– Ну и что? – пожала плечами Наумова. – Вырастет еще. – Она безоговорочно верила в неограниченные возможности своего соседа по парте. – Главное, – она любовно сощурилась, став похожей на рыбу с выдвинутой нижней губой, – он умный.
– Это заметно, – еле сдерживаясь, простонала Низамова. – У него одно другим компенсируется. Вы, надо сказать, с этой точки зрения гармоничная пара.
– Гуля, хватит, – одернула ее Ладова, быстро, в отличие от Наумовой, понявшая истинный смысл высказывания подруги.
– И правда, – поддержала Василису Хазова. – Мы, между прочим, с Тюриным их спасательный круг. Правда, Ленка?
– Правда, – тут же согласилась Наумова, никогда не причислявшая себя к людям просто умным, но от этого ее настроение не испортилось, потому что рядом с нею всегда витал «мамкин» образ. А если поднапрячься, да еще зажмуриться, то и «мамкин» голос. Зря, что ли, она ей всегда говорила: «Ум бабе ни к чему. Чтоб дите сотворить, много ума не надо. Пусть мужик, Ленка, думает, а ты пироги пеки». – «И буду!» – пообещала Наумова и обвела кухню взглядом.
– Мы тут не рассядемся, – безошибочно определила она.
– Рассядетесь, – хихикнула Низамова. – Ты этого своего на коленки посадишь, а я к Василисе сяду.
– Очень удачная шутка, – буркнула Ладова и предложила сесть в гостиной.
– Вот еще, – воспротивилась Ленка. – Чай не праздник никакой. Кто-нибудь постоит, не сахарный, не растает.
– Чур, не я! – одновременно подняли руки Низамова и Хазова. Они вообще сегодня очень часто синхронили, как близнецы.
В результате в торжественном карауле возле стола оказались Ладова, Тюрин и неразлучная с ним Ленка Наумова.
– Дурак ты, Илюха, – поставил диагноз Вихарев. – Сел бы, поел по-человечески. Ты на часы посмотри, столько не жрать!
– Я не хочу, – скривился Тюрин.
– Может, чаю тогда? – предложила хозяйка. Но не успел Илья кивнуть в ответ, как его верная Ленка тут же выбрала из стоявших на посудной полке самый красивый, как ей показалось, бокал, налила в него чай и подала Тюрину.
– Спасибо, – смущенно буркнул Илья и принял бокал, хотя предпочел бы принять его из рук Ладовой.
– Пожалуйста, – проворковала баском Наумова.
– Поклониться забыла, – ехидно пробурчала Гулька, и, хотя, кроме сидевших за столом, ее никто не услышал, это не помешало Хазовой посмотреть на нее осуждающе.
Когда последний кусок омлета исчез во рту Юлькиного подшефного, в кухне повисло молчание, прервать которое не решилась даже Низамова. Зато Ленка быстро сообразила: «Милиционер родился», – нашлась она и хихикнула, думая, что произнесла нечто остроумное. Да и как она могла мыслить по-другому, если в ответ на эту фразу ее братья-близнецы начинали ржать, как сумасшедшие, и трепать друг друга то по плечам, то по затылку.
Кроме Вихарева, Ленкиной находчивости никто не оценил. Брезгливо поморщился Тюрин, криво усмехнулась Хазова и только Гулька, не побоявшаяся показаться наивной, переспросила на всякий случай:
– Это смешно?
– Смешно! – заверила ее Ленка и подобострастно посмотрела на Тюрина: – Может, пойдем?
– Можно, – согласился Илья и, поблагодарив хозяйку за прием, направился к выходу. За ним следом ринулась Ленка, сшибая на своем пути не к месту возникающие предметы в виде стульев, брошенных на полу тапочек и подставки для газет.
– Мне же на тренировку! – засуетилась она и начала натягивать куртку.
