– Учиться, – без раздумий признался Васька. – Жить нормально, в семье. В институт поступить. Но у меня ни родных, ни семьи нет.
– Ты можешь закончить школу и в детском доме. Тебе по закону положено жилье при выходе из детского дома, и льготы при поступлении в высшее заведение, и пособие денежное. Ты такой вариант не рассматривал?
– Не подходит. Я не могу под замком и надзором. Там как в тюрьме: кто в авторитете, кто у параши. Дедовщина своя. Я там не учиться, а выживать буду.
– Ладно, Василий Федорович, предлагаю тебе пожить пока у меня, подлечиться, отъесться немного. Олег сказал, надо все анализы сдать. Сдадим, проверим здоровье твое. А там посмотрим, что нам делать. Как, принимаешь приглашение?
– А не боишься, что обворую и свалю?
– А что, есть искушение?
– Не решил пока.
– Ну, ты решай, а чтобы сильно не парился, предупрежу: квартира эта мне от бабушки досталась, я в ней и года не живу. Как видишь, брать здесь нечего. Золота-брильянтов у меня нет: обычные, как у всех, не хочется, а на дорогие не заработала пока. Денег в доме не держу, пользуюсь карточкой. Ну что, телик можешь взять, он старый, ноутбук я всегда с собой ношу. Иных ценностей не имею.
– Да я уж понял, – махнул рукой мальчик. И вдруг улыбнулся задорно: – Бедно живешь, Лена, я глазом зыркнул.
– Вась, я тебя не держу, если хочешь уйти, путь свободен, но если останешься, придется дома посидеть. Соседи тут ушлые, вмиг настучат куда надо, что у меня в доме чужой мальчик.
– Это понятно, – кивнул он. И степенно сообщил: – Останусь пока. Когда что решишь, скажешь.
А она уже решила окончательно! В тот самый момент, когда увидела его голого, худого, измотанного, всего в синяках и шрамах.
А вот как это реализовать, уже совсем другой вопрос!
Про усыновление и опекунство Елена Алексеевна Невельская знала многое и весьма подробно в свете той своей давней статьи, но все же пошла для консультации в службу опеки, где ей весьма доходчиво разъяснили, какой пакет документов необходимо собрать и что потребуется пройти, чтобы Васька смог жить с ней.
И не менее доходчиво серьезная дама средних лет обрисовала реалии:
– По закону-то усыновить вы его можете, если у мальчика нет близких родственников. И если у вас нет судимостей, тяжелых хронических заболеваний, инвалидности, вы не состоите на учете в психдиспансере, имеете постоянный, оговоренный в таких случаях материальный доход. Но ни один суд не даст своего разрешения в вашу пользу, и для этого есть масса причин.
– Какие?
– Девушка, послушайте меня, – доверительно, как «своей», сообщила ей тетка, – вы представляете, что вы хотите на себя взять? Во-первых, вам придется ребенка прописать, раз он из другого города. И ваша жилплощадь перестанет быть только вашей; во‑вторых, вы выйдете замуж, зачем вам чужой ребенок? В-третьих, подростковый возраст, и вы не знаете, какой у мальчика характер, беспризорники все психически неуравновешенны, вы с ума сойдете! Да к тому же наследственность, наверняка родители – пьяницы. Кормить, поить, образование давать! Зачем вам это надо! Оставьте как есть, у нас хорошие детские дома!
У Ленки мозг закипал! И это говорит ответственный работник службы опеки! От осознания этого рехнуться можно, запросто!
Ленка начала выяснять у знакомых, приятелей, через старые связи, как лучше действовать.
Оказалось, что никак! Никак не надо действовать!
Все опрошенные в один голос посоветовали горячо, как та бабища из опеки: «Забыть и даже не думать!» Никто ей, одинокой, незамужней женщине, не даст усыновить мальчика, опекунство возможно, но и про это «забудь и не сходи с ума!».
– Сейчас! – ответила всем доброжелателям и советчикам Невельская.
Но для начала – разговор с Василием Федоровичем. Пришла вечером с работы, посадила его в кухне за стол напротив себя.
– Василий Федорович, как ты смотришь на то, чтобы жить со мной?
– Насовсем?
– Насовсем!
– Лен, ты что, меня усыновить решила? – удивился он.
– Усыновить у нас может не получиться, не разрешат, потому что я не замужем, не олигарх или хотя бы рядом с этим статусом и не известная всей стране личность. А вот за опекунство мы можем побороться.
– И что оно нам даст?
– Официальную возможность жить вместе семьей, как мать и сын.
Васька задумался, отвернулся от нее, в окно смотрел долго, о чем-то размышляя, и спросил:
– Ты уверена, что тебе это надо? Это ведь не танцы в клубе, это сложно – ребенка растить, и это на всю жизнь.
