— К жизни имеет отношение только то, что у вас за спиной, на том берегу!
Все обернулись и посмотрели на золотые купола церкви или собора.
— Вот оно… стоит веками… А люди живут, умирают… И каждое время спрашивает у своих живых: «А что ты сделал, чтобы защитить вековые устои веры и духовности?» Что мы ответим на этот вопрос куполов, оставляя их нашим детям и внукам, оставляя мир живых новым живым?
Нужно сказать, что не все были очарованы речью Русина. Музыканты других групп, которым так и не удалось сыграть сегодня, в отчаянии стояли за сценой. Гитарист Заночкин из «Музыки на ощупь» не выдержал:
— Блин, я знал, что Русин опять всех уберет!
— Потому что нужно меньше амбиций и больше профессионализма, — ответил Серега Матвеев из «Секса в носках».
— Это у кого это амбиции? — чуть не полез в драку Заночкин.
— А у кого профессионализм? — холодно сказал Серега.
Русин тем временем стал еще светлее.
— Вы бы видели, что там творится, в чьих руках находятся наши святыни! Посреди православного храма стоит католическая будка. А в ней в своих грязных сапогах сидят то ли бандиты, то ли полиция и сводят счеты друг с другом. Священника не пускают в храм, а за молящимися втайне наблюдают видеокамеры. И все это в то время, когда мы здесь поем об истинной вере и любви! Нам кажется, что это поступок. Но это — книжничество, фарисейство и… — он замер, вспоминая нужное слово, — и витийство… Мы должны остановить зло и вернуть себе храм.
Они пошли сразу, тихо, с каждым шагом набирая силу, не очень понимая, что им нужно будет делать, когда окажутся на том берегу, у церкви. Но слова Русина и свет куполов вели вперед. Слившись в толпу, люди больше, чем когда-либо, были сами собой, лицо каждого четко отделялось от пустоты и небытия — куда больше, чем если бы он стоял где-нибудь один на площади.
Пошли по мосту, и мост задрожал под тяжелыми рокерскими ботинками. Поплыли на лодках. Вступили на противоположный берег.
— Это Русин, — сказал нищий.
Закончив грузить исповедальню на принадлежащий костелу грузовичок, ксендз подошел к стоящим над рекой. Он еще не видел лиц идущих, только слышал поступь, чувствовал дуновение пыльного ветра. Замер, поднес пальцы к губам, почти запер рот на замок.
— Матка Бозка, — сказал он, — Русин.
Мы скрылись за церковной оградой. Я стал искать глаза Нагорного, но он опустил их, словно виня меня во всем, что произошло сегодня, будто я специально это придумал. Я посмотрел на батюшку, но тот вместе с Гаврилиным и Михайловым сложили руки на груди и не были склонны к сентиментальности. В отчаянии я посмотрел на небо. Вдали громыхнуло. Я обернулся и увидел во дворе несколько тысяч человек. Те, кто не вместился, сидели на ограде и яблонях.
— Вы позволите войти в храм? — спросил Русин тихо, я даже не сразу понял, где он.
— К сожалению, это невозможно, — сказал я.
Русин повернулся к толпе и сожалеюще развел руками. Повернулся, вцепился в меня взглядом.
— А что здесь делает эта католическая будка?
— Ремонт в костеле, — тихо ответил я, но Русин не обратил на мои слова никакого внимания. Посмотрел на Нагорного:
— Вы, кажется, заходили в храм в головном уборе?
Нагорный снял шлем. Заморосило. Русин сказал громко:
— В старину под сенью куполов люди спасались от набегов степных варваров. Вот стоят православные люди, ваши соотечественники… Вы позволите им укрыться от дождя?
Перекрестился и пошел вперед. Я кинулся наперерез.
— Дело в том, что входить туда небезопасно.
— В чем же опасность? Ведь террорист уже захвачен.
— Да, но понимаете, у него могут быть сообщники!
Он остановился.
— Что значит: «могут быть»? Вы что, стоите и гадаете?
— Нет, конечно, не гадаем, — уверенно ответил я, — данный террорист, к сожалению, оказался далеко не один.
— Насколько далеко?
— Понимаю вопрос, — сказал я опять уверенно, но замолчал, потому что мне больше нечего было говорить.
Русин спросил:
— Если он там, почему вы его не арестуете или не застрелите, чтобы люди могли попасть в храм? Ведь заложника уже нет?
— К сожалению, выяснилось, что есть.
— И кто же он?
Он посмотрел на меня, как будто догадывался или даже знал мою тайну. Как назло, опять рядом оказалась Алина с камерой. И тут на помощь пришел Нагорный:
— Мы ведем переговоры с данным террористом, пытаемся выяснить данный вопрос. Но сможем это сделать, когда вы отойдете немного назад… Сможете?