– Подожди, помогу, – по-джентльменски, как учила незабвенная Ольга Игоревна, предложил Илья и, расправляя капюшон на наумовской куртке, почувствовал на себе заинтересованный взгляд Василисы. Нужно было как-то отреагировать, улыбнуться, может быть, или спросить что-то, но поднять голову было жутко неловко, не говоря уж о том, чтобы посмотреть Ладовой в глаза.
– Все, что ли? – обернулась к нему Наумова, встревоженная непривычно долгим разглаживанием капюшона на своей спортивной куртке. – Нормально теперь?
– Нормально, – ответила за Тюрина Василиса и подошла к Ленке: – Спасибо, что пришли. Очень неожиданно.
– Да ладно, чё ты… – смутилась Наумова. – Главное, тебя не убили, – серьезно произнесла она.
Василиса перевела взгляд на Илью, но тут же опустила глаза, заметив, что у того даже сквозь пробивающиеся усы выступили мелкие капельки пота. Тюрин вытер разом взмокший лоб и повернулся к Ладовой спиной, пытаясь открыть входную дверь.
– Заходите еще, – Василиса перехватила инициативу и щелкнула замком. – Все равно рядом живу.
– Как-нибудь, – пообещал Тюрин и пропустил вперед Ленку, чтобы попрощаться по-человечески. Но не решился и, резко вдохнув, бросился вниз за Наумовой, терпеливо поджидавшей его на площадке второго этажа. – Ну все, давай, – резво попрощался он с ней и, чтобы та не придумала никакой объективной причины для совместного времяпрепровождения, скороговоркой отрапортовал: – Геометрию, физику, химию спишешь утром.
– Я не могу, у меня с утра тренировка, эстафета скоро.
– Тогда тем более… – Тюрину не терпелось отделаться от Наумовой.
– А может, я после тренировки к тебе зайду? – с надеждой предложила Ленка, но по реакции Ильи сразу поняла, что вечерний визит отменяется.
– У меня бабка болеет, – легко соврал он. – Эта, как ее… инфлюэнца…
Слово звучало впечатляюще, Наумова не решилась настаивать и повесила свою большую лошадиную голову с выпирающей нижней губой. Тюрину стало ее жалко:
– Не обижайся, Лен, правда. Если получится, я, может быть, тебя после тренировки встречу, тетрадки принесу, как раз вечером спишешь.
– Точно? – Наумова хотела знать наверняка, стоит ей надеяться или нет.
– Нет, Лен, не точно, – честно признался Илья. – Вдруг у бабки ухудшение, тогда не приду.
И Наумова поверила каждому его слову и даже не допустила мысли, что тот отчаянно лжет и всеми правдами и неправдами пытается увильнуть от нее в другую сторону. Разве могла предположить наивная Ленка, что окончания девятого класса Тюрин ждет с энтузиазмом каторжанина?! Конечно, нет. Вдохновляемая дальновидной мамашей, так и не вырвавшейся из рабоче-крестьянского квартала, Наумова мертвой хваткой держалась за соседский рукав и готова была превратиться в улитку, лишь бы вползти в заповедное тюринское царство, в любую из комнат в большой благоустроенной квартире. И чтобы мечта стала ближе хотя бы на шаг, Ленка потащилась провожать одноклассника до угла, хотя никакой нужды в этом не было.
Следом за Тюриным и его подопечной из ладовской квартиры должна была бодро вывалиться еще одна пара. Причем Юльке уходить не хотелось: она степенно расхаживала по Василисиному дому, рассматривая висевшие на стене керамические тарелки с видами городов, картинки из янтаря. Особое внимание Хазовой привлек отрывной календарь с тонкими серыми листочками и изображением фазы луны на каждой странице. Перевернув листок, Юлька обнаружила «Совет дня», адресованный людям, страдающим сердечно-сосудистыми заболеваниями. Открыв наугад еще одну страницу, Хазова вслух перечислила список продуктов, богатых витаминами группы В.
