А потом… потом они отъезжают в какое-нибудь удобное, не обязательно безлюдное место и в подходящее время сбрасывают там бездыханное тело своей жертвы. Когда убийц трое, легко выбрать безопасный момент, когда никто не смотрит. Да и кто станет следить за милицейской машиной? Вот она-то действительно часть пейзажа — она, а не безвинные велосипедисты, на которых я возвела такую жуткую напраслину… А эта чертова пленка… — видимо, она для того, чтобы не пришлось потом отмывать машину. Хотя вряд ли кому-то придет в голову проверить эту ПМГ по-настоящему, тщательно — зачем? Это ведь машина милиции…
— Ладно, Семеныч, — сказал наконец Копцов. — Что ты теперь предлагаешь? Ждать? А если они вообще не придут?
— Придут…
— А если нет? Так и будем стоять? Я тебе серьезно говорю: мочи нет уже на нее смотреть, так хочется. Да у тебя и самого небось свербит. Давай отъедем куда-нибудь в сторонку.
— Тьфу ты! — сплюнул усатый. — Вот ведь пристал… Ну, черт с тобой, поехали. На позапрошлое место. Там сейчас никого.
Он завел двигатель.
— Вот это дело! — радостно воскликнул Копцов. — Петюня! Ножик у тебя? Прорежь там дырки.
— Прямо сейчас? — с готовностью вскинулся Петюня, доставая выкидную финку.
— Ну ты что, совсем дурак? — ответил за Копцова усатый. — Как ты будешь на ходу резать-то? Вот как приедем, тогда… Эх, молодежь…
Машина качнулась, трогаясь с места, и этот толчок вывел меня из состояния ступора. «Прорежь там дырки…» Я покосилась на круглолицего мента, который, жизнерадостно улыбаясь, поигрывал ножиком в полуметре от моего живота. Если я не собиралась детально выяснять, где именно они прорезают дырки и что именно делают потом, то нужно было действовать прямо сейчас. «Позапрошлое место», о котором говорил усатый убийца, наверняка находится где-то недалеко, в пределах Сосновки. Значит, в лучшем случае, у меня есть всего несколько минут — может, десять, может, пять.
Я вывернула шею, чтобы лучше видеть профиль Семеныча.
— О! Мяско головкой крутит! — возвестил наблюдательный Петюня.
— Пускай крутит, тренируется… — мрачно откликнулся невидимый Копцов. — Мы потом тоже подмогнем, открутим до упора.
— Точно, открутим! — поддержал круглолицый. — А она из этих, из молчаливых. Которые, пока не прижмешь, звука не проронят.
— Шок у нее, — солидно проговорил усатый. — Ничего, еще запищит. Шок шоком выбивают.
— Шок шоком выбивают! — восторженно повторил Петюня. — Ну, ты скажешь, Семеныч! Шок шоком…
— Сдохни! — прошипела я, уставив взгляд в правый ус вожака. — Сдохни! Сдохни!
Я произнесла это трижды, но, к моему ужасу, без каких-либо видимых результатов. Милицейский автомобиль, проклятая пыточная коробка на колесах, выехал на аллею с площадки мемориала защитникам ленинградского неба и продолжал набирать скорость. Сердце мое рухнуло в пятки. Неужели эта чертова способность покинула меня? В такой момент! А кто обещал мне, что она сохранится? Никто! Появилась неизвестно как и неизвестно когда — значит, может так же и уйти! Вот она и ушла!.. Пожалуйста, ну пожалуйста, только не сейчас! Уйди завтра, уйди через час, но только не сейчас! Не сейчас!
Машина ускорилась по прямой, как стрела, аллее. Насколько я могла видеть, усатый по-прежнему крепко сжимал руль.
— Сдохни-сдохни-сдохни… — скороговоркой повторяла я свою некогда спасительную мантру.
— Что-то очень быстро… — поделился свежими наблюдениями Петюня. — Притормози, Семеныч.
— Куда гонишь-то? — поддержал напарника Копцов. — Слышь, Семеныч… Семеныч! Семеныч!
Голова водителя качнулась вправо. Я успела увидеть его выпученный удивленный глаз — глаз человека, разбитого внезапным параличом, успела увидеть руку Копцова, который сбоку схватился за руль, надеясь удержать на аллее вихляющую машину. Но, видимо, уже никакая сила не могла оторвать ногу издохшего Семеныча от вдавленной в пол педали газа. Мотор взревел на предельных оборотах. Дорога кончилась; автомобиль пересек поперечную аллею и взлетел в ленинградское небо на манер его защитников четырьмя десятилетиями раньше. В лобовом стекле мелькнули верхушки деревьев, я почувствовала удар и закрыла глаза.
Потом сразу была тишина. Тишина, нарушенная лишь шелестом полиэтилена, когда я попробовала пошевелить рукой. Машина лежала на боку, переднюю часть кабины пересекал толстый сильно ободранный березовый ствол. Между ним и полом виднелось неприятное месиво из ментовских фуражек, окровавленной ткани, волос и торчащих в разные стороны обломков того, что некогда именовалось человеческими руками и ногами. Если, конечно, обладатели этих конечностей могли называться людьми.
Задний кузов тоже помяло, но не настолько. Меня, без сомнения, спасли ремни, крепко прижимавшие мое тело к скамье во время катастрофы. Одним концом они были прикручены к правой стенке, которую вмяло в результате удара. Это позволяло мне теперь относительно свободно двигать руками, чем я немедленно воспользовалась. Говорят, в таких случаях может загореться бензобак — значит, нужно как можно скорее выбраться наружу. Разодрав полиэтилен, я расстегнула ремни. Задняя дверца наполовину отлетела и болталась на одной петле. Я уже почти выпрыгнула из машины, но вовремя вспомнила, что подонки раздели меня догола. Одежда… где одежда?.. Эти убийцы всегда оставляли одежду рядом с жертвами, значит, она должна быть где-то здесь, в кузове.
Так и есть! Я почти сразу заметила полу своей куртки: она торчала из пластикового пакета, застрявшего между спинкой водительского сиденья и телом третьего мента… как его?.. — Петюни. Упершись спиной в скамью, а ногами в Петюню, я кое-как подвинула его, чтобы высвободить мешок.
— Больно…
— Что? — Я застыла с пакетом в руках.
Петюня был жив! Его сильно побило-поломало, но подлец все еще дышал, его круглая рожа страдальчески морщилась, а невинные поросячьи глазки взывали к жалости и милосердию.
— Сдохни! — скомандовала я.
Он моргнул своими гляделками и повторил:
— Больно…
И тут я словно увидела себя со стороны. Я увидела, как наклоняюсь и поднимаю нож — тот самый, предназначенный для прорезывания дырок. Я увидела, как сажусь на Петюню верхом и наклоняюсь к его круглой роже. Я услышала, как спрашиваю его:
— Хочешь мяска, Петюня? Вот оно, смотри. Нравится?
— Не надо… — попросил он и мотнул головой из стороны в сторону.
— О! Мяско головкой крутит! — жизнерадостно отметила я. — А кстати, что у нас насчет дырок, Петюня? Где вы эти дырки резали? А? Ну, чего мол-чишь-то? Ты что, из этих, из молчаливых? Которые, пока не прижмешь, звука не проронят?
— Пож… пожалуйста… — пролепетал он. — Мне надо в больницу…
— В морг тебе надо, Петюня, в морг. Так где дырки-то были? Ты мне так и не рассказал. Здесь? — Я всадила в него нож по самую рукоятку. — Или здесь? Или здесь?
Сначала он вздрагивал от каждого удара, а потом перестал. А я… я словно смотрела со стороны, как другая «я» убивает беспомощного человека. И мне было удивительно хорошо — той «мне», которая убивала. Каждый удар освобождал меня от зла, освобождал от ненависти, так что под конец я уже чувствовала себя совершенно спокойной и уравновешенной. Да что там — я чувствовала себя счастливой, как после ночи с Сатеком в пустой школе в Минеральных Водах. Я не считала, сколько раз пырнула его — надеюсь, что не меньше двадцати пяти — за каждую убитую ими женщину. Вернее, двадцать семь, если вспомнить Димушку и Свиблова. Или даже двадцать девять, чтоб почтить еще и контролеров из электрички. Да что там мелочиться — пусть будет для круглого счета тридцать — включая меня саму…
— Шок шоком выбивают, Петюня. Передай Семенычу, что я с ним согласна.
Я встала с мертвого тела и осмотрелась в поисках канистры. Дело в том, что у нас, убийц, обязательно должна быть канистра, чтобы смыть излишние последствия. И канистра, конечно, нашлась — здесь же, в кузове. Я смыла кровь, оделась и выбралась наружу. С ленинградского неба сыпался меленький приятный дождик. Нелетная погода.
На проспекте Мориса Тореза я нашла телефонную будку и позвонила полковнику Новоявленскому.
— Саша? — удивился он. — Что-то случилось?
— Случилось, — сказала я. — Я звоню вам от Сосновки. Высылайте своих людей, есть на что посмотреть.
— Еще одна женщина?
— Наоборот.
— Даже так… — после долгой паузы проговорил он. — Значит, у вас получилось? Получилось?
— Получилось. С вас причитается.
— Где он? — быстро спросил полковник. — Кто он?
— Не он, — поправила я, — они. Трое, в машине, в лесу, на продолжении аллеи, которая идет от памятника летчикам. И, Константин Викентьевич…
— Да?
— Будет лучше, если вы успеете туда раньше милиции, — сказала я и повесила трубку.
Он перезвонил вечером:
— Да?
— Будет лучше, если вы успеете туда раньше милиции, — сказала я и повесила трубку.
Он перезвонил вечером:
— Саша, вы уже выгуляли свою собаку?
— Нет, только собираюсь.
— Можно к вам присоединиться?
— Если Бима не возражает… — нерешительно ответила я.
— После того количества печенья, которое я ей уже скормил? — возмутился полковник. — Конечно, не возражает.
Новоявленский оказался прав — Бима не имела ничего против его нового явления.
— Почему вы так уверены, что убийства совершали они? — спросил он, когда мы шли по набережной Фонтанки.
Я пожала плечами:
— Как можно доказать, что щука жрет плотвичек? Очень просто: поймать ее на живца.
— Живцом были, конечно, вы сами?
— Конечно.
— Мне вот что интересно, Саша: неужели вы были настолько уверены в себе, что пошли на такое?
— Я? Уверена в себе? — Я покачала головой. — Нет, Константин Викентьевич, эта фраза не про Сашу Романову. Честно говоря, был момент, когда я по-настоящему струхнула.
— Как вы уцелели во время автокатастрофы? Машина перевернулась минимум дважды.
— Как уцелела… была хорошо привязана, вот как. Можно использовать этот случай в качестве рекламы пристяжных ремней. Правда, в дополнение к этому они раздели меня догола и завернули в полиэтилен. Не уверена, что последние две детали должны стать частью рекламного ролика.
— А что они… — Полковник замялся. — Что они еще успели с вами сделать?
— Вы спрашиваете, не изнасиловали ли меня? — уточнила я. — Нет, бог миловал. Оглушили, раздели, завернули, привязали. А потом я уже пришла в сознание.
— Знаете, — сказал он, — мы сверили график их дежурств с датами убийств. Совпадает в точности. Кто бы мог подумать…
— А их сменщики? Или на этой машине ездили только они?
— В основном они. Но знаете, Саша, эти машины редко кто внимательно осматривает на предмет подобных улик, туда ведь кого только не сажают: и алкашей, и проституток, и драчунов. Там даже лужа крови на полу никого не удивит. Так что проблемы такого плана их не волновали.
— У них всем командовал старший, — сказала я. — Усатый такой, пожилой. Они называли его Семенычем. Второго я не разглядела. А третий совсем сосунок. Петюня.
— Сейчас многое стало ясным, — задумчиво проговорил Новоявленский. — Я имею в виду — в смысле распределения ролей. Разные патологоанатомические странности. Не знаю, посвятил ли вас Свиблов…
— Не посвятил, — остановила его я. — И вы не посвящайте, ладно? Не хочу об этом знать.
— Хорошо.
Подбежала, вопросительно насторожив уши, Бимуля, убедилась в отсутствии проблем и снова потрусила вперед вдоль чугунной решетки. Судя по флагообразному положению хвоста, собака пребывала в превосходном расположении духа. Еще бы: на этой прогулке ее сопровождала не просто хозяйка, но еще и весьма солидный человек в нехилом звании полковника КГБ; а замыкала процессию черная «Волга», следовавшая в некотором отдалении. Что и говорить, столь значительный эскорт выпадает чрезвычайно редко и далеко не на каждую собачью душу.
— Константин Викентьевич, есть шанс, что это дело попадет в газеты?
— Конечно, нет, Саша… — Новоявленский даже приостановился, пораженный нелепостью моего предположения. — Официально маньяка из Сосновки никогда не существовало. Впрочем, как мы знаем сейчас, его не существовало и реально. Была преступная группа в мундирах. Что, как вы понимаете, еще более непечатно.
— Понимаю. Действительно, непечатно.
Полковник смущенно кашлянул.
— Будет официальная версия для милиции: автокатастрофа. Дождь, скользкая дорога, общая усталость, вызванная внеплановыми дежурствами. Три милиционера, погибшие на боевом посту. Это устроит и милицейское начальство, и семьи погибших.
— Понимаю, — снова кивнула я. — На боевом посту. Но своему-то начальству вы должны рассказать что-то другое? Или начальство тоже получает только печатную версию?
Он метнул на меня быстрый взгляд.
— Саша, по-моему, вы взяли слишком агрессивный тон.
— Дорогой Константин Викентьевич, — вздохнула я. — Честное слово, этот вопрос интересует меня лишь применительно к моей скромной персоне. Типа, что вы доложите обо мне лично. А что касается других деталей и других дел, которых у вас, конечно, хватает, то до них мне как до лампочки, уверяю вас.
Новоявленский помолчал.
— Что ж, пожалуй, вы правы… — сказал он. — В конце концов, с этими мерзавцами покончили именно вы. Причем покончили с риском для жизни. Значит, кому как не вам требовать ответа… гм… на кое-какие вопросы.
— Спасибо, — раскланялась я.
— Саша, пожалуйста, не паясничайте, — поморщился полковник. — Проблема действительно непростая. Вы спросили, какая картина будет представлена в моем докладе. Извольте. На преступную группу мы вышли благодаря счастливому стечению обстоятельств. Они захватили свою двадцать шестую жертву, личность которой пока не установлена. Уже после похищения произошла автокатастрофа, приведшая к гибели всех троих преступников. Их жертве удалось высвободиться и скрыться. При осмотре места катастрофы были обнаружены неопровержимые улики, привязывающие группу к серии убийств, которая проходит под названием «Дело маньяка из Сосновки». Описанная версия полностью подтверждается данными патологоанатомической экспертизы предыдущих жертв. Складно?
— Складно, — признала я.
Мы немного помолчали.
— Знаете, сколько раз вы его пырнули ножом? — вдруг спросил он.
Я пожала плечами.
— Тридцать?
— Девятнадцать.
— Жаль, — усмехнулась я. — Он много недополучил.
Полковник вздохнул:
— Знаете, чего я не понимаю, Александра Родионовна? Две вещи. Во-первых, зачем было убивать этого милиционера таким зверским образом?
Я снова усмехнулась:
— А этого вы и не поймете, Константин Викентьевич. Для того, чтобы это понять, нужно полежать голышом в полиэтиленовом коконе на скамье, где до тебя истязали других женщин. Нужно послушать, как они называют тебя «мяском», нужно посмотреть, как они поигрывают ножичком над твоим животом. Нужно…
Мой голос прервался. Новоявленский поспешно положил мне руку на плечо.
— Не надо продолжать, Саша. Я понял, извините. Честно говоря, такой ответ я и предполагал, но все же мне нужно было его услышать. Извините еще раз. Но есть еще и второй вопрос.
— Я слушаю.
— Почему вы так уверены, что я стану вас покрывать?
— А почему вы думаете, что я в этом уверена?
— Ну как же… — Полковник развел руками. — Вы даже не позаботились о том, чтобы выбросить нож, — так и оставили его в груди у этого борова. Вы не стерли отпечатков ни с рукоятки, ни с полиэтилена, ни с пакета. То же относится и к следам вашей обуви — они там повсюду.
— По-вашему, я должна была этим заниматься? Заметать следы?
— Почему бы и нет? К примеру, вы могли с легкостью имитировать самовозгорание автомобиля, что уничтожило бы отпечатки. Могли обернуть ноги тряпками или хоть тем же полиэтиленом, а кроссовки надеть в другом месте, подальше. Я не верю, что эти простые возможности не пришли вам в голову. Вы ведь не пребывали в состоянии аффекта. Хладнокровно умылись, оделись, спокойно вышли из парка и спокойно позвонили мне. Вывод? Вы были уверены, что вам не угрожает расследование. Иными словами, вы были уверены, что полковник Новоявленский вас прикроет. Так?
— Так.
— Почему?
Я рассмеялась.
— Константин Викентьевич, пожалуйста, не держите меня за дурочку. Я слишком ценный ресурс, чтобы вы согласились отказаться от моих услуг. Особенно сейчас, когда их действенность и полезность доказана на практике. Это раз. И два: мое задание было сформулировано предельно ясно: убить маньяка из Сосновки. Не арестовать, не пожурить, не запустить в космос… — убить. При том что, как именно я это сделаю, не было известно ни вам, ни мне. Мог бы — чисто гипотетически — случиться такой вариант, что он рухнул бы с крыши Большого Дома на Литейном прямиком на голову вашего генерала. Отчего бы и нет?.. Я имею в виду чисто гипотетически. Повторяю: вы понятия не имели, как это произойдет, но, тем не менее, отважились дать мне такое задание. Иными словами, вы заранее взяли на себя ответственность за результат. Подчеркну еще раз: любой результат. И вот он, результат. Я свое дело сделала — убила. Теперь ваша очередь — разгребайте последствия. Я не права?
Новоявленский не ответил. Мы молча шагали по набережной — впереди гордым буревестником реял Бимулин хвост, сзади плелась несчастная черная «Волга». Наконец полковник нарушил молчание:
— Саша, когда мы говорили по телефону, вы сказали что-то вроде того, что с меня причитается. Что вы имели в виду?
— Прагу, — просто ответила я. — Я имела в виду Прагу и свою поездку к любимому человеку. Не может быть, чтобы Сережа вам не докладывал.