– Давай в машину!
Времени на разборки не было – нужно было спешить к микроавтобусам и спешно покидать склон горы – сверху уже лился расплавленный поток лавы, его было отчетливо видно, и если не поторопиться, то через считаные минуты спешить уже будет некуда.
Со всех ног, обдирая руки и ноги в кровь, они стали перебираться через каменную преграду. Кожа лопалась, пронзая жгучей болью, но никто не останавливался ни на мгновенье – огненная река, стекающая с небес, заставляла двигаться на пределе.
Андрей, стоя у автобуса, махал рукой – гора была у него прямо перед глазами, и ему лучше, чем Гущину и компании, была видна неотвратимость надвигающейся смерти. Но тех гнали вперед страх и жажда спасения.
Миновав препоны, они со всех ног понеслись к автобусу. Андрей уже заводил двигатель, Гущин на бегу запрыгнул в свою кабину. Женщина-юрист и мужчина-бухгалтер заметались у входа – им не хватило места.
– Сюда, живо! – крикнул Алексей, распахивая дверь рядом с собой и буквально втаскивая обоих внутрь.
Все трое оказались тесно прижатыми друг к другу на переднем сиденье, но это был тот случай, когда теснота не просто лучше обиды – она лучше погибели.
Микроавтобусы почти синхронно сорвались с места, на полной скорости мчась прочь от догонявшего их потока… А он, пытаясь их настичь, плевался огненными брызгами, долетавшими до стен машин. На пути постоянно попадались большие каменные глыбы, и микроавтобусам приходилось лавировать, чтобы обойти их сбоку. Все это со стороны напоминало езду на аттракционах, но это со стороны. В действительности же у всех людей, сбившихся в автобусах, были сосредоточенные, взволнованные лица. Все понимали – это еще не конец. Не счастливый конец. И неизвестно, наступит ли он вообще. Им удалось лишь на некоторое время обогнать вулкан, но время это было на исходе…
Андрей крепко держал руль, стараясь не слишком накренять автобус на виражах, и слышал, как переговариваются между собой беженцы в кабине микроавтобуса. Мальчик Вова непрестанно спрашивал у обнимавшего его рабочего:
– А мама где?
– В самолете, – односложно отвечал тот.
– А самолет где?
– Увидишь.
Андрей готовился к повороту загодя, сбрасывая скорость, насколько это было возможно – промедление в буквальном смысле было подобно смерти. Однако перед самым последним изгибом, за которым должен был последовать спуск к аэродрому, резко затормозил. Пассажиры по инерции наклонились вперед, некоторые слетели с сидений, кто-то стукнулся, ойкнул.
Андрей смотрел вперед – дорогу преграждала бурлящая огнем река. Секунду он соображал, собираясь сдать назад и предупредить едущего за ним Гущина, как внезапно воздух прорезал резкий гудок автомобильного гудка. Это сзади сигналил Гущин. Андрей обернулся. Гущин подал назад, и на то место, где только что стоял его микроавтобус, хлынул поток лавы. Андрей оцепенел. Его микроавтобус оказался запертым, он стоял на крошечном островке между пышущего пламенем буйства…
– Тихо! – воскликнул он, услышав, как взволнованно загомонили пассажиры в салоне.
Женщина-юрист, сидевшая на переднем сиденье и увидевшая впереди себя огонь, крикнула, обращаясь к нему:
– Нам выходить?
Андрей обернулся. На него смотрели несколько пар глаз. Они буквально вперились в него, и он вдруг ощутил, что все эти люди не просто надеются – они ВЕРЯТ в него, верят безоговорочно. Потому и спрашивали, что делать, убежденные, что он, в отличие от них, точно это знает.
Андрей не знал. Он был обычным парнем вполне мирной профессии, и по складу характера миролюбив. Не любил он руководящих ролей и не стремился к ним. Покладистый и незлобивый, он всегда был готов скорее уступить, если только дело не касалось принципов. Но сейчас он был за главного, даже не за главного – за решающего все. От него зависели эти жизни, и на принятие решения у него не было даже секунды.
Андрей решился. Вдавив педаль газа, он рванул микроавтобус назад, рассекая клокочущее вокруг месиво, будто нож, вошедший в вязкий кисель. Он не прорезал его, лишь раздвинул на какие-то мгновения, но именно эти мгновения и могли оказаться спасительными, только их и должно было хватить, чтобы проскочить сквозь дьявольскую кашу.
Не хватило. С треском лопнули шины, автобус встал и медленно стал проваливаться вниз, в лаву. Паника поднялась невообразимая. Пассажиры кричали, метались по салону, колотили кулаками в стекла, бросались телами на двери, пытаясь выбраться из этого ящика, погружавшего их в мучительную смерть.