– Я уверена! – решительно утвердила она. – Но у меня есть условие!
– Ну конечно, – усмехнулся он с сарказмом, – началось в колхозе утро! Ну, давай свои условия, послушаю.
Разумеется, Вася никому не верил, еще никто из людей не предоставил ему такую возможность – доверять им! С какого перепугу этот маленький взрослый мальчик должен доверять ей через неделю знакомства! Лена понимала, но твердо перечислила:
– Первое: полное взаимное доверие, абсолютное. И уважение, мое уважение у тебя уже есть, даже если ты не захочешь жить со мной. Второе: мы становимся настоящей семьей, мать и сын. Не в том смысле, что тебе надо меня мамой называть и усю-сю, а в том, что я мать и беру на себя всю меру ответственности и заботы за нашу семью и жизнь, а ты сын, принимающий и уважающий мое главенство и мои решения, и постараешься относиться ко мне как сын.
– Тогда и у меня есть условия, – выслушав ее, сообщил Васька. – Первое: мы договариваемся железно и навсегда никогда не врать друг другу, не скрывать ничего, не говорить неправды, даже чтобы не обидеть. Второе: все проблемы мы решаем вместе. И третье: ты не станешь относиться ко мне, как к глупому маленькому ребенку, которого надо учить жизни, а я обещаю не относиться к тебе, как к глупому взрослому.
– Я согласна на твои условия, – торжественно заверила Лена.
– А я на твои, – не менее торжественно пообещал Васька.
– Это значит, что ты хочешь жить со мной?
– Хочу. Очень, – признался в этот раз совсем по-детски Васька.
Ленка еле удержалась от слез! Нельзя!
– Я рада. Но нам предстоит нелегкая борьба за это.
– Мы справимся. Мы же вдвоем теперь! – улыбнулся мальчик.
– Предупреждаю, прежде чем ты окончательно решишься, – разъясняла Лена, – это будет очень нелегко. Нам придется отвезти тебя в приемник, оттуда тебя отправят в Казань, в твой детский дом.
– Я потерплю, – кивнул он решительно.
– Вась, подумай, – еще раз объяснила Невельская, – я начну заваруху, но сколько времени это займет, неизвестно.
– Я понимаю. Но ведь мы хотим, чтобы все по закону и нас больше не трогали, – со всей серьезностью рассуждал парень.
– Именно так.
– Я потерплю, – повторил Вася. И предупредил совсем уж сурово: – Но, Лен, я не смогу с тобой жить, если ты пьешь или просто выпиваешь, тогда и не затевай ничего лучше.
Лена посмотрела на него долгим, задумчивым взглядом, а Васька напрягся.
– Я не люблю спиртного, плохо его переношу и очень редко пью. Теперь не буду совсем, даже пиво и шампанское. Обещаю.
– Хорошо, – кивнул Васька, расслабляясь.
Лена оттолкнулась от подоконника, подошла к столу, взяла кружку, большими глотками допила остывший чай и спросила:
– У тебя здесь курить можно?
Денис кивнул, дал пепельницу и включил чайник. Ленка вернулась к окну, оперлась на подоконник, достала из кармана так и не снятого пальто сигареты с зажигалкой, прикурила и бросила, не глядя, на подоконник. Денис хотел отдать ей в руки чашку с чаем, но, посмотрев, на Ленино отрешенное выражения лица, поставил рядом с пепельницей. А Елена ничего не видела, не замечала вокруг – находилась там, внутри тех переживаний.
– Я на войну попала. На простую такую, банальную чиновничью войну, – продолжила она, сильно затянувшись сигаретой. – Никому Васька не нужен и не интересен был, никого не волновало, какой он, что хочет, что необходимо ему, именно ему! Да наплевать всем, что он хочет или не хочет, кого интересует мнение десятилетнего мальчика, его как бы и нет совсем! Зато есть какая-то сумасшедшая баба, которая решила его усыновить, и вся чиновничья машина взялась Ваську от меня защищать!
Она затянулась еще раз, ткнула сигарету в пепельницу.
– Чего я только не выслушала. Одна чиновница меня спросила: вы что хотите, чтобы он подрос немного и стал вашим любовником? Восемь месяцев подыхал на улицах, никому на хрен не нужен был, даже бабке с дедом родным, а тут их стал – государственный! Никому не отдадим! Я один раз сорвалась, объяснять что-то принялась бабе одной из службы опеки, дура наивная! Он талантливый, говорю, очень одаренный, ему учиться надо, а в детском доме ему трудно, он домашний мальчик, он семь лет с бабушкой и дедушкой в семье жил, я ему шанс хочу дать, помочь. А она знаешь что мне отвечает? Ничего, говорит, ему государство шанс даст, закончит школу, пойдет работать, а если такой уж умный, отслужит в армии и поступит на заочное отделение учиться! Я думала, у меня мозг лопнет! Мы с Васькой, как два бойца, среди врагов оказались! Я потеряла всех друзей на этой войне, а родители от меня отказались.
