— Хлеба!
— Удовольствий!
— Давай новый поход!
— Вы привели нас сюда — и что же? Где обещанная еда? Где благоденствие?
Ни еды, ни благоденствия руководители не были в силах дать. Вместо этого Ата возобновил человеческие жертвоприношения, увеличив количество обреченных вдвое.
В семьях царил беспорядок. Поселившись в заброшенные жилища, фриггийки не умели навести порядок. Потому повсюду валялся мусор, объедки и куски глины, которая отваливалась от стен построек. В жарком и влажном климате мусор начал гнить, что вскоре вызвало эпидемию дизентерии. Лечить эту странную хворь никто не умел, вследствие чего несколько сотен людей, преимущественно детей, умерли. Жалкий вид жертв эпидемии вызвал настоящий бунт. Фригги забрасывали Ату камнями, требуя еды и здоровья. Жрец был вынужден прятаться, оставив на произвол судьбы жену и дом. Однажды толпа ворвалась в жилище Аты и застала там Парсию. На нее и вылилось настроение народа. Крепкие мужчины и женщины поволокли ее к жертвенному камню и принесли в жертву богу подземного мира Хун-Ахаву, потому что как раз наступил посвященный ему месяц. Ахыкар тоже спасся бегством от бешенной толпы. Никто не ведал и не желал знать, где прятались предводители. Каждый беспокоился лишь о спасении собственной жизни. Так между фриггами, некогда сплочёнными и едиными, вспыхнула вражда. Они разделились на отдельные роды, которые преследовали друг дружку. Это совершенно не способствовало процветанию народа или повышению рождаемости. Напротив, каждый новый день приносил очередные жертвы. Даже соседние племена, которые раньше испытывали страх перед ними, теперь отваживались нападать на отдельные роды. Побежденных если не уничтожали до ноги, то уводили в рабство.
Часть 4
Истина о том, что нет пророка в своем отечестве и врач никогда не может лечить знающих его, отнюдь не нова для бренного мира. Именно это произошло с Атли, которому с трудом удалось отыскать новое место жительства соплеменников. Первые переселенцы, увидев бывшего сородича, остолбенели от удивления. К тому же их ошеломил вид осла, нагруженного мешками. До сих пор фриггам не приходилось встречать такое животное.
— Я принёс вам новые знания, — обратился к ним Атли. — Не пройдет и нескольких месяцев, как вы заживете в мире и роскоши.
Его сытое и уверенное лицо выгодно дополняло слова. Вскоре человек приблизился к центру поселения. Отовсюду собрались люди, чтобы услышать рассказ путешественника.
— Посмотрите, как вы живете, — говорил Атли, указывая на горы разлагающегося мусора и обрушенные дома. — Вы голодаете, враждуете между собой, ослабели до ужаса, — вас и узнать невозможно. Даже ничтожные северные племена захватывают вас в плен и превращают в рабов. Сочтите, сколько на всех вас приходится детей — едва ли по одном ребёнку на сотню взрослых. И вы при всем этом еще не забросили ко всем чертям свою гордыню? Вы все еще продолжаете называть себя могущественными? Да соседи смеются над вами, дорогие мои родственнички! Вы хоть знаете, что вам сейчас угрожает вымирание? Но я принес вам знания и укажу способ возрождения и укрепления. Ещё раз повторяю: через три-четыре месяца вы превратитесь в богачей. А спустя год или два о вас снова заговорят, как о могучем племени.
Атли на этих словах остановился и окинул взглядом толпу. Люди взирали на него с сомнением.
— Ты — Атли? — наконец спросил обветшалый воин из первого ряда.
— Да, я — Атли. Более года тому назад меня забрал к себе могущественный бог Кетцаль для того, чтобы показать, как следует жить. Целый год я провёл в далекой стране и многому научился.
— Где та страна?
— Она находится по ту сторону западных гор, рядом с великим морем, — объяснил проповедник. — Народ, который населяет ту страну, ни с кем не воюет, а тратит силы на хозяйствование. Эти люди садят деревья, сеют злаки и овощи, ловят рыбу, разводят скот. Там не бывает ни бедных, ни голодных; они всегда веселы и жизнерадостны, и даже боги у них добрые. Особенно Кетцаль.
— Что за бог такой?
— Это бог мудрости и воздуха. Я научу вас поклоняться ему, только для этого следует отбросить напрочь старых богов и начать трудиться.
Атли выбрал сотни две желающих испытать новый способ жизни, и поселился с ними недалеко от поля. Он терпеливо, как и его в свое время, учил фриггов добывать руду и выплавлять бронзу и железо, производить инструменты, сеять и обрабатывать поле, плести сети для рыбалки.
Спустя некоторое время фригги заметили, что поклонники Атли действительно начали поправляться и одеваться в невиданные одежды, мыться и следить за чистотой в своих жилищах. Эти люди пели новые песни, танцевали и веселились, что было невиданным чудом для суровых фриггов.
Атли через некоторое время велел собирать урожай кукурузы, пшеницы, ячменя, овощей. Он научил соратников печь хлеб, варить супы и правильно коптить, вялить и жарить рыбу. По всему поселению ощущались неслыханные ароматы, которые будили аппетит даже у яростных противников новых порядков.
Вскоре количество поклонников Атли возросло до нескольких тысяч. Это предоставило возможность обработать большее количество земли, разводить больше животных, заготавливать больше продовольствия. Все остались довольны; единственное несоответствие получалось с новыми богами. Народ втайне продолжал поклоняться старым, а если кое — кто перешел в новую веру, то все равно приносил Кетцалю в жертву животных. Атли сурово запрещал такие церемонии, и по сему поводу у него случилось несколько стычек с Атой и Ахыкаром.
— Вы должны меня понять правильно, — объяснял он. — Я не претендую на вашу власть. Она мне не нужна. Я обучу людей и вернусь в страну флоров, а руководить здесь останетесь вы.
— Хорошо, — кивал головой Ата. — Но зачем ты навязываешь новых богов?
— А затем, что они более могущественны и действительно могут помочь фриггам. К тому же, старые боги не ведают ни добра, ни радостей, ни земледелия. Пока не поздно, Ата, переучивайся на жреца Кетцаля, потому что народ, — ты только приглядись внимательнее, — тянется к нему.
И, как ни странно, Ата начал изучать новые обычаи и новую религию. Так прошёл ещё год.
Как на беду, накануне уборки промчался тайфун и уничтожил большую часть посевов. Этим воспользовался Ата, который всё ещё продолжал видеть в молодом человеке соперника. Он втихомолку наговаривал против него народ:
— Глядите, что получилось! Это — по вине бахвальства и самоуверенности Атли. Он отменил человеческие жертвоприношения. Я согласен, что старые боги никуда не годились, но знаю наверняка, что все боги на свете любят человеческую кровь.
Народ призадумался. Нашлись у Аты приспешники, которые стали во всю мочь требовать наказания для Атли. Воспользовавшись этим, Ата приказал схватить проповедника, благодаря которому народ возродился и даже начал множиться. В лицо учителю бросали обвинения и ругань, но он, памятуя заветы Маниту, улыбался в ответ:
— Все, что вы сейчас делаете, послужит славе Кетцаля. О, народ, ты даже не представляешь, сколь великое будущее для меня готовишь!
Но никому не были понятны его слова. Ата назначил жертвоприношение Атли в честь бога Кетцаля на следующее утро. К тому моменту неугодный пророк был заперт в тюрьме, а чтобы он не скрылся, его охраняли двое часовых. Казалось бы, судьба Атли безвозвратно решена. Но наутро, когда Ата пришёл за приговорённым, оказалось, что он исчез.
Часовые клялись, будто ничего не заметили, и им поверили; народ сразу провозгласил Атли богом и начал почитать наравне с Кетцалем.
Однако никто не заметил под стеной следов подкопа, посредством которого Атли выбрался наружу. После того, как стены тюрьмы оказались распахнутыми, он старательно замаскировал следы камнями и присыпал их землей. Чем дольше никто не поймет, как он ушел, тем дальше он сумеет сбежать. После этого он, конечно, отправился на запад, на прощанье одарив улыбкой спящих часовых. Далеко за горами его ожидали Маниту, Сильва и многочисленные друзья.
Возвратившись на вторую родину, молодой человек был удивлён, увидев рядом с Маниту своего отца. Когда фригги переселялись, они просто позабыли о Манге и оставили его умирать в пещере. Он сумел выбраться оттуда и направился на запад.
Маниту, приветливо улыбаясь, похвалил Атли.
— Ты — герой, мальчик, — сказал он. — Герой, потому что сумел спасти свой народ, несмотря на то, что он противился этому. В твою честь уже сооружена каменная плита, на которой мастера выгравируют большими буквами рассказ о твоём несравненном подвиге. Кроме того, ты заслужил Сильву. Будьте счастливы среди нас!..
