— Янина Августовна, что это с вами? — спросил зав. кафедрой, вполне импозантный мужчина лет пятидесяти.
— А что со мной? — напряглась Яна.
— Вы невероятно похорошели! Невероятно! Это что, любовь?
— Александр Ермолаевич! — вспыхнула Яна.
— Да что ж вы зарделись, голубушка? Любовь это прекрасно! А вы молодая женщина, самое время любить! Я надеюсь только, это не кто-то из наших студентов?
Яне кровь бросилась в лицо.
— Вы с ума сошли, Александр Ермолаевич!
— Ну извините, но вы же помните историю с Наталией Игоревной? Да и разговоры, честно говоря, идут…
— Какие еще разговоры? — насторожилась Яна.
— Ну, что у вас… э-э-э, шуры-муры… с одним из студентов.
— Уж не со Столбовым ли? — осенило вдруг Яну.
Зам. декана развел руками.
— Так! Я знаю, откуда ноги растут… Вы тут все готовы терпеть любые гадостные выходки этого мерзкого типа, а я не буду, я подаю заявление об уходе! Сию минуту!
— Да погодите вы, не кипятитесь! Нет так нет! Просто до меня дошло…
— Сейчас до вас дойдет еще информация. Мой… любимый мужчина, дожидаясь меня, услышал, как Столбов говорил обо мне гадости, когда я ему поставила неуд, и задал ему трепку, а теперь этот гаденыш мстит… И если вы позволяете себе прислушиваться к этому мерзавцу, который чувствует себя в институте совершенно безнаказанным, то я этого терпеть не буду! Это мое последнее слово!
— Но вы не можете бросить работу посреди учебного года!
— Я могу заболеть на нервной почве! Но я предлагаю вам обратиться к Нине Федоровне Осмоловской, она сейчас, насколько я знаю, без работы. — Яна вытащила ручку и написала на бумажке телефон.
— Но, Янина Августовна, простите мне мою бестактность, я просто хотел убедиться, ничего личного… Не обижайтесь на старика!
— Вы вовсе не старик, не рамоли, которому легко простить бестактность ввиду маразма, тут другой случай! Хотите носиться со Столбовым? Носитесь! Но наш президент сейчас довольно решительно увольняет крупных функционеров, как бы папаша Столбова тоже не загремел! — Яну уже трясло от бешенства.
— Янина Августовна, успокойтесь! У вас истерика!
— Да! Потому что я, кажется, не давала повода… И я ухожу! Можете подавать на меня в суд, уволить меня по статье, мне все равно!
— Не собираюсь я вас увольнять… Напротив, умоляю доработать до конца года и клянусь, я сумею разобраться со Столбовым! Вот, выпейте воды! И если в конце учебного года вы все-таки захотите уйти, я не стану чинить вам препятствия. Ну, голубушка, пожалуйста!
— Хорошо, но только до конца года!
— Дорогая моя, но куда же вы пойдете? Скандинавские языки не самая востребованная дисциплина.
— Я пойду… замуж!
— О! Это меняет дело, хотя жаль, вы отличный преподаватель!
— Нет, Александр Ермолаевич, я все-таки не смогу. Как мне прикажете существовать в этих стенах? Делать вид, что я ничего не знаю? Молча сносить грязные ухмылки Столбова и его компашки? Звоните Нине Федоровне! Ей за пятьдесят, о ней таких слухов распространять не станут! А я не могу! Я сию минуту иду к врачу и уверена, мне дадут освобождение, у меня нервы ни к черту… Все, простите, ничего личного!
Яна пулей вылетела в коридор и почти сразу заметила Столбова, который стоял в сторонке, очевидно, поджидая именно ее.
— Янина Августовна, я могу вам чем-то помочь? — вкрадчиво осведомился он, очевидно, демонстрируя своим дружкам близость к преподавательнице. — У вас неприятности? — проговорил он интимным шепотом.
— С чего вы взяли, Столбов? — громко ответила Яна. — Хотите продемонстрировать вашей шобле нашу интимную связь, о которой вы, как истинный джентльмен, уведомили весь институт? Так вот — я во всеуслышание заявляю, что вы просто гнусный лгун и я не думаю, что хоть один нормальный человек поверит, что такая женщина как я могла связаться с таким поганым сопляком как вы! И не думайте, что всесилие вашего папочки так уж безгранично! А посему я с наслаждением сделаю это… — Она размахнулась и со всей силы дала ему оплеуху!
Мальчишка задохнулся от ярости и хотел броситься на нее, но тут вдруг раздались аплодисменты! Народу на ее громкий голос сбежалось много и почти все с наслаждением аплодировали Яне.
— Тебе это так не сойдет! — прошипел он.
Но тут произошло неожиданное. К нему подскочил студент Вася Калюжный, схватил его за грудки, встряхнул и громко сказал:
— Ну вот что, Столбов, ты давно уже всех тут достал! Тупой болван с могучим папочкой — вот ты кто! И если с Яниной Августовной хоть что-то случится, то и на тебя и даже на твоего папашку найдется управа, уж поверь мне! Моя мать работает в аппарате президента и в случае чего…
Вот это новость! Никто в институте не подозревал о том, где и кем работает мать Калюжного.
— И даю на прощание совет: уезжай учиться за рубеж, там пока еще тебя раскусят…
— Хорошая мысль! — встряла Яна. — Только не в Швецию, шведского вы совсем не знаете!
Столбов затравленно озирался. К нему никто не подошел, даже из его верных приспешников.
— Нужна мне эта сраная Швеция! Я найду, куда свалить из вашей вшивой Москвы, тоже мне проблема!
И он вразвалочку направился к лестнице, хотя его буквально душили слезы бессильной ярости! Дело в том, что отец недели две назад предупредил его, чтобы держался тише воды ниже травы, поскольку кресло под отцом здорово шаталось…
Яну окружили студенты и преподаватели, а зав. кафедрой, тоже ставший свидетелем этой сцены, поцеловал Яне руку и сказал:
— Полагаю, дорогая моя, что инцидент исчерпан? Но вы молодчина, никогда бы не подумал! Поздравляю!
Вечером ей позвонила Вета, которой не было в тот момент в институте.
— Янка, это правда? Ты дала по морде Столбову?
— Да! Просто не смогла удержаться!
— Могу тебе сообщить, что ты приобрела невиданную популярность среди студентов! А что, над Столбовым-старшим и впрямь тучки нависли?
— Понятия не имею! Просто меня охватила такая ненависть…
— С ума сойти, как много значит для бабы присутствие в жизни мужика!
— При чем тут это?
— Думаю, до Мишки ты бы на такое не отважилась!
— Отважилась бы, еще как отважилась… Меня только надо довести… — каким-то странным смехом засмеялась Яна. — Было у меня в жизни несколько таких случаев!
— Да ты что? Никогда бы не подумала.
— Только, Вета, я прошу, не рассказывай про это Мише.
— Почему? Или ты боишься разрушить образ хрупкой беспомощной мимозы?
— Да нет, конечно! Просто он может кинуться на мою защиту, а зачем? Я и сама за себя постояла и Калюжный, такой молодец! Это ж надо, на четвертом курсе парень, а никто не знал, где его мать работает!
— А вот Калюжный вполне возможно в тебя влюблен, раз кинул на стол такую карту… Это чтобы Столбов не вздумал мстить…
— Да ладно, Ветка, какое значение имеют эти детские влюбленности в преподов!
— Да вот пригодилось же! Ладно, главное, ты за себя постояла! Так ты не уйдешь теперь?
— Пожалуй, не уйду!
— Я могу это передать Ермолаичу?
— А ты что, засланный казачок? — расхохоталась Яна.
— Ну, в некотором роде. Ермолаич просил на тебя повлиять.
— Считай, что повлияла.
— Миша, что происходит? — осведомилась Нелли Яковлевна, когда сын приехал за ней, чтобы отвезти к зубному врачу.
— Ты о чем, мамочка?
— Что у тебя с Яной происходит?
— Мама, ну что происходит между мужчиной и женщиной? Не верю, что ты уже забыла!
— Не груби! Я серьезно! Вы собираетесь жениться?
— Да нет пока, нам и так хорошо.
— Ты уверен, что все хорошо?
— Мама, к чему ты клонишь?
— Ты в ней разочаровался?
— Боже упаси, что ты, мама! Я с ума по ней схожу! Но мы решили пока не жениться…
— Ты решил, или она решила?
— Мамуля, я же ясно сказал — мы! Мы оба! В конце концов, штамп в паспорте ничего не решает…
— Но я хочу внуков!
— Вот тут загвоздка, мама. У Яны не может быть детей.
— Так я и знала! Так и знала, она слишком уж идеально тебе подходила, я все думала, где же там обнаружится изъян… И что, это категорически?
— Увы, да. Ее шведский муж ее избивал, ну и…
— Избивал? И она все-таки с ним жила? Не понимаю!
— Мама, она была… Словом, я не могу и не хочу об этом говорить. У нее было ужасное детство, не менее ужасное отрочество и практически безрадостная юность. Поэтому для меня непереносимы все эти разговоры. Я удивляюсь, что у нее еще есть силы жить вообще и более того, даже радоваться жизни! — довольно жестко отрезал Миша. И чуть помедлив, добавил: — Я люблю эту женщину и меня совершенно не волнует, что по этому поводу думают другие.
— И я в том числе?
— Прости, мама, но это так.
Нелли Яковлевна искоса посмотрела на сына и сочла за благо промолчать. Миша крайне редко бывал таким непреклонным.
— И я в том числе?
— Прости, мама, но это так.
Нелли Яковлевна искоса посмотрела на сына и сочла за благо промолчать. Миша крайне редко бывал таким непреклонным.
Через несколько минут Нелли Яковлевна спросила:
— А скажи мне, как продается твоя книга?
— Да неважно пока, как ее выловить в этом море книг? Правда, на днях планируется ее презентация на весенней ярмарке.
— Что это значит?
— Ну, на ВВЦ у меня будет полчаса, я смогу что-то рассказать людям о себе, о книге, это такая рекламная акция, а потом будет так называемая автограф-сессия, если, конечно, отыщется такой идиот, которому нужен мой автограф!
— А кто тебя будет представлять?
— Понятия не имею.
— Как ты мог не спросить?
— Что я должен был спросить?
— Ну, хотя бы это будет девушка или молодой человек?
— А какая мне разница, если я все равно никого там не знаю?
— А я смогу туда пойти?
— Разумеется! Только тебе-то это зачем?
— Интересно, хочу посмотреть, как это все происходит. Любопытно!
— Ну что ж…
— А Яна пойдет?
— Обязательно!
— Вот и хорошо, а потом ты должен нас пригласить в ресторан!
— Прекрасная идея! Я вот думаю еще Тимку позвать. Ему, кстати, моя книга очень понравилась!
— Ты мне ничего не говорил!
— Мам, ну что, я должен был мчаться к тебе с радостной вестью: «Мамуля, Тиме понравилась моя книжка»? Как ты себе это представляешь?
— А Яна уже прочла?
— Прочла и ей тоже понравилось, хотя она обнаружила там одну маленькую нестыковочку в сюжете, одну прямую ошибку и несколько опечаток!
— Да? А я ничего не заметила!
— А кроме нее вообще никто не заметил! У нее очень точный глаз и отличное языковое чутье. Откуда бы, кажется? В доме ее мамаши вообще книг не было. А вот поди ж ты!
— В самом деле, удивительно. Если ты и дальше намерен выпускать книги, такая приметливая женщина тебе может здорово пригодиться. Так какого числа это мероприятие будет?
— В субботу, девятнадцатого, в половине пятого. Понимающие люди говорят, что это вполне престижно…
— Что именно?
— Выходной день и хорошее время…
— Чушь собачья!
— Я тоже так подумал, но если уж ввязался в эту историю…
Как странно, думала Яна, почему мне все время как-то тревожно? Казалось бы, все у меня хорошо, даже отлично, и в институте после того скандала все успокоилось. Столбов сначала был тише воды, ниже травы, а теперь и вовсе исчез, говорят, вместе с папашей слинял за границу. Тот, как выяснилось, украл какие-то несметные миллионы из государственной казны. И Миша со мной, мне с ним хорошо, тепло, уютно. Он, кажется, действительно любит меня… А я? Мне странно и непривычно ощущать себя любимой. Кто меня любил в моей жизни? Только Олег… Ведь даже в детстве, когда многие дети купаются в родительской или хотя бы материнской любви, я была как волчонок… Хотя кто сказал, что волчицы не любят своих детенышей? Я всегда чувствовала, что не нужна матери, что я для нее обуза… Как она меня называла в раннем детстве? Чертово семя! А об отце, кроме как о «сраном шляхтиче», она не отзывалась. Бабушки тоже не было… Никого! Мать, конечно, кормила меня, мыла, она чистюля была, кое-как одевала, но никогда не ласкала, не шептала нежностей. Господи, как я завидовала девчонкам во дворе, чьи матери иногда мимоходом поцелуют свое дитятко. Мать никогда не справляла мой день рождения, я даже не понимала, что это такое… Один раз меня пригласили на день рождения Митьки Клокова, мальчишки с нашего двора. Я сказала матери, что меня позвали на день рождения. Она закричала, что незачем мне туда идти, она меня не пустит и чтоб я думать забыла об этой глупости, а на другой день вдруг сказала:
— Ты вот что, сходи к Клоковым, поиграйся там с ребятней… Тебя к какому часу звали?
— К трем.
— Вот и славно, — она достала из комода коробку конфет. — На вот, подаришь этому оглоеду.
— Зачем?
— На день рождения надо подарки дарить! Обычай такой, дебилы какие-то придумали! А теперь куда денешься!
— А кто такие дебилы?
— Идиоты недоделанные! Значит, к трем, говоришь? — Она позвонила куда-то и сказала совсем другим тоном: — Привет, подваливай к трем, моя оглоедка к трем на день рождения идет!
День рождения меня потряс! Митькина мама накрыла в комнате стол, все дети пришли нарядные, с подарками, Митькины бабка и дед играли с нами во всякие игры, потом нас позвали к столу и там было столько вкусного, такие пироги и махонькие бутербродики со всякой всячиной и салат оливье, и сладкая газировка в бутылках, а потом мы еще играли, а после игр дали чай с тортом… И никто из ребят не удивлялся, даже не радовался особенно, похоже, все они считали, что так и надо… Только я как дура всему радовалась. Помню, Митькина бабушка погладила меня по головке и дала большой пакет.
— Это зачем? — спросила я.
— Чтобы праздник еще продлился.
— А почему вы только мне даете?
— А остальным не так нужно…
Я поняла, что она меня жалеет, и это показалось мне до ужаса унизительным… Я поставила пакет на стул в прихожей.
— Не надо нам ваших подачек! — заревела и убежала. А на другой день вдруг представила себе, как сейчас сидела бы у телевизора и ела волшебный торт маленькой ложечкой, как ели у Митьки…
А мать, когда я вернулась, была довольная, даже добрая.
— Ну, как погуляла? — спросила она, томно потягиваясь на диване.
— Мам, а когда у меня будет день рождения?
— И не мечтай!
— Почему?
— По кочану! Я свои кровные тратить на чужих оглоедов не намерена, да и то сказать, большой праздник — родила редьку от ясновельможного хрена…
Я ничего не поняла, но только ужасно обиделась. И заревела.
— Брысь отсюда! Еще реветь она будет, настроение все сбила, чертово семя!
… — Миш, а почему ты химию бросил? — спросила вдруг Яна субботним утром.
— Скучно мне стало и противно — от химии столько бед в мире, не хотелось их множить, — засмеялся он, страшно довольный тем, что наконец-то Яна о чем-то спрашивает его.
— А живопись почему бросил?
— Потому что осознал, что я далеко не гений.
— А разве обязательно быть гением?
— В живописи желательно.
— Но ведь столько не гениев, которые считают себя гениями и прекрасно себе существуют…
— Конечно, но мне не хотелось пополнять их ряды.
— А писателю не надо быть гением?
Он засмеялся, поцеловал ее в голое плечо.
— Писателю не обязательно, но кто тебе сказал, что я писатель? Я написал одну книжку пока…
— А вторую писать не думаешь?
. — Думаю, но ты меня сбила с панталыку, я хочу только одного — быть с тобой…
— А после живописи ты ушел в какой-то сомнительный бизнес…
— О, вот там мне все говорили, что я гений, но меня это почему-то раздражало…
— Иными словами, ты еще не нашел себя?
— По-видимому… Но зато я нашел тебя! И если ты будешь со мной, я, возможно, скорее найду себя… Ты меня здорово изменила уже. Я всегда ненавидел среди бела дня валяться в постели.
— Значит, я дурно на тебя влияю?
Он приподнялся на локте, посмотрел ей в глаза и спросил шепотом:
— Ты меня любишь, Янка?
Она колебалась. Никто, кроме Олега, никогда не задавал ей этого вопроса. Она боялась его обидеть, но и просто ляпнуть «да» не могла, она сама не знала ответа на этот вопрос. Потому нежно улыбнулась, обняла за шею, притянула к себе, поцеловала… Понимай как хочешь…
— Все пора вставать, а то у меня уже сил не останется на эту дурацкую презентацию. А мне это здорово любопытно. И надо еще будет за мамой заехать…
Юля за завтраком спросила мужа:
— Какие планы на сегодня, Тим?
— У меня? Поеду на книжную ярмарку.
— Господи, зачем? — удивилась Юля.
— У Мишки сегодня презентация.
— Да? В субботу? Это престижно!
— Что престижно? — не понял Тимофей.
— Презентация в выходные дни…
— А у твоего гения когда презентация?
— Ну, во-первых, он не мой, во-вторых, не гений, а в-третьих, завтра. Сегодня я везу его к одной художнице по шторам.
— Да? Вот не знал, что по шторам есть какие-то специальные художники…
— А что ты вообще знаешь, кроме своей юриспруденции? — хмыкнула Юля.
— Ну, кое-что все-таки знаю, даже больше, чем тебе бы этого хотелось. Налей еще кофе!
— А волшебное слово?
— Перетопчешься!
— Тимофей, в чем дело? Это ревность? — кокетливо осведомилась Юля. — Мы же договаривались… Да, кстати, Миша еще с этой неряхой?
Тимофею захотелось запустить в жену сахарницей. Но он сдержался.
— Представь себе!
— Мне трудно представить себе, что такая неаккуратная женщина может привлечь такого приятного мужика, как твой Миша!
— О, я думаю, в мужиках у нее недостатка нет! Она совершенно прелестная женщина.