Ленка приехала к родителям с серьезным разговором, ни на минуту не сомневаясь, что поймут и поддержат.
– Да ты с ума сошла, Лена! – возмутилась мама. – Какое опекунство, какой беспризорник?!
– Мам, он очень хороший, умный, замечательный человечек! – убеждала воодушевленно Елена. – Вот увидишь и сама поймешь!
– Не надо нас знакомить, и в дом к нам не смей его приводить! Он нас обворует! Они все хитрые, злые, это он сейчас хорошим прикидывается, чтобы тебя, дуру, обмануть, уж они-то знают, как разжалобить! Ты его пропишешь, а он у тебя квартиру отберет, да еще обдерет тебя, идиотку! Мы с отцом запрещаем тебе брать к себе этого беспризорника!
– Мам, ты уже очень давно не можешь мне что-то запрещать, – посуровела Ленка.
– Леночка, – сделала мама заход с другой стороны, – я понимаю, ты сильно переживала из-за разрыва с Маркиным и ухода из газеты. Но нельзя же из-за этого совершать глупости! У тебя новая работа, пусть не такая престижная и интересная, как прежняя, но денежная. Работай, встречайся с мужчинами, строй новую жизнь. Никому, и прежде всего тебе самой, не нужны эти метания и желание сделать всем назло.
– Ма, ты ничего не поняла, – сделала еще одну попытку убедить Лена. – Этот мальчик, он мой, родной, он даже похож на меня очень сильно! И он будет моим сыном.
– Лена, – вступил раздосадованно отец, – хватит глупить! Нам не нужен чужой мальчик, замуж выйдешь, своих нарожаешь! И перестань что-то кому-то доказывать и характер свой показывать!
– Поговорим в другой раз, – вставая уходить, сказала Лена.
– Нет! – решительно заявила мама. – Никакого другого раза! Если ты не остановишься с этим идиотским опекунством, мы с тобой общаться перестанем, так и знай!
– Хорошо, мама, – приняла Лена ультиматум.
Они сдержали слово, год с ней не общались, не звонили, не встречались – вообще, наглухо. А потом у отца случился сердечный приступ, и Лена приехала к нему в больницу, там и восстановили отношения, но уже без близости душевной.
С Васькой родители все-таки вынужденно познакомились, внуком своим не признали, хотя поражались каждый раз его внешней похожести с их дочерью, принимали, летом даже на дачу забирали, но теплых родственных отношений не сложилось.
Василий Федорович все понимал, прощал их, старался не становиться раздражителем и настаивал, чтобы Лена чаще виделась с родителями, эдакий мудрый миротворец.
И друзей Лена растеряла тогда всех, то есть абсолютно всех! Начиная с близкой подруги, тоже Лены, по фамилии Иванова, с которой дружила со школы. Иванова покрутила пальцем у виска, показывая степень Ленкиной разумности, когда подруга сообщила ей про Ваську, и прямо заявила:
– Я к тебе в дом стану бояться приходить. Вдруг он или его дружки меня ограбят или заразят чем-нибудь?
– Лен, ты что? – поразилась Невельская. – Он маленький и замечательный мальчик, очень умный и здоровый, мы все анализы сдали и проверяли его.
– Это не я «что», это ты «что»! – глядя на нее, как на полную дебилку, возмутилась Иванова. – Ты ж про беспризорников такую статью отбабахала, даже две! Ты ж про них все знаешь! Они поголовно больные, циничные, асоциальные, грязные и злые! Убить могут, как плюнуть, для них жизнь другого человека – пустое место! Ты ненормальная, что влезла во все это! И мой тебе совет: брось немедленно эту дурь!
Больше они не общались. Никогда.
Но подобного рода монологи, а часто и еще более красочные, Лена выслушивала в таком количестве, что и не сосчитать, в том числе и от службы опеки. Знакомые, друзья, посвященные в ее «боевые» действия стали относиться к ней, как к не совсем адекватной, сторонились, словно Ленка сама стала беспризорницей с улицы.
А она боролась!
Моталась в Казань, как в ближайшее Подмосковье на дачу за урожаем, при этом работу никто не отменял! Командировки выпадали одна за одной, и материал требовалось сдавать вовремя. В издательстве Елена никого не посвящала в свои проблемы, старалась улыбаться, шутить, но у нее не очень хорошо получалось. Похудевшая, измученная, синяки под глазами, смотрит зло, как кошка дикая.
Но Ленка не могла взять отпуск, ей нужны были деньги. Она потратила половину из тех сбережений, что откладывала все эти годы на новую машину, мебель и ремонт в квартире. Ухнули, как в трясину бездонную, на адвокатов, поездки, взятки, а впереди ожидались еще большие расходы.