ДВА ВАСИЛИЯ
Мы часто задумываемся над тем, какова наша роль в этой жизни и существует ли вообще в ней какой-то ценный смысл. В погоне за выгодой мы портим существование окружающим, совершаем преступления. Человеку не дано знать, в чём есть Добро, а в чём — Зло; потому, стремясь творить добрые дела, мы совершаем какую-то цепь поступков, а однажды приходим к пониманию, что наши добрые побуждения вылились в злой результат. Такое происходит с большинством людей. Так и умирают они, не осознав своего места под солнцем, не поняв, зачем они, собственно, жили. А для того, чтобы не было стыдно за свое незнание, они говорят:
ДВА ВАСИЛИЯ
Мы часто задумываемся над тем, какова наша роль в этой жизни и существует ли вообще в ней какой-то ценный смысл. В погоне за выгодой мы портим существование окружающим, совершаем преступления. Человеку не дано знать, в чём есть Добро, а в чём — Зло; потому, стремясь творить добрые дела, мы совершаем какую-то цепь поступков, а однажды приходим к пониманию, что наши добрые побуждения вылились в злой результат. Такое происходит с большинством людей. Так и умирают они, не осознав своего места под солнцем, не поняв, зачем они, собственно, жили. А для того, чтобы не было стыдно за свое незнание, они говорят:
— Я жил ради детей.
Однако вырастить детей — это вовсе не заслуга перед Вселенной или Богом, а обыкновенная дань природе. Совершил ли ты на протяжении жизни некое действие, результатом которого было бы добро для остальных людей?
Более тысячи лет тому назад в болгарском городе Бургасе жил благочестивый монах Василий. Денно и нощно он творил молитвы за людей, подавал милостыню, и за это пользовался большим авторитетом среди народа. Он достиг весьма преклонного возраста и задумался над вопросом: «Зачем я прожил жизнь и какое место я занял пред глазами Бога?» С каждым днём этот вопрос мучил монаха всё сильнее и сильнее, и он решился спросить об этом у самого Творца.
В течение недели он не ел и не пил, прося у Всевышнего ответ или знамение. Наконец, на восьмую ночь во сне ему явился Бог в виде ослепительного сияния и сказал:
— Ты прожил жизнь так, как должен был её прожить. Ты занимаешь в моих глазах такое же место, как и Василий Пловдивский.
Проснувшись, монах удивленно оглянулся, — настолько сон был похож на реальность. «Что за человек этот Василий Пловдивский? — размышлял он. — Наверное, какой-то великий праведник. Но разве возможно такое, чтобы я не знал о таком деятеле ничего?»
И решился монах отправиться в город Пловдив, чтобы побольше разузнать о другом Василии. От Бургаса к цели было довольно далеко, да и автобусов в те времена не было. Больше месяца служитель церкви сбивал ноги о дорожные камни, прежде чем добрался до Пловдива. Ещё в ту эпоху этот город был большим. Как найти в нём нужного человека?..
Когда Василий спросил об этом у первого же прохожего, тот почему-то улыбнулся.
— Вот времена наступили: монах — и тот к Василию!
Впрочем, несмотря на столь удивительное восклицание, человек подробно объяснил, как найти дом Пловдивского.
— Ты прости меня, человек, — застенчиво промолвил монах. — Но почему ты сейчас засмеялся?
— Да потому, что Василий — владелец дома разврата. Там играют в карты, пьют вино, покупают женщин. Вот меня и удивило, что монах — и туда же.
Человек проследовал своей дорогой, оставив Василия в растерянности. «Как — после стольких лет праведной жизни я умудрился занять пред Богом такое же место, что и блудник?! Ох, напрасно я прожил жизнь!..»
Монах мучился сомнениями, страдал, но всё же захотел взглянуть на того Василия, ради которого прошёл столь дальний путь. В центральном квартале города возвышался дом в три этажа, из окон которого доносились пьяные крики и бесстыдный женский смех. Это и было «хозяйство» Пловдивского.
Посетители, заметив в проёме двери монаха, замерли в удивлении, но в следующий миг разразились смехом. Мужчины предлагали Василию бокал вина или водки, женщины игриво хлопали его по плечам. Стыдно и страшно стало монаху в этом гнезде греха, он намерился было сбежать прочь. Но вдруг из другого зала вышел мужчина богатырского сложения с весёлым приветливым лицом. На вид ему было лет пятьдесят.
— Чего тебе, отец? — поинтересовался он. — Я тот, кого ты спрашивал.
Монах окинул его пронизывающим взглядом, пытаясь угадать, за что сего человека Бог выделил из стада человеческого.
— Так и так, — рассказал он. — Такое со мной случилось, поэтому мучает меня этот вопрос.
А Василий Пловдивский, услышав рассказ, и сам удивился.
— Неужели Бог выделил меня — закоренелого грешника?! — воскликнул он. — Но за что?
Они уединились в отдельном кабинете, куда хозяин велел принести обед для нежданного гостя.
— Отче, я всегда жил так, как живу сейчас, — сказал Василий. — Разве в такой жизни есть что-то примечательное для взора Господнего?