— Сможем, — ответил Русин и остался стоять на месте.
Помолчали.
— Когда? — спросил Нагорный.
Русин сузил взгляд:
— Когда вы вместо «данный» начнете говорить «этот».
Отряд Полиции, Сметающий Все На Своем Пути и несколько тысяч человек стояли напротив друг друга. Решение пойти на конфликт могло исходить только от меня, но я словно забыл, что я из ФСОЗОПа, и чувствовал себя как тогда, много лет назад на концерте, одним из сонма частиц, вращающихся вокруг сияния Русина. Да и бойцы отряда сейчас чувствовали себя больше частью народа, чем частью отряда, многие из них в свое время играли в группах.
Вдруг я вспомнил, откуда мне знакомо лицо Нагорного. Тогда же, десять лет назад, во время большого осеннего концерта в «Молодости» сорвалось выступление «Детского акцента» — ударник слажал, сбился, публика засвистела. Он весь сжался и словно исчез, слился с черным задником. Так вот сейчас мне почудилось, что сверлящие глаза Нагорного — это глаза того самого ударника.
Он оторвал взгляд от Русина и спросил меня шепотом:
— Скажи, по поводу квартиры — это серьезно?
— Абсолютно, — сказал я.
— А ребятам?
— И ребятам… Тоже… Что-нибудь. Материальное.
— Это хорошо. Ведь мы живем в материальном мире.
Вошли в церковь, зная, что нас видит БОПТ, но это было лучше, чем оставаться под взглядом рок-фанатов.
— Что делать, Нагорный? Если даже вы его возьмете, его же надо будет показать людям.
Решения не было. И времени не было. Мирная женщина беззвучно повисла над нами, распустив одежды, как парус.
— Спаси меня… — прошептал я, глядя вверх, и добавил: — Нагорный.
Он затушил еле теплящуюся свечу.
— Давай логически. Чего нам надо?
Барабанщики — они всегда очень конкретные. Даже слабые, даже те, которые лажают и проваливают концерты… Что нам надо…
— Не показывать Васю?
— Так… А что им надо?
— Посмотреть его.
— Так… Только не Васю конкретно, а заложника.
Женщина пошевелилась, взмахнула одеждами.
— Опять? Как с Русиным?
— А что, — сказал Нагорный, — первый раз ведь получилось?
— Но освобождать-то надо из церкви. А мы сюда уже никого не проведем. Да и кто согласится? Второго Русина нет. Все друг друга знают.
Перешли к самому большому подсвечнику. Так было мирно, но это было обманчивое спокойствие. Несколько тысяч человек стояли во дворе и ждали наших действий. Нагорный стал смотреть в одну точку и отстукивать пальцами ритм по бронзе.
— Давай логически… Вывести мы можем только изнутри.
— Так.
— А провести внутрь уже никого не можем.
— Нет.
Нагорный остановился.
— Значит, надо выводить того, кто уже внутри.
Да… Логичность ударников компенсируется их тупостью. То, что он сказал, было абсолютно верно и абсолютно бесполезно.
— Но внутри никого нет! Там только Вася и БОПТ!
— Не части! Давай логически. Там только Вася…
— И БОПТ!
— Васю мы выводить не можем.
— Ну ясно!
— Значит, логически получается, что выводить будем…
— БОПТа?!! — закончил я мысль, но это была мысль не моя, а тупого, логичного ударника Нагорного.
— Да, — подытожил он. Посмотрел пристально, размышляя уже как бы вместе со мной, щедро делясь своей мыслью, — его кто-нибудь видел?
— Нет.
— Кто он вообще такой?
— Не знаю, — сказал я, — никто не знает.
— Значит, он вполне может быть заложником.
— А он согласится?
— Для него это — единственный шанс уцелеть и даже стать немного героем.
Мы пожали друг другу руки и направились к выходу. Уже увидели в просвете толпу. Нагорный остановился.
— Стой! А кто же тогда террорист?
Мы вернулись назад. И тут я тоже смог логически:
— Получается, что раз там больше никого нет, а заложником будет этот, то террорист у нас… Вася?
— Да… А он согласится?
Откуда я знал.
— Надо ему что-нибудь пообещать, — сказал Нагорный.
— Что ему можно пообещать?
— Не знаю, льготы какие-нибудь… Что-нибудь материальное.
Глупо все это было. Какие, к черту, льготы! Я схватил Нагорного за грудки и закричал шепотом:
— Чем быстрее у нас все закончится, тем быстрее Вася окажется в Пункте!
Нагорный тоже схватил меня за куртку:
Нагорный тоже схватил меня за куртку:
— Тянуть в его интересах!