– Мы горим, горим! – истошно завопил кто-то.
– Тихо! – рявкнули бухгалтер и юристка одновременно.
Андрей изо всех сил выжимал педаль газа, сдавая назад насколько возможно, стремясь использовать лимит, оставшийся в машине, до последней капли. По чуть-чуть, почти по микрону измученный микроавтобус отходил назад. Этого было недостаточно. Лысые, обгорелые диски машины вхолостую крутились в горящей мешанине, не давая хода.
Андрей побледнел. Его сил не хватало. Он понял это – он понял все…
* * *Леонид Саввич Зинченко вывел самолет из ангара и открыл задний шлюз грузового. Он был забит какими-то ящиками, коробками, контейнерами… Все это нужно было расчистить, освободить место и разместить людей. И поскорее.
Зинченко выпрямился и посмотрел назад. Он ждал возвращения Гущина, Андрея и Валерки, а их все не было и не было.
Беженцы тянулись от пассажирского самолета к грузовому, они давно были готовы к тому, чтобы их вывезли отсюда. Александра руководила процессом, серьезная и деловитая. Она надеялась на благополучный исход и откинула все эмоции, действуя механически, как робот. Периодически она бросала взгляды на дорогу, откуда должны были появиться Гущин, Валера и Андрей, но, кроме зарева, там ничего не было видно. Александра была уверена: они дождутся их – и полетят. Уверена была и в том, что Зинченко думает точно так же. Она обернулась на него. Леонид Саввич, расставив ноги, стоял прямой как памятник и всматривался в то, что некогда было дорогой.
Неподалеку от него крутился вулканолог, он тоже смотрел на дорогу. Только с несколько иной целью: оценивал степень извержения, следил за лавой. Подле него на корточках сидела Маша и, размазывая слезы, причитала:
– Я пыталась его остановить… пыталась!
Привыкшая к тому, что вечно оказывается крайней, она сейчас считала себя виновной в гибели Пети.
– Прекратите хныкать! – одернул ее Максим Петрович. – Лучше скажите – что это? – Он показал рукой.
– Это… базальт? – неуверенно подняла глаза Маша.
– Он самый, – кивнул ученый. – Тысяча триста пятьдесят градусов! Текучесть – фантастическая! На десятки километров разливается.
Вулканолог разве что не ликовал, сообщая эту информацию. Зинченко мрачнел все больше. Круто повернувшись всем телом, он спросил:
– Я что-то не понял – а где дорога?
Никто не отвечал. Вулканолог тоже смолк, опустив глаза, и потихоньку втолковывал что-то Маше. К Зинченко приблизился представитель авиакомпании, положил руку на плечо.
– Там уже ничего нет… – мягко произнес он.
Зинченко посмотрел на него диким полубезумным взглядом, который сменился смертельной мукой. Леонид Саввич походил сейчас на больного обреченного зверя. Представитель авиакомпании, только что переживший утрату жены, понимал его лучше других. По щеке его скользнула слеза, он моргнул – раз, другой…
– Держитесь, – проговорил он, и голос его обрел твердость. – Надо держаться!
К ним приближалась компания беженцев: Крылов, увешанный чужими тюками и баулами, и несколько женщин. Одна из них подошла к Зинченко, спросила раздраженно:
– Мы полетим или нет? Чего вы ждете?
Зинченко не ответил, чего он ждал. Он смотрел на бушующую на горе лаву, могучей рекой, вышедшей из берегов, надвигавшуюся на город. Ждать Леониду Саввичу больше было нечего. Разве что – чуда.
Заскрипело, застонало здание аэропорта, едва державшееся на остатках конструкций, а затем рухнуло. Оно оставалось единственным барьером, хоть как-то замедлявшим движение огненного потока. Сейчас же ничем не сдерживаемая масса потекла на перрон. Зинченко повернул голову вправо, влево… Все вокруг было охвачено огнем. И где-то в этом всепоглощающем огне растворился его сын.
– Я извиняюсь, но если мы сейчас не улетим, то через пять минут никакой взлетной полосы не будет вообще, – тихо произнес сзади вулканолог.
Зинченко качнулся, устоял…
– Все в самолет, – не отрывая взгляда от горы, проговорил он.
– Я не поняла – а как же… – растерянно проговорила Александра.
– В самолет! – повысил голос Зинченко.
Руки Александры как крылья подстреленной птицы упали вниз. Однако она повиновалась приказу. Повернувшись на стершихся каблуках, пошла вперед, спотыкаясь, будто слепая. На ходу она сняла туфли, затруднявшие шаги, и шла босиком по горячей земле, не чувствуя никакой внешней боли, потому что все заполняла внутренняя…
Возле трапа она остановилась и бросила прощальный взгляд на остров. На нем не осталось живого места. Ничего – живого.
