывая себя в большое зеркало. «Лицо как лицо!» – удовлетворенно хмыкнула Ладова и вздрогнула от неожиданности: зазвонил телефон.
«Чего-то забыла», – улыбаясь, она взяла трубку.
– Да, Гуль.
– Это не Гуль. Это я, Хазова.
– Извини, – вытаращила от удивления глаза Василиса.
– Да чё ты. Все нормально. Я чего звоню?
– Чего? – эхом отозвалась Ладова: сюрпризы все продолжались.
– Мы тут с Серым подумали и решили: все равно утром через тебя идем – присоединяйся.
– Спасибо, – поблагодарила Василиса и представила, как она пойдет с ними, с этими мелкими. Как воспитательница в детском саду: по одну сторону Хазова, по другую – ее сосед.
– Ну все тогда. До завтра.
– До завтра, – ответила Ладова, а потом встрепенулась: – А откуда у тебя мой номер?
– Подруга твоя дала, – честно призналась Хазова. – Мы же тебе из учительской звонили, когда искали… А кстати, ты чего трубку не брала?
– Не хотела, – не стала скрывать Василиса, но Юлька на ее слова никак не отреагировала. Она просто повесила трубку, потому что сочла разговор завершенным по смыслу. Прощаться, видимо, в ее планы не входило.
«И снова Низамова», – тепло подумала Ладова о находившейся в двух кварталах ходьбы отсюда Гульке и набрала ее номер.
– Приходи ко мне, – попросила Василиса.
– Сейчас? – в голосе Низамовой не было удивления, зато была готовность все бросить и ринуться прочь из дома, если это нужно единственному другу.
– Сейчас, – Ладова произнесла это так, словно что-то случилось.
– Давай ты ко мне, – предложила Гулька, долго оправдывавшаяся перед абикой на счет того, где она «таскалась полсутки». – А то бабка родителям настучит…
– Ну, тогда не надо, – сжалилась над подругой Василиса. – Завтра увидимся.
– Ну, если чё, приходи, – пригласила Низамова и так же быстро, как Юлька, повесила трубку.
«Ну что же вас никто по телефону говорить не научил!» – посетовала Ладова и разом обмякла. Идти никуда не хотелось, ей даже показалось, что раньше, когда в ее орбите вращалась одна Низамова, было спокойнее. А теперь – сиди и думай, как их всех между собой связывать. «А чего их связывать-то? – лениво подумала Василиса. – Никто больно и не привязывался. Подумаешь, до школы предложили вместе дойти. Велика услуга».
Велика не велика, но было приятно. «Жизнь вообще приятная штука», – призналась себе Ладова и приготовилась ждать. И уж что-что, а ждать Василиса умела. «Стратег и зодчий», – иронично называла ее Гулька, недвусмысленно намекая на то, что ни один из шагов, предпринятых Ладовой, ни разу не увенчался успехом и не придвинул ее к воплощению намеченных целей. Но Василиса, невзирая на отсутствие убедительного результата, все равно продолжала планировать, все свои надежды возлагая на судьбу, вера в которую сделала ее неуязвимой в глазах скептически настроенной подруги.
– Не будет так! – бесновалась Низамова, крутя у виска пальцем. – Дура!
– Будет! – упиралась Ладова, и выходило по ее, по-Василисиному.
Ни о какой компании ладовских одноклассников Гулька и слышать не хотела, все время напоминая Василисе о том, что «старый друг лучше новых двух», что «за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь». Но Ладова не обращала внимания на низамовское ворчание и настойчиво предлагала, приглашала, уговаривала.
– Гусь свинье не товарищ, – воспротивилась Гульназ и с превосходством посмотрела на подругу.
– Тем более! Тогда полетели, – к месту процитировала бородатый анекдот Василиса и почувствовала, что Низамова волевым усилием стерла зарождавшуюся на лице улыбку.
– Я прошу тебя! – Через месяц взмолилась наконец Ладова, и суровое Гулькино сердце дрогнуло: превозмогая ревность, влилась и осталась, сохранив свою автономность и особое право на близость к Василисе.
