– С ней было все в порядке, пока ты… – заметил Эрб.
Джонни зажмурился, будто получил пощечину.
– Джон, извини. Я не это имел в виду.
– Все в порядке, папа.
– Нет, правда. – На Эрба было больно смотреть. – Я пойду поищу ее. Она может раздавать всем встречным свои листовки.
– Хорошо.
– Джонни, забудь обо всем, что здесь наговорили, и сосредоточься на выздоровлении. Она любит тебя, и я люблю тебя. Так что не суди нас строго и не обижайся.
– Все в порядке, папа.
Эрб поцеловал Джонни в щеку.
– Пойду поищу ее.
– Ладно.
Эрб ушел. Джонни встал и с трудом сделал три неуверенных шага от кресла до кровати. Немного, но все же! Какой-никакой, а сдвиг! Ему хотелось сказать отцу, что он не сдержался при разговоре с матерью не просто так. В Джонни все больше крепла странная уверенность, что жить ей осталось недолго.
2
Вера перестала принимать лекарство. Эрб разговаривал с ней, упрашивал и даже пытался заставить. Однако ничего не помогло. Она показала ему письма своих «единомышленников по Христу», написанные корявым почерком и неграмотно. Единомышленники поддерживали ее решение и обещали помолиться за нее. Одно из писем было от жительницы Род-Айленда, участницы совместного ожидания конца света на ферме в Вермонте (она была там вместе со своим шпицем по кличке Отис). В письме говорилось:
ГОСПОДЬ – лучшее лекарство, обратись к ГОСПОДУ и БУДЕШЬ ИСЦЕЛЕНА. Не врачами, которые УЗУРПИРУЮТ ВЛАСТЬ ГОСПОДА. ВРАЧИ своим ДЬЯВОЛЬСКИМ ВМЕШАТЕЛЬСТВОМ породили в этом нечестивом мире РАК. Доказано, что все, кто перенес ОПЕРАЦИЮ, даже такую маленькую, как УДАЛЕНИЕ ГЛАНД, рано или поздно обязательно заболеют РАКОМ. Поэтому проси ГОСПОДА, молись ГОСПОДУ, пусть ТВОЯ ВОЛЯ сольется с ЕГО ВОЛЕЙ, и ТЫ ИСЦЕЛИШЬСЯ!!!
Эрб поговорил с Джонни по телефону, и на следующий день тот позвонил матери и извинился за несдержанность. Он попросил ее принимать лекарство, хотя бы ради него. Вера простила сына, но принимать лекарство отказалась. Если Господь хочет, чтобы она продолжала жить, Он сделает так, что она будет жить. Если же Он захочет призвать ее к себе, то это случится, даже если она будет принимать по упаковке таблеток в день. Этот железный аргумент Джонни не мог опровергнуть. Он лишь указал на то, что на протяжении восемнадцати веков дружно отрицали и католики, и протестанты, а именно: Господь доводит до человека Свою волю не только через его душу, но и через разум.
– Мама, – сказал он, – а тебе никогда не приходило в голову, что Господь проявил Свою волю, позволив кому-то изобрести лекарство, чтобы продлить твою жизнь? Неужели ты даже не допускаешь этого?
Междугородняя телефонная связь – не лучшая возможность для богословских споров. Вера повесила трубку.
На следующий день Мари Мишоу вошла в палату Джонни, присела на кровать и разрыдалась.
– Ну что вы, что вы! – успокаивал ее встревоженный Джонни. – Что случилось?
– Мой мальчик. – Мари заливалась слезами. – Мой Марк. Вчера ему сделали операцию, и все прошло так, как вы и говорили. Все хорошо! И он снова будет видеть поврежденным глазом. Слава Богу!
Она обняла Джонни, и он тоже обнял ее. Чувствуя у себя на щеках теплые слезы Мари, он вдруг подумал, что случившееся с ним вовсе не однозначно плохо. Возможно, какие-то вещи следовало сказать, увидеть или найти. Напрашивалась мысль, что Бог действительно избрал Джонни Своим орудием, хотя его собственное представление о Боге было довольно смутным и расплывчатым. Он сказал Мари, как рад, что все так хорошо закончилось. Он также заметил, что заслуга в этом не его, а тех, кто делал операцию, а сам он толком не помнит, что именно тогда говорил ей. Вскоре Мари ушла, вытирая слезы, и оставила Джонни наедине с его мыслями.
3
В начале августа в больницу к Джонни приехал Дейв Пелсен. Заместитель директора старшей школы Кливс-Миллс, маленький и опрятный человек в очках с толстыми линзами, носил мягкие туфли и яркие пиджаки спортивного покроя. Из всех посетителей, приходивших навещать Джонни в то долгое лето 1975 года, Дейв изменился меньше других. Если бы не седина, он выглядел бы точно так же, как и раньше.
– Ну как ты? Если серьезно? – спросил Дейв после обычного обмена любезностями.
– Как будто неплохо, – ответил Джонни. – Теперь могу ходить один, правда, пока немного. Делаю шесть гребков в бассейне. Иногда мучает сильная головная боль, но доктора говорят, что это надолго, если не навсегда.
– Позволишь задать личный вопрос?
– Если интересует, не сказалось ли это на потенции, то – нет, не сказалось! – Джонни улыбнулся.
– Это, конечно, хорошо, но я хотел спросить о деньгах. Ты можешь оплатить свое лечение?
Джонни покачал головой:
– Я провел в больнице почти пять лет. Такое по карману только Рокфеллеру. Мои родители воспользовались какой-то правительственной программой для безвыходных ситуаций.
Дейв кивнул.
– «Программа помощи в чрезвычайных ситуациях». Так я и думал. Но почему ты оказался здесь, а не в муниципальной больнице? Там такого ухода точно не было бы.
– Благодаря доктору Вейзаку и доктору Брауну. И это они поставили меня на ноги. Я был… подопытным кроликом, как выразился доктор Вейзак. Сколько человек может пролежать в коме и не превратиться в овощ? Два последних года со мной постоянно занимались физиотерапевты. Мне все время кололи витамины, и до сих пор кожа на заднице выглядит как после оспы. Они и не рассчитывали, что я когда-нибудь сумею расплатиться за лечение. Почти с самого начала считалось, что мне не выкарабкаться. Вейзак говорит, что они с Брауном «насильно поддерживали мою жизнедеятельность». Они считают, что это хороший аргумент в защиту поддержания жизни, когда не остается никаких надежд на выздоровление. Они не могли бы продолжить исследования, если бы меня перевели в государственную больницу, поэтому и добились, чтобы я остался здесь. Если бы их исследования были закончены, я оказался бы совсем в другой больнице.
– Где все лечение ограничилось бы тем, что твое тело переворачивали бы каждые шесть часов, чтобы не допустить образования пролежней, – заметил Дейв. – А если бы ты очнулся от комы в восьмидесятом, то был бы полной развалиной.
– По-моему, я и так полная развалина, – покачал головой Джонни. – Если мне предложат еще одну операцию, я сойду с ума. А так мне все равно предстоит хромать и никогда не удастся повернуть голову налево до конца.
– А когда тебя собираются выписать?
– С Божьей помощью через три недели.
– И что потом?
Джонни пожал плечами:
– Наверное, отправлюсь домой. В Паунал. Мать собирается провести какое-то время в Калифорнии… что-то связанное с религией. А у нас с отцом будет время заново познакомиться друг с другом. Я получил письмо от крупного литературного агента из Нью-Йорка… вернее, от одного из его помощников. Они полагают, что о случившемся со мной стоит написать книгу. Пожалуй, попробую написать две-три главы и прикинуть сюжет. Может, им удастся пристроить это в какое-нибудь издательство. Не скрою, деньги мне очень нужны.
– А еще кто-нибудь из СМИ проявлял к этому интерес?
– Был какой-то парень из бангорской «Дейли ньюс»; он написал статью…
– Брайт? Толковый журналист.
– Он собирался приехать в Паунал, когда меня выпишут, и написать еще одну большую статью. Мне он нравится, но сейчас не до него. Денег это никаких не принесет, а пока, если честно, я думаю только о том, как заработать. Я даже решился бы на участие в телешоу «Ничего, кроме правды», если бы мог заработать на этом пару сотен долларов. У родителей не осталось никаких сбережений. Они продали хорошую машину и теперь ездят на какой-то развалюхе. Отец во второй раз заложил дом. Вообще же ему уже следует думать о том, чтобы уйти на покой, продать недвижимость и жить на вырученные деньги.
– А ты не собираешься вернуться к преподаванию?
Джонни поднял глаза.
– Это что – предложение?
– А разве не похоже?
– Я благодарен, Дейв, но к сентябрю точно не оправлюсь.
– А никто и не говорит о сентябре. Ты, наверное, помнишь Энн Страффорд, подругу Сары?
Джонни кивнул.
– Так вот, сейчас она Энн Битти и в декабре должна родить. Поэтому на второе полугодие нам нужен преподаватель английского. Расписание щадящее. Четыре урока, одно занятие по подготовке домашнего задания, два «окна».
– Ты это серьезно, Дейв?
– Более чем.
– Я тебе очень признателен.
– Да брось, – отмахнулся Дейв. – Ты был отличным учителем.
– А у меня есть пара недель на размышления?
– Думай до первого октября, если хочешь. Мне кажется, у тебя будет время и для работы над книгой. Если, конечно, дело того будет стоить.
Джонни кивнул.
– А в Паунале не задерживайся, – заметил Дейв. – Там может оказаться… не очень комфортно.
Джонни хотел возразить, но удержался.
Не задержусь, Дейв. Дело в том, что моя мать очень быстро теряет рассудок. Она уже на грани. Ее разобьет инсульт, и она умрет еще до Рождества, если нам с отцом не удастся уговорить ее принимать лекарство, а шансов на это практически никаких. И здесь есть моя вина. В какой степени – не знаю и не хочу знать.
Джонни хотел возразить, но удержался.
Не задержусь, Дейв. Дело в том, что моя мать очень быстро теряет рассудок. Она уже на грани. Ее разобьет инсульт, и она умрет еще до Рождества, если нам с отцом не удастся уговорить ее принимать лекарство, а шансов на это практически никаких. И здесь есть моя вина. В какой степени – не знаю и не хочу знать.
Вместо этого он спросил:
– Новости разлетаются быстро, не так ли?
Дейв пожал плечами:
– Из разговоров с Сарой я понял, что твоя авария очень сильно сказалась на матери, но все образуется, Джонни. А тем временем подумай над моим предложением.
– Подумаю, но пока готов дать предварительное согласие. Было бы здорово снова заняться преподаванием. Вернуться к нормальной жизни.
– Значит, по рукам, – подытожил Дейв.
Когда он ушел, Джонни лег и стал смотреть в окно. Он чувствовал смертельную усталость. Вернуться к нормальной жизни. Почему-то ему не верилось, что это возможно.
У него начала болеть голова.
4
То, что после комы у Джонни Смита открылись паранормальные способности, все-таки попало в газету, и произошло это не без участия Брайта. Он опубликовал статью об этом на первой полосе меньше чем за неделю до выписки Джонни из больницы.
Джонни лежал на коврике в отделении физиотерапии, а на животе у него находился специальный мяч весом в двенадцать фунтов. Его физиотерапевт Айлин Магоун стояла рядом, подсчитывая, сколько раз он поднимал торс. Вообще-то ему полагалось сделать это упражнение десять раз, и сейчас Джонни пытался осилить восьмой. По лицу его струился пот, а заживающие шрамы на шее набухли и налились кровью. Айлин была маленькой женщиной с простым лицом, тренированным телом, копной роскошных рыжих волос и глубоко посаженными зелеными глазами с карими крапинками. Джонни иногда называл ее – с раздражением и восхищением – самым крошечным в мире инструктором по физподготовке морских пехотинцев. Айлин удалось всеми правдами и неправдами превратить лежачего больного, с трудом державшего стакан воды, в человека, способного ходить без палки, подтянуться на перекладине три раза подряд и проплыть по больничному бассейну туда и обратно за пятьдесят три секунды. Конечно, это не олимпийский рекорд, но все же! Одинокая Айлин жила с четырьмя кошками на Сентер-стрит в Старом городе. Взывать к ее милосердию было бесполезно.
Джонни, обессилев, упал на спину.
– Нет, – задыхаясь, прохрипел он. – Больше не могу, Айлин.
– Ну же, как не стыдно! – подзадорила она, садистски ухмыляясь. – Всего-то осталось три раза, а потом получишь кока-колу!
– Дай мне десятифунтовый мяч, и я сделаю еще пару раз.
– Десятифунтовый мяч войдет в Книгу рекордов Гиннесса как самый большой суппозиторий, если ты не сделаешь еще три раза! Начали!
– А-а-аааа! – проревел Джонни, заставив себя приподняться в восьмой раз. Он упал на спину и, отдышавшись, резко оттолкнулся.
– Молодчина! – закричала Айлин. – Остался последний! Ну же!
– О-о-оооох! – заорал Джонни и сел в десятый раз. Окончательно обессилев, он упал на коврик, и мяч скатился с его живота. – У меня внутри все разорвалось, все кишки сорвались с места и болтаются в животе. Я засужу тебя, проклятая садистка!
– Какой хороший мальчик! – не обращая внимания на брань, заверещала она и протянула руку. – Это еще цветочки по сравнению с тем, что тебя ждет в следующий раз.
– Ни за что! – воскликнул Джонни. – В следующий раз я только проплыву в…
Он взглянул на нее, и на его лице отразилось удивление, а руку он сжал так сильно, что ей стало больно.
– Джонни, что с тобой? Что случилось? Свело мышцу?
– О Господи, – тихо произнес Джонни.
– Джонни?
Он по-прежнему смотрел на нее, но с каким-то отстраненно-мечтательным видом, отчего ей стало не по себе. До Айлин доходили всякие слухи о Джонни Смите, но, обладая здравомыслием, она никогда не принимала их всерьез. Говорили, будто он предсказал Мари Мишоу, что операцию ее мальчику сделают удачно, хотя тогда и сами доктора не знали, стоит ли идти на такой риск. Еще рассказывали, как Джонни сообщил доктору Вейзаку, что его мать не умерла и живет на западном побережье под другим именем. Сама же Айлин Магоун считала эти россказни полной чушью. Что-то вроде этого печатали журналы. Этими вымышленными историями жизни и душещипательным любовным романом зачитывались медсестры во время дежурства. Но от взгляда Джонни ей стало не по себе. Казалось, он заглянул внутрь ее.
– Джонни, с тобой все в порядке?
В помещении, кроме них, никого не было. Большие двустворчатые двери с матовыми стеклами, за которыми находился бассейн, были закрыты.
– Господи Боже! – воскликнул Джонни. – Тебе лучше… да, время еще есть. Но мало!
– О чем ты?
Джонни вышел из транса и отпустил ее руку. На месте, где он сжимал ее, остались белые пятна.
– Позвони в пожарную службу! – сказал он. – Ты забыла выключить плиту. Огонь перекидывается на занавески.
– Что?..
– От конфорки загорелось кухонное полотенце, и с него огонь перекидывается на занавески. Ты что – хочешь спалить весь дом?
– Джонни, откуда ты знаешь…
– Не важно, откуда я знаю! – Джонни схватил ее за локоть, и они вместе устремились к дверям.
Джонни сильно припадал на левую ногу, что всегда случалось после больших нагрузок. Они прошли через бассейн, спустились на первый этаж и добрались до поста, где две медсестры пили кофе, а третья рассказывала по телефону, как сделала ремонт в квартире.
– Сама позвонишь или я? – спросил Джонни.
Айлин не знала, что и думать. Заведенный порядок утренних процедур был у нее отработан до мелочей, что свойственно всем одиноким людям. Она встала и, пока варилось яйцо, съела грейпфрут без сахара и тарелку пшеничных хлопьев. После завтрака оделась и поехала в больницу. Выключила ли она плиту? Наверняка выключила. Она не помнила, как это делала, но действовала по привычке, не задумываясь. Нет сомнений, что выключила.
– Джонни, не знаю, с чего ты взял, будто…
– Ладно, я сам.
Они уже были возле поста – огороженной стеклянными перегородками кабинки, где стояли три стула с прямыми спинками и электроплитка. На большом стенде в несколько рядов располагались маленькие лампочки; они загорались красным, если больной нажимал на кнопку вызова медсестры. Три из них сейчас горели. Две медсестры продолжали пить кофе и обсуждать какого-то доктора, напившегося в ресторане. Третья, судя по всему, общалась со своим косметологом.
– Извините, мне нужно позвонить, – сказал Джонни.
Медсестра накрыла трубку рукой.
– В фойе есть телефон-авто…
– Спасибо. – Джонни забрал у нее трубку. Нажав на одну из свободных линий, он набрал ноль, но в трубке зазвучали короткие гудки «занято». – Почему нет связи?
– Эй! – возмутилась медсестра, разговаривавшая с косметологом. – Что, черт возьми, вы себе позволяете? Отдайте трубку!
Джонни сообразил, что у больницы свой коммутатор, и набрал 9, чтобы выйти в город. Затем снова набрал 0.
Отстраненная медсестра с пылающими от негодования щеками попыталась выхватить трубку, но Джонни бесцеремонно отодвинул ее. Повернувшись, она увидела Айлин и сделала шаг ей навстречу.
– Айлин, что с этим сумасшедшим? – истерично воскликнула она. Две другие медсестры поставили кофейные чашки и смотрели на Джонни, полураскрыв рот.
Айлин пожала плечами:
– Не знаю, он…
– Оператор.
– Оператор, мне нужно сообщить о пожаре в Старом городе, – сказал Джонни. – По какому номеру мне позвонить?
– А чей дом горит? – спросила одна из медсестер.
– Он говорит, что мой, – ответила Айлин.
Медсестра, говорившая с косметологом, наконец сообразила:
– Боже, да это же тот самый парень!
Джонни показал на табло, где горели уже пять или шесть лампочек.
– Может, стоит узнать, в чем там дело?
Оператор соединил его с пожарным депо Старого города.
– Меня зовут Джон Смит, и я хочу сообщить о пожаре на… – Он посмотрел на Айлин. – Какой адрес?
Сначала Джонни подумал, что она не скажет ему. Ее губы шевелились, но не произносили ни слова. Медсестры, пившие кофе, забыли о нем, испуганно забились в угол кабинки и перешептывались, как маленькие девчонки в школьном туалете. Их глаза округлились от ужаса.
– Сэр? – окликнули на другом конце провода.
– Ну же! – поторопил Джонни. – Ты хочешь, чтобы кошки сгорели?
– Шестьсот сорок два по Сентер-стрит, – неуверенно проговорила Айлин. – Джонни, ты с ума сошел!
Джонни повторил адрес.
– Горит на кухне.
– Ваше имя, сэр?
– Джон Смит. Я звоню из медицинского центра «Истерн-Мэн» в Бангоре.
– Не сообщите ли, как вам стало известно о пожаре?
– Мы будем на телефоне весь день. Моя информация достоверна. Поезжайте и потушите пожар! – Джонни бросил трубку.
– …и он сказал, что мать Сэма Вейзака по-прежнему…