– Поменяй работу, – вылила на нее ушат холодной воды Гульназ Бектимирова. – Устройся в солидную фирму. Хочешь, я попрошу отца, чтобы взял тебя администратором в клинику? Ну или еще кем-нибудь…
– А вы что? Помирились? – удивилась Ладова, не осведомленная в том, на какой стадии находятся отношения младших Бектимировых с родителями.
– Давно.
– А я и не знала, – хмыкнула Василиса, чтобы не напомнить подруге о категорических заявлениях по поводу невозможности возродить отношения со своей семьей.
– Васька, – неожиданно присмирела Гульназ, – я вот тут подумала, подсчитала… Представляешь, сколько им лет?
В ответ Ладова кивнула.
– Ну вот… В принципе, они мне не сделали ничего плохого. Ну а то, что аборт заставляли сделать, так это тоже понятно. Разве они могли предположить, что мы с Бектимировым вместе будем? Не разбежимся, не разлаемся? Абика совсем старая. Умрет – у них никого не останется. Разве это справедливо?
– Несправедливо, – выдохнула Василиса, почувствовав, что Гулька до сих пор не уверена в своем решении и ищет подтверждения собственной правоты из уст близкой подруги.
– Что скажешь?
– Скажу, что ты поступила правильно. Я уж давно собиралась тебе сказать, но ведь к вам с Бектимировым не подступишься. Сразу орать начинаете. А как, кстати, Ильсур со своими?
– А чем он хуже? – улыбнулась Гульназ, но улыбка получилась какая-то вялая, с оттенком сожаления. «Наверное, ее так и не приняли», – подумала Ладова, но вслух ничего говорить не стала. – Но меня к ним не зовут, – все так же криво улыбаясь, призналась Гулька. – Поэтому он девчонок от моих забирает и к своим едет.
– Как на дежурство, – усмехнулась Ладова, но потом быстро переключилась: – Кстати, а ты что решила? В институт поступать будешь?
– Нет, мне для работы и училища хватит. Я лучше по бухгалтерии, по финансам, чтобы быть в курсе.
– А помнишь, вы с Ильсуром свою клинику мечтали открыть?
– Помню. Он и сейчас хочет. Только профиль поменял: работа на «Скорой» заставила. Правильно говорят, нет ничего более постоянного, чем временное. А ведь не залети я тогда, ничего бы не было: никакой этой дурацкой травматологии. Теперь вот подавай ему медицину катастроф.
– Ну… – рассмеялась Василиса. – Так дело пойдет. Чую я, не видать вам своей клиники как своих ушей.
– Ну, я-то без дела не останусь, – пожала плечами Гулька, видимо, имея в виду родителей. – А вот он что делать будет, неясно. Ты где-нибудь частный травмпункт видела? И я не видела. И денег ты так не заработаешь. Представь себе: привозят пострадавшего после аварии, у тебя пять минут на то, чтобы спасти ему жизнь. И что? Ты будешь денег от него требовать? Сначала заплатите – потом спасем? Травматология кормить не будет. А значит, вся надежда на меня…
– Зато вы вместе, – привела неопровержимый аргумент Ладова.
– Вместе, – согласилась Гульназ, но в словах ее Василиса не почувствовала прежнего энтузиазма.
– У вас все хорошо? – напряглась Ладова.
– Пока – да.
– Что значит «пока – да»?
– А то и значит, Васька, что все нужно делать вовремя. Не так, как я. Вот теперь с двумя детьми сижу и думаю: правда, Бектимиров на дежурстве или еще где-нибудь?
– А что? Есть повод так думать?
– Конечно, есть, – закосив глазом, подтвердила Гулька, – ты же видишь, какой он красивый. Наверняка девки молодые вешаются: и пациентки, и сокурсницы. Как проверишь?
– Гуль, – Василиса нежно тронула ее за руку. – Так ты ведь тоже красивая. И молодая. Тебе всего-то двадцать четыре.
– Я-то? Я Васька, косая-прекосая, да еще с двумя детьми и плохим характером. Так что не повторяй моего примера, живи в свое удовольствие и рожай попозже. Не в сорок, конечно, но точно не сейчас. Да ты и не сможешь, чужие-то дети наверняка надоели…
«Чужие дети» – это была третья ипостась многоликого Василисиного образа, в которой она чувствовала себя весьма комфортно и даже подозревала, что, когда она подавала документы в вуз, именно сила высшего порядка заставила ее перейти из одной очереди в другую.