«Государство в государстве!» – злобно называла Низамову Юлька, старательно вбивая кол между подругами. «Всем места хватит!» – убеждала их Ладова и находила нужные слова для каждой, подчеркивая абсолютную ценность одной и абсолютную незаменимость другой.
– Если подумать, – убеждал Василису проницательный Тюрин, – то «ценность» и «незаменимость» – это синонимы.
– Ну и что? – насупившись, смотрела на него Ладова. – Они же не думают.
– Они не думают, – соглашался Илья и косился в Ленкину сторону. – Они за тебя борются.
– Ерунда какая! – слабо сопротивлялась его доводам Василиса, но в целом это ей льстило. Подумать только, прежде никому не известная, никому не интересная, никому не нужная, а теперь?
«Не обольщайся, – хотелось сказать Тюрину. – Дело не в тебе. Посмотри лучше на меня: «никому не известного», «никому не интересного», «никому не нужному», кроме Ленки. Мы с тобой – одной крови! Ты и я!» Но Василиса была слишком занята сложным процессом вхождения Низамовой в ее классную компанию и пропускала мимо ушей тюринские откровения.
Кто бы мог подумать, что мечта Ладовой начнет сбываться благодаря распоряжению городской администрации? Новые правила проведения выпускных вечеров в системе «девятые-одиннадцатые» (никаких турбаз, никаких прогулок на речных трамвайчиках, в школе – торжественная часть, все остальное – под неусыпным оком родителей) стали причиной, из-за которой шустрая Юлька предложила разбить лагерь в честь завершения неполного среднего образования на Василисиной территории.
– У тебя удобнее всего, – мотивировала свой выбор Хазова прежде, чем Василиса успела задать вопрос: «Почему у меня?»
– И потом, – добавила Юлька. – Ко мне нельзя. У Тюрина – бабка. Заставит кринолины на себя нацепить и в двадцать один нуль-нуль начнет поить всех горячим молоком. К Наумовой – вообще труба, – поежилась Хазова. – У нее там эти, братья. Не отцепишься… Ну а к Вихареву я не пойду, – насупилась Юлька. – Меня его мамаша ненавидит.
– За что? – изумилась Ладова.
– А за то, что наша Юлька ее Сережечку портит и всему плохому учит: пить, курить, матом ругаться… – предположил Тюрин, улыбаясь.
– А чё ты ржешь-то? – осадила его Хазова. – Так и есть. В общем, Василиса, надежда только на тебя. У тебя же родители нормальные?
– Нормальные, – с готовностью подтвердила Ладова, но особой радости от поступившего предложения не продемонстрировала. Что и не-удивительно, у Василисы были другие планы: выпускалась Гулька, и Ладова собиралась быть там, потому что впереди у Низамовой медучилище, а значит, этот школьный выпускной у нее первый и последний.
– Ну? – Юльке не терпелось услышать от одноклассницы восторженное: «Да, я согласна». Но вместо этого, густо покраснев, Василиса ответила:
– У меня тоже нельзя.
– Почему? – Хазова еле скрыла постигшее ее разочарование. – Ты же говоришь, у тебя родители нормальные.
– Нормальные, – во второй раз подтвердила Ладова, хотя в этом отношении она ни разу нормальность своих родственников еще не проверяла. – Но меня не будет дома.
– А где ты будешь? – Юлька не собиралась сдаваться.
– Я у Низамовой в школе. Она же тоже выпускается.
– Ну и пусть выпускается, кто ж против?
– Так я же там, с ней буду.
– Да пожалуйста! – разрешила Хазова. – Побудешь и приходи, – пригласила она Василису к ней же домой.
– И как это я без Гульки приду?
– Так ты с Гулькой приходи.
– А если она не пойдет? – Ладова почувствовала себя припертой к стене. – И она, скорее всего, не пойдет.
– А ты возьми и сделай так, чтобы она пошла, – скомандовала Юлька и этим явно перегнула палку.