Они встретились взглядами с Зинченко. Леонид Саввич стоял непроницаем, но Александра на расстоянии чувствовала, как разрывается от боли и тоски его душа…
Полоснув по сердцу, будто хирург скальпелем, и в один миг отрезав, отринув все личное, Александра выпрямилась и четким хорошо поставленным голосом произнесла:
– Уважаемые пассажиры, проходим на борт.
Все засуетились, и хотя давно уже ждали этой команды, все равно оказались не готовы – возникла заминка. Женщина, державшая в руках переноску с котом, озабоченно интересовалась, не повредит ли перелет ее питомцу. Кроме сумки с котом, у нее больше ничего не было. Услышав заверения, что от полета пока еще не умерло ни одно животное, вошла.
Лю и Чен яростно щебетали, препираясь, кому первому входить в самолет, попутно припоминая друг другу старые грехи и обиды. И только после того как Вика прикрикнула на них, без звука проследовали внутрь.
Гречанка, избравшая главным объектом своей нелюбви почему-то Попову, теперь натолкнулась именно на нее, пока тащила к трапу раненого, и не замедлила процедить недружелюбно:
– А ну отойди!
Попова растерялась, отпрянула, но, постояв пару секунд, бросилась за гречанкой и, встав с другой стороны, стала помогать. Вместе они доволокли раненого до самолета, вместе и вошли в него, только Попова задержалась, пропустив гречанку. Она все оборачивалась и смотрела, смотрела в сторону гор, а по щекам ее неудержимо катились слезы…
Свен вел дрожащую от перенесенного и предстоящего ужаса Сесиль и что-то ласково говорил ей на ухо, а она жалобно отвечала ему на французском. Но вот и они исчезли за дверью самолета…
Ольга, видя, что почти все уже погрузились, беспомощно забегала по опустевшей площадке. Ей нужна была мужская помощь – самой втащить носилки с мужем в самолет ей было не под силу. Заметив ее ищущий взгляд, к ней подошли местные рабочие, одетые в спецовки. Несколько сильных рук подняли носилки и, не спрашивая, понесли, а Ольга бежала рядом и, утирая слезы, просила:
– Осторожнее! Осторожнее!
В одной руке она несла капельницу, тянущуюся к венам мужа, второй придерживала Сашу. И только когда носилки были аккуратно водружены на пол самолета, присела рядом и перевела дух.
Вика огляделась по сторонам. На перроне оставалась лишь женщина-врач да Зинченко с мужчиной из авиакомпании. Ну, за них-то она не переживала, а вот с врачом пришлось повозиться – та никак не хотела проходить в самолет.
– Боюсь… – шептала она, в страхе отступая от Вики. – Летать боюсь!
– Пойдемте, пойдемте! – уговаривала Вика и тянула за руку. – Все будет хорошо!
– Мне страшно, страшно! – тонким голосом закричала женщина.
– А здесь не страшно? – Вика выразительно обвела рукой пространство.
Врач повела взглядом, увидела сплошное зарево и, будто очнувшись, решительно прошагала в самолет. Следом почти вбегали оставшиеся пассажиры, создавая толчею.
Последним пробирался мужчина с камерой, которую по-прежнему держал в руке, не прерывая съемки. Чемодан на колесиках он толкал назад ногой. Так и вошел в самолет спиной, направив объектив на пылающие горы, на залитое огнем сердце острова – на последние мгновения его жизни.
Представитель авиакомпании, увидев, что вокруг наконец все опустело, обратился к Зинченко.
– Вам на грузовом летать приходилось?
Зинченко оторвал наконец пристывший к горной дороге взгляд.
– Ничего, – усмехнулся он с горечью. – Как говорит мой хороший знакомый, в самолете главное что? Главное – вовремя штурвал на себя. – Он помолчал, будто что-то вспоминая, и спросил, указывая на соседний самолет: – Вы тот дозаправили?
– Да, залили все, что можно, – подтвердил представитель авиакомпании.
Зинченко кивнул, глядя в одну точку, и проговорил, будто беседовал сам с собой:
– Ничего, этот упертый, справится… Я его знаю! – Он думал о Гущине. На него, на Алексея, была сейчас вся надежда у Леонида Саввича. – Если только они живы, конечно.
И, прервав свои размышления, бросил:
– Идите в самолет!
– Сейчас, – представитель авиакомпании кивнул и отошел, но направился не к самолету, а в сторону госпиталя, к которому уже подбирались извивающиеся на ветру языки пламени.
Собственно, самого госпиталя уже не было, а вокруг рушились остатки строений, фонарные столбы – лава текла буквально под ноги.
Представитель авиакомпании быстро нагнулся над телами погибших и откинул полог с одного из них. Несколько секунд он вглядывался в мертвое лицо жены, ясное и кроткое, будто на всю оставшуюся жизнь пытался запечатлеть в памяти ее черты, которых больше не увидит никто и никогда.
Потом резко задернул полог и пошел к самолету – неторопливо, размашисто. От его нервности, суетливости не осталось и следа. В дверях самолета он обернулся. На остатках госпиталя догорали оставленные тела…
Он стоял и смотрел – немолодой уже, одинокий и очень несчастный человек, плачущий от невыносимой боли. Взгляд его переплелся еще с одним – в сторону гор, утирая слезы, смотрела Попова.
Поднялся дверной шлюз. Самолет приготовился к отлету. Пилот Леонид Саввич Зинченко опустился в кресло. Он бросил взгляд в окно – в тотальном зареве маленьким оазисом стоял не тронутый огнем пассажирский самолет – оплот последней надежды Леонида Саввича.
Зинченко принялся сосредоточенно переключать тумблеры на панелях. Александра сидела рядом, делая все совершенно механически. Ее бесцветный взгляд был устремлен прямо перед собой.
В трюме усиливалась тряска, беженцы молча прислушивались к реву моторов. Ольга, Олег и Саша вцепились друг в друга. Одна женщина схватилась за сердце и постоянно причитала: «Господи, Господи…» Свен крепко прижимал к себе Сесиль, пассажир с чемоданом – свою видеокамеру.
Вдруг Зинченко изо всех сил потянул штурвал на себя. Пассажиры в трюме закричали от ужаса…
* * *Андрей держал руль увязавшего все глубже и глубже микроавтобуса и прикидывал, можно ли спасти людей. Свою собственную участь он уже считал предрешенной.
– Все из машины, – негромко, но так, что все мгновенно притихли, проговорил он растрескавшимися губами.
– Я не поняла… – медленно произнесла юристка.
– Быстро! – только и пояснил Андрей, и это послужило отправной точкой: рабочий, оставив сына, ногами вышиб задние стекла, бухгалтер вытолкнул юристку и выскочил сам, отбегая подальше и крича:
– Все из машины! Все из машины!
Андрей повернулся. Все покинули микроавтобус – полыхающий салон был пуст. Остался только он один.
Бросив руль, Андрей через окно выбрался наверх и побежал по горящей крыше микроавтобуса, чувствуя, как пламя прожигает ботинки, как горят подошвы… Балансируя, чтобы не упасть, он добежал до края и спрыгнул прямо на поданные с обеих сторон руки Гущина и Валеры. Те подались вперед, увлекая за собой Андрея, и вот тут последнее мгновение сыграло свою роль: едва они отпрыгнули, как микроавтобус, полностью охваченный пламенем, взорвался.
Стоявшие поодаль люди во все глаза смотрели на то, что могло стать для них машиной смерти. Рабочий с удивлением глянул на свои руки – ладони были обожжены, а он и не замечал. Только сейчас, когда гибель прошла мимо, но так рядом, буквально на волоске, вспыхнувшая боль сообщила ему об этом.
– Больно? Подуть? – с сочувствием спросил Вова и, раздувая щеки, принялся заботливо дуть на отцовские ладони.
Тот отмахнулся, погладив мальчика по голове.
Гущин, Андрей и Валера не стояли на месте: оглядывая место, на котором застряли, они искали выход. Все это казалось им сложнейшей головоломкой, замысловатым квестом, в котором, едва пройдя одно задание, тут же получаешь следующее, еще более сложное. Квест уже выглядел почти невыполнимым, словно его выдумал изощренный садист с буйной фантазией…
Путь стал непроходим: дорога пылала, залитая лавой, слева нависала скала, справа – круча. Выбраться отсюда можно было разве что по воздуху, но у них не было крыльев, а самолет оставался внизу.
Алексей вгляделся в светящиеся впереди, за дымкой тумана и пепла очертания взлетной площадки.
– Это аэропорт? – спросил он женщину-юриста.
– Мы туда ехали, – глотая слезы, зло ответила та.
– Есть еще дорога? – нетерпеливо спросил Алексей.
Женщина обернулась и крикнула:
– Есть еще дорога, товарищи?
Все молчали. Никто не знал другой дороги.
– Кажется, тут можно спуститься по скале… – неуверенно проговорила Наталья, мать спасенного Сережи и девочки.
Алексей не колебался:
– Тогда пешком. Только очень быстро!
И первым пошел, дабы предотвратить сомнения и замешательство. Беженцы, руководимые Андреем и Валерой, направились следом. Гущин шел впереди, пробивая дорогу. Спасительная площадка аэродрома маячила внизу, до нее оставалось добежать еще несколько десятков метров.