«Василиса Юрьевна!» – радостно приветствовали ее дети и прижимались к воспитательскому сдобному телу, завернутому в белый халат. К концу дня на белой ткани появлялись так называемые сложные пятна от слюней, соплей, шоколада, томатной пасты, пластилина, гуаши и чего-то неопределяемого в принципе. Если верить рекламе, они не поддавались воздействию «обычных» стиральных порошков, используемых в дошкольных учреждениях. Ладова в этом смысле была человеком доверчивым и, чтобы облегчить жизнь детсадовской прачечной, относила свою форменную одежду домой и приводила ее в порядок при помощи разрекламированных моющих средств, чьи уникальные возможности, как выяснилось, были явно преувеличены.
Родители детей называли Василису между собой Белоснежкой, дети – Снегурочкой, а работники дошкольного учреждения, где служила Ладова, – Белым Слоном. Василиса об этом знала, но на коллег не обижалась. Любви в ее жизни было достаточно, особенно на работе.
– Василиса Юрьевна, – краснел и заикался перед ней знаменитый драчун и гроза песочницы Женя Щерби́на, – вы как Снежная королева. Только добрая…
– Спасибо, Женечка, – обнимала его Ладова, а тот открывал воспитательнице свои объятия и старался сжать ее в них как можно сильнее.
– Хоть бы на вас мой папа женился, – шепотом признавался мальчик и с опаской оглядывался по сторонам: не слышит ли кто-нибудь.
– Да ты что, Женечка! – делала страшные глаза Василиса Юрьевна и еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. – У твоего папы есть твоя мама.
– Ну и что? – делился своими соображениями ренегат Щербина. – Пусть будет мама и вы.
– Может быть, все-таки подождать, когда ты вырастешь? – Ладова предлагала промежуточное решение проблемы.
– А скоро? – Щербина срочно хотел жениться на своей воспитательнице, если уж у отца нет такой возможности.
– Ну… – Василиса критично осматривала Женечку, – лет так десять – двенадцать. Пролетят – не заметишь. А я тебя подожду…
– Точно? – сдвигал брови малолетний поклонник тучных женщин.
– Точно, – обещала ему Ладова и собирала группу на занятие лепкой. – Только никому не говори.
– Не скажу, – клялся Щербина и, окрыленный, мял свой кусок пластилина, зорко поглядывая на возможных соперников.
В том, что они существуют, сомневаться не приходилось, иначе бы откуда в карманах Василисы периодически обнаруживались то серьги с бриллиантами, ловко выуженные из материнской шкатулки с драгоценностями каким-нибудь влюбленным воришкой, то золотой браслет с брелоком, на котором было выгравировано: «Ире – на рождение сына», то завернутая в драную фольгу половина шоколадки, то неровно вырезанное из картона сердечко… Чего только не оказывалось в бездонных карманах доброй Снежной королевы. И всякий раз Василиса безошибочно определяла дарителя по его преисполненной важности мордашке и, дождавшись прихода родителей, возвращала презент его настоящему владельцу.
– Васька, так тебя твои чудо-мальчики под монастырь подведут, – предупредила Гулька. – И никто разбираться не станет. Скажут: сама научила, дети ни при чем. Не думай, будто кому-то нравится, что растаскивают его имущество. Вдруг твой Женя Щербина по дороге мамочкино колечко потеряет, а скажет, что тебе подарил?
– Я как-то об этом даже не подумала, – растерялась Ладова и всерьез задумалась о подстерегавшей ее опасности.
– Ты вообще редко думаешь, – надавила на нее Гульназ. – Все в игры со своими малолетними поклонниками играешь. Совсем нюх потеряла…
– Между прочим, игровые методики самые действенные. Не веришь?
– Верю! – саркастично воскликнула Гулька. – Особенно в силу игровых методик, на своих проверяла.
– А мне и проверять ничего не надо, – обиделась на подругу Василиса. – Я в некотором роде специалист.
– Ну не юрист же…
Напуганная грозным предупреждением Бектимировой, Ладова явилась на работу с загадочным выражением лица.
– Сегодня у меня с мальчиками будет очень серьезный разговор, – сообщила она детям.
– А с девочками? – Женская половина группы активно ревновала Василису Юрьевну к мужской.
– А потом – с девочками, – пообещала им Василиса и заперла девчонок в игровой комнате.
– Значит, так, молодые люди, – объявила она мальчишкам. – Мне нужна ваша помощь. Если вы мне не поможете, никто не поможет.
– Может, папе сказать? – быстро сориентировался Женя Щербина, веривший в уникальные возможности своего всемогущего родителя.
– Ни в коем случае! – запретила Ладова. – Ни папе, ни девочкам. Никому.
Это «никому!» автоматически увеличило важность происходящего, и половина мальчиков просто разинула рты.
– У меня беда.
– Беда-а-а?! – прошептал, широко раскрыв глаза, Сеня Кулешов, так же, как и все остальные, влюбленный в Василису Юрьевну.
– Да… – Ладова многозначительно помолчала. – Меня заколдовала злая колдунья на два года. (Цифра «два» была выбрана не случайно, ровно через полтора года Василиса должна была выпустить свою первую группу.) Теперь, если мне подарить хоть что-нибудь, я заболею и умру.
– Совсем? – ахнул Женя.
– Совсем. А жить хочется. Могу я на вас рассчитывать? – строго спросила у ребят Василиса и сделала вид, что вытирает слезы.
– Не плачьте, Василиса Юрьевна, – загалдели мальчишки и тут же решили установить тщательный контроль друг за другом.
– Иначе – того! – сурово произнес Женька и воспроизвел жест, известный половине мира как «голова с плеч».
При разговоре с девочками Ладова придумала другую историю.
– Просто хочу похудеть, – честно призналась Василиса, понимая, что ни одна из ее подопечных не будет делиться с нею материнскими сокровищами, ибо главное их предназначение состоит в том, чтобы украсить себя, а не воспитательницу детского сада, пусть и любимую. – Понимаете?
– Я тоже хочу, – в унисон с нею поделилась заветными помыслами толстая Чебурахина.
– Значит, будем худеть вместе, – поддержала ее Ладова и тут же обратилась за помощью к девчонкам: – А вы будете следить, чтобы нам с Таней ничего сладкого в рот не попадало. И этим, – Василиса показала глазами на дверь с матовым стеклом, за которым легко угадывались приплюснутые носы и приставленные уши, – ни слова!
Команды: «Никому!» и «Ни слова!» держали старшую группу детского сада № 69 в особом тонусе до начала дневного сна. Но переживать «доверенную» воспитательницей тайну в одиночку некоторым оказалось не под силу, и толстая Чебурахина кокетливо поинтересовалась у главного разбойника Жени Щербины, о чем же все-таки шла речь на закрытом совещании.
– Никому не скажешь? – поблескивая глазами, спросил Женечка и высунул нос из-под одеяла.
– Нет. – Чебурахина в знак серьезности своих намерений закрыла глаза.
– Василиса Юрьевна скоро умрет, – открыл тайну Щербина, и Таня Чебурахина от ужаса зажмурилась и даже прикусила язык.
Что произошло в сознании влюбленного молодого человека, одному только Господу Богу известно, но из всего рассказанного Василисой Женечка запомнил только одно: в конце пути его возлюбленную ждет смерть. Эта версия прояснила в голове у Чебурахиной какие-то невнятные моменты недавнего разговора, и она задумчиво произнесла:
– И что же делать?
– Спасать! – по-мужски ответил Щербина и накрылся с головой одеялом.
Страшная «тайна», «доверенная» Василисой Юрьевной детям, оказалась слишком серьезным, просто невыносимым испытанием для растущих организмов. И чтобы уберечь любимую воспитательницу от гибели, дети пошли к родителям со словами: «Только никому не говори…»
На следующий день Василиса поймала на себе сочувствующие взгляды переминавшихся с ноги на ногу родителей своих воспитанников.
– У вас что-то случилось? – напряглась Ладова и на всякий случай застегнула верхнюю пуговицу на халате.
– Нет, – покачали головой родители и с пониманием посмотрели друг на друга: «Как жаль! Еще такая молодая, а уже…»
Слухи о тяжелой болезни Василисы Юрьевны вскоре дошли и до ушей заведующей детским садом, которая времени терять не стала, вызвала Ладову к себе в кабинет и, усадив перед собой, сердобольно поинтересовалась:
– Могу я чем-нибудь вам помочь, Василиса Юрьевна?
– Да, – Ладова посмотрела ей прямо в глаза. – В группе практически нет мела, заканчивается гуашь. Я понимаю, вы скажете: «Что вы хотите? Конец года!». Но, поверьте, мне неудобно просить у родителей, чтобы они обеспечили своим детям раздаточный материал.
«Эх, – чуть не прослезилась заведующая, – не много тебе, девочка, просить осталось… Ты не у родителей проси, у Боженьки», – захотелось произнести ей вслух, но она удержалась и заменила одну тираду другой:
– Разве это проблема?
– Не знаю, вам видней.
Ответ заведующей не понравился. Она несколько иначе представляла себе разговор с Ладовой. И даже репетировала: вопрос – ответ, вопрос – ответ. Но почему-то вместо страшных откровений и горьких жалоб сидевшая перед ней, причем с виду абсолютно здоровая, Василиса Юрьевна демонстрировала довольно-таки нетипичное поведение для неизлечимо больного человека.