– Ну, уж нет, – твердо ответила Василиса. – Если вы хотите отмечать у меня ваш выпускной, сделайте так, чтобы Низамова была вместе с нами. Без нее я ничего делать не буду.
– Твою Низамову мы берем на себя, – пообещала Хазова, победоносно взглянув на Тюрина. – С тебя родители.
– С какой стати?! – возмутилась Гулька, когда Ладова озвучила ей пожелание трудящихся. – Мой выпускной. Где хочу, там и справляю!
При этом Василиса знала, что никаких особых планов в семье Низамовых на сей счет не было. Ну, может, сестры абики приедут, соседи поздравят и все. Сама Гульназ никакой особой значимости предстоящему событию не придавала, рассматривая его как закономерный переход из одного состояния в другое. Да и школу, надо сказать, Низамова недолюбливала, ходила туда, словно на каторгу, перебивалась с двойки на тройку. И не потому, что была глупа или не развита. В школе Гульке было скучно, ее кипучая натура требовала активной деятельности, а вместо этого ей предлагали набор одних и тех же операций, формирующих знаменитые ЗУНы. Эти «знания, умения, навыки» Низамова воспринимала как совершенно не отвечающие потребностям сегодняшнего дня, и это вело к постоянному противостоянию с педколлективом школы. «Зачем мне синусы и косинусы? – возмущалась Гулька. – Мне математика нужна ровно для того, чтобы разбираться в цифрах, а посчитать я и на калькуляторе смогу. Для чего-то ведь придумали калькулятор?» – для убедительности она даже трясла перед учительским носом адовой машинкой. К литературе у Низамовой отношение было схожим: «Ненавижу вашу «Асю»! – кипятилась она. – Ни одного живого человека, все – бездельники. Художник рисовать не умеет, эта дура только и делает, что в вальсе кружится. А господин N не знает, куда деньги девать. Зачем мне это?!» – «Это классика!» – других аргументов у учителя не было. – «Вот и читайте свою «классику»!» – отмахивалась Низамова и неслась в химико-биологический отсек школы, где с упоением следила за превращением веществ, ростом грибов и шипением натрия в пробирке. Больше, с ее точки зрения, в школе ничего интересного не было.
– А Бектимиров? – иногда решалась задать провокационный вопрос Ладова.
– А чё Бектимиров? – криво улыбаясь, отвечала Гульназ. – Знаешь, сколько еще таких Бектимировых у меня будет?! – уверяла она подругу, а у самой сердце начинало биться с удвоенной скоростью.
– Ну-ну, – только и говорила Василиса, а Низамова начинала бурно выражать свое отвращение-презрение-любование к «этому придурку, который почти что родственник». Завершалась эта тирада каким-нибудь крепким татарским словечком, о значении которого Ладова могла только догадываться, ибо на любой вопрос Гулька всегда гордо отвечала: «Татары матом не ругаются». – «Так я тебе и поверила!» – хотелось сказать Василисе, но из-за соображений толерантности она просто бурчала: «Ну-ну», – и переводила разговор на другое.
В тот день Низамова трижды получала приглашения от подруги и трижды отказывалась, объясняя это то запретом родителей, то приездом родственников, то отсутствием настроения. Наконец, Ладова сдалась и, прежде чем бросить трубку, в сердцах выпалила:
– Иногда мне хочется тебя просто послать к черту! Ну неужели нельзя сделать так, чтобы всем было хорошо? И тебе, и мне!
– Нельзя, – очень серьезно ответила Гулька и дрогнувшим голосом произнесла: – Васька, ты – моя единственная подруга. И я не хочу тебя делить ни с кем. Особенно с этой «драной пигалицей». Ты еще с ней два года учиться будешь и видеться каждый день, а у меня другая жизнь начинается. Взрослая…
– Жизнь у тебя, может, и взрослая начинается. Но ведешь ты себя, как ребенок, – неожиданно для себя рассвирепела Василиса и повесила трубку. Дальнейшие переговоры ей показались абсолютно нецелесообразными. Подумав какое-то время, она перезвонила Хазовой и сообщила, что мероприятие не состоится. Причину объяснять не стала: и так все было понятно.