– Нравится? – незаметно подкралась к ней Гулька, не чаявшая, когда эта парочка покинет гостеприимный дом ее подруги.
– Интересно, – задумчиво ответила Юлька и собралась было полистать еще, но Низамова, положив той руку на плечо, предложила:
– Хочешь, я тебе такой же подарю?
– Зачем он мне? – удивилась Хазова.
– Так ты ж оторваться от него не можешь, – встрял Вихарев. – Пойдем, Юлька. Я курить хочу.
– Обойдешься, – оборвала его Хазова и пошла с ревизией дальше. – Василиса, а где у тебя книги?
– В библиотеке, – ответила за Ладову Гулька, опасаясь, что любопытная «пигалица» зайдет в святая святых, в Васькину комнату.
– Ты чего? Вообще не читаешь? – изумилась Хазова.
– Читаю, – потупилась Василиса.
– А что? – продолжала свой допрос Юлька.
– Специальную литературу, – покраснев, сообщила Ладова. – По медицине и психологии.
– Здорово, – похвалила Василису Хазова, а Гулька еле сдержалась, чтоб не заржать в голос.
– Юль, – взмолился затосковавший по табачному дыму Вихарев. – Ну пойдем…
Для пущей убедительности он даже показал ей пачку сигарет.
– Ну пойдем, – сжалилась над ним Хазова и двинулась в прихожую. – Завтра придешь? – обратилась она к Ладовой.
– Приду, – кивнула Василиса.
– Приходи, – довольно улыбнулась Юлька и заорала на Вихарева: – Серый! Ну сколько, блин, можно. Мне час, что ли, здесь стоять?! Идем уже!
– Давайте, – благословила их Низамова и предупредительно щелкнула замком. – Ничего не забыли?
Вихарев хлопнул себя по карманам, вытащил спичечный коробок и остался недоволен его содержимым:
– Перина, спички не дашь?
Василиса, пропустив обидное прозвище мимо ушей, бросилась на кухню. И наступил долгожданный Гулькин час: она вытащила из своей куртки рубль, протянула его Вихареву и язвительно произнесла:
– Купи себе спички, мальчик.
– Чё те надо? – взвился ладовский одноклассник.
– Имя ее выучи, козел! Понял?!
– Я, на хрен, твое имя выучу: Овца!
– Иди давай, урод, – отважно толкнула Вихарева в грудь Гулька, тот вылетел за порог, но удержался на ногах и решил восстановить справедливость и двинуть этой татарве по морде. Но вместо ненавистного низамовского лица перед ним забрезжила цифра «48»: дверь в квартиру была надежно закрыта.
– Овца! – Вихарев сплюнул на ладовский половик и начал быстро спускаться по лестнице, предполагая, что Хазова умчалась вперед где-то на полквартала.
Но Юлька спокойно стояла возле подъезда, наблюдая за жирными воркующими голубями.
– Смотри, Серый, – брезгливо поежилась она. – Крысы с крыльями. Ненавижу голубей!
Это был приказ. Легкий на подъем Вихарев замахнулся на ни в чем не повинных птиц сумкой, затопал ногами и заливисто свистнул. Тупые пернатые пару раз вспорхнули, отскочив в сторону на шаг-другой, и снова начали ходить кругами, гортанно булькая.
– Ишь ты, – улыбнулся Сергей. – Как мы с тобой.
– Дурак ты, Вихарев, – вздохнула Юлька, отдала ему свою сумку и, довольная, пошла рядом.
– Ну и денек, – вздохнула Василиса и поставила посуду в раковину.
– Денек как денек, – не дала ей размякнуть Низамова. – Чё особенного-то?
– Глупый вопрос, – намывая чашку, проронила Ладова, не оборачиваясь в сторону подпрыгивающей от удовольствия Гульки: наконец-то все ушли и можно поговорить.
