Повернув за угол на свою улицу, ругнулся про себя – фонарь недалеко от его дома так и не починили. Лампочка «сдохла» неделю назад. Он и соседи звонили электрикам, оставляли заявки, да те не спешили их исполнять.
Надо будет завтра позвонить еще раз.
Денис издалека заприметил белую машину, стоявшую возле его дома и темную фигуру, опирающуюся на ее капот спиной. Арбенин привычно, на автомате и закрепленных рефлексах, напрягся. Быстро глянул по сторонам – вроде никого больше нет, хотя в темноте этой хрен кого заметишь, особенно если не хотят, чтоб заметили.
Не замедляя шаг, он оценил ситуацию, возможные пути отхода и прикинул варианты быстро и четко – рефлекс. Он уже разглядел, что это «Нива» и что человек одет в длинное черное пальто, заметив про себя, что «не для рукопашной нарядец-то».
И почему-то неожиданно заколотилось сердце! Никогда в экстремальных или требующих немедленного действия ситуациях Денис не нервничал, не напрягался, никакого «дребезжа»: видеть всю картину, решать, мгновенно оценивать обстановку!
Он сделал два шага, вдруг понял – Лена!
Сердце ухнуло испуганным филином и заколотилось от предчувствия беды!
Она смотрела, как он приближается, не двигаясь навстречу. Черное пальто с поднятым воротником делало ее похожей на кавказскую вдову, и Денис увидел огонек сигареты, когда Лена затянулась.
Он ускорил шаг, почти побежал, подошел вплотную и спросил первое, чего испугался:
– Васька?
– С ним все в порядке, – чужим, незнакомым голосом ответила она, затянулась и бросила в темноту бычок. – Мне надо с тобой поговорить.
Денис не мог разглядеть ее лица, но вспомнил, как изменилась она тогда в кафе, когда они по-настоящему познакомились, – потухла и постарела прямо на глазах, – и как накрыла ее лицо, словно вуалью, темная отчаянная усталость.
Денис обнял Лену, прижал к себе и почувствовал, как сотрясает ее тело мелкая дрожь. Он заторопился, придерживая за талию, усадил в машину на пассажирское сиденье, загнал автомобиль к гаражу, бегом закрыл ворота, помог девушке выйти из машины и повел в дом.
Попытался снять с нее пальто в прихожей.
– Нет. Холодно, – отказалась она все тем же пугающим голосом.
– Давай к камину, я разожгу!
– Нет. В кухню, там теплее. Попить можно? – однотонно, без эмоций попросила Лена.
Денис испугался за нее – этот замеревший взгляд в себя, бледное лицо и такой пугающий голос, лишенный всяких красок. Поддерживая рукой за спину, он привел девушку в кухню, усадил за стол, включил весь свет и поспешил делать чай.
– Мне завтра надо уехать, – сказала она, оставаясь в той же позе, в которой он ее усадил на стул: чуть боком к столу, руки на коленях. – В Казань. По делам.
И замолчала.
Арбенин умел вывести человека из ступора паники и страха, он умел оказывать первую медицинскую помощь, он умел так отдавать приказы, что за ним шли хоть в ад!
Не зная, что происходит с Леной, какая беда случилась, Арбенин не понимал, что делать сейчас. И как помочь! Чем?
Он принес ей чай, пододвинул второй стул, сел совсем близко и поднес кружку к ее губам:
– Выпей!
Она глотнула раз, другой, третий, не смотрела на него, мимо куда-то – в то, что случилось у нее, в себя, наверное.
– Еще, – сказал он настойчиво, подталкивая кружку к ее губам.
Лена посмотрела на чашку, перевела взгляд на лицо мужчины, снова на чашку, забрала ее из рук Дениса, сделала несколько небольших глотков и поставила на стол.
Встала, подошла к окну и, глядя в черноту за стеклом, сказала:
– Вася не мой родной сын. Он мой. Родной. Сын. Но родила его не я.
– Он очень на тебя похож, – тихо отозвался Денис.
– Да, так сложилось, – не поворачиваясь, подтвердила Лена.
Замолчала. Денис ждал, не торопил и не направлял вопросами, не представлял вообще, что говорить и как помочь ей. Лена развернулась к нему лицом, прислонилась к краю подоконника, сцепила руки в замок.
– Я брала интервью у одного историка русского зодчества…
Мужик был интересный, увлеченный своим делом, но занятой сверх меры, к тому же не москвич. Поэтому интервью у него Лена смогла взять только на вокзале, перед отходом его поезда.
Ну, хоть так! Довольная сделанным делом, прикидывая в уме, как лучше подать в статье их разговор, Лена направилась к своей машине, торопясь успеть до начинающегося дождичка.
Машину она припарковала черт-те где, не найдя просвета у вечно забитого машинами Казанского вокзала, да и некогда ей было место получше и поближе выискивать – где поставила, там и поставила.
