Когда она ушла, он лег навзничь на диван, расслабил тело. Под опущенными веками поплыли данные, что успел прочесть за неделю перед вылетом. Итак, здесь Империя укрепилась настолько прочно, что юсовцы живут как в новом штате. Совсем недавно это арабское княжество раздирали противоречия, здесь происходили перевороты, сюда вторгались то с одной стороны, то с другой: шла непонятная неарабскому миру борьба между шиитами и суннитами, а может, и какой третьей сектой, верой, или как их там называют, этих толкователей строчек Корана.
Империя долго подбиралась к этому лакомому кусочку. Сперва посольствами, консульствами, свободными представительствами, совместными фирмами, миссионерами, культурными программами, а потом, спровоцировав конфликт и резню между двумя фундаменталистскими группировками, быстро высадила десант, подавила резню и тут же во всей мощи развернула пропаганду американского образа жизни. Для этого на несколько миллиардов долларов было завезено и роздано бесплатно компьютеров, телевизоров, бытовой аппаратуры, были провозглашены все свободы, все запретное объявлялось отныне незапретным…
И… дрогнула исламская душа! В княжестве, где традиции ислама блюлись несколько веков свято и нерушимо, появились женщины с открытыми лицами, а затем и сами арабы начали разгуливать в шортах, пренебрегать положенными обращениями к Аллаху, художники начали рисовать людей и животных, а скульпторы поддержали нарушение запрета.
Это была свобода, свобода от запретов, в то же время в княжестве потрясенно замечали, что мир не рухнул, все живут все так же хорошо… даже еще лучше, свободнее, раскрепощеннее…
Немногие группки Сопротивления тают, как снег на горячем арабском солнце. Имперские тайные службы знают о них, но силовых акций не предпринимают. Иначе те станут героями, а если не трогать, то постепенно общечеловеческие ценности проникнут и в души этих твердолобых, и они тоже вздохнут свободнее, станут просто жить, наслаждаться жизнью, ни о чем не думать, а после недолгой и необременительной работы просто развлекаться, пить пиво, такое запретное раньше, расслабляться, отдыхать, ни о чем не думать, трахаться, благо южное солнце предрасполагает к повышенной активности на этом поле. Снова балдеть, посещать дискотеки…
И все-таки, подумал он напряженно, группы Сопротивления есть. Самые разные – от ваххабитов до коммунистов. Разрозненные, люто ненавидящие друг друга, даже враждующие, но все они еще больше ненавидят обрушившееся на них бездумное существование.
К кому обратиться, пока неясно. Здесь у него полная свобода выбора. Но если уж выбирать, то интуитивно ближе ваххабиты или любые группы, основанные на Коране, чем на «Капитале» Маркса. Просто уже тем, что Коран доказал свою жизнеспособность, а «Капитал» – нет. Ряды ислама пополняются новыми бойцами, а ряды коммунизма – увы. Продолжают редеть во всем мире, где были на взлете всего несколько десятков лет тому…
Зазвонил телефон. Дмитрий прислушался, снял трубку после пятого звонка. Веселый женский голос поинтересовался, не нужны ли ему услуги молодых красивых женщин.
Дмитрий буркнул:
– Насколько молодых?
– Настолько, насколько нужно, – ответили игриво. – Есть совсем юные. Жильеза, к примеру, совсем ребенок, ей всего восемь…
– Это уже старуха, – ответил он насмешливо. – А у вас есть юный Тиль, обязательно рыжий?
Голос в трубке стал задумчивый:
– Тиль?.. Почему обязательно Тиль?
– А я предпочитаю по утрам Тилей, – сказал Дмитрий саркастически. – А по вечерам – Джонов. Лучше Джонов Булей.
Женщина засмеялась:
– Ого!.. Какие запросы. Вы будете удивлены, но мы попробуем удовлетворить ваши запросы. Пока что прогуляйтесь по нашему замечательному городу, а к вечеру что-то придумаем.
В трубке послышались гудки. Дмитрий подошел к окну. Прогуляться по городу значило, что ему надо убедиться, что за ним нет слежки. А вечером уже состоится контакт. А может быть, и не вечером, а кто-то подойдет во время прогулки, назовет условную фразу. Или рядом остановится автомобиль, после обмена паролями его отвезут в нужное место.
Он заказал обед в номер, ел почти не глядя, быстро просматривал местные газеты. На журнальном столике целая пачка этого красочного многоцветного мусора, высококачественная печать, труд многих тысяч людей, который в основном уходит впустую…
Листал, отбрасывал, хватал другую газету. Уже начал злиться, здесь этого мусора не меньше, чем в России. Если не больше. Создавалось впечатление, что арабов боятся больше, чем русских: у русского нет врага худшего, чем он сам, а здесь как будто все средства информации и развлечения в руке одного человека: сильного, умелого, безжалостного, умеющего разглядеть остатки былой гордости или ростки нарождающегося протеста и быстро вкатить туда дозу наркотика развлечений и американской философии: плюй на все, береги здоровье и гениталии – единственные источники радости.