– Ничё не глупый, – в самое ухо прошелестела Низамова. – Жила ты жила, никому не была нужна, ни в ком не нуждалась, а тут – раз и богатые родственники из-за рубежа: «Здрасте, Василиса, мы у вас жить будем».
– И все благодаря кому? – миролюбиво огрызнулась Ладова.
– Благодаря подружке твоей – Юленьке, – скривилась Низамова. – «Вовка – добрая душа» она у вас, а не человек. Мало того, сама пришла, еще и колхоз с собой привела, корми их.
– А мне вот показалось, что Юлька здесь ни при чем, – Василиса резко обернулась. – Мне показалось, что это ты их с собой притащила.
– Я нечаянно, – виновато повесила голову Гулька.
– Ну что ж, судьба такая, – иронично выговорила Ладова и выключила воду.
– Давай вытру, – предложила Низамова свою помощь.
– Не надо, – отказалась Василиса и стала убирать посуду в навесной шкаф.
– Ну, хватит злиться, – заходила вокруг нее кругами Гулька, – я же извинилась.
– Ты?! – удивилась Ладова, и ее белые брови влезли на круглый лоб, отчего тот сморщился и стал похож на измятый альбомный лист. – Ты, может быть, хотела?
– А тебе надо обязательно, чтобы я на колени встала?
– Мне? – Василиса многозначительно помолчала. – Мне не надо.
– А чё я сделала-то не так?
– Ты все время на меня давишь, – всхлипнула Ладова. – Все время!
– Это как это я на тебя давлю? – растерялась Низамова, никогда не задумывавшаяся над тем, что в ее действиях есть некий оттенок, как бы сказала Хазова, «насилия над личностью».
– Ты просто не замечаешь, – Василиса расплакалась, а Гулька вытаращила на нее глаза, причем только один, потому что второй, левый, умчался в другую сторону.
– Ну, например? – Низамовой хотелось услышать, в чем это проявляется.
– Например, ты уши заставила меня проколоть, а я не хотела. Кросс этот бежать, а я ненавижу бегать.
– Скажи еще, червяка съесть, – проворчала Гулька и села на табуретку.
– И червяка. И потом валялась прямо на асфальте, пока вокруг себя толпу не собрала, и потом все орали мне: «Василиса, вернись! Василиса, вернись!»
– А что мне было делать? – похоже, Низамова в этом вопросе особой вины не чувствовала.
– Ничего не надо было делать! – жестко ответила Ладова. – Я и без тебя знаю, что толстая, некрасивая и немодная. Но не в этом же счастье! И в конце концов это поправимо. Но за то, что ты ко мне в школу явилась и всем растрезвонила, как толстая Ладова жирами трясла, тебе, конечно, большое спасибо. Это все равно что я к тебе в класс приду и скажу: пожалейте Гулечку, у нее глаз косит.
Низамова вспыхнула, резко развернулась и направилась к дверям.
– Если дружат, – продолжала выкрикивать ей вслед Василиса, – то друг друга берегут, а не унижают, как ты. И не говорят, что хотели, как лучше. Мне «как лучше» не надо. Я хочу так, как было.
– Ну и хоти, – разрешила ей Гулька и, покопавшись в сумке, вытащила из нее что-то и, повернувшись к подруге, скомандовала: – Лови! – в руках у Ладовой оказалась «золотая» пачка сигарет, украшенная тисненным вензелем. – Вдруг поможет, – бросила напоследок Низамова и хлопнула дверью.
А Василиса так и застыла с открытым ртом, не зная, что делать дальше. Глубоко вздохнув, Ладова разрыдалась. Голосила она так, что по батарее постучали соседи, встревоженные странными звуками из квартиры сверху. Но это Василису не остановило: она продолжала рыдать с особым сладострастием, вспоминая унижения сегодняшнего дня. Но довольно скоро им на смену пришли образы непрошеных, но, как выяснилось, желанных гостей, каждый из которых в той или иной форме выказал свое расположение к ней, толстой, белой и никому не нужной. «Значит, нужна!» – счастливо догадалась Ладова и взревела с новой силой.
