Глава 7
Сегодня Антону не снилось ничего. Тем не менее проснулся он с хорошим настроением и предчувствием, что его ждет удача.
Быстрые сборы с короткой зарядкой, душем и калорийным завтраком. Прибор молчал и демонстрировал только березу с яркими желтыми листьями. За ночь аккумулятор зарядился и можно было надеяться, что день будет плодотворным.
Однако ни в восемь, ни в десять, ни в двенадцать часов сигнализация у могилы не сработала. В половине первого Антон сам прошел, наступив ногой на скрытые под рыхлой землей контакты. Приемник послушно завибрировал и замигала красная точка – прибор работал исправно. И снова предстояло ходить среди могил, по улице возле кладбища и ждать. И вообще можно поесть…
Прибор завибрировал в кармане, когда Антон собрался в кафе сделать заказ. Бросив удивленной официантке извинения, он сорвался со стула и выбежал на улицу. Дрожал не только приемник в его кармане, дрожали даже руки, которыми он никак не мог его достать. Ну же, ну! Волнение оказалось не напрасным, Антон его сразу узнал. Тот же крупный нос, близко посаженные глаза и родинка на правой бровью. Глаза! Карие, глубокие или это у него сейчас такое выражение лица? Скорбь, чувство вины? Сожаление.
Лицо впечаталось в память накрепко, приемник уже лежал в кармане, а Антон бежал по улице ко входу на кладбище. Вот, значит, ты какой, Умник. А ведь действительно умный, паршивец, по глазам видно, что интеллектуал. Что же его заставило воровством заниматься? Антон перешел на быстрый шаг возле ворот. Убедившись, что на него никто не обращает внимания, он быстро достал приемник и посмотрел на экран. Парня там, конечно же, не было, и теперь надо его найти, определить его маршрут и… решить, что же делать дальше.
От мысли преследовать, как и от мысли поговорить по душам Антон как-то сразу отказался. Интуиция подсказывала, что это ничего не даст. Он только засветится со слежкой, раскроет карты, а результата может не быть. Тогда? Тогда опять чисто технические приемы? Наверняка! Все-таки, как говорит полковник Быков, двадцать первый век на дворе!
Микрофон Антон держал в пальцах, готовый в любой момент воткнуть миниатюрную иголочку в воротник вора. Это даже не иголка, а шип, крючок, как у застежки липучки. Умник шел быстро, но он не убегал, не торопился. Антону показалось, что это его стиль, его манера ходить. И в этом прослеживался характер Умника: деловой, энергичный.
Дважды Антон чуть было не попался парню на глаза, когда тот неожиданно оборачивался на поворотах дорожек кладбища. А потом повезло. У калитки образовалась небольшая толпа. Хоронили какую-то знаменитость, и было очень много людей. Все, кто выходил с территории кладбища, вынуждены были пропустить наплыв народа с улицы. Антон догнал Умника и протиснулся под тихий возмущенный ропот старушек к его спине. Теперь следовало выждать удобный момент и сделать все так, чтобы Умник ничего не заподозрил.
И вот, когда проход освободился, Антон легким прикосновением прилепил микрофон на воротник куртки Умника слева от подбородка. Все, теперь нужно отстать, затеряться и слушать. Достав из кармана миниатюрный наушник, Антон сунул его в ухо.
Периодически сверяясь с показаниями прибора, Антон шел за Умником по улице в сторону электрички. Но на станции Первомайская преступник не остановился, а пошел дальше, в сторону парка имени Энгельса. До метро далеко, остановки общественного транспорта Умник проходил. Как будто специально позволял следить за собой. Потом Антон подумал, что этому парню нужно просто пройтись, побыть наедине с собой, подумать о чем-то. Ведь приходил же он на кладбище на могилу Михася, значит, что-то есть у него на душе.
Звонок мобильника Антон услышал очень хорошо.
– Да, – приятным баритоном ответил Умник, – слушаю.
«Интересно, номер ему неизвестен или он так всегда общается? Как-то не очень любезно он ответил», – подумал Антон.
– Сейчас? – снова спросил Умник в телефон. – Хорошо, я тут рядом. Минут через пять буду. Давай у входа в парк… Какая машина? Ладно.
Встреча. Незапланированная. С человеком, который этому парню неприятен, если не сказать большего. Выводы были очевидны. Антон весь подобрался, пропустить такое было нельзя.
Несколько минут быстрого движения, и впереди показался парк. Антон сбавил шаг и пристроился за спинами трех высоких девушек. Он хорошо видел, как Умник покрутил головой, потом увидел серую «Хонду» и решительно направился к ней. Так же решительно он открыл переднюю пассажирскую дверь и сел на сиденье.
– Ну, здорово, Веня! – насмешливо сказал мужской голос. – Гуляешь, воздухом дышишь? Или как?