— Но это не в наших интересах!!! — прокричали мы вместе.
Толпа за дверьми стала приближаться.
— Подожди, — прохрипел Нагорный, — если Васю узнают и он все расскажет — это плохо… Но если не узнают и не расскажет — тогда хорошо.
Я уже не понимал ничего. И тут лицо Нагорного засветилось.
— Значит, террориста можно убить, а лицо обезобразить до неузнаваемости!
Они приближались. Мы кинулись к двери и заперли ее на засов. Уперлись спинами.
— Да!.. Но как это сделать? Как мы вообще туда войдем? У него же граната или две!!!
Постучали. Потом еще. Мы не знали, что происходило за дверью, что с батюшкой, с ксендзом, с Гаврилиным и Михайловым. И вдруг впервые за сегодняшний день спасительная идея пришла в голову мне, а не Нагорному.
— Слушай… А мы входить туда не будем… Смотри: мы этому БОПТу такой подарок делаем: превращаем в пострадавшего, на свободу отпускаем… Пусть сам все сделает.
Нагорный впервые посмотрел на меня как на равного.
— Теперь все сложилось, — сказал он, и мы пожали друг другу руки.
В дверь ударили еще раз.
— Пустите русских людей в церковь!
— Проводится операция! — громогласно объявил Нагорный. — Не препятствуйте работе ОПСВНСП!
Никто не ответил. Забурчали между собой. Я набрал БОПТа.
Смотрел прямо перед собой и немного вверх — туда, где камера. Знал, что он видит меня. И вдруг услышал голос Васи.
— Алло, — сказал он так просто, как будто был почти живым, а не почти мертвым, не ждал страшного конца каждое мгновение прошедшего года и сегодняшнего дня. Я не был готов услышать его.
— Вася… Привет… Передай трубочку, пожалуйста.
Ответил БОПТ. Выслушал меня.
— Ну да… Хорошо… А гарантии?
— То, что я тебе рассказал, и есть гарантия. А вот если будешь тянуть, нам ничего другого не останется… Не дури, сегодня же не твой расстрел.
— Не мой, — прошептал он.
— Тогда запоминай, что делать. Убитый БОПТ должен быть в черной маске. Есть или дать?
— Есть.
— Надеваешь маску на Васю и потом его, значит… того. Только большая просьба: стреляй точно в лоб.
— Зачем?
Я не обратил внимания на то, что в процессе постановки задачи рассматриваю рисунки под потолком. Там было много бородатых мужчин и женщина в одеждах, которые развевались как парус.
— Дело в том, что нам его по спискам проводить: типа, мы, как положено в Пункте, по приговору… А у них — свой фирменный стиль, прямо в лоб, и поэтому если тебе не трудно… Спасибо.
Нагорный взял у меня трубку и добавил:
— Через пять минут, когда все готово будет, позвони. Сам открой дверь и не дергайся. Мы немного постреляем и освободим тебя. Время пошло.
Я заглянул в будку охранника, там было пусто, работали мониторы. Большинство из них показывало опустевшую церковь с догорающими свечами, а одна — происходящее во дворе. Там начиналось импровизированное выступление. Я мог его видеть и даже немного слышать через зарешеченную форточку. Кто-то быстро организовал микрофон, так что Русин вещал красиво, как на выступлении:
— Свободная любовь — есть великое зло, но самое главное — великий абсурд! Как может быть свободной любовь — субстанция, которая по определению — плен, безусловная привязанность морскими узлами? Это все равно что сказать: «свободная тюрьма».
Парни и девушки прижались друг к другу. Кто-то крикнул:
— А какая же тогда любовь?
— Плененная!!! «Плен» и «любовь» — синонимы, просто подобный плен не отрицает свободу, в то время как свобода «свободной любви» и есть главная тюрьма для… жизни… человеческого духа!
У меня за спиной усмехнулся Нагорный:
— Если бы он думал о жизни и о человеческом духе, то у скрипачки из «Совращенных заживо» сын в этом году пошел бы в школу.
— Нет, — сказал я, — у флейтистки из «Санрайз кроссворда», и не в школу, а в детский сад.
И тут показались уже почти родные лица Гаврилина и Михайлова: воспользовавшись замешательством толпы и профессиональными навыками, они проникли в церковь.
— Во-первых, — сказал Гаврилин, — она вообще не из тусовки, а потом ему сейчас было бы… Ну, четыре максимум!
— Запутаемся, — подытожил Нагорный и увел бойцов в сторону, зашептался, договариваясь о подробностях предстоящего «штурма». Я повернул голову к мониторам, и… последний из них, двенадцатый, замигал красным, зеленым, белым. Вспышкой, на мгновение, возникло два силуэта. Пропали и снова появились. Камера работала!
Избитый, весь в крови, на полу сидел Вася, рядом стоял БОПТ. Он протягивал ему черную шапку с прорезями для глаз. Я схватил наушники, почти наугад покрутил какие-то ручки на пульте. Получилось. Я мог их видеть и слышать.
— Зачем это? — тихо спросил Вася. — Ты меня убить хочешь?
Я не видел Васю с утра и даже обрадовался. Тогда у реки, когда он не обернулся, я испытал действие Человеческого Фактора, мне даже стало грустно, я и не хотел и хотел, чтобы он посмотрел на меня. Вася смотрел в глаза БОПТу.
— Я с утра ждал, что они тебе это предложат…
Тот направил на него пистолет.
— Наденешь или нет?
Вася ничего не делал и ничего не говорил. БОПТ взвел курок:
— Давай логически. Ты сейчас был бы пеплом.
— Почему пеплом? Я по закону имею право быть целиком похороненным.
— Кто будет соблюдать права покойников? Ты был бы пеплом. А я дал тебе пожить до вечера. Ты на меня молиться должен.
— Да, — сказал Вася, но не двинулся с места, не взял маску.
— Тебе все равно, — сказал БОПТ, — а мне еще жить.
— Как это: все равно? Мне тоже еще жить.
— Тебя все равно убьют. Либо я — сейчас, либо через час — они. Уж лучше — я. Или тебе все равно, кто тебя застрелит?
Вася надел маску.
— Ну вот… Все. — БОПТ отошел в сторону, взял телефон.
— А как же… — прошептал Вася. — Мне же надо с кем-нибудь поговорить.
БОПТ уже набирал номер.
— Здесь нет никого, — сказал БОПТ.
— Но там-то внизу столько народа… Там может быть один человек.
В больших прорезях показались слезы.
— Времени нет!!! — крикнул БОПТ и ударил Васю. — Не реви!
Вася приподнялся.
— И без исповеди нельзя.
— Ты что, крещеный?
— Все равно нельзя, — повторил Вася.
— Скажи мне, я передам.
— Кому?
Вася упал. Я вздрогнул — так неожиданно все произошло. Может быть, испортился звук и я не услышал выстрела? Но Вася потерял сознание. Бопт кинулся к нему, стал примеряться, как выстрелить точно в лоб: Вася упал так неудобно, что до лба было не добраться. БОПТ положил пистолет на пол, засуетился. Зачерпнул из аквариума и плеснул на Васину голову стакан воды. Вася не очнулся, БОПТ обернулся к аквариуму зачерпнуть еще.
— Что за фигня! — заорал Нагорный. Он тоже увидел изображение.
Раздался выстрел. Я повернулся к мониторам, но двенадцатый снова погас, как будто кто-то свыше привел меня сюда, вторгся в электрическую сеть, чтобы показать последний раз Васю, услышать что-то важное. А потом, когда я все увидел и услышал, выключил монитор, снова предоставил электричество самому себе.
Нагорный, Гаврилин и Михайлов кинулись наверх. Я снова закрутил ручки, но второй раз чуда не произошло. Я сорвал наушники и тоже побежал к лестнице. Стук сердца, стук толпы в дверь и новые выстрелы слились в один звук. В узком повороте между вторым и третьим этажом я столкнулся с Гаврилиным и Михайловым. Они волокли освобожденного, прикрывая собой, я даже не смог его разглядеть. Влетел в кабинет. Нагорный стоял над трупом в маске. Но тот был почему-то застрелен не в лоб, а в затылок.
— Просили же! — грустно сказал Нагорный.
И тут я сорвал с убитого маску. Это был не Вася. Нагорный истерически засмеялся, я тоже, но потом остановился, логически запретив себе истерически смеяться. Все было проиграно.
Вася убил БОПТа, а освободили мы все-таки Васю. И теперь это узнают все. Нагорный обнял меня:
— Я-то что… Я-то блестяще выполнил задачу…
— 8 —Двери отворились, толпа на мгновение отпрянула. Гаврилин и Михайлов воспользовались боевым отвлекающим криком ОПСВНСП, заорали, протащили Васю вперед. Но выиграли они только несколько секунд, а потом успели дотащить его только до первого укрытия — грузовичка с исповедальней, спрятали там. Вокруг сомкнулось кольцо ОПСВНСП. А вокруг него сразу же возникло второе, многотысячное кольцо из рок-фанатов. Толпа подняла Русина на возвышение у входа в церковь или собор.
— Ах, вот кто это! — закричал он. — Живой! Разве это не оскорбление городу в день фестиваля?
Я взобрался на грузовик, впервые в жизни оказался на уровне Русина.
— Товарищи!.. Был совершен дерзкий побег! При участии сообщника!
Русин моментально ответил: