— Да, с двумя англичанами, прелестная пожилая пара. А вообще я давно уже состою в одном таком клубе, мы списываемся по Интернету… Эта экспедиция планировалась уже два года назад, потом по ряду причин отложилась на неопределенное время, а тут со мной связались…
И он принялся рассказывать об этих англичанах, с которыми он, оказывается, уже ходил в плавание к берегам Аляски.
— Миша, почему мы об этом ничего не знаем?
— Ну, зачем волновать любимую мамочку? Да и вообще, когда живешь в разных странах…
Вы вообще далеко не все обо мне знаете… Вот, к примеру, Яна спросила меня, почему я бросил живопись? Я наболтал какой-то чепухи, а на самом деле… Я сейчас вам признаюсь…
Все с удивлением на него уставились.
— Мама и Тимка знают, что я одно время подался в Заполярье, меня безумно волновали полярные сияния, безумно хотелось их писать… У меня был такой цикл — Полярные сияния! Я встретил там одну женщину… Нет, ничего такого, она мне в матери годилась, но это была фантастическая женщина, уникальный специалист по этим самым сияниям. Она предсказывала, вернее, прогнозировала с поразительной точностью эти сияния и магнитные бури. Ученый с мировым именем и вообще мировая тетка! Мы с ней подружились, она рассказывала столько интересного… Я иногда помогал ей чем мог, сопровождал ее с ружьем, когда в округе появился белый медведь… И однажды она взяла меня на метеостанцию недалеко от полюса и там мы увидели такую картину… Это полярное сияние было темно-красным, ну, цвета запекшейся крови, что ли… Невероятно! И вдруг чувствую, меня подташнивает… И она говорит, Миша, что-то меня тошнит. Вот по сей день и не знаю, отчего тошнило. Но я не к тому… Я загорелся написать это сияние… И не смог… Тот цикл у меня был неплохой, все мурманские говорили, что у меня получается, а с красным — ничего не вышло. И моя ученая старшая подруга сказала: «Миша, ну его в задницу, это красное сияние. А то, неровен час, с ума спятишь…» Понимаете, там был такой цвет… Я никак не мог его передать… долго мучился, а потом и вовсе решил забросить живопись. Какой я художник, если цвет передать не могу… Я это ощущал, как свое поражение, потому и не рассказывал.
— А как писатель, словами, можешь этот цвет описать? — спросил Тимофей.
— Ну, пока нет… Но и пробовать не буду, а то оно опять меня из колеи выбьет!
— Но ведь в точности передавать цвет дело не писателя, а художника… — подала голос Яна.
— Янка, я люблю тебя! — воскликнул Миша.
Странно, почему Миша только сейчас рассказал о своих планах? Он боялся, что я начну его отговаривать, удерживать? Но он ведь и матери ничего не сказал, и даже лучшему другу? Он кажется таким открытым, как на ладони, а там столько под спудом… И даже эта история с полярным сиянием… Ведь буквально сегодня утром мы говорили о том, почему он бросил живопись… А может, он просто тогда еще не придумал эту красивую историю с красным полярным сиянием? Он ведь писатель… Мог сочинить… Мой вопрос натолкнул его на воспоминания и он выдумал все? Но даже если выдумал, история получилась отличная, совсем не банальная… Он очень талантливый человек… Правда, в иных случаях столь многоодаренный человек остается дилетантом во всех областях, но, кажется, это не про Мишу… Я, конечно, не специалист, но мне кажется, что писатель он талантливый и ему наверное необходимо такое вот путешествие… А что, может, я и вправду смогу полететь к нему в Австралию? Продам какую-нибудь цацку Олега и полечу! Увижу его после долгой разлуки и сразу все пойму… Просто мне дается такое испытание… И это прекрасно!
Надо только будет держаться подальше от Яны, принял решение Тимофей. А то соблазн слишком велик, хотя она, скорее всего, просто пошлет меня. А я не хочу! Меня и так уже жена практически послала куда подальше, старается не спать со мной под разными предлогами… Ну что ж, я живой мужик, мне нужна баба, завтра же позвоню Гене, она славная, кажется, неровно ко мне дышала, но пока работала в нашей фирме, для меня это было табу, а сейчас… Она хорошенькая, аппетитная, чем черт не шутит! И не стану я зариться на чужое, еще чего!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Прошло два месяца. Миша давно уехал. Тимофей иногда звонил Нелли Яковлевне, узнавал от нее о Яне, но сам ни разу ей не позвонил. Зачем? Если ей что-то понадобится, она сама меня найдет. Он действительно завел легкий романчик с Геней. Она была мила во всех смыслах и очень рада. Вот и славно! Юля по-прежнему пропадала у своего Леонтия, с упоением обставляя его квартиру. В газетах и в Интернете муссировалась странная новость: писатель Леонтий Зной получил европейскую премию «За воплощение идей гуманизма в литературе». Формулировка была столь расплывчатой, а премия столь малоизвестной, что интерес к этому событию довольно быстро иссяк, однако Леонтия теперь в телевизионных программах непременно представляли: «Лауреат европейской премии «За воплощение идей гуманизма в литературе»«, чем он со скромной и смущенной улыбкой страшно гордился. И даже закинул удочку в разговоре с коммерческим директором издательства, нельзя ли ему уже жениться официально, однако ему сказали, что пока лучше воздержаться, до истечения срока договора. Но Юля была готова ждать! Не женщина, а настоящее сокровище!
— Тимофей Борисович? — спросил незнакомый женский голос. Номер не определился.
— Да. Я.
— Тимофей Борисович, вас беспокоят из больницы.
— Что случилось? — перепугался Тимофей. — Что-то с мамой?
— Да нет, это не мама. Ночью к нам доставили женщину без сознания, с травмами, без документов. Но у нее в кармане лежала ваша визитка. Женщина лет тридцати, высокая, худая, волосы русые, стриженые… Вам это о чем-то говорит?
— Кажется, да! Я сейчас же приеду! А где ее нашли?
— Не знаю. Похоже на ограбление. Ее ударили по голове, кажется, все обойдется, но она без документов, кто, что, милиция ничего не знает…
— Еду!
Господи! Неужто это Яна? Но что с ней могло случиться? Впрочем, такие истории сейчас вовсе не редкость. Сердце больно щемило. Бедная, такая хрупкая, одинокая…
В больнице его сразу провели в палату.
Это действительно была Яна. Под глазами два огромных синяка, на повязке проступила и запеклась кровь.
— Яночка! — прошептал он. Она не пошевелилась. — Это что? Кома? — спросил он уже в коридоре.
— Да нет, — врач начал что-то объяснять, но тут в коридор выглянула медсестра.
— Наша больная глазки открыла.
Тимофей с мольбой взглянул на доктора.
— Пустите меня к ней?
— Идите, — пожал плечами доктор, — а мне надо в милицию сообщить, что она очнулась. Дело-то уголовное.
— Бросьте, доктор, они же ничего не найдут, а ее замучают, — и Тимофей, не долго думая, достал бумажник.
— Что за дела! — поморщился доктор — А вдруг найдут? Одним бандитом меньше будет. И потом это моя обязанность. — Но деньги все же взял.
— Ну, вы идеалист! Ладно, я прошу — дайте мне сперва с ней поговорить, а там посмотрим. Полчаса ведь роли не играют, правда? Она же могла прийти в себя на полчаса позже?
— Это да. Ладно. Только сперва зайду я, я должен ее осмотреть.
— Осмотреть — это я понимаю, а звонить ментам не к спеху.
Доктор вошел в палату. Появился он минут через десять.
— Идите к ней, но даю вам пять минут, она совсем слабенькая, потом загляните в ординаторскую, я скажу, что завтра надо привезти.
Глаза у Яны были закрыты.
— Яночка, вы меня слышите?
Она открыла глаза. В них отразилось безмерное удивление.
— Тимофей, вы? Откуда?
— У вас в кармане завалялась моя визитка, вот мне и позвонили. Что с вами случилось, Яна?
— Меня… ограбили.
— На улице?
— Да… То есть нет… Я не знаю…
— Вы ничего не помните?
— Я все помню… Кажется… Я вышла из банка, села в машину…
— В свою?
— Нет. В дяди Гришину… А потом очнулась уже здесь…
— Вас ударили по голове. А кто такой дядя Гриша?
— Григорий Иванович, ювелир… Он нашел покупателя на наследство Олега… Я взяла коробку из ячейки, села в машину.
— Господи, какая нелепая женщина! Почему вы не позвонили мне? Мы же договаривались.
— Мне было неудобно. И потом дядя Гриша свой человек. С ним, наверное, тоже что-то плохое случилось… Тимофей, умоляю, позвоните тете Рите…
— А кто такая тетя Рита? Жена дяди Гриши?
— Ну, вроде… — И Яна продиктовала ему номер телефона.
Тут явился доктор.
— Все, хватит, достаточно! Я вот даже визит милиционера отложил на завтра.
Яна была бледная, губы синие.
— Доктор, еще три минутки! — взмолилась она. — Это очень-очень важно.
— Ровно три и ни минутой больше!
Он вышел.
— Яна, что мне сказать вашей тете Рите? Кстати, как ее отчество?
— Семеновна. Маргарита Семеновна. Скажите ей, что я в больнице, пусть она зайдет ко мне, у нее есть ключи, возьмет там все, что мне может понадобиться…
— Ровно три и ни минутой больше!
Он вышел.
— Яна, что мне сказать вашей тете Рите? Кстати, как ее отчество?
— Семеновна. Маргарита Семеновна. Скажите ей, что я в больнице, пусть она зайдет ко мне, у нее есть ключи, возьмет там все, что мне может понадобиться…
— Непременно. А может, сообщить Мише?
— Ой, нет, ни в коем случае… Зачем его так пугать? Я же жива осталась. Да, и вот еще что… Не говорите ничего про дядю Гришу, просто на меня кто-то напал… Вдруг я все не так поняла…
— Не стану я ничего ей говорить. Я вообще тут лицо случайное, — вдруг рассердился Тимофей. — Выздоравливайте, если что нужно, звоните!
— А моя сумочка, она тоже пропала?
— Разумеется! При вас ничего не было, кроме моей визитки. Ладно, завтра я завезу вам мобильник.
— Но…
— Не волнуйтесь, у меня есть старый, и попрошу вашу тетю Риту найти вашу телефонную книжку. У вас дома есть такая?
— Да, конечно, спасибо.
Опять вошел доктор.
— Ну все, молодой человек! Живо убирайтесь отсюда!
— Уже иду!
Вот дура! Это ж надо — взяла и пустила коту под хвост наследство Олега! И хорошо еще жива осталась! Приспичило ей драгоценности продавать через какого-то дядю Гришу! Был бы тут Мишка, ему бы она скорее всего сказала, а мне постеснялась… Кретинка, корова, — распалился Тимофей. А может, этот дядя Гриша все и провернул…
Тимофей сел в машину и набрал номер. Ответил мрачный женский голос:
— Алло!
— Маргарита Семеновна!
— Да. А кто говорит?
— Я звоню по просьбе Яны Юргенсен.
— Мамочка родная, что с ней-то стряслось? Она попала в аварию, не приведи Бог? Она вообще где? Я что-то очень волнуюсь! Она такая неприспособленная, ее всякий гад обидеть может, Пашки нет в Москве, он, видите ли, в Греции…
— Одну минуту, мадам! — решительно прервал ее Тимофей. — Яна сейчас в больнице.
— Она сделала аборт? От вас? Это преступление, чтоб вы знали! Она же думала, что не сможет иметь детей после того, как ее колошматил этот жуткий скандинав…
— Маргарита Семеновна, никакого аборта. Ее элементарно ударили по голове и отняли сумку. Она в больнице и просит вас наведаться в ее квартиру и привезти то, что ей может понадобиться и еще записную книжку.
— Кто ей дал по голове?
— Насколько мне известно, он не представился.
— Мужчина, а вы ей кто?
— Я ей случайный знакомый, просто моя визитка завалялась у нее в кармане.
— Я, кажется, знаю, кто этот подонок! — трагическим голосом провозгласила Маргарита Семеновна. — Скажите, а кроме сумки у нее ничего не украли? Или вы не в курсе?
— Я не в курсе.
— А в какой она больнице?
Тимофей сообщил ей номер и адрес больницы.
— Скажите, а вы не могли бы сейчас со мной туда поехать? Я не смогу одна, а Пашка в Греции…
— Маргарита Семеновна…
— А вы где сейчас?
— Я еду домой.
— Ой, а вы не могли бы заехать ко мне?
— Зачем?
— Мне… мне очень плохо и страшно, я не могу ни с кем поделиться… Все скажут — ты куда сорок лет смотрела, Ритка… Пожалуйста, умоляю вас…
— Ну… хорошо… говорите адрес.
— А как вас зовут?
— Тимофей, Тимофей Борисович.
— Ой, это случайно не вы привезли ей эти окаянные цацки от того мужика?
— Ну да.
— Я так и знала, что от этих цацек будет одно сплошное горе. Их у нее украли, да?
— Маргарита Семеновна, извините, у меня разряжается телефон, я через полчаса буду у вас.
На звонок немедленно распахнулась дверь. На пороге воплощенным горем стояла крупная, очень немолодая блондинка, густо накрашенная, с красными от слез глазами.
— Тимофей Борисович? А я Маргарита Семеновна. Представляете, этот гад, этот гнус не просто бросил любовницу с сорокалетним стажем, он еще ограбил и чуть не убил девочку, которую знает с детства! Ну разве это не ужас? Может, вы мне скажете, что делать? Я лично не знаю! Не знаю и не знаю! Заявить в милицию, пустить их по следу? Но я все же сорок лет ложилась с ним в постель и теперь донести на него? А кто мне поверит? Скажут — он бросил старую бабу ради молоденькой, а старая просто мстит! Они же будут надо мной смеяться!
Все это она произносила, стоя в прихожей.
— Позвольте, Маргарита Семеновна, — решился прервать ее Тимофей. — Заявление должны подавать не вы, а Яна. Ведь пострадавшая в этой истории она.
— А я, по-вашему, не пострадавшая? У меня жизнь кончилась… Сорок лет в задницу… Янке что, она как была голодранкой, так и осталась. Судьба, видно, такая… А мне, молодой человек, шестьдесят пять лет, сорок из них связаны с этим подонком. Думаете, это можно пережить? Я очень люблю Янку, она хорошая, только всю дорогу несчастная. Мать у нее была та еще курва. Все мужика себе искала, на дочку ноль внимания, та как сорная трава росла, чудо еще, что в приличную женщину выросла. А что она в жизни видела? Этот окаянный швед бил ее смертным боем, запирал, только чудом не прикончил. А она нашла в себе силенки вернуться в Москву, поступить на филфак, стать преподавателем, уважаемым человеком, и вдруг ей с неба такие цацки свалились… Ой, простите, что это я вас в прихожей держу? Совсем, старая, ополоумела. Проходите, проходите на кухню… Чай будете? Или лучше коньяку?
— Спасибо, я за рулем.
— Ах да… А вот скажите, количество людей за рулем, которые не пьют, хоть как-то повлияло на алкогольную обстановку в стране?
— Понятия не имею, — улыбнулся столь неожиданному вопросу Тимофей, у которого уже голова шла кругом. Ему было страшно жаль эту женщину, которая от жуткого одиночества вываливает совершенно чужому человеку свои и Янины горести. Каждое слово о жизни Яны он ловил с жадностью. Бедная девочка! Как Мишка мог отправиться в кругосветное путешествие и оставить ее одну? Но он же просил меня за ней приглядывать, а я постарался как можно скорее забыть о ней… Зато теперь хлебну по полной программе.
— Тимофей Борисович, вы не голодны? Давайте я вас покормлю, а то я сготовила такую рыбу для этого подонка, а он… — она шмыгнула носом. — Знаете, я привыкла готовить для мужчин, для сына и для этого… Вот скажите мне как мужчина — что, у семидесятилетнего мужика при виде молоденькой сучки мозги отшибает, как у молодого? Он что, думает, ей нужен его, скажем прямо, довольно-таки вялый член? И я просто на двести процентов уверена, эта бесстыжая тварь всю кашу и заварила, небось обслужила его пару раз, он и поплыл… Много ли вашему брату надо? Знаете, я даже представляю себе, как все было… Он разнежился, рассказал девке про эти украшения, а она все придумала… Он сперва ужаснулся, он ведь в общем-то был всегда приличным человеком, но она засрала ему мозги. А он, небось, еще просил эту гадину: «Только не надо убивать Яночку, так, слегка огреть и хватит…» Ой, мамочки, но когда цацки оказались в ее руках, она запросто могла пристукнуть и Гришку…
Во время этого монолога Маргарита Семеновна успела накрыть на стол и Тимофей, здорово проголодавшийся, с аппетитом уплетал невероятно вкусную запеченную рыбу.
— Тимофей Борисович, у меня к вам нижайшая просьба. Пожалуйста, я сейчас наберу номер, а вы попросите к телефону Григория Ивановича, хорошо? Вам нетрудно, правда? И послушайте внимательно, что вам скажут, будьте так любезны.
Откликнулся молодой женский голос.
— Алло!
— Простите, я могу поговорить с Григорием Ивановичем?
— А папы нет. Он уехал по делам.
— Простите, а когда уехал?
— Сегодня утром.
— А когда вернется?
— Обещал в пятницу. Ему что-нибудь передать?
— Да нет, спасибо, извините.
Телефон был включен на громкую связь, так что Маргарита Семеновна все слышала.
— Это его дочурка дурная, ей на отца наплевать. Рыбки еще положить?
— Если можно. Очень вкусно, — чуть смущенно улыбнулся Тимофей.
— А вы кто по профессии? — орудуя лопаткой для рыбы, спросила она.
— Юрист.
— Юрист? Так вы же можете сказать мне, что делать! А? Я лично не знаю… А вдруг это не Гришка? Разве может такое быть — знаешь человека вроде бы досконально, практически всю жизнь, веришь ему как самому себе и вдруг… А? — Она вскинула на него совершенно несчастные, опухшие глаза, в которых ясно читалась надежда.
Он тяжело вздохнул. Ему нравилась эта женщина и этот дом, где все чувства были какими-то настоящими — и отчаяние обманутой любовницы и любовь к предавшему ее человеку.
— Маргарита Семеновна, дорогая, что я могу вам посоветовать? Ну, допустим, Яна скажет милиции, что в действительности с ней случилось… Ее замучают расспросами. Вас, если вы дадите показания, тоже, и еще не факт, что не заподозрят в соучастии…
— Матерь Божья!
— А кстати, Яна не велела ничего вам говорить о Григории Ивановиче, вы же сами догадались… И не найдут они эти треклятые драгоценности, и, возможно, виноват вовсе не Григорий Иванович, а человек, который якобы собирался их купить…