На фото был запечатлен этот счастливый момент… за исключением одной детали. У Эмили не было головы. Она была полностью вырезана из фотокарточки, кто-то не поленился аккуратно отстричь ножницами все до единой прядки ее волос.
Эмили быстро задвинула ящик. Потом ощупала пальцами свою шею, челюсть, уши, щеки и лоб. Ее голова все еще была на месте. Она тупо смотрела в окно, пытаясь сообразить, что же теперь делать, когда ее мобильный негромко звякнул.
У Эмили упало сердце. Значит, «Э» все-таки приложила к этому руку. Дрожащими пальцами Эмили вытащила телефон. Одно новое мультимедийное сообщение.
На экране открылась картинка. Старая фотография чьего-то заднего двора. Заднего двора Эли – Эмили узнала домик в ветвях большого дуба. А вот и сама Эли – совсем юная, улыбающаяся, ясноглазая. Она запечатлена в форме молодежной лиги роузвудской школы по хоккею на траве, значит, фотография была сделана в пятом или шестом классе – позже Эли уже играла за сборную университета. Помимо нее, на фотографии были еще две девочки. Одна блондинка, почти полностью скрытая деревом – скорее всего, Наоми Зиглер, в ту пору одна из двух ближайших подруг Эли. Вторая девочка была изображена в профиль. У нее были черные волосы, бледная кожа и от природы алые губы.
Дженна Кавано.
Эмили озадаченно застыла, держа телефон в вытянутой руке. Где же очередной шантаж? Где ликующее сообщение, типа: «Попалась! Мамочка считает тебя грязной шлюхой!» Почему «Э» не ведет себя… как «Э»?
Потом она заметила послание, прикрепленное под фотографией. Эмили прочитала его четыре раза, силясь понять смысл.
На этой фотографии есть кое-что лишнее. Быстро угадай, что именно… а не то пожалеешь.
Э.
13. Дочки-матери
Тем же вечером в среду Спенсер села на сверхскоростной поезд на станции «Тридцатая улица» в Филадельфии, устроилась в мягком кресле у окна, поправила пояс серого шерстяного платья с запахом и смахнула приставшую сухую травинку с заостренного мыска сапог «Лоффер Рэндалл»[15].
Она потратила целый час на выбор наряда и очень надеялась, что ее платье недвусмысленно говорит о ней примерно следующее: «я ультрамодная и очень серьезная девушка», а также «посмотри, до чего потрясающая у тебя биологическая дочка!». Сами понимаете, как непросто было соблюсти такой баланс.
Проводник, седой добродушный мужчина в синей форме, внимательно изучил ее билет.
– В Нью-Йорк едете?
– Ага, – Спенсер шумно сглотнула.
– По делам или отдохнуть?
Спенсер облизала губы.
– Я еду к маме, – выпалила она.
Проводник улыбнулся. Пожилая женщина, сидевшая через проход, одобрительно закудахтала. Спенсер надеялась, что среди ее попутчиков не окажется никого из друзей ее матери или деловых партнеров отца. Честно говоря, она не хотела, чтобы родители узнали о ее поездке.
В последний момент перед отъездом она попыталась вызвать родителей на разговор о ее удочерении. Отец как раз работал дома, и Спенсер встала в дверях его кабинета, глядя, как он читает «Нью-Йорк Таймс» с экрана монитора. Когда она откашлялась, мистер Хастингс обернулся. Его лицо мгновенно разгладилось. «Спенсер?» – с заботой в голосе спросил он. Казалось, он на время забыл о том, что ее принято ненавидеть.
Тысячи слов забурлили в голове у Спенсер. Ей хотелось спросить отца, может ли это быть правдой. Хотелось спросить, почему он никогда не говорил ей об этом. Спросить, поэтому ли они с матерью всю жизнь относились к ней, как к грязи, – неужели только из-за того, что она им неродная? Но потом… потом она испугалась.
Звякнул мобильный. Спенсер вытащила телефон из переднего кармана сумки. Это было сообщение от Эндрю.
«Хочешь приехать?»
Поезд с грохотом мчал ее в противоположном направлении. Спенсер стала набирать ответ: «Я сегодня ужинаю с семьей, извини». В общем, это было не совсем неправдой. Спенсер очень хотелось рассказать Эндрю об Оливии, но она боялась, что если поделится с ним, то Эндрю будет до вечера ждать новостей, гадая, как пройдет ее встреча с матерью. А вдруг все сложится неудачно? Что, если Оливия и Спенсер не понравятся друг другу? Нет, она и так чувствовала себя довольно неуверенно.
Колеса стучали по рельсам. Мужчина, сидевший напротив Спенсер, отложил на сиденье часть газеты. Там была очередная история из Роузвуда. «В первоначальном расследовании исчезновения ДиЛаурентис следствие допустило ошибки?» – вопрошал заголовок. «Что скрывает семья ДиЛаурентис?» – интересовались в соседней заметке. Спенсер надвинула на глаза свою вязаную кепку от Юджинии Ким[16] и теснее вжалась в кресло.
От этих безумных новостей нигде нельзя было спрятаться! Но что, если копы, которые три года назад расследовали исчезновение Эли, в самом деле упустили что-нибудь очень важное? Спенсер снова подумала о сообщениях Йена. «Они узнали, что мне все известно. Поэтому мне пришлось бежать. Они меня ненавидели… Ты же знаешь».
Здесь была какая-то загадка. Во-первых, Йен был уверен, что переписывается с Мелиссой, а не со Спенсер. Выходит, Мелисса знала, кто его ненавидит… и почему? Возможно, Йен делился с ней своими подозрениями насчет убийства Эли? Но если Мелиссе была известна альтернативная версия того, что произошло в ночь смерти Эли, почему она никому об этом не сказала?
Или же… ее кто-то запугал. За последние двадцать четыре часа Спенсер несколько раз звонила Мелиссе, чтобы расспросить о том, что ей может быть известно. Но Мелисса не отвечала на ее звонки.
Дверь, соединявшая два вагона, с грохотом распахнулась, и по проходу прошла женщина в синем форменном костюме, неся в руках картонный контейнер с бутилированной водой и пахнущим гарью кофе. Спенсер привалилась головой к окну, глядя на проносящиеся мимо голые деревья и облезлые телефонные столбы. Что Йен имел в виду, когда написал – «они меня ненавидели»? Имеет ли это какое-то отношение к фотографии, которую Эмили полчаса назад переслала Спенсер? К старой фотографии, на которой изображены Эли, полускрытая за деревом Наоми Зиглер и Дженна Кавано? В тексте, сопровождавшем фото, «Э» давала понять, что здесь содержится какой-то ключ… но к чему? Допустим, было немного странно узнать, что Эли так мило общалась с тупой Дженной Кавано, но ведь Дженна сама призналась Арии, что они с Эли дружили втайне от всех. Какое отношение все это могло иметь к Йену?
Спенсер могла вспомнить только один случай, когда Йена кто-то ненавидел. Это было в тот день, когда она вместе с другими девочками пробралась на задний двор Эли, чтобы украсть обрывок флага «Капсулы времени». Джейсон ДиЛаурентис вылетел из дома и вдруг, как вкопанный, застыл посреди двора, уставившись на Йена и Мелиссу, которые сидели на бортике джакузи. Они тогда только-только начали встречаться; Спенсер хорошо помнила, как за несколько дней до этого ее старшая сестра чуть с ума не сошла, выбирая идеальную сумку и туфли для первого школьного дня, чтобы сразить наповал своего нового парня. После того как Эли бросила девочек и ушла, Спенсер вернулась домой и случайно услышала, как сладкая парочка шепталась в гостиной. «Не волнуйся, он это переживет», – говорила Мелисса. «Меня не он беспокоит», – ответил ей Йен. Потом они зашептались так тихо, что Спенсер ничего не расслышала.
Интересно, они говорили о Джейсоне… или о ком-то другом? Насколько знала Спенсер, Джейсон и Мелисса никогда не были друзьями. Конечно, они посещали вместе какие-то занятия, иногда, когда Мелисса болела, Спенсер ходила к соседям, чтобы взять у Джейсона домашние задания для нее – но Джейсон никогда не был участником большой веселой компании, бравшей напрокат лимузин «Хаммер» для школьных балов и проводящей весенние каникулы в Каннах, Кабо Сан Лукасе[17] или на Мартас-Винъярд[18].
Джейсон тусовался с компанией футболистов – они прославились тем, что изобрели игру «Чур, не я!», в которую с удовольствием играли Эли, Спенсер и остальные – но складывалось впечатление, что ему требовалось больше личного пространства. Иногда он даже не ездил на выходные вместе с семьей. Хастингсы и ДиЛаурентисы были членами роузвудского загородного клуба, оба семейства исправно посещали еженедельные воскресные джазовые бранчи… которые Джейсон столь же исправно игнорировал. Спенсер припоминала, как Эли однажды упомянула, что родители разрешают Джейсону проводить выходные в их летнем домике в горах Поконо – возможно, там он и отсиживался по воскресеньям? Как бы там ни было, ДиЛаурентисы, кажется, нисколько не тяготились отсутствием сына: они прекрасно проводили время на бранчах, ели яйца «Бенедикт»[19], пили «мимозу»[20] и сдували пылинки с Эли. Как будто у них был только один ребенок, а не два.
Спенсер зажмурилась, слушая, как свистит поезд. Как же она устала думать обо всем этом! Может быть, чем дальше она уедет от Роузвуда, тем меньше будет волноваться?
Спенсер зажмурилась, слушая, как свистит поезд. Как же она устала думать обо всем этом! Может быть, чем дальше она уедет от Роузвуда, тем меньше будет волноваться?
Вскоре поезд стал замедлять ход. «Пенсильванский вокзал», – объявил проводник. Спенсер схватила свою сумку и встала, колени у нее дрожали. «Это все по-настоящему!» В потоке пассажиров она прошла по узкому проходу, вышла на платформу и поднялась на эскалаторе в главный зал.
В зале ожидания пахло кренделями, пивом и духами. Диктор оглушительно объявил о том, что поезд на Бостон прибывает к платформе номер четырнадцать. Тут же целая толпа людей ринулась в сторону четырнадцатой платформы, едва не сбив Спенсер с ног. Она испуганно огляделась по сторонам. Как в таком столпотворении она отыщет Оливию? Как Оливия ее узнает? И что, ради всего святого, они скажут друг другу?
Откуда-то из толпы ей послышался знакомый визгливый смех. И тогда Спенсер подумала о самом худшем: возможно, никакой Оливии никогда не существовало. Возможно, это был очередной жестокий розыгрыш, подстроенный «Э»?
– Спенсер? – громко окликнул кто-то.
Спенсер стремительно обернулась. Молодая светловолосая женщина в сером кашемировом свитере «Джей Крю» и коричневых сапогах для верховой езды шла прямо к ней. В руках она держала миниатюрный клатч из змеиной кожи и большую папку-гармошку с бумагами.
Спенсер подняла руку, и женщина широко улыбнулась. У Спенсер екнуло сердце. У этой женщины была та же широкая улыбка, которую Спенсер каждый день видела в зеркале.
– Я Оливия, – сказала женщина, беря руки Спенсер в свои. Даже пальцы у нее были такие же, как у Спенсер, короткие и тонкие. – Я узнала тебя сразу, как только ты вышла из поезда. Просто узнала, и все.
Глаза Спенсер растроганно увлажнились. И сразу же все ее страхи начали отступать. Все складывалось как-то… очень правильно.
– Идем же! – Оливия повела Спенсер к одному из выходов, огибая кучку полицейских с собакой, натасканной на поиск наркотиков. – Я столько всего придумала для нас с тобой!
Спенсер сияла. Она вдруг почувствовала, что ее жизнь только-только начинается.
Стоял необычайно теплый январский вечер, улицы были запружены людьми. Они взяли такси до Вест-Виллидж[21], куда только что переехала Оливия, и зашли в магазин «Диана фон Фюрстенберг» – как оказалось, любимого магазина обеих. За то время, что они бродили между вешалок, Спенсер узнала, что Оливия работает арт-директором в новом журнале, посвященном ночной жизни Нью-Йорка. Она родилась и выросла в Нью-Йорке, а училась в Нью-Йоркском университете.
– Я тоже собираюсь подавать заявление в Нью-Йоркский университет! – воскликнула Спенсер. Правда, она умолчала о том, что это учебное заведение было ее запасным аэродромом – то есть, считалось таким в то время, когда она была первой ученицей в классе.
– О, там было чудесно! – заливалась Оливия.
Потом она негромко ахнула от восторга и сняла с вешалки платье-свитер пыльно-зеленого цвета. Спенсер рассмеялась – она тоже присмотрела именно эту вещь. Оливия порозовела.
– Я всегда выбираю вещи этого оттенка, – призналась она.
– Потому что он подходит к нашим глазам, – подытожила Спенсер.
– Конечно! – Оливия с благодарностью взглянула на нее. Казалось, она хотела сказать: «Какое счастье, что я нашла тебя!»
После магазина они неторопливо прошлись по Пятой авеню. По пути Оливия рассказала Спенсер, что она на днях вышла замуж за очень богатого человека по имени Морган Фрик, свадебная церемония состоялась в Хэмптоне в узком кругу близких друзей.
– Сегодня вечером мы улетаем в Париж на медовый месяц, – призналась Оливия. – Мне придется вертолетом добираться до самолета Моргана. Мы улетаем с частного аэродрома в Коннектикуте.
– Сегодня вечером? – Спенсер даже остановилась, пораженная. – Где же твои вещи?
– Водитель Моргана привезет их прямо в аэропорт, – ответила Оливия.
Спенсер кивнула, приятно удивленная. Видимо, этот Морган денег не считал, раз мог позволить себе и водителя, и частный самолет.
– Вот почему для меня было так важно увидеться с тобой сегодня! – продолжала Оливия. – Меня не будет две недели, но я просто не могла отложить нашу встречу до своего возвращения.
Спенсер снова кивнула. Наверное, она тоже не смогла бы выдержать две недели ожидания.
Папка выскользнула из-под локтя Оливии, и та едва успела перехватить ее у бедра, прежде чем бумаги высыпались на тротуар.
– Хочешь, я ее понесу? – предложила Спенсер.
Эта папка легко могла поместиться в ее саквояж.
– Правда? – Оливия с благодарностью отдала ей свои бумаги. – Спасибо. Эти бумаги меня с ума сведут! Морган попросил захватить с собой все документы о нашей новой квартире, чтобы он смог просмотреть их во время полета.
Они свернули на боковую улицу, прошли мимо шеренги красивых особняков из бурого песчаника. Окна в домах сияли мягким золотым светом, Спенсер задержалась взглядом на черепахового окраса кошке, лениво развалившейся на подоконнике одного из эркеров. Они с Оливией шли молча, слышно было лишь цоканье их каблуков по тротуару. Паузы в разговоре всегда заставляли Спенсер нервничать – она все время принимала возникшую неловкость на свой счет – поэтому она начала болтать о своих успехах. В этом хоккейном сезоне она забила целых двенадцать голов. Начиная с седьмого класса она получает все главные роли во всех школьных спектаклях.
– А еще у меня пятерки почти по всем предметам, – прихвастнула она и тут же осеклась, слишком поздно поняв свою ошибку. Сморщившись, Спенсер стала ждать неизбежной расплаты.
Оливия широко улыбнулась.
– Это просто невероятно, Спенсер! У меня нет слов!
Спенсер осторожно приоткрыла один глаз. Она ожидала, что Оливия отреагирует так же, как это сделала бы ее мать. «Почти по всем предметам? – раздался у нее в ушах насмешливый голос миссис Хастингс. – И по каким же предметам ты не сумела получить пятерку? И, кстати, почему у тебя только пятерки? На пять с плюсом сил не хватило?» После такой отповеди Спенсер обычно до конца дня чувствовала себя куском дерьма.
Но Оливия ничего такого не сказала. Кто знает, как сложилась бы жизнь Спенсер, если бы Оливия не отказалась от нее. Возможно, она не была бы так одержима своими оценками, не испытывала бы такой болезненной зависимости от чужого мнения, не бросалась бы доказывать каждому встречному, что она хорошая, красивая и чего-то стоит в жизни. Тогда Спенсер никогда бы не подружилась с Эли, и ее убийство стало бы для нее всего лишь заметкой в местной газете.
– Почему ты от меня отказалась? – выпалила Спенсер.
Оливия остановилась посреди тротуара, задумчиво глядя на высокие особняки, стоявшие на другой стороне улицы.
– Что ж… мне было восемнадцать, когда ты появилась на свет. Я была слишком молода, чтобы иметь ребенка – я тогда только-только поступила в университет. Это решение далось мне нелегко, я вся истерзалась. Когда я узнала, что тебя удочерила богатая семья из пригорода Филадельфии, мне стало легче, я почувствовала, что поступила правильно. Но все эти годы я постоянно думала о тебе.
Светофор переключился. Спенсер обогнула женщину, которая выгуливала мопса, одетого в белый вязаный свитер.
– Мои родители знали, кто ты такая?
Оливия покачала головой.
– Я видела их документы, но мы никогда не встречались. Я сама хотела, чтобы все прошло анонимно, они тоже не возражали. Я рыдала, когда подписала отказ от тебя, хотя понимала, что поступаю правильно. – Она грустно улыбнулась, потом дотронулась до руки Спенсер. – Я понимаю, что не смогу наверстать шестнадцать лет за одну встречу, но поверь, думала о тебе всю твою жизнь. – Оливия подняла глаза. – Ох, прости. Это звучит ужасно пошло, да?
Глаза Спенсер наполнились слезами.
– Нет! – поспешно выпалила она. – Нисколько!
Как долго она ждала, чтобы кто-нибудь сказал ей такие слова!
На углу Шестой авеню и 12-й улицы Оливия вдруг остановилась.
– А вот здесь моя новая квартира, – она указала куда-то на верхние этажи роскошного жилого дома. Внизу приютились лавочка деликатесов и магазинчик домашней утвари. У входа остановился лимузин, дама в норковом манто вышла из него и скользнула в дом через вращающуюся дверь.
– Можно зайти внутрь? – возбужденно пискнула Спенсер. Дом выглядел просто сказочным, даже снаружи.
Оливия взглянула на «Ролекс», свободно болтавшийся на ее запястье.
– Я заказала для нас столик в ресторане, боюсь, мы не успеем. Давай в следующий раз? Обещаю!
Спенсер попыталась скрыть свое разочарование, ей не хотелось, чтобы Оливия подумала, будто она капризная. Оливия привела Спенсер в маленький уютный ресторанчик в нескольких кварталах от дома. В зале, пахнущем чесноком, шафраном и мидиями, было полно народа. Спенсер и Оливия сели за столик, свет свечей заиграл на их лицах. Оливия сразу заказала бутылку вина и попросила официанта налить немного в бокал Спенсер.