Но вскоре слезы закончились, и на смену им явилась тихая грусть, а вместе с ней – удивительная легкость в теле. Василиса почувствовала себя заново родившейся, схватила зеркало, ожидая увидеть в нем раздутое лицо, глаза-щелочки, нос картошкой. Но вместо этого она разглядела в стекле довольно симпатичную барышню, правда, с заплаканными глазами, как раз под цвет рубиновых капель, повисших в ушах.
«Ничё я не страшная», – удовлетворенно отметила Ладова и жеманно втянула щеки, чтобы лицо выглядело изможденным. Особой красоты это ей не прибавило, зато развеселило, потому что напомнило сдавленную по бокам физиономию немецкого пупса.
Потом Василиса долго плескала на лицо холодной водой, пытаясь привести себя в порядок перед приходом родителей. И думала о чем-то незначительном, но, ей казалось, необыкновенно важном: как завтра войдет в класс, как поздоровается, как повернется к Хазовой и скажет что-нибудь этакое, с юморком… Но всякий раз, когда воображение Ладовой долетало до момента, когда необходимо повернуться лицом ко второй парте, где восседала Юлька с Вихаревым, происходило нечто странное: вместо лица одноклассника она видела смуглое низамовское лицо. Сознание Василисы противилось такой подмене, пыталось воскресить в памяти вихаревские черты, но, проступив, они тут же исчезали, коварно оборачиваясь Гулькой.
«Но не могу же я всю жизнь общаться только с Низамовой!» – возмутилась Ладова и почувствовала себя предательницей. – «А я вот могу!» – послышался ей Гулькин голос. – «А я тоже могу. Но это неправильно», – вступила с ней в воображаемый спор Василиса. – «Меньше народу, больше кислороду», – привела неоспоримый аргумент боевая подруга, но Ладова не торопилась с ней соглашаться: ей нравилась Юлька, нравился молчун Тюрин, приглуповатая Наумова, даже Вихарев, несмотря на то что называл ее «Перина», и то был ей симпатичен.
– Пусть будет, как будет! – решила Василиса и улеглась на диван, положив под голову свалявшегося черного медведя, тоже, кстати, Гулькин подарок. Снова и снова она перебирала в памяти все детали неожиданного визита. Снова и снова мысленно проговаривала запомнившиеся фразы. Но всякий раз снова и снова видела перед собой напряженное лицо Низамовой. И это лицо мешало ей наслаждаться воспоминаниями, мешало строить планы на будущее, тянуло назад в детство, к поломанным качелям, искореженным каруселям, разбитым коленкам и разорванным надвое червякам.
Наконец Ладова не выдержала и поднялась с дивана, чтобы позвонить Гульке и сказать ей выстраданное: «Оставь меня в покое». Но вместо этого, как только в трубке прозвучало звонкое низамовское «Алё», Василиса буркнула:
– Это я, Гуль. Извини меня, пожалуйста.
– Да ладно, – зазвенел счастьем низамовский голосок. – Фигня это все. Ты мне тоже все правильно сказала. Я тоже дура.
И хотя Ладова дурой себя не считала, она тут же повторила:
– И я.
После минуты ничего на первый взгляд незначащего разговора мир в распавшейся Вселенной был восстановлен, а разлетевшиеся в разные стороны планеты выстроены в один ряд. И первая из них носила Гулькино имя. «А дальше будет видно!» – успокоилась Василиса, почувствовав, что произошедший компромисс не имел ничего общего со сделкой с совестью.
– Пока, – легко попрощалась с подругой Низамова.
– Пока, – как обычно ответила ей Василиса и положила трубку на рычаг, параллельно разглядывая себя в большое зеркало. «Лицо как лицо!» – удовлетворенно хмыкнула Ладова и вздрогнула от неожиданности: зазвонил телефон.