– Чего надо, Африка? Звал, так говори.
– Конечно, скажу, раз звал, – в тон Умнику ответил мужчина. – Чего такой недовольный? Не выспался или живот болит?
– Сам знаешь, – отрезал Умник. – И в душу мне не лезь! У нас с тобой соглашение, деловые отношения.
– Ну, тогда давай о деле, – согласился мужчина. – Значит, так, мне на этой неделе нужно немного побольше. И вообще ты ленишься. При твоих-то талантах, да я бы как сыр в масле катался. Давай, увеличивай обороты на пятьдесят процентов.
– Ты что, спалить меня хочешь! – разозлился Умник. – Жадность твоя до добра не доведет. И меня повяжут, и…
Вениамин чего-то недоговорил, видимо, от злости у него аж скулы свело. Антон даже слышал, как он тяжело дышит.
– Ты на меня фонарями не свети! – тоже со злостью ответил мужчина. – Я сказал, значит, так и будет!
Разговор переходил в перепалку. В такой ситуации он мог мгновенно прекратиться. Разозлится этот Вениамин, хлопнет дверью и уйдет, плюнув на деловые отношения. А машина с визгом резины рванет с места и исчезнет. Допустить этого Антон не мог. Поправив на пальце перстень с камерой, он походкой подвыпившего человека двинулся к «Хонде». Справа сразу кто-то двинулся ему наперерез, но Антон шел быстрее.
– Э, земеля! – с пьяной развязностью потребовал он, открыв рывком дверь машины. – Подбрось до вокзала!
Локтем левой руки Антон облокотился о крышу машины, и теперь кисть удачно прикрывала нижнюю часть лица. Правая рука с перстнем на пальце жестикулировала в воздухе, трижды замерев в положении, удобном для фотографирования человека за рулем, которого Умник назвал Африкой.
На Антона глянули злые глаза матерого уголовника. Это почувствовалось сразу. А потом на плечо Антона легла крепкая рука. Он не успел ничего возразить, как его оторвали от машины и развернули на сто восемьдесят градусов. Антон успел только разглядеть мощную челюсть и маленькие глазки, как вдруг почувствовал удар в подбородок. Он отшатнулся и грохнулся на асфальт.
Упал Антон умышленно, потому что пришлось изобразить пьяного. Еще не хватало получить полновесный удар в челюсть. Громила быстро сел в «Хонду» на заднее сиденье, и машина сорвалась с места, увозя и Африку, и Вениамина-Умника.
Последнее, что Антон успел услышать, пока машина не удалилась на предельное расстояние действия передатчика, это слова уголовника в адрес Умника. Что-то на тему, что он его бережет и от всех прячет. И что этот Африка специально так делает, чтобы информация не просочилась в уголовную среду, потому что стукачей что-то много развелось. Уголовка мгновенно узнает про делишки Вениамина, и тогда колпак всем обеспечен.
Отряхнувшись и промокнув платком скулу, Антон быстро скрылся в парке. Кожу на лице саднило, но на душе было хорошо. Теперь идентифицировать этого Африку можно. А личность он известная, судя по всему, обязательно на него что-нибудь найдется. А уж с фотографиями тем более не составит труда опознать его.
А ведь врал Африка, и это Антон уловил сразу. И врал уголовник умышленно, чтобы успокоить Вениамина. Что за дела их связывали, что Африка пытается скрыть от уголовного мира? Может, этот Умник работает на Африку, для него крадутся банковские карточки, потрошатся банкоматы? Почему? Этот уголовник не выглядит интеллектуалом, а преступления, совершаемые Вениамином, высокотехнологичные. При чем тут Африка? Крыша?
Малахиту было трудно вставать без посторонней помощи. Светочка, доченька родная, была на работе. Как ни крутился Малахит, а внятно объяснить дочери, почему ей не надо работать, он не смог. Знала она, что он в прошлом вор, но предложить ей доживать век на скопленное от украденного он не мог. Язык не поворачивался. Она был такая чистая, светлая, любящая, что не хотелось ее осквернять грязными деньгами.
Именно теперь Леня Малахит стал думать о своем прошлом ремесле, как о чем-то грязном, постыдном. Он по ночам думал о том, как бы повернулась его жизнь, узнай он о дочери тогда, сразу. А может, и не поменялось бы ничего, потому что тогда он был молод, тогда он был в почете и при фарте. Это теперь он стар и болен, это теперь его беспокоит душа.
Светлана ворвалась с шумом, и в доме как-то сразу стало светлее и звонче. Может, это оттого, что квартира теперь чистая и ухоженная, и стекла на окнах и в шкафах сверкают чистотой. Но хотелось думать старому вору, что это от присутствия его доченьки так преображается мир.
Вот ведь! Никогда о боге не думал, даже не помышлял о религии, а к старости стал подумывать, что посылает ему кто-то шанс искупить вину. Вроде бы за что? Может, за то, что никогда не предавал друзей, не шел на «мокрое дело», свято соблюдал все законы воровского мира. Хотя богу это не интересно. Тогда за что такая радость, такое утешение на старости лет? Неужто для того, чтобы заставить покаяться? Может, правда священника пригласить?
– Папа, ты как? – сияющая дочь появилась в комнате. – Как ты себя сегодня чувствуешь?
– Не хуже… – проворчал Малахит.
– Не хуже? – немного разочарованно повторила девушка. – Я думала, что, может, получше? Мало ты гуляешь, окна вон заставляешь закрывать. Тебе воздух нужен!
– Ничего мне не нужно, Светочка. Ты вот у меня есть, и достаточно. А то, что «не хуже», так в моем возрасте и при моей болезни и это уже немало. Ты окошко-то прикрой малость, прикрой. Сквозит оттуда.
– А я тебя укрою получше, – нежным голосом сказала девушка, поправляя одеяло, – и ты не замерзнешь. А проветрить комнату надо. Вот минут десять так полежи, а потом я его закрою.
Малахит вздохнул и подчинился. Ему было приятно, что Света сидит вот так на краю его постели, что ее рука лежит поверх одеяла. От этого так спокойно, как не было никогда в жизни. Кровинушка родная.
– Пап, а что это к тебе зачастила Зинаида, соседка наша? И откуда у нее ключ от входной двери?
– Так… так ведь ухаживала она за мной. В магазин сходить, в аптеку, постирать чего. Сам я ей ключ давал, доченька. Ты на нее не смотри, она баба добрая, порядочная.
– Глаза у нее совсем не добрые. Не поверю, что она такая уж сердобольная. А про какую девочку вы с ней тут вчера говорили, за кем она ухаживает?
– Какую девочку? – испугался Малахит. – А… девочку. Родственница, что ли, или просто подрабатывает сиделкой. Я и не знаю. Рассказывала она что-то такое.
– Так она советовалась с тобой про какую-то Африку, не обманет ли. Она кому-то не верит? Опять темные дела? Я думала, ты забросил все это давно, ты же сам рассказывал.
– Что ты, доченька, какие такие дела! Ничего особенного, просто… Ох устал я, подремать бы мне, а? Ты окошко-то прикрой, а то тяжело мне под одеялком, давит оно на грудь…
Малахит закрыл глаза и сделал вид, что хочет в самом деле подремать. Но на душе было скверно. Вот незадача, вот ведь беда! И как это Светочка услышала их разговор? Жадность все это, жадность! Но мозг упрямо возражал, что не жадность, а расчет, что копеечка к копеечке! Что Светочке лишние тысчонки не помешают, когда он помрет. Вот Африка паразит, паскуда. Найди да найди ему бабу надежную, чтоб за человеком поглядела, кормила, стирала. Он и вспомнил про Зинаиду. Только расчет через Малахита идет. Африка положил сиделке восемь тысяч в месяц, а Малахит ее на шесть подбил. Две тысячи, а в карман. Еще месяц скоро закончится и еще две тысчонки туда же.
Юля как чувствовала, что сегодня день непростой. Она сидела в своем углу на кровати, накрывшись одеялом, и смотрела в окно. Осень, ветер, дождь. Но сегодня от всего этого не было тоскливо. И тетка сегодня не такая страшная, как всегда. И на Юлю смотрит нехмуро, и посудой на столе не гремит, а ставит тарелки аккуратно.
Сколько прошло времени, что ее держали в этом доме, Юля не знала. Сначала она сидела в подполе в темноте, а потом ее посадили в этой комнате после того, как тот страшный плохой человек тянул к ней руки.
– Ве-ня-я, – тихо позвала Юля, глядя в сторону окна, – Венечка-а-а. Забери меня отсюда.
Играть в волшебников больше не хотелось, думать о сказочных чудовищах тоже. Она давно остыла к своему выдуманному миру. А так хотелось помечтать о том, как она попросит волшебницу, как та взмахнет в ночи блестящей палочкой, как полетят бесшумные искры и звездочки, а потом рассеется блестящий теплый туман и посреди комнаты возникнет Веня. И она бросится ему на шею, и он унесет ее на руках как маленькую, как когда-то делал это в детстве. А она уткнулась бы ему носом в шею и тихонько плакала от радости.
Голоса за дверью стали громче, а потом Юле показалось… Его голос! Дверь распахнулась мгновенно и нараспашку. Венечка, родной такой, красивый, высокий… Юлю как ураганом снесло с кровати. Она запуталась в одеяле и упала, сильно стукнувшись локтем о пол. Из глаз девушки брызнули слезы, но не столько из-за боли, сколько от того, что она так долго ждала, что он наконец пришел за ней, что больше ничего плохого не будет, все страхи позади…
– Юлька! – с болью в голосе выдохнул Веня и бросился на колени поднимать с пола сестренку. – Юлька, как ты? Юлька, дурочка моя дорогая!
– Веня-я! – в голос зарыдала девушка. – Веня-я-я. Как ты… почему так долго не приходил… Веня, мне так страшно, так страшно… Миленький, забери меня отсюда домой…
Юля захлебывалась слезами. Она рыдала от жалости к себе, от страха, что Веня сейчас уйдет и оставит ее опять с этими… этими страшными дядьками и тетьками. Оттого, что так соскучилась, что ей так долго было страшно.
А Веня гладил сестренку по голове, по плечам, по спине, он шептал ей успокаивающие слова, хотя его самого душили слезы. Он и не подозревал, что Юлька так любит его, что он сам ее так любит. Когда они столько лет жили вдвоем, когда он привык к ней относиться, как к обузе, к бремени, которое он обязан нести до конца дней. Сколько они ругались, чуть ли не дрались, а оказывается, не могут друг без друга… А ведь надо ей еще сказать самое главное, а как его сказать…
Как ей в таком вот состоянии признаться, что еще не все кончилось, что он опять ее оставит здесь, что не заберет пока домой. Что он зависит от этих людей, что ему пришлось согласиться на то, чтобы единственный родной и близкий человек стал заложником. А кто его спрашивал? Ведь его просто поставили перед фактом, ему пригрозили, хотя и была видимость согласия с его стороны. Ну ничего, еще немного, еще чуть-чуть!
– Юлечка, родненькая моя! – шептал Веня исступленно, а сердце сжималось в страшных спазмах. – Юлька, прости меня! Юленька, ну еще немного, ну потерпи, ну пожалуйста.
– Веня-я-я-я… забери меня! Я боюсь, Веня-я-я…
– Юля, тебя никто не тронет, ты не бойся, все скоро кончится, и мы поедем домой и никогда больше не расстанемся…
И тут девочка с нечеловеческой силой оттолкнула его. В глаза Вене смотрели два страшных черных омута, и в них было столько ужаса! Животного ужаса! Веня сразу понял, что Юлька все поняла, что ее никто сейчас забирать не будет. И что он дурак набитый, что вошел в эту комнату, что не ограничился тем, что подсмотрел бы в замочную скважину, убедился бы, что с сестренкой все в порядке. Зачем он ей показался, зачем?
Дикий рев пронесся по дому. Девушка вцепилась пальцами в рукав брата с такой силой, что подоспевшие охранники не могли разогнуть их и отодрать пленницу от Вениамина. Они зажимали ей рот, а Юля билась в истерике. Изо рта девочки пошла пена, глаза бессмысленно таращились в пространство, а тело выворачивалось.
Вбежал какой-то мужик с сизым носом алкаша. В его руке был шприц, но Веня попытался помешать, потому что не знал, что это за инъекция. Он вообще потерял ориентацию и только с ужасом смотрел на сестру. Потом его ударили по голове и оттащили в сторону. Он еще бился, сопротивлялся, но тишина навалилась, как ватная подушка, придавила его.
Потом он открыл глаза. За ухом саднило, в голове гудело, а во рту было сухо, как в пустыне. Африка стоял над ним, зло кусая бледные губы.
– Что вы с ней… – попытался спросить Вениамин, но закончить вопроса у него не получилось.
– Ничего! – раздался сбоку хриплый голос. – Устроили тут… На всю округу! Укол я ей сделал. И еще сделаю, чтобы синдром снять. Чуть эпилептиком девку не сделал. Говорил я, что нельзя разрешать им видеться! Она же того… с головкой у нее беда. Не слушаете меня никогда, а я все-таки врач. В прошлом…
Веня разлепил губы и с большим трудом, но внятно произнес:
– Убью я тебя когда-нибудь, Глобус. Падла ты…
– Я тебе не Глобус, сявка! Я тебе пахан, я тебе козырь, я тебе… Ты мне за должок рассчитайся, а то смотри у меня! Умник…
Мало кто знал, что кличка Африка прилепилась к Яшке еще со школы, когда впервые на уроках географии стали изучать глобус. Тогда кто-то и разглядел, что нижняя часть родимого пятна на его голове, что виднелась из-под волос, здорово напоминала очертаниями нижнюю часть материка Африка. Так и пошло – Африка да Африка.
Потом Яшка возмужал, стал лысеть. И дружки у него теперь были другие. И когда он впервые загремел за грабеж, то приняли его в уголовном мире дружно с погонялом именно Африка. Так он и сам представился, когда переступил порог СИЗО.