— Конечно, нет, — ответил монах. — Но иногда случается, что Бог выделяет человека за какие-то его поступки, прощая ему все грехи. Припомни всё, что ты совершил в течение жизни; может, среди грехов отыщется какое-то великое дело. Это может быть милостыня, пост, молитва…
Василий принялся вспоминать, но вскоре стыдливо опустил взор.
— Отче, к сожалению, я никогда не подавал милостыни, а если и молился, то без соответствующего вдохновения… Что касается поста… Нет, не было такого…
Василий взирал на собеседника с ужасом, думая: «Неужели все мои молитвы, посты и милосердие ничего не стоят в глазах Господних? За что он сбросил меня на уровень такого грешника?»
В разговорах и воспоминаниях быстро шло время; солнце уже приготовилось заходить, но хозяин почему-то не хотел отпускать гостя. Он болтал ему о всякой всячине, спрашивал советов по мелочным, с точки зрения церкви, вопросам, рассказывал о храмах Пловдива, о прошлых временах. Разговор перешел на тему турецких завоеваний в Болгарии.
— Однажды я устроил туркам шутку, — оживленно заговорил Василий. — Лет двадцать назад они привели ко мне десяток совсем юных монахинь. Турецкий начальник велел мне содержать этих чистых дев и приводить ему каждый вечер по одной. Что я сделал? Шутки ради переодевал в монашескую одежду своих девок и приводил к турку. Он, дурачина, и не догадался об обмане. Ну и смеялись мы тогда!..
Монах удивленно спросил:
— Василий, а что произошло с монахинями потом?
— После того, как нехристи ушли, я вернул их в монастырь.
— А если бы турок догадался о твоей, как ты говоришь, шутке?
— Тогда я об этом не думал. Да меня бы растерзали! Но это давно позабытая история…
— Нет, человече! — перебил монах. — Не следует её забывать, потому что как раз из-за неё Господь тебя милует.
— За это? — уставился на него хозяин. — Но ведь это — единственное мое доброе дело за всю жизнь! Разве может только за это Бог приравнять меня, ничтожного грешника, к такому праведнику, как ты?!
— Получается, что может…
Всю следующую ночь развратник Василий провёл в размышлениях. А на следующий день он продал дом и раздал все вырученные деньги нищим. Он поселился на морском берегу среди скал, где и провёл остаток жизни как аскет.
Получается, что каждый из нас живет лишь для какого-то одного единственного дела, и только от нас зависит, как поступить в нужный момент…
ПОСЛЕДНИЙ ПОДВИЖНИК
В конце лета 1890 года город Петроград всколыхнулся от странного известия: куда-то пропал граф Федор Оболенский. В среде дворянства выдвигались разнообразные версии. Одни полагали, что граф мог отправиться в путешествие, другие — что он просто не хочет жениться, а третьи и вовсе не знали, что думать.
Федор Оболенский представлял собою человека лет тридцати, отличался красотой, богатством, был обласкан императорским двором. Он был заядлым дуэлянтом, одним из лучших фехтовальщиков и танцором, любимцем двора и барышень, благородным, учтивым, добрым и умным. Как раз накануне своего исчезновения он был назначен на высокую военную должность, а спустя несколько дней должен был жениться на прекрасной баронессе. Как же он мог все бросить и исчезнуть? Все говорили о графе в течение целой недели, но через месяц общество о нем и думать забыло. Должность передали другому претенденту, баронесса вышла замуж за какого-то француза, и жизнь потекла по — старому. Дворянство склонилось к мысли, что, возможно, граф был убит во время очередной дуэли. На том публика и успокоилась.
Тем временем молодой человек, бросив все, что имел, тайно поселился в безлюдной местности. Вокруг — одни болота, непроходимые кустарники, миллиарды москитов и комаров, холод… Захватив из дворца немного денег, кое — что из теплой одежды, некоторые инструменты и рыболовецкие снасти, Федор соорудил среди болот шалаш, в котором стал совершать молитвы днем и ночью. Что толкнуло его на такой поступок, ради чего он все бросил? Он бы и сам не сумел ответить на сей вопрос, но для себя запомнил лишь свет, пучок неизвестной энергии, который однажды явился пред ним и увлёк сюда.
Зимой ему пришлось трудно. Федор едва не отморозил ноги, пытаясь отыскать среди снегов еду. Но выжил. Когда ставало невмоготу, он молился, и тогда снова видел перед собой таинственный свет, который его тотчас согревал. Весной он не стал заготавливать еду на зиму, как это сделали бы другие люди на его месте. Откуда-то ему было известно, что не стоит так делать. Но каким образом выжить в суровую зиму? «А что Бог даст», — отвечал он на собственные опасения.