В разделе городской хроники, опять же после фото местных дизайнеров и визажистов, отыскал заметку, что вчера на площади перед университетом один из сумасшедших облил себя бензином и поджег. Когда его попытался спасти наряд полиции, он отбивался, убегал, вырывался, а когда его наконец удалось повалить и затушить на нем огонь, было уже поздно: скончался по дороге в больницу.
Дальше шел комментарий специалиста по половым перверсиям, доктора наук Ахмат-бека Юсуп-низа. Доктор глубокомысленно разбирал различные случаи мазохизма, когда человек получает половое удовольствие от боли. И чем выше и изысканнее боль, тем интенсивнее и острее оргазм. В данном случае пострадавший был, по его глубокому убеждению, мазохистом и эксгибиционистом вместе, так как сжег себя при стечении народа. Следовательно, для его полового возбуждения было очень важно, чтобы за его страданиями наблюдало как можно больше народу…
Дмитрий читал, скрипя зубами. В конце был намек, что, возможно, вся группа, к которой принадлежал погибший, состоит из половых извращенцев. Они располагаются в старом здании университета. Местная быстро растущая группа из фэнов местного футбольного клуба уже заявила права на это помещение, так что скоро эти больные люди без всякого вмешательства властей будут рассеяны по квартирам. А там, находясь среди нормальных людей, не возбуждая себя речами и видом друг друга, они быстро обретут безмятежность, которой так отличаются от всех прочих люди свободного мира.
Портье взял ключ не глядя. Дмитрий все старался уловить оценивающий взгляд, все портье смотрят как профессиональные контрразведчики, а треть из них в самом деле работает на контрразведку, а то и на разведки разных стран, но этот в самом деле больше интересовался, кто же кому даст мяч в пасе у своих ворот, чем всякими там приезжающими и уезжающими.
Сумасшедший город, мелькнуло в голове. Здесь никто ни с кем не воюет. Никто никого не ненавидит. Как они живут, эти существа? Как быстро они из людей превратились в… черт знает… нет, шайтан знает во что!
Воздух показался на удивление свежим, даже прохладным. Потом лишь сообразил, что это мощные, как ураганы, вентиляторы раздувают мельчайшую водяную пыль.
Он удалился от отеля на несколько сот метров, пересек автомобильную стоянку и площадь. Мельчайшая пыльца все поблескивала в воздухе, успевая испариться еще до того, как коснется кожи. Зато он шел как по берегу Эгейского моря, с удовольствием вдыхал, оглядывался на красивых женщин, успевая заметить еще очень многое, рассматривал в витринах образцы товаров, удивленно качал головой: богато, оказывается, теперь живут бедуины!
Центральная часть города вымощена широкими плитами. Все подогнаны так тщательно, что в щель не просунуть лезвие ножа. Это сделано еще до прихода янки, как выстроены и все эти роскошные здания: бедуины на своей нефти разбогатели давно. Американцы лишь добавили неряшливую крикливость, что называют свободой выражения чувств, штатовскую безвкусицу да развесили огромные яркие рекламы.
Он шел не спеша, типичный турист, что впервые вырвался в зарубежный вояж, но старается выглядеть солидным. Через каждые полсотни шагов из стен в мраморные чаши била широкая струя чистейшей ледяной воды, некоторые туристы задерживались, совали пальцы под струю, со смехом плескали друг в друга.
Он тоже два-три раза не утерпел, попробовал воду ладонью, всякий раз с неловкой улыбкой оглядывался, не видят ли его ребячества, отряхивал ладони и ускорял шаг.
Дальше дорога расширялась, снова площадь с огромным фонтаном, на той стороне стоянка автомобилей, а за ней вздымается массивное здание – дворец какого-то богатенького араба, который янки выкупили и приспособили под отель высшего класса.
К отелю подъезжали роскошные авто, двухэтажные автобусы, из которых всякий раз высыпают одинаково пестрые и крикливые туристы. Дмитрий шел было через площадь, но при одной только мысли, что соприкоснется с этими, с туристами, по коже пробежала дрожь, будто облили нечистотами, поспешно свернул, намереваясь обойти по широкой дуге…
К отелю подъезжали роскошные авто, двухэтажные автобусы, из которых всякий раз высыпают одинаково пестрые и крикливые туристы. Дмитрий шел было через площадь, но при одной только мысли, что соприкоснется с этими, с туристами, по коже пробежала дрожь, будто облили нечистотами, поспешно свернул, намереваясь обойти по широкой дуге…
Сердце предостерегающе стукнуло. Сделало паузу, вдруг застучало часто, заторопилось. Он еще не понял, что произошло, но горячая кровь пошла по всему телу. Глаза шарили по головам пассажиров, те пестрыми струйками разливались к стоянкам такси, к экскурсионным автобусам, даже к навесу, где постукивала по асфальту разукрашенная кобылка, впряженная в двухместную коляску.
Четверо в пестрой одежде отделились от общего потока. Мужчина вскинул руку. Одно из такси тут же сорвалось с места, подъехало к обочине. С мужчиной были две молодые женщины, четвертым было нечто непонятное, Дмитрий не решился бы сразу отнести это к мужскому или женскому полу, хотя и волосы длинные, и лицо рыхло-бабье. Но женщины…
Одна была яркая и сочная, в цвете лет, хорошо развитая фигура, пышущая здоровьем, а вторая… Сердце Дмитрия стучало все громче, с надрывом, в желудке появилась ноющая пустота. Только бы не ошибиться…
Девушка, что шла следом за пышной красавицей, вздрогнула и повернула голову, словно его взгляд прижег, как сфокусированный линзой солнечный луч. Ее большие карие глаза удивленно распахнулись, а хорошенький ротик приоткрылся.
– О!.. Быть того не может… Смит? Джон Смит?
Дмитрий шагнул к ней навстречу. Она поставила чемоданы на тротуар, со счастливым вскриком ринулась ему на шею. Он подхватил, закружил, в голову ударил сладкий запах ее здоровой чистой кожи, в ушах слышался ее радостный визг.
Трое ее спутников тоже опустили чемоданы и сумки. Таксист выскочил, поднял крышку багажника. Пока богатые туристы не передумали, надо успеть все уложить, распахнуть перед ними дверцы. Хоть американцы и говорят о равноправии, но очень любят, когда им кланяются…
Дмитрий с неохотой опустил Виолетту. Ее каблучки звонко стукнули по асфальту. Она все еще обнимала его за шею, глаза смеялись.
– Представь себе, я только сегодня утром о тебе думала!.. Ты мне снился, вот и подумала. И надо же, едва вышли из самолета – ты здесь!
Она обернулась к своим спутникам. Все трое наблюдали за нею и Дмитрием с добрыми улыбками. Виолетта помахала рукой, другой все еще обнимала Дмитрия за шею, чтобы не исчез, не пропал, как исчез тогда, когда ее яхта вошла в территориальные воды США…
Когда трое приблизились, она прощебетала счастливо:
– Это Джон Смит!.. Мы с ним познакомились… словом, в одной стране. Латиноамериканской. Джон, это Себастьян Гротерман…
Мужчина протянул Дмитрию руку, сказал с дружелюбной улыбкой:
– Зовите меня Себ.
Как собаку, подумал Дмитрий, но руку пожал с удовольствием. Пожатие у этого Себа было открытое, дружелюбное, искреннее. Женщина мило улыбнулась Дмитрию, в этой улыбке были и намек, и обещание, сказала воркующим голосом:
– А меня – Кэт.
Третий протянул руку и сказал бабьим голоском:
– Константин, но это никому не выговорить, так что – Кон!
– Привет, Кон, – сказал Дмитрий, пожал руку.
На него смотрели как на давнего друга. Виолетта обнимала его за шею, победно посматривала на всех, особенно на Кэт. Себ кивнул на поджидавшее их такси:
– Рад был встрече, Джон. Нам надо ехать, мы остановились в «Fujairah Hilton». Если что, заходи. Успеем пропустить стаканчик, завтра у нас трудный день.
Виолетта с неохотой начала высвобождаться из рук Дмитрия, пояснила виновато:
– Мы из Корпуса Мира. Завтра уже предстоит не то кормить беженцев, не то раздавать им листовки… Позвони мне, хорошо?
– Сразу же, – пообещал Дмитрий. – Не успеешь войти в номер.
Виолетта рассмеялась:
– Позволь хотя бы принять ванну!.. Впрочем, я захвачу телефон с собой.
На него посматривали ожидающе, Дмитрий с улыбкой вскинул руки:
– Нет-нет, я не совсем коллега! Я не из Корпуса Мира, клянусь.
Глаза Себа весело блеснули. Он сказал негромко:
– Виолетта как-то рассказывала про один удивительный эпизод в одной латиноамериканской стране… Мне кажется, она даже упоминала имя Джона. Или похожее на это имя… Да, я чувствую, из какого именно вы Корпуса!
Он засмеялся, снова пожал руку, уже крепче, усадил в машину женщин и влез следом. Дмитрий смотрел на отъезжающую машину, веселое личико Виолетты постепенно смазывалось в заднем стекле.
Улица двигалась навстречу неровными толчками. Дома покачивались, люди мелькали мимо, как призрачные тени, пестрые, но все как будто происходило в другом мире. Перед глазами стояло смеющееся лицо Виолетты, ее полные губы, прекрасные лучистые глаза. Когда она смотрела на него сейчас, в них то зажигались звездочки, то прыгали чертики.
Похоже, она в самом деле не только вспоминала его, но и говорила о нем этим… из Корпуса Мира. Не зря он сразу ощутил то тепло, с которым смотрел на него Себ. Да и все из этого отряда, Корпуса Мира, как они называют себя, смотрели на него дружелюбно и весело.
Возможно, по рассказу Виолетты легко сопоставили его бегство из Колумбии с жестокой расправой над королем наркомафии. Демонстративной жестокостью, которая, однако, резко сократила поставку героина в США…
Задумавшись, он не сумел миновать столкновения с веселой толпой туристов, веселых и восторженных дикарей не то из Швеции, не то из какой-то еще раскрепощенной страны. Во всяком случае, когда он выбрался, рубашка его была расстегнута, на щеках пламенели поцелуи, он украдкой проверил пальцем, не расстегнута ли «молния» на брюках, и тут только обнаружил, что в ладони зажат клочок бумаги.
ГЛАВА 25
Побывав за кордоном, ему стало казаться, что только в России знать живет в центре городов, а беднота – на окраинах. Здесь центр города был великолепен, богат, фасады домов отделаны мрамором и цветными изразцами. Но когда он выбрался на окраину, ощутил, что все состоятельные живут именно здесь, а центр… это что-то вроде негритянского гетто.
Опрятные особняки тянулись вроде бы одинаковые, везде ажурные заборы, за ними просторная зелень лужаек размером с футбольное поле, опрятные коттеджи, как сказали бы в России, индивидуальной постройки, крохотные телекамеры на воротах.
Особняк, к которому он направился, от соседних не отличался ничем. Подчеркнуто не отличался.
Дмитрий толкнул дверь, почему-то показалось, что не заперто. Калитка отворилась без скрипа. Не спеша, настороженно он пошел по вымощенной камнем дорожке. По бокам время от времени взлетали серебряные струи фонтанов. Зеленая трава блестела сочными, хоть сейчас в салат, листьями.
С боков к коттеджу примыкали фруктовые деревья. Дмитрий почти дошел до крыльца, когда сбоку вышла молоденькая женщина. Обеими руками прижимала к животу корзинку с фруктами, милое курносое лицо было добрым, чуть раскосые глаза сузились еще больше, а на губах сразу заиграла приветливая улыбка.
– Здравствуйте, – сказал Дмитрий. – Извините, что я вот так вошел… Калитка не заперта…
Женщина засмеялась:
– Мы ее никогда не запираем!.. Вы к Джорджу?
– Если не слишком потревожу, – сказал Дмитрий.
– Он перед телевизором, – снова засмеялась женщина. – Сейчас матч на кубок Панарабских игр. С Джорджа сейчас можно снять штаны, измазать его ваксой, постричь, даже взять его пиво, он все равно не оторвется от экрана!
– Я все это проделаю, – пообещал Дмитрий.
– Обязательно сделайте, – напутствовала женщина в спину.
Комнаты открывались одна за другой. Воздух был настолько прохладный, что Дмитрий невольно покосился на широко распахнутые окна. Там дикий зной, как ухитряются поддерживать среднемосковскую температуру?
Из пятой или шестой по счету комнаты несся рев заполненных трибун, свистки судей, торопливая скороговорка комментатора. Телевизор огромный, как киноэкран, стоит посреди просторной комнаты, а грузный мужик в кресле сидит прямо перед телевизором, касаясь его ногами.
Мужик голый до пояса, обрюзглый, с лежащим на коленях животом. Справа под рукой передвижной столик, на нем две бутылки пива пустые, три еще полные. Ни тараньки, ни креветок, что понятно – можно подавиться, если мяч влетит не в те ворота…
– Вильям? – сказал он нетерпеливо, головы не повернул. – Бери стул, садись. Пиво в холодильнике… Черт, да разве же так передачу принимают?
– Действительно, – сказал Дмитрий громко, – не так.
Он стоял, не садился. К хозяину наконец пришло осознание, что что-то не так. Он быстро зыркнул в сторону незнакомца, буркнул:
– Что там?.. Счет за телефон?.. Оставь на столе и убирайся.
– Джордж, – сказал Дмитрий внятно. – Это не телефон. Это я. Это Верона, если хочешь.
Некоторое время Джордж тупо смотрел в экран, где метались футболисты. Казалось, до него не дошло сказанное, потом краска начала покидать багровое лицо. Он бледнел и бледнел, пока лицо не стало нездорового синюшного цвета, а сам не уменьшился почти вдвое.