Ей оставалось метров пятьдесят, а дождик таки припустил, Ленка побежала, но тут увидела чуть в стороне, в неубедительном маленьком скверике, мимо которого бежала, как четверо пацанов избивают ногами кого-то, лежащего на земле. Люди безразлично проходили мимо, только ускоряя шаг, стараясь поскорей прошмыгнуть мимо драки и любопытно поглядывая.
А всем наплевать!
– Эй, вы что делаете? – заорала та единственная, которой оказалось не наплевать.
И пошла к ним. Ее обматерили в четыре голоса и послали куда подальше.
– Прекратите немедленно! – приказала Лена. – Вон милиция стоит, сейчас позову!
– Давай, сука, еще и тебе перепадет! – заржали пацаны, не отвлекаясь от своего занятия.
Ленка разглядела, что это пацаны лет по четырнадцать, и заметила мальчишку, совсем маленького, лежавшего на земле, свернувшись клубком, которого они колотили.
Вот здесь она завелась!
Сдернула сумку с плеча, пристроила под деревом, вести беседы больше не стала – начала бить! И бить грамотно!
В пятом классе, обидевшись на шуточки пацанов: «А что, Ленка, тебя в самый раз в карате!» – Леночка Невельская пошла вместе с мальчишками записываться в секцию Айкидо! Мелкая, худая, только косички тонюсенькие в разные стороны торчат!
А тренер мальчишкам объяснил:
– Айкидо – это не карате, и девочкам эта борьба больше всего подходит, ведь суть этого искусства не в нападении, а в умении не препятствовать, как бы продолжить движение нападающего врага, используя преимущество силы инерции.
– А нападать что, совсем нельзя? – спросил кто-то.
– Можно, но только если нет иного выхода.
Ленка занималась айкидо до конца школы и учась в университете. Гораздо меньше, когда начала работать, и совсем уж редко, от случая к случаю, когда влезла в работу с головой. Сейчас и вовсе почти забросила, так, иногда в удовольствие раза два-три в месяц заходила в зал, если находила время.
Ленино преимущество состояло в том, что она не производила впечатления спортсменки, скорее беззащитной, самой обычной девушки. При этом имела черный пояс и первый дан по айкидо.
Она наваляла этим поганцам от души, особо не запыхавшись, но без зверства, трое лежали на земле и постанывали, четвертый шустренько слинял.
Лена подняла свою сумку, перекинула ремень через голову, на бок, чтоб не мешала, подняла избитого мальчишку на руки, поразившись, что он совсем легкий, и понесла к своей машине.
– Сейчас, потерпи, – уговаривала она его, укладывая на заднее сиденье. – Сейчас в больницу доедем.
– Не надо в больницу, – слабым голосом попросил он. – Пожалуйста, не надо!
– Беспризорник? – поняла она.
– Беглый, – признался пацан и затих.
Лена села за руль, но заводить мотор не спешила, задумалась.
Про беспризорников, приемники-распределители, детские дома и социальную защиту детей в этой стране она знала, как никто другой! Копалась в этом не один месяц, когда материал готовила. А в работе журналистка Невельская – дама упорная, злая и скрупулезная, и залезала в такие места, куда путь всем заказан.
Поэтому про всю эту систему она была столь глубоко и хорошо осведомлена, что везти избитого пацана прямиком в больницу раздумала. У нее имелся один хороший знакомый, хирург-травматолог, бывший муж ее студенческой подруги, к его помощи Ленка прибегала уже не раз.
Она включила свет и полезла в сумку откапывать старую записную книжку, которую всегда носила с собой, не сильно доверяясь сотовым телефонам. Нашла, посмотрела на мальчишку.
Он лежал не шевелясь, и ей показалось, что не дышал.
– Ты как там? – спросила, перепугавшись.
– Живой, – отозвался он тихо.
«Уже хорошо!» – порадовалась Ленка и набрала нужный номер. – Олег, привет, Невельская!
– О, сколько лет и тех же зим! – обрадовался Олег Загоруйко. – По делу, как я понимаю?
– По нему! – покаялась, вздохнув, Ленка. – Ты на работе?
– На ней, увы, рыба моя! Проблемы?
– Да. Ты все там же?
– Там же, там же, куда я отсюда денусь! Срочное что?
– Да. Сейчас приеду!
Олег ждал ее у дверей в отделение, сам взял с сиденья и отнес мальчика в кабинет.
– Что с ним?
– Там же, там же, куда я отсюда денусь! Срочное что?
– Да. Сейчас приеду!
Олег ждал ее у дверей в отделение, сам взял с сиденья и отнес мальчика в кабинет.
– Что с ним?
– Били сильно ногами. Больше ничего не знаю.
Олег внимательно ощупывал пацана с ног до головы. Работал.
– Тебя как зовут, боец?
– Василий Федорович, – ответил мальчишка, не открывая глаз.
– Лет сколько?
– Десять. Почти.
– Перелом ребер, – сделал предварительный диагноз Олег, – остальное смотреть надо. Вот что, Лена, давай ты моей медсестре поможешь его раздеть и помыть.
– Я сам! – сурово сказал пацан.
– Нет, – командовал Олег. – Сам, это потом!
А мальчишка потерял сознание.
Они его раздели, вымыли, и Ленка ужаснулась: весь в синяках свежих, наливающихся, и других, более ранних, в старых шрамах, худой, как стиральная доска, маленький замученный ребенок! Господи, ему нет и десяти лет, а у него уже жизнь кончилась – и не в физическом смысле, хотя и в нем тоже!
«Нет, с этим мальчиком так не будет!» – твердо и окончательно решила Лена.
Она ждала в коридоре, примостившись на одиноком подранном больничном стуле, и нервничала ужасно. Что там может такое быть с ним? И Олег долго не выходил из приемного кабинета.
– Идем, – устало позвал он наконец. – Ко мне в кабинет пошли.
И повел куда-то.
– А мальчик? – оглянулась Лена на дверь.
– Я ему обезболивающее и снотворное вколол, спит у меня там, в просмотровом, на кушетке. Никуда не денется, не дребезжи!
Войдя в кабинет, врач устало плюхнулся в кресло, махнул ей рукой на стул.
– Скажи мне, Невельская, во что ты вдряпалась на этот раз?
– Ни во что. Вот мальчика избитого подобрала.
– Подобрала, значит. Ты понимаешь, что я обязан в ментовку сейчас позвонить, уведомить об избитом беспризорном ребенке?
– Потому к тебе и привезла, чтоб не уведомил, – пояснила она.
– Да? И что дальше? Ты его заберешь и на то же место, где взяла, положишь?
– Домой к себе отвезу. Подлечится, там решу.
– Невельская, насколько я тебя знаю, ты вроде не дура, а иногда такое отчебучишь! – поразился Олег. – Ты вообще в курсе про таких детей?
– Более чем! – разозлилась Ленка.
– А-а, – припомнил он. – Ну да, ты ж как-то такой статьей бабахнула. Помню. Тогда тем более все про это знаешь.
– Что с ним, Олег?
– Ну, что. Ноги-руки целы, только старые переломы, два ребра сломано, множественные рваные раны зашили, на голове тоже парочку швов наложили, но сотрясения нет. Педикулез, то бишь вши, Валя его уже побрила и обработала. Общее истощение и обезвоживание организма, заболеваний наверняка полный букет, надо анализы делать, а так – обычная картина для таких детей. Множество старых ран и переломов. Насилию и сексуальным действиям не подвергался, я осмотрел. Этот еще чистенький: трусишки, маечка, носки чистые, может, кто присматривал за ним или сам такой чистоплотный. Судя по степени истощения, в бегах больше полугода. Вот, собственно, и все. Что делать собираешься?
– Отлежится пусть, а там посмотрим.
– Ну да, ты его в дом, а он тебя обчистит, да еще на хату наведет дружков.
– Кроме меня, в доме брать нечего, а для этого он маловат, – пошутила от облегчения Ленка.
– Ну, смотри, неугомонная ты моя. Но забрать тебе его придется прямо сейчас.
– Я заберу, – поспешила уверить она.
– Если не дернет от тебя поутру, приводи на днях, возьмем у него весь спектр анализов. Но лаборанткам придется заплатить, у нас теперь небольничные пациенты платно.
– Приведу, скажи когда.
– Позвоню. Одежду его мы выбросили в утилизацию, так что придется тебе парня прибарахлить. Я его в старый халат завернул. Дарю!
– Спасибо, Олег! За мной долг будет!
– Как всегда, Невельская, как всегда, – устало отмахнулся он, потер сильно лицо ладонями. – Сколько работаю, циник до анализа мочи, а к таким делам привыкнуть не могу никак! Истерзанные насилием женщины и вот такие дети! Те, кто на улицах больше года, все как один больные, битые-перебитые, абсолютно асоциальные, с искореженными мозгами. Как думаешь, долго это еще будет?
– Долго, – уверила Лена.
– Ладно, – посмотрев на нее внимательным взглядом, пожаловался Олег, – развезло что-то, сутки мои заканчиваются, устал. Я тебе напишу, что пацану из лекарств надо и какой уход.
Олег помог перенести спящего мальчика, завернутого в халат, и уложить на заднем сиденье машины, пожелал удачи, посмотрел на Лену внимательным, долгим взглядом, но так ничего и не сказал, ушел.
Ленка посидела немного, не заводя мотора, прикидывая, что необходимо сделать в свете возникшей проблемы.
Время не позднее, еще и шести вечера нет, успеет!
Заехала в магазин за продуктами, набрав целый ворох, в «Детском мире» вещей для мальчика купила и в аптеку.
Что еще? Да все! Домой!
Он проснулся на следующий день, около одиннадцати утра, одевался. Лена ему на стул возле кровати вещи положила и сверху новую зубную щетку. Оделся и двинулся к ней в кухню, услышав, что она там гремит посудой.
Вошел. Не поздоровался.
Смотрел волчонком настороженным исподлобья. Стоял.
У Ленки сердце сжалось болью! Худющий, бритая голова в шрамах и двух свежих швах, лицо заплыло уже синяками. Злой.
Но нюнить нельзя ни в коем случае и бабскую жалость выказывать – категорически!
– Садись, – приказала, махнув на стул.
Он сел не сразу. Постоял, поразглядывал ее какое-то время. Сел.
– Ешь! – сказала тем же приказным тоном.
Поставила перед ним тарелку с овсяной кашей на молоке да с маслом, другую тарелку с куском хлеба, тоже с маслом, и чашку горячего сладкого чая с лимоном.
На еду он не набросился, как ожидалось. Посмотрел на Лену – что он там думал себе, разглядывая ее?
Но надумал что-то свое, выводы сделал, взял ложку в руку и степенно, без суеты, принялся есть. Лена села за стол напротив него, прихватив чашку чаю для удобства разговора, смотрела. Ждала.
Доев кашу, он отодвинул тарелку, взял в руку хлеб, в другую чашку и спросил:
– В ментовку сдашь?
– А ты не хочешь, – подсказала она.
Мальчик посмотрел на нее снисходительно, как на дурочку какую, откусил кусок от хлеба, запил чаем и спокойно ответил:
– Да-к хотел бы, не сидел бы сейчас с тобой.
А Лена поняла, что никакого разговора в русле «я взрослый и умный, ты ребенок и многого не понимаешь, а я знаю, как для тебя лучше!» не получится, это так же неуместно, как объяснять дедушке Ленину задачи партии.
– Давай знакомиться, – рулила беседой твердым голосом она. – Я Лена, а ты?
– Василий Федорович, представлялся уже, – и, затолкав последний кусок в рот, допил чай. И поблагодарил: – За жратву спасибо.
– Пожалуйста.
– Ну, Лена, и что тебе от меня надо? – перехватил инициативу разговора пацан.
Ну, нет, мил друг, это с Невельской не канает!
– За что били? – пропустив его вопрос мимо, протокольным тоном спросила она.
– За дело, – невозмутимо ответил мальчишка.
– Я спросила: за что?
– Бабки не все в общак сдал. А я спросил: что тебе надо?
– Вот что, Василий Федорович, так разговор у нас с тобой не получится, – начала было Лена. Но пацан перебил:
– А я с тобой базарить и не собираюсь! Помогла, шмотки купила, накормила, спасибо. Пошел я, у меня дел полно. – И начал вставать со стула.
– Сядь! – приказала Лена, да так, что он тут же подчинился. – Уйдешь тогда, когда я решу!
– Э, нет, – глядя ей прямо в глаза злым, непокорным взглядом, разъяснил расстановку сил мальчик. – Этаж третий, балкон есть, даже если запрешь, вылезу, а не вылезу, так в окно сигану. Если разобьюсь, тебя посадят. Тебе что от меня надо? Продать хочешь?
– Кому продать? – сбилась с твердости тона Ленка.
– А то ты не знаешь! Уроду какому-нибудь, который по мальчикам тащится! Что уставилась?
– Значит, так! – распорядилась Ленка, отойдя от потрясения. – В ментовку ты не хочешь и в объятия к педофилам не рвешься, как я понимаю. Хочешь, чтобы мы с тобой мирно разошлись, пожав друг другу руки, будешь отвечать на мои вопросы, и правду! Усеку хоть намек на вранье, а я усеку, не сомневайся, скручу и вызову ментов и социальную службу! Думаю, сомнения насчет того, что я с тобой справлюсь, отпадают сами собой. Я доходчиво объясняю?
– Вполне, – усмехнулся саркастически ни на грамм не испуганный ее пламенной речью пацан. – Ты особо не заводись, мне пофиг, что в ментовку, что в приемник, я все равно оттуда слиняю, и пугать меня этим не надо, бесполезно.
– Ясно, – выслушав его, сказала Ленка. – Тогда свободен. Можешь идти, никто не держит, тебе на помойке подыхать, как я понимаю, интереснее.
Он осторожно поднялся, но не скривился от боли, не позволил себе показать перед ней слабость, выбрался из-за стола, прошкандыбал на выход, но у двери остановился, повернулся, посмотрел на нее задумчиво.