– Отдай маму! Верни маму! Так нельзя!
– «Маму, маму», – передразнил ее Дюбуа, забирая бутылку и велев моему телу идти следом, – чувствую, придется вернуть тебя, женщина, иначе с девчонкой невозможно будет работать. Вот только я никогда такого не делал, бокор не должен соединять душу с телом. Ладно, попробую. Не получится – тебя, женщина, мне не жалко. Твоя материнская любовь мне, если честно, очень мешает. Умрешь, и ладно. Девочка убедится, что ты мертва, поплачет и успокоится. Слушай, – он поднял бутылку на уровень глаз, – а может, тебя и на самом деле убить сразу?
Пару мгновений он всматривался в меня, решая, затем усмехнулся:
– Не бойся, женщина, я решил – сразу убивать не буду. Слишком много осложнений может возникнуть с твоей дочерью. Попробую тебя вернуть. Сдохнешь – не жалко, но если получится, учти – только беспрекословное послушание и помощь в обучении твоей дочери сохранит твою никчемную жизнь.
Ну да, ну да, беспрекословное послушание и помощь. Обязательно.
После осознания дикости ситуации, после принятия ранее невозможного – отделения души от живого тела, на просвистевшую в миллиметре угрозу смерти я просто не обратила внимания. И не потому, что завернулась в душное покрывало апатии, нет, сейчас не до покрывал. Именно абсурдность, ирреальность происходящего заставила меня не реагировать на всякую ерунду типа угроз.
Из всей его болтовни я вычленила (ох, с каким бы удовольствием проделала это с гадом физически, причем бараньими ножницами!) лишь одно – меня собираются вернуть в исходное состояние!
И опасения Дюбуа ничуть не пугали, я была абсолютно убеждена – все будет хорошо, не может не быть. И пусть приверженец темной стороны Вуду никогда ничего хорошего не делал, но если смог разобрать, то сможет и собрать. Главное, чтобы не осталось лишних деталей.
Такой вот славной компанией – я, снова я и Паскаль – мы вышли из дома. Наверное, солнце жарило, как обычно, с дурным энтузиазмом, но сквозь мутную зелень стекла ко мне проникли лишь несколько ложек тепла.
Дюбуа что-то спросил у охранника, тот начал отвечать, но тут возле ворот началась какая-то возня. Сначала было слышно неразборчивое бухтенье, затем последовал разговор на повышенных тонах, плавно перешедший в следующую стадию – скандал. Вот теперь я различила голос Майорова и чужой женский. Мадам визгливо чего-то добивалась от собеседника, причем на родном русском, тот довольно резко отнекивался.
Легкий кивок хозяина, и охранники сплоченной кучкой рванули к эпицентру скандала. Женские вопли усилились, в распахнувшиеся ворота въехала наша машина, и я успела заметить, как подручные Дюбуа довольно бесцеремонно запихивают в такси разъяренную блондинку.
А потом ворота снова закрылись. Машина тем временем подъехала к дому, остановилась, и из нее вышел… нет, вышло тело моего мужа. Ведь мерзье сам признался, что проделал с Лешкой ту же гнусность, что и со мной. А значит, где-то в доме стоит стеклянная тюрьма моего мужа.
Родной мой, как же тебе тяжело сейчас! Если меня Дюбуа пока повсюду таскает с собой, то ты даже не знаешь, что произошло. А если знаешь, то маешