И чтобы еще больше разрядить обстановку, пошутил остроумной русской пословицей:
— Не было бы счастья, да несчастье помогло.
— Я боюсь его, — прошептал Узник, глядя на офицера, — слышали, что сказал? Убить грозился. Такому — раз плюнуть. Только за лес зайдем…
— Потерпите часик, — успокоил я его, — ничего с вами не случится. Просто юмор у него такой дурацкий.
— Ну, дай Бог, дай Бог…
Офицер надел автомат на плечо, проверил ошейник, прикрепил цепь к своему ремню.
— Пошли! — сказал он Узнику, — это будет твой личный переход на летнее время.
Они вошли в воду. Сначала было мелко, и казалось, что глубина максимум по бедра, но потом, в середине реки, погрузились по пояс, по грудь. Шли осторожно, цепь и автоматы держали над головами. Тяжело вытаскивая ноги из ила, перевалили за середину, вышли. Я боялся, что Узник посмотрит на меня, но он не посмотрел. Мы стояли с водителем и смотрели им вслед, хотя не знаю, что хотели таким образом высмотреть. Они ушли далеко, завернули за лес.
И тут я понял, что поступаю неправильно, что мой Человеческий Фактор берет верх над долгом и следованием закону. Да, мне непросто первый раз принимать участие в Исполнении; да, я думал о фестивале, на который и так успевал еле-еле, но ведь по закону я должен был проследить за Приведением в Исполнение до конца, соблюсти все формальности. Государство оплачивает мне работу, и эти деньги взяты из налогов Нормальных Людей. Они живут в Великой России, встают каждый день на работу, воспитывают детей, влюбляются, занимаются наукой и техникой. И потому и работают легко и свободно, потому и увеличивают благосостояние Родины, что знают: государство на их стороне, государство их защищает. На границах — от врагов, внутри России — от террористов и ИНООНЧей[19].
Люди не знают, как именно работает система защиты, они просто живут. И вот я — как раз тот самый неизвестный никому винтик машины, который сейчас на передовой, который отвечает за спокойствие каждого старика, каждого ребенка, каждого Нормального Человека. Они не должны знать, кто я, как я не должен знать своего звания.
— Жди техпомощи, — сказал я водителю и снял обувь. Пошел вперед. Ледяная вода резанула кожу, я стал увязать, чувствуя одушевленность и даже разумность ила. Как будто десяток водяных тянули меня вниз, передавая из рук в руки, желая погубить, но раздумывая сделать это прямо сейчас.
Я вышел на другой берег. Обулся, побежал тихо, экономя силы. Тратить дыхание на крик не имело смысла. То, что я не кричал, меня и спасло. Послышались выстрелы. Я остановился.
Я не мог поверить, что офицер не сдержал слово и расстрелял Узника. Он, конечно, шутил по-идиотски, но был вполне вменяемым Нормальным Человеком. Да и зачем это было устраивать, если им оставалось идти меньше часа через поле?
Я лег в пыль, потому что травы там, где я остановился, не было. Дополз до травы, спрятался. Опять стали стрелять, как будто начался бой. Потом все стихло. Я вдруг подумал, что так нелепо и страшно провалить самое первое задание на должности Исполнителя. Кто вспомнит объективно сломанный мост, а вот то, что я их отпустил одних, — вспомнят все…
«По поручению ГОП[20] и в связи с классификацией данных действий как ЗННТЖГ я сообщаю о своевременном и неотвратимом наказании, которое будет осуществлено путем Приведения в Исполнение данного приговора номер…» — в голове крутилась речь, которую я должен был произнести в Пункте Приведения. Я повторял ее со вчерашнего вечера, желая выглядеть бывалым Исполнителем.
Итак… Мост был сломан стихией, мы живем в материальном мире, перед нами была тупо речка… Мы обязаны были найти решение проблемы. Сама стрельба офицера — на его совести, но тот факт, что я отпустил их одних, — на моей. Это было совершенно незаконно. И теперь мне нужно было сделать что-то очень законное, правильное, переломить ситуацию. Позвонить и сообщить. Но вместо этого я поддался Человеческому Фактору — пополз к лесу.
Никогда после раннего детства я не был так близко к земле. Задышал, впустил в себя ароматы тонких и толстых стеблей, подземной воды и насекомых. Уже давно было тихо, и поэтому как только я достиг леса, встал на ноги, побежал. Вышел к просвету на другую сторону поля. Сначала показалось, что там пусто, но потом увидел лежащие тела. Подошел. Солдаты и офицер были застрелены, оружие похищено. Узника не было.
— 2 —Я уже говорил, что если ехать по Единства, то город за минуту заканчивается и его толком не видно. Но стоит заглянуть за деревья, как начинаются живописные переулки, где все очень здорово устроено для Нормальных Людей, там хорошо гулять. А после переулков — сквер Единства, в сквере тоже хорошо. Потом идет спуск к реке, где имеется известный родник, кинотеатр «Молодость», дом культуры и за вторым изгибом реки поднимается холм. На нем стоит очень древний собор.
Или церковь. Я не очень религиозно и культурно образован, не знаю, чем они отличаются. Но он отремонтированный и большой, так что, думаю, — собор. Все туда ходят, всем нравится. Конечно, когда я был маленький, мы посещали его раз в неделю от школы со звеном ЮДД [21 — ЮДД — Юные Друзья Духовности.]. Но и потом тоже случалось. Там было спокойно, красиво. От собора видно полгорода, иногда просто здорово прийти и посмотреть на Колыч сверху.
В 10.00 мы въехали во двор собора. Наша машина осталась чуть позади, автобус с ОПСВНСП [22 — ОПСВНСП — Отряд Полиции, Сметающий Все На Своем Пути.] подъехал ближе. Бойцы за считаные секунды выгрузились, заняли позиции. Не знаю почему, но прихожане не обратили на нас никакого внимания. Видимо, здесь собралось некое сочетание высокодуховных верующих и Нормальных Людей. А среди Нормальных Людей уже как-то повелось, что иногда ОПСВНСП появляется на улицах, и в этих случаях все реагируют нормально: просто не мешают работать, отворачиваются и продолжают заниматься своими делами.
С другой стороны, это спокойствие означало, что террорист действительно заперся в кабинете батюшки Степана Алексеевича и никак себя пока не проявил: никого не убил, не обидел. Сам Степан Алексеевич стоял рядом со входом и разговаривал с молодым человеком. Я вышел, встал неподалеку. Молодой человек опустил голову, почти не шевелился. Я услышал краем уха:
— Мне говорили… А я не верил… Думал, выдурится.
— Да прости ты ее, Сережа. Легче станет.
— Тогда, получается, всех нужно прощать?
Я подошел и вежливо попросил Степана Алексеевича отойти. Он узнал меня.
— Все-таки решил душегуб исповедаться? Ехать нужно?
— Нет, — сказал я, — вы не видите, что происходит? ОПСВНСП приехал!
Подошел начальник отряда, майор Нагорный.
— Вы давно у себя в кабинете не были? — спросил он.
— С утра, — сказал Степан Алексеевич, — видите, людей сколько.
Тогда я наклонился и прошептал ему на ухо:
— У вас там БОПТ [23 — БОПТ — Богом Проклятые Террористы.] с заложником.
— 3 —Я, наверное, не по порядку рассказываю, поэтому не все понятно. В 8.00 я обнаружил мертвых охранников в поле. Узника не было, но убийцы оставили свой знак — мертвого голубя.
Нас инструктировали на эту тему, это был знак БОПТов.
Они себя так, конечно, не называли, им это название присвоил ГОП. Кроме Нормальных Людей, государственных работников и даже ИНООНЧей, существовали они — Богом Проклятые Террористы. Их тактика была проста: захватывать государственных работников и Нормальных Людей, требовать освобождения своих соратников, а в случае чего — убивать заложников и создавать тем самым страх в обществе, неверие людей в то, что государство может их защитить. Знак БОПТов, мертвый голубь, означал убитую свободу (конечно же это просто цитата, информация с закрытой лекции, которую нам читали в Высшей Школе ФСОЗОП. Я не хотел бы, чтобы кто-то воспринимал это как мою личную Устную Речь). Количество же голубей, оставленных на месте преступления, означало количество взятых заложников. Все мы помним случай двадцать шестого года в Иркутске со ста пятьюдесятью шестью голубями. Дрожь пробирает, когда вспоминаешь об этом.
Под убитой свободой они понимали события двадцатого года, когда государство нанесло известный теперь всем школьникам Упреждающий Удар, когда за две недели было расстреляно большинство ИНООНЧей и количественно в стране наконец-то стали преобладать Нормальные Люди.
Последний раз БОПТы напоминали о себе пару лет назад во Владивостоке (тоже с жертвами), а потом вроде как все затихло. Появлялись они всегда неожиданно, исчезали — тоже, как будто проваливались сквозь землю. Методы борьбы с ними не были выработаны, закон о запрете голубятен толком ничего не дал: голубятен не стало, а террористы оставались.
Мозг работает быстро в экстремальной ситуации. А уж экстремальнее этой представить было сложно. Два часа назад я был успешным молодым человеком, счастливым, женатым, сделавшим за несколько лет отличную карьеру по системе ГоПКРНЛ [24 — ГоПКРНЛ — Государственная Программа Карьерного Роста Нормальных Людей.], дошедшим до ФСОЗОПа. И все рухнуло в один момент. Никто бы не ругал меня за историю с рекой, за попытку пойти пешком, если бы я сейчас лежал мертвый рядом с офицером.
Мозг работает быстро в экстремальной ситуации. А уж экстремальнее этой представить было сложно. Два часа назад я был успешным молодым человеком, счастливым, женатым, сделавшим за несколько лет отличную карьеру по системе ГоПКРНЛ [24 — ГоПКРНЛ — Государственная Программа Карьерного Роста Нормальных Людей.], дошедшим до ФСОЗОПа. И все рухнуло в один момент. Никто бы не ругал меня за историю с рекой, за попытку пойти пешком, если бы я сейчас лежал мертвый рядом с офицером.
Но я не должен был их отпускать. Теперь же — полностью проваленное дело, трупы, а я… почему-то жив. Что это? Преступная халатность? Или… Меня могут посчитать сообщником.
В общем, можете себе представить, что было в моей голове в тот момент. С другой стороны, факт террористического акта налицо. Вскоре террористы должны были заявить о себе, вступить в переговоры, что-то потребовать. Почему они взяли в заложники именно Узника, было непонятно. Куда логичнее и весомее захватить офицера как представителя власти. Может, они освободили Васю в заранее подготовленной засаде, может, они его сообщники? Но как они могли знать, когда и где ждать нас? Нет, это невозможно. Или просто решили, что раз кого-то так серьезно конвоируют, то он — важная шишка и за него можно что-то вытребовать?
В любом случае, чего гадать? Я не Бог и не СКУНС [25 — СКУНС — Система Комплексного Универсального Наблюдения Сверху.], меня там не было, в чужую голову залезть не могу. Но я должен был любой ценой очень быстро все исправить и произвести Приведение в Исполнение. В конце концов, именно это было моей обязанностью. А теперь стало еще и шансом. Я должен был найти и освободить Васю!
Я забрал из офицерского планшета бумаги, оттащил трупы в лес, прикрыл, как мог, ветками. Добежал до реки. Будучи, видимо, в состоянии аффекта, не почувствовал холода апрельской воды. Выбрался на берег, ничего не сказал водителю и побежал к основной трассе. Запыхался, устал, вышел на дорогу. Поднял две руки, развернув большие пальцы внутрь — это всем известный знак, что голосует представитель власти и штатский должен остановиться. Темная точка вдали замедлила ход, но деваться было некуда — я уже их заметил. Почтительно, медленнее разрешенных на междугородке 70 км/ч, подъехала и остановилась новая оранжевая «Лада-Барклай».
Я показал удостоверение и вежливо сказал:
— Добрый день. Будьте любезны, отвезите меня на Единства, сорок три к центральному управлению ФСОЗОП.
Молодой парень в шортах и майке побледнел, девушка рядом с ним опустила голову. Я сел сзади. Поехали.
— Вы, пожалуйста, извините, что я мокрый. Салон вам могу испортить.
Парень молчал, только кивнул головой. Проехали Самохино, развернулись. Я вдруг понял, что оставил в микроавтобусе свой служебный ИПСС [26 — ИПСС — Индивидуальное Подконтрольное Средство Связи.].
— Остановите на заправке, пожалуйста.
Остановились. Я зашел внутрь, спросил сотрудника:
— Телефон работает?
— Конечно. Вам «птичку» [27 — ПТИЧ (в просторечии «птичка») — Подконтрольный Талон Идентификации Человека.] или по руке?
— По руке.
Положил в кабинке руку на панель, снял трубку.
— Положите трубку, — сказала машина, — дождитесь окончания идентификации.
Это была старая система, очень долго соображала. Их тогда, в двадцатом, массово устанавливали после запрета мобильной связи. Конечно, было не очень удобно, но все же спокойнее для самих граждан: ведь если тебе нечего скрывать, то идентифицируйся согласно закону и разговаривай. А если ты маньяк, ИНООНЧ или БОПТ, то уж извини. Загорелся зеленый огонек, я набрал номер. Ответил Аркадий Игоревич, мой начальник.
— Аркадий Игоревич, добрый день… Плохо слышно… Я с обычного телефона, тут проблема со связью… Да… Просто, чтобы не выпадать, решил позвонить… Чтобы в курсе вас держать… Сейчас по плану на фестиваль собирался.
Я так хитро построил фразу, чтобы он меня не спрашивал, как прошло Приведение. Мол, раз уже на фестиваль еду, то, значит, нормально прошло. Тем более — связь плохая, тем более — не все по общественному телефону.
— Слушай, хорошо, что позвонил, — ответил начальник, — тут не до фестиваля. Приезжай скорее, есть информация.
На ФСОЗОПовском языке «есть информация» означало нечто совсем серьезное. Чаще всего — терроризм.
Я вернулся в машину, поехали.
— Будьте так любезны, — сказал я, — прибавьте скорость под мою ответственность.
Парню было очень страшно. Он разогнался.
— Как «Барклай» тянет? — спросил я. — Говорят, подвеска жестковата?
Сам я машину не водил и в них не разбирался: просто знал, что так обычно спрашивают, когда хотят поговорить об автомобилях.
Мне было очень страшно.
В штабе собрались все: и ОПСВНСП [28 — ОПСВНСП — Отряд Полиции, Сметающий Все На Своем Пути.], и ОПИПУЛ [29 — ОПИПУЛ — Отряд Полиции, Имеющий Право Убивать Людей.], и даже представитель ГИВТ [30 — ГИВТ — никто толком не знает, как это расшифровывается.], а они вообще серьезные ребята: никто толком не знает, как это расшифровывается.
Информация, о которой намекал по телефону Аркадий Игоревич, была следующей: какой-то БОПТ позвонил по чужому или фальшивому ПТИЧу сообщил о захвате заложника. Где он, что он — неизвестно. Обещал выйти на связь. Требований пока не выдвигал, но следует думать, что потребует освобождения соратников. Необходимо срочно отменять фестиваль, чтобы не допустить массовых жертв и массовой паники.
Я уже несколько раз за сегодня поступил нелепо, но останавливаться было смерти подобно. Я только держал в голове, что должен найти Узника и до вечера отвезти в Пункт. Это был мой шанс, а в конечном счете — следование закону о Своевременности и Неотвратимости Наказаний от 17.06.2020, который гласил, что смертная казнь должна производиться точно в день, указанный в решении суда. В день! Про часы в законе сказано не было…
БОПТ снова вышел на связь и металлическим голосом (говорил через ПИГ [31 — ПИГ (в просторечии — «пигалица») — Прибор, Изменяющий Голос.]) сообщил, что тайно проник в «Михаила Архангела», забаррикадировался в кабинете батюшки и убьет заложника при первой попытке прервать нормальное течение церковной жизни, эвакуации людей и прочее. Тут дело попахивало религиозной мотивацией довольно экстремального ответвления БОПТов, которое они сами называли СВБП [32 — СВБП — Сами Вы Богом Проклятые.].
Я понимал, что, если кто-то, кроме меня, будет вести переговоры, сразу выяснится, что заложник — Вася и мне конец.
Я поднял руку. Встал.
Ни когда поднимал руку, ни когда вставал, ни когда открывал рот, еще совершенно не знал, что буду говорить.
— Товарищи, есть совершенно другое предложение…
Только если в утреннем случае с офицером, когда я сказал про пять километров, мне важно было начать, а дальше переложить ответственность за ведение мысли на него, если в машине с несчастным пареньком я мог сказать про подвеску, не разбираясь в автомобилях, то сейчас надежды не было ни на кого. Даже хуже. Надежды не было ни на что.
— И вот какого рода, — сказал я.
Все ждали.
Вот она, смерть. Будничная, страшная. Потому страшная, что вместе с тобой никакой «весь мир» не умирает. Умираешь только ты, а солнце светит для оставшихся в живых, молодежь влюбляется, женщины ходят взад-вперед. Я уставился на желтую безвкусную штору, как будто она могла мне что-то подсказать. Я подумал о том, что она безвкусная, потому что сам недавно в отсутствие жены купил похожие, а жена, вернувшись от мамы, сказала, что они безвкусные. Не верьте, если говорят, что в экстремальной ситуации мозг работает быстрее. Вообще не работает. В голове не было ни одной мысли, кроме той, что мне очень нужна мысль, что я должен как-то перестать думать о шторе.
— А вот фестиваль отменять не надо, — сказал я.
Все внимательно слушали.
— Во-первых, он уже начался. Если попытаемся разогнать людей без объяснения причин — вот тогда получим панику. Колычане год ждали этого мероприятия.
Все опять внимательно слушали. Не шевелились. Только холодноватой внешности мужчина в полицейской форме беззвучно барабанил по столу пальцами.
— Тем более что публика сконцентрирована как раз далеко от церкви, на другой стороне реки. Это даже плюс.
Это был бред, а не плюс, но другого плюса у меня не было. Все в третий раз внимательно слушали.
— И мы должны подумать: почему террорист выбрал именно этот день для своего гнусного замысла? Случайность?
Я зацепился за мысль, желтая штора отступила прочь, куда-то в темноту, в ад, откуда и пришла.
— Может быть, это как-то связано с фестивалем? Может, он как-то хочет повредить рок-движению, которое официально входит в ГосРазДух [33 — ГосРазДух — Госальянс по Развитию Духовности.] решением от 18.06.2024? Так или иначе, это может быть связано. Очень важно понимать мотивацию и психологию данного террориста, и поэтому… как сотрудник ОПНРПП, куратор рок-клуба и офицер ФСОЗОП, хочу предложить свою кандидатуру, чтобы возглавить операцию по переговорам.