– Мальчик в безопасности, – глухо произнес Джонни. – Ну да! Ну да!
– Надо прекратить это! – повторил Браун.
– И как это сделать? – Голос Вейзака срывался. – Все зашло слишком далеко…
Голоса стихают. Голоса затянуты облаками. Все затянуто облаками. Европа затянута облаками войны. Все затянуто облаками, вот только вершины гор…
(Швейцарии. Швейцария, и теперь ее фамилия Боренц. Ее зовут Иоганна Боренц, и она замужем за инженером или архитектором, в общем, за человеком, который строит мосты. Он работает в Швейцарии, и там есть козье молоко и козий сыр. И младенец. Господи, какие тяжелые роды! Этой Иоганне Боренц нужны лекарства, морфий, потому что болит бедро. То самое, сломанное в Варшаве. Оно зажило и долго не давало знать о себе, но теперь в нем снова дикая боль, и все из-за родов, из-за выходящего из утробы младенца. Одного младенца. Двух. Трех. Четырех. Они появляются не сразу, а на протяжении ряда лет, но все они…)
– Мои кровинушки, – нараспев протянул Джонни не своим, а каким-то женским голосом и запел что-то непонятное и бессвязное.
– Боже правый, да что… – начал Браун.
– Это польский! – вскричал Вейзак. Его глаза округлились, и он побелел как полотно. – Это – колыбельная, польская колыбельная! Боже милостивый, да что же это такое?!
Вейзак подался вперед, будто хотел оказаться рядом с Джонни и вместе с ним пронестись сквозь годы…
(Мост. Мост в Турции. Потом где-то в жаркой Юго-Восточной Азии. В Лаосе? Трудно сказать, но там мы потеряли человека по имени Ганс, потом мост в Виргинии, мост через реку Раппаханок, и еще один в Калифорнии. Мы подаем документы на гражданство и ходим на занятия в душную маленькую комнату на почте, где всегда пахнет клеем. Ноябрь 1963 года. Мы узнаем об убийстве Кеннеди в Далласе, и когда его маленький сын отдает честь у гроба отца, она вспоминает, что «мальчик в безопасности», и переживает заново пожарища, чувствуя запах гари и скорбь. Что за мальчик? Она грезит о нем, пытается понять, и голова раскалывается от боли. А потом мужчина – Хельмут Боренц – умирает, и она с детьми живет в Кармеле, штат Калифорния. Дом номер… номер… номер… Он не видит названия улицы – оно в мертвой зоне. Как гребная шлюпка, как столик на лужайке. Они все – в мертвой зоне. Как Варшава. Дети вырастают и разъезжаются. Один за другим они заканчивают учебу, и она присутствует на церемониях выпусков. А бедро продолжает болеть. Один из сыновей погибает во Вьетнаме. А с другими все в порядке. Есть даже строитель мостов. Ее зовут Иоганна Боренц, и ночами в одиночестве она по-прежнему изредка вспоминает, что «мальчик в безопасности».)
Джонни посмотрел на них, испытывая странное чувство. Необычный свет, падавший на Вейзака, исчез. Джонни снова стал самим собой и ощущал слабость и тошноту. Взглянув на фотографию, он протянул ее Вейзаку.
– Джонни? Как вы себя чувствуете? – спросил Браун.
– Я устал.
– Вы можете сказать, что с вами случилось?
Джонни перевел взгляд на Вейзака.
– Ваша мать жива.
– Нет, Джонни. Она умерла много лет назад. Во время войны.
– Ее сбил немецкий грузовик с солдатами и отбросил в витрину часового магазина, – продолжил Джонни. – Она очнулась в больнице, но ничего не помнила. Никаких документов у нее при себе не было. Она взяла имя Иоганна, а фамилии я не разобрал. Когда война закончилась, она перебралась в Швейцарию и вышла замуж за швейцарского… судя по всему, инженера. Он строил мосты, и его звали Гельмут Боренц. Поэтому после замужества она стала Иоганной Боренц.
Глаза медсестры расширились. Лицо доктора Брауна окаменело – то ли он считал, что Джонни их всех разыгрывает, то ли ему не нравилось, что тщательно разработанный график обследования срывался.
Притихший Вейзак был задумчив.
– У них с Гельмутом Боренцем родилось четверо детей, – рассказывал Джонни спокойным и безучастным тоном. – Работа вынуждала его разъезжать по всему миру. Он был в Турции, в Юго-Восточной Азии, думаю, в Лаосе или Камбодже. Потом приехал сюда. Сначала в Виргинию, затем еще в нескольких местах, которых я не узнал, и, наконец, осел в Калифорнии. Они с Иоганной приняли американское гражданство. Гельмут Боренц умер. Один из их сыновей – тоже. Другие живы, и с ними все в порядке. Но время от времени она вспоминает о вас, правда, в голову ей приходят только слова «мальчик в безопасности». Но имени вашего она не помнит. Может, считает, что все потеряно.
– Калифорния? – переспросил Вейзак.
– Сэм, – обратился к нему доктор Браун, – не стоит поощрять этого.
– А где именно в Калифорнии, Джон?
– Городок называется Кармел. Это на побережье. Названия улицы я не разобрал – оно оказалось в мертвой зоне. Как столик для пикника и гребная шлюпка. Но она точно в Кармеле, штат Калифорния. Иоганна Боренц. И она еще не старая.
– Она и не может быть старой, – отозвался Сэм Вейзак. – Когда немцы вторглись в Польшу, ей было двадцать четыре года.
– Доктор Вейзак, я настаиваю! – резко произнес Браун.
Вейзак очнулся и с недоумением посмотрел на молодого коллегу, будто раньше не замечал его.
– Конечно, конечно, – согласился он. – Джон получил ответы на свои вопросы… Хотя мне кажется, что он рассказал нам больше, чем мы ему.
– Глупости! – воскликнул Браун, и Джонни понял, что напугал его до смерти.
Вейзак улыбнулся Брауну и медсестре. Та смотрела на Джонни, как на тигра в хлипкой клетке.
– Никому не рассказывайте об этом, сестра. Ни начальству, ни матери, ни брату, ни любовнику, ни священнику на исповеди. Договорились?
– Да, доктор, – ответила медсестра.
Но она обязательно расскажет, подумал Джонни и взглянул на Вейзака. И он об этом знает.
Он проспал почти до четырех, и затем его отвезли в отделение неврологии, чтобы продолжить обследование. Джонни плакал. Он не мог контролировать даже те функции, которые у взрослых не вызывают никаких трудностей. На обратном пути Джонни обмочился, и ему, словно младенцу, поменяли белье. Его охватила (в первый, но далеко не последний раз) глубокая депрессия, и он пожалел, что не умер. Как же несправедливо устроен мир! Подобно Рипу ван Винклю, он потерял связь со своим временем и оторвался от действительности. Он не мог ходить. Его девушка вышла замуж за другого, а мать превратилась в религиозную фанатичку. Чего ради теперь жить, и кому нужна такая жизнь?
Доставив Джонни в палату, медсестра спросила, не нужно ли ему что-нибудь. Если бы дежурила Мари, Джонни попросил бы воды со льдом. Но она сменилась в три часа.
– Нет, – ответил он, повернулся лицом к стене и вскоре уснул.
Глава восьмая
1
В тот вечер пришли родители и провели с Джонни час. Вера принесла с собой кучу брошюр.
– Мы останемся до конца недели, – сказал Эрб, – а потом, если все у тебя будет нормально, ненадолго вернемся в Паунал. Но будем приезжать каждые выходные.
– Я хочу остаться со своим мальчиком, – громко заявила Вера.
– Лучше не надо, мам, – попросил Джонни. Депрессия немного отступила, но он отлично помнил, как плохо ему было несколько часов назад. Если он снова окажется в таком состоянии и мать начнет рассказывать о чудесном предназначении, уготованном ему Господом, то он вряд ли удержится от смеха.
– Я нужна тебе, Джон. Нужна, чтобы объяснить…
– Сначала мне нужно поправиться, – прервал ее Джонни. – А потом ты мне все объяснишь. Договорились?
Вера не ответила. Ее лицо выражало упрямство.
Джонни подумал, что все случившееся – лишь каприз судьбы. Окажись они на том участке дороги на пять минут раньше или позже, все сложилось бы иначе. А теперь они все в полном дерьме. И мать считает, что это – промысел Божий! Хотя, наверное, иначе можно просто спятить.
Чтобы нарушить неловкое молчание, Джонни спросил:
– А Никсона переизбрали, отец? Кто баллотировался, кроме него?
– Его переизбрали. Соперником был Макговерн.
– Кто?
– Макговерн. Джордж Макговерн. Сенатор из Южной Дакоты.
– Не Маски?
– Нет. Но Никсон больше не президент. Он ушел в отставку.
– Что?!
– Он оказался лжецом! – строго сообщила Вера. – Никсона обуяла гордыня, и Господь покарал его.
– Никсон ушел в отставку? – изумился Джонни. – Никсон?
– У него не было выбора, – пояснил Эрб. – Или отставка, или импичмент.
Джонни вдруг осознал, какие важные и серьезные перемены произошли в американской политике, пока он лежал в коме. Наверняка они связаны с войной во Вьетнаме. Теперь он по-настоящему ощутил себя Рипом ван Винклем. Насколько же все изменилось? Ему было страшно спрашивать. Потом Джонни все-таки решился:
– Агню… Президентом стал Агню?
– Форд, – ответила Вера. – Хороший, честный человек.
– Генри Форд – президент Соединенных Штатов?
– Не Генри, – поправила она, – а Джерри.
Джонни смотрел на родителей, и все услышанное казалось ему сном или дурной шуткой.
Джонни смотрел на родителей, и все услышанное казалось ему сном или дурной шуткой.
– Агню тоже ушел в отставку, – добавила Вера. – Выяснилось, что он – вор. Говорят, получил взятку у себя в кабинете.
– Он ушел в отставку не из-за взятки, – вмешался Эрб. – Какие-то грязные делишки в Мэриленде. Судя по всему, он увяз в них по горло. Никсон назначил вице-президентом Джерри Форда. В августе прошлого года он сам ушел в отставку, его место занял Форд и назначил вице-президентом Нельсона Рокфеллера. Сейчас у власти они.
– Разведенный! – осуждающе уточнила Вера. – Упаси Боже, если он станет президентом!
– А что натворил Никсон? – спросил Джонни. – Господи… – Он взглянул на мать, недовольно поджавшую губы. – То есть раз уж дело дошло до импичмента…
– Не поминай имя Господа всуе, особенно когда говоришь о шайке грязных политиканов! – воскликнула Вера. – Причиной был «Уотергейт».
– «Уотергейт»? Это что – название операции во Вьетнаме? Что-то в этом роде?
– «Уотергейт» – название отеля в Вашингтоне, где располагалась штаб-квартира демократической партии, – пояснил Эрб. – Несколько кубинцев незаконно проникли туда, и их поймали. Никсон об этом знал и постарался замять дело.
– Ты шутишь? – усомнился Джонни.
– Все дело в записях, – сказала Вера. – И в Джоне Дине, а его я считаю крысой, бегущей с тонущего корабля. Самый обычный «флюгер»!
– Пап, ты можешь объяснить толком?
– Попробую, но не думаю, что сейчас известна вся правда. Во всяком случае, пока. Я принесу тебе почитать про «Уотергейт». Об этом уже написали миллион книг, и, наверное, напишут еще столько же, пока не разберутся. Так вот, накануне выборов, летом семьдесят второго…
2
Родители ушли в половине одиннадцатого. В палате горел только ночник. Джонни не спалось – от полученной информации голова шла кругом, и окружающий мир пугал его. Как сильно все изменилось за такое короткое время. Он чувствовал, что потерял связь с действительностью.
Отец рассказал, что бензин подорожал почти вдвое. Перед аварией галлон бензина стоил тридцать или тридцать два цента, а теперь – пятьдесят четыре, и на бензоколонках выстраивались очереди. По всей стране ограничили скорость до пятидесяти пяти миль в час, и водители трейлеров чуть не взбунтовались.
Но это все ерунда по сравнению с тем, что война во Вьетнаме закончилась и там пришли к власти коммунисты. Эрб сказал, что это случилось, когда Джонни начал выходить из комы. После стольких лет кровопролития последователи Хо Ши Мина захватили власть за несколько дней.
Президент Соединенных Штатов посетил Красный Китай. Не Форд, а Никсон. Он побывал там до отставки. Кто бы мог подумать, что туда отправится Никсон – сам известный «охотник за ведьмами»? Узнай об этом Джонни не от отца, он ни за что не поверил бы.
Слишком много неожиданного и пугающего. Он боялся потерять рассудок, поэтому предпочел бы ничего больше не знать и не слышать. Взять хотя бы ту ручку доктора Брауна – фломастер – сколько еще появилось подобных вещей? Сколько сотен самых разных мелочей будут постоянно напоминать ему о потерянных годах жизни – почти шести процентах жизни, если верить статистике страховщиков? Он оказался выброшенным из жизни. Лишним человеком.
– Джон? – негромко окликнули его. – Вы спите, Джон?
Он повернулся. В дверном проеме стоял невысокий мужчина с покатыми плечами. Доктор Вейзак.
– Нет, не сплю.
– Так я и думал. Можно войти?
– Конечно. Пожалуйста.
Вейзак осунулся и постарел. Он подошел и присел на кровать.
– Я связался по телефону со справочной службой Кармела, штат Калифорния, и попросил номер миссис Иоганны Боренц. Как вы думаете, он существует?
– Да, если у нее есть телефон и номер зарегистрирован, – ответил Джонни.
– У нее есть телефон. И мне дали номер.
– Понятно. – Джонни поддерживал разговор из вежливости, потому что ему нравился Вейзак. На самом деле, Джонни не нуждался в подтверждении факта существования Иоганны Боренц – он знал это так же точно, как и то, что был правшой.
– Я долго размышлял об этом, – продолжал Вейзак. – Я сказал вам, что моя мать умерла, но это было только предположение. Мой отец погиб при обороне Варшавы, а мать исчезла. Логично было бы считать, что она погибла при бомбежке… или во время оккупации… ну, вы понимаете. От нее не поступило никаких вестей, так что предположить это было вполне логично. Что касается амнезии… как невролог скажу вам, что такая затяжная общая амнезия встречается крайне редко. Наверное, даже реже, чем настоящая шизофрения. Я никогда не слышал о подтвержденном факте амнезии, длившейся тридцать пять лет.
– От амнезии она излечилась очень давно, – возразил Джонни. – Мне кажется, она заблокировала все воспоминания, связанные с этим. Когда память вернулась к ней, она была уже замужем за другим, матерью двух, а может, и трех детей. Не исключено, что воспоминания порождали в ней чувство вины. Но она все равно думает о вас. «Мальчик в безопасности». Вы звонили ей?
– Да. Я набрал ее номер из дома. Вы знаете, что сейчас такое возможно? Это очень удобно. Набираешь единицу, потом код региона и номер. Одиннадцать цифр – и можно связаться с любой точкой страны. Это удивительно, даже немного пугает. Трубку взял юноша, вернее, молодой человек, и я спросил, дома ли миссис Боренц. Он крикнул: «Мам, это тебя». И положил трубку на столик, полку или что-то еще. Я находился в Бангоре, штат Мэн, в сорока милях от Атлантического океана и слышал, как положили трубку на столик в городе на побережье Тихого океана. Сердце у меня… оно стучало так сильно, что я испугался. Не знаю, сколько длилось ожидание, но она наконец взяла трубку и сказала: «Да? Я слушаю».
– И что вы сказали? Как объяснили ваш звонок?
– Я не стал ничего объяснять. – Вейзак криво улыбнулся. – Я повесил трубку. И мне захотелось выпить, но дома не нашлось ничего крепкого.
– Вы убедились, что это она?
– Джон, что за наивный вопрос? В 1939 году мне было девять лет. С тех пор я не слышал голоса матери. Тогда она говорила только по-польски, а я теперь говорю только по-английски… Стыдно, конечно, но должен признаться, что почти забыл родной язык. Как же я мог «убедиться»?
– Но это была она?
Вейзак потер лоб.
– Да, это была она. Моя мать.
– И вы не стали с ней разговаривать?
– Какой смысл? – раздраженно спросил Вейзак. – Она живет своей жизнью, разве не так? Вы же сами об этом рассказывали. «Мальчик в безопасности». Зачем же лишать душевного покоя женщину, жизнь которой подходит к концу? Зачем пробуждать в ней чувство вины? А ведь такой риск есть.
– Мне трудно судить. – У Джонни не было ответов на эти трудные вопросы, но он чувствовал, что, задавая их, Вейзак, вероятно, хотел разобраться в себе и обрести покой.
– Мальчик в безопасности, женщина в Кармеле – тоже. Их разделяет целая страна, и пусть так и останется. А как быть с вами, Джон?
– Не понимаю, о чем вы.
– Выражусь яснее: доктор Браун злится на меня, на вас и даже на себя. Ведь он чуть не поверил в нечто такое, что считал чепухой всю жизнь. Медсестра, находившаяся здесь, наверняка не станет молчать. Она обо всем расскажет мужу, когда они отправятся спать, и на этом все, возможно, закончится. А может, и нет. Муж расскажет начальнику, и в конце концов уже завтра вечером газеты могут выйти с заголовками «После комы у больного открылся дар ясновидения».
– «Ясновидения», – повторил Джонни. – Значит, это так называется?
– Я и сам не знаю, что это такое. Сверхъестественная способность? Прорицание? Удобные, но ничего не объясняющие слова. Абсолютно ничего! Вы сказали одной из медсестер, что операция на глазе ее сына пройдет удачно…
– Мари. – Джонни улыбнулся. Мари нравилась ему.
– …и об этом уже шепчется вся больница. Вы видели будущее? Это и есть ясновидение? Я не знаю. Вы поместили между ладонями фотографию моей матери и определили, где она живет сейчас. Вы можете сказать, где найти потерянные вещи и пропавших людей. Может, ясновидение заключается в этом? Я не знаю. Вы умеете читать мысли? Влиять на предметы физического мира? Исцелять возложением рук? Все эти способности называются «сверхъестественными». И сродни «ясновидению». Именно они вызывают смех у доктора Брауна. Вызывают смех? Нет! Он поднимает их на смех!
– А вы – нет?
– Я вспоминаю о великих ясновидящих Эдгаре Кейси и Питере Гуркосе. Я пытался рассказать доктору Брауну о Гуркосе, но он надо мной только посмеялся. Он не хочет говорить об этом, не хочет ничего об этом знать!
Джонни промолчал.
– Так… как с вами быть?
– А разве надо обязательно что-то делать?
– Полагаю, да. – Вейзак поднялся. – Я оставлю вас, чтобы вы сами об этом подумали. Но размышляя, помните вот о чем: есть такие вещи, которые лучше не замечать. И лучше потерять их, чем найти.
Пожелав Джонни спокойной ночи, он тихо вышел. Джонни чувствовал смертельную усталость, но заснуть долго не мог.