– Я должна вам сказать… – заведующей пришлось менять стратегию на ходу. – Что до меня дошли слухи о вашем, так сказать, особом положении…
Василиса побледнела, тотчас же вспомнив Гулькино предупреждение о возмущении родителей, не досчитавшихся в своих сокровищницах некоторых экспонатов.
– Вы вправе ничего не говорить мне о своем самочувствии, – продолжила заведующая, – но гораздо честнее с вашей стороны было бы уведомить меня о ваших дальнейших планах…
Ладова ничего не понимала.
– Я старше вас. По возрасту вы вполне могли бы быть моей дочерью. И я хочу сказать вам, как мать: «Ничего не бойтесь». У молодых всегда есть шанс, потому что у организма есть силы к борьбе. Гоните болезнь! Сражайтесь за свою жизнь! – с пафосом проговорила заведующая и смахнула слезу, ибо точно знала, что нет у молодых никакого шанса: процессы идут так быстро, что человек сгорает за два-три месяца. На то он и скоротечный рак.
– А какой у меня диагноз? – осторожно уточнила Василиса, до которой, похоже, понемногу стало доходить, что произошло какое-то недоразумение.
– Не будем об этом, – заведующая с тоской посмотрела на пышущую здоровьем Ладову и представила свою сотрудницу в гробу. Гроб был обит розовым шелком, и на голове у заснувшей Белоснежки был скромный веночек с вкраплениями флердоранжа. – Каким бы он ни был, все равно – боритесь, – она осторожно взяла Василису за руку. – И рассчитывайте на меня: ваше место будет ждать вас.
– Спасибо, – растрогалась Ладова и уточнила: – То есть мне можно не писать заявление об увольнении?
– Конечно, нет, – раскрыла ей объятия заведующая. – Берите больничный, и дело с концом.
Вообще-то она хотела еще добавить: «А через три месяца будет видно», но промолчала, сочтя это негуманным, и подошла к двери кабинета, всем своим видом показывая, что разговор закончен.
Василисе не надо было повторять дважды, она легко встала из-за стола и в два шага оказалась около двери:
– Если я почувствую себя плохо, то обязательно воспользуюсь вашим предложением. А пока – можно я пойду к детям?
– Можно, – грустно улыбнулась ей заведующая. – Дети лечат.
Василисе хотелось усмехнуться в ответ, но она сдержалась и, выйдя из кабинета начальницы, натолкнулась на сердобольный взгляд попавшейся ей в коридоре нянечки ясельной группы. Потом с не меньшей жалостью на нее посмотрели и работники кухни, в сознании которых никак не увязывалось два понятия: Белый Слон и скоротечный рак. Но когда к ней еще и подошел всемогущий папа Жени Щербины и, опустив глаза, напомнил, что лучшая медицина – это медицина Израиля, Ладова взорвалась.
– Дмитрий Владимирович, – еле сдерживаясь, прошипела она, – что вы у меня такое подозреваете?!
– Давайте не будем, – отступил на шаг назад Щербина и впервые поймал себя на мысли о том, что наверняка не знает, насколько точна информация, принесенная домой маленьким Женькой.
– Давайте будем! – воскликнула Ладова и потребовала объяснений.
И вот тогда всплыла наружу отредактированная детьми Василисина история о встрече с непознанным. И Василисе Юрьевне не осталось ничего другого, как осветить все подробности своего хитромудрого плана по пресечению бытового воровства несовершеннолетних.
– Спасибо, что это… объяснили, – обрадовался Щербина и вновь почувствовал к воспитательнице сына особое расположение. – А то знаете, как-то неприятно: приводишь ребенка, а тут не детский сад, а хоспис.
«Идиот», – мысленно поставила диагноз Василиса Юрьевна и лицемерно поблагодарила Дмитрия Владимировича за правду.
До конца рабочего дня Ладова размышляла над словами придурковатого Щербины: «Не детский сад, а хоспис» – и всерьез раздумывала над низамовскими словами о том, что необходимо сменить место работы, иначе вся жизнь – псу под хвост. Точнее – псам. Ну а если уж быть совсем точной – чужим детям.
«Чтобы устраиваться на новое место работы, нужно привести себя в порядок», – решила Василиса и осторожно встала на весы. Весы тут же с ней согласились. Неделю Ладова осваивала хитрости белковой диеты, хлестала литрами некипяченую воду, добросовестно привозимую старшим Ладовым с Винновского родника, и ложилась спать в половине десятого вечера, чтобы справиться с налетавшим особенно ближе к ночи голодом.