– Я ее убью, – пообещала Юлька и собрала совет в лице Вихарева и Тюрина с Ленкой. – Или мы ее уговорим, или выпускной отменяется. Диплом получите и по домам: к маме с папой.
Тюрина, например, такая перспектива не пугала, зато Вихарев с Наумовой всерьез призадумались. На Василису надеяться было бесполезно, Хазову ревнивая Гулька откровенно недолюбливала, Наумову с Вихаревым, мягко говоря, презирала. Оставался только Тюрин, но особых надежд на него возлагать не приходилось.
– Чё я ей скажу, этой сумасшедшей?
– Ну скажи ей, что мы ее приглашаем, – посоветовала глупая Наумова, из головы которой быстро выветрилась информация о том, что их приглашение Ладова уже озвучила трижды.
– Ага, она тут же обрадуется и побежит в сельпо пиво покупать, – съязвил Вихарев, мрачный и томный.
– А может, ей сказать, что так с друзьями не поступают? – предложила Юлька, и лицо ее приняло торжественное выражение.
– А кто из нас ей друг-то? – Илья быстро вернул одноклассницу на место. – Я лично ее терпеть не могу.
– Я тоже, – тут же добавил Вихарев, так и не забывший о том, как Низамова вытолкнула его из ладовской квартиры.
– А я Гульку уважаю, – в Хазовой проснулся борец.
– Вот и иди к ней, – тут же предложил Тюрин, пытаясь избежать тяжкой повинности.
– Вот и пойду, – взъярилась Юлька и вскочила. – Чего время терять? Выпускной уже через неделю. Пока суд да дело… Потом еще спасибо мне скажете.
– Скажем-скажем, – разволновалась Наумова, имевшая на эту вечеринку далеко идущие планы.
– Подожди пока, – остудил ее пыл Тюрин и насупил брови: что-то подсказывало ему, что эта затея ни к чему хорошему не приведет.
– Подожду, – тихо пообещала ему Наумова, и ее ресницы затрепетали.
Раздобыв адрес Низамовой, Юлька нашла ее дом гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Обыкновенная пятиэтажка, обыкновенный подъезд, двери которого были обильно помечены котами, запах сырости из подвала. «Ничего особенного. Откуда столько понтов?» – подумала Хазова и смело шагнула в подъезд.
Около почтовых ящиков стояла группа подростков лет пятнадцати-шестнадцати, глумливо усмехнувшихся при виде неформально одетой девицы с челкой на пол-лица.
– Стоять, – перегородил ей дорогу один из них. – Откуда чалим?
Юлька сдула с лица челку и дерзко спросила:
– Чё надо?
– Пиво будешь? – Он распахнул легкую куртку и показал вставленную в боковой карман бутылку.
– Я пиво не пью, – отказалась Хазова и попробовала обойти парня.
– А придется, – мерзко хихикнул второй и сел на ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж, вытянув ноги.
– Не боишься, сломаю? – прищурилась Юлька, а по спине потекла прохладная струйка: ей стало страшно.
– Тогда мы тебе кое-что другое сломаем, – пообещал ей тот, что предлагал пиво. – Заодно проверим, чё там…
Про «чё там» Хазова поняла молниеносно и впервые пожалела, что рядом нет верного Вихарева. Стараясь ничем не выдать собственной растерянности и испуга, Юлька посмотрела сначала на того, что с пивом, потом на другого, что шлагбаумом закрыл ей проход к низамовской квартире.
– Ноги убери, – приказала она. – Быстро.
– А чё будет-то? – осклабился тот и переглянулся с товарищем.
– А ничё не будет, – хрипло произнес любитель пива и притянул Хазову к себе, надавив сгибом локтя на шею.
– Пусти, – еле выдавила она и попробовала вывернуться из цепких рук. Но не тут-то было, ее сопротивление, судя по всему, еще больше раззадорило стоявших в подъезде отморозков. Как стая шакалов, они подтянулись к своему вожаку и начали тискать Хазову, норовя прикоснуться то к девичьей груди, то к бедрам.
Извиваясь, Юлька умудрилась сгруппироваться и со всей силы шарахнула пятками по причинному месту удерживающего ее навесу. От неожиданности тот отпустил руки, и Хазова завизжала на весь подъезд: «Помогите!»
Каково же было ее удивление, когда в ответ на ее вопль о помощи открылась одна-единственная дверь, из-за которой выскочила Низамова и стала орать, что она уже вызвала ментов и всех этих подонков сдаст на раз, потому что знает их всех и никого не боится… И еще она называла какие-то неизвестные Юльке имена, звучавшие как клички животных, и все время поминала каких-то Бабая, Ядзы и Прохора.
Полминуты низамовского визга сравнялись с эффектом от применения ядерного оружия: плацдарм был освобожден, несостоявшиеся насильники изгнаны, жертва спасена. Только тогда Гулька рассмотрела, что просившая о помощи – это Хазова, и остолбенела.
– Ты чего здесь делаешь? – ахнула Низамова и бросилась к Юльке, но та не могла вымолвить ни слова. Ее колотило так, словно через тело пропустили ток высокого напряжения.
Выглянула абика, что-то сказала по-татарски, обвела взглядом площадку и призывно махнула рукой: «Заходи!» Гульназ попыталась приподнять Хазову, но та словно окаменела.
– Юль, давай, вставай, – нежно проговорила Низамова и погладила ладовскую одноклассницу по голове. Хазова, как безумная, посмотрела на свою спасительницу сквозь растрепавшуюся челку и всхлипнула.
– Давай, давай, вставай, – вкрадчиво нашептывала Гулька той в ухо, но Юлька словно приросла к ступеньке. – Вставай, я кому сказала! – наконец-то рявкнула Низамова и рванула скукожившуюся Хазову вверх. Вместе с абикой они затащили ее в квартиру и усадили на покрытый ковром диван.
– Воды дай, – скомандовала Гулька абике, и та сестрой милосердия в белом платке на роспуск метнулась в кухню, налила в стакан воды и самовольно накапала корвалол из расчета капля на килограмм веса. Хава Зайтдиновна безошибочно определила, что весит их гостья столько же, сколько ее зловредная кызым.
Стуча зубами, Юлька заглотила всю воду и попросила еще.
– Канпот? – переспросила ее гостеприимная абика, уже давно переставшая удивляться всему, что происходило рядом с ее внучкой.
Хазова беспомощно посмотрела на Гульку, не понимая, о чем спрашивает ее эта кривоногая беззубая пожилая женщина в белом платке.
– Компот хочешь? – «перевела» Низамова и поправила Юльке челку, открывая миру вечно спрятанный за волосами глаз.
– Хочу, – сквозь слезы ответила потерпевшая и, обняв себя руками, уставилась в одну точку.
– Юль, – Гульназ присела рядом. – Они тебе сделали чего-нибудь?
– Не успели, – еле проговорила Хазова. – Помяли только немного.
– Убью, – Низамова сжала губы, и ее и так узкие глаза сузились до двух разбежавшихся к вискам щелочек. – Найду и убью.
– Не надо, – буркнула Юлька. – Я сама их найду и убью. А тебе спасибо, Гуль. Кроме тебя, ведь никто дверь не открыл.
– Боятся, – вступилась за соседей Низамова. – А вообще, сволочи, конечно. Человека убивают, а они телевизоры на полную мощность врубают, чтобы криков не слышать.
– Ну не все же, – Хазовой хотелось справедливости.
– Ну, если нормальные, то все, – заверила ее Гулька. – Это мы с абикой две дуры: старая и малая. Грохнуть ведь могут… А чё? – Низамова взгромоздилась на диван с ногами. – Как раз платье новое купили, будет в чем в гроб класть, – усмехнулась она и сложила крестом руки на груди.