Невельская разрывалась между поездками, командировками, работой, чиновничьими кабинетами и в Казани, и в Москве, Васькиным детским домом, куда ходила каждый день, когда прилетала.
– Прилетела как-то вечерним рейсом, – говорила Лена монотонным, чужим голосом, так и не притронувшись к чаю, – проспала весь полет, проснулась, когда все уже выходили, спустилась с трапа и стою. Не понимаю, куда прилетела, в какой город и сколько времени. Подняла голову, «Москва» на здании прочитала, думаю, а мне сюда надо? Я откуда и куда лечу? И какой сегодня день? Меня из автобуса позвали. Вошла, спросила у кого-то, какой сегодня день, мне говорят: среда. А я пытаюсь понять: среда какой недели, этой или уже следующей? А времени сколько, утро или уже ночь? Встала посреди зала, смотрю на табло, тупо так, долго стояла, потом прочитала все-таки день, число и время. Домой добралась. Только утром врубилась, что прилетела из Питера и надо материал сдавать.
Лена шла по коридору издательства, думала, как писать, ни черта не понимая. И тут ее поймал Забарин.
– Невельская, быстро ко мне в кабинет! – гаркнул так, что она подскочила от неожиданности.
И дверью хлопнул, когда Ленка зашла за ним, рукой на стул указал раздраженным жестом, сам сел и потребовал строгим начальственным тоном:
– Ну-ка, быстро выкладывай, что у тебя случилось!
– Да ничего, Николай Васильевич, вчера из Питера прилетела, собираюсь над статьей работать, – удивилась Лена его грозности.
– Ты себя давно видела? Как смерть ходишь, почернела вся! Я сказал: быстро выкладывай! – И по столу ладонью хлопнул.
Она выложила. Согнувшись на стуле, облокотившись о колени, сцепив руки в замок, подробно все выложила. Забарин слушал, вопросы задавал по ходу, уточнял детали.
– Ты когда в Казань летишь?
– Послезавтра. Сегодня и завтра надо над статьей поработать.
– С тобой полечу, – сказал – как отрезал. – Иди домой, выспись, дома над статьей поработаешь.
– Зачем со мной? – обалдела Ленка.
– На мальчика хочу посмотреть. Все. Иди, Лена.
В детском доме Лена примелькалась, как сотрудница штатная, постоянной фигуранткой. Директриса давно махнула на нее рукой, проиграв во всех спорах, но незнакомого мужчину притормозила, решив не пускать.
Ага, тот случай!
Николай Васильевич книжечку красную лауреата сунул, да так отчитал, что и двери распахнули, и сопроводили в комнату для встреч.
Привели Ваську, они с Леной обнялись с ходу, прижались друг к другу, как с фронта встретились, постояли так молча. Затем Лена мальчика чуть отстранила:
– Василий Федорович, тут мой начальник хотел с тобой познакомиться.
Васька Забарина осмотрел придирчивым взглядом с ног до головы, подошел, протянул ладошку.
– Василий Федорович, – представился.
– Николай Васильевич, – пожал ему руку Забарин.
– Я знаю, не Гоголь, мне Лена говорила, – чуть усмехнулся мальчик.
– Лен, – распорядился начальник, – ты иди, погуляй пока, мы с Василием Федоровичем поговорим.
Она переживала отчего-то страшно, расхаживала по коридору туда-сюда. О чем они там могут говорить, что обсуждать и зачем это Забарину?
Вышли. У Васьки скоро обед, мальчик пошел их провожать к выходу, попрощался с Забариным с пожатием рук и по имени-отчеству. Лена присела перед Васей на корточки и взяла его ладошки в руки.
– Вась, потерпи еще, наш адвокат подал оспаривающее заявление.
– Я потерплю, – кивнул мальчик. И очень серьезно сказал: – Ты лучше, Лен, побереги себя, вон черная стала, похудела совсем. Так и заболеть недолго. Что мы тогда будем делать?
– Ничего, Василий Федорович, на войне всегда так, – грустно улыбнулась она. – Ты же помнишь наши задачи: я отвечаю за свой фронт, бумажный, ты за свой – учебный.
– Я учусь, ты же знаешь. За второй класс все посдавал, на следующей неделе сдам за третий, еще месяц учебы до лета остался, я и за четвертый сдам.
– Ты у меня молодец!
– И ты у меня молодец. Ну иди, мне на обед надо, я ж тут примерный.
Лена поцеловала Васю, а он обнял ее за шею, прижался и не отпускал пару минут, а потом резко выпустил и ушел. Николай Васильевич улетел вечерним рейсом, в тот же день, а ей сказал перед отъездом:
– Оставайся. Три недели тебе дам, доделаешь тут дела. Статью напишешь и перешлешь в редакцию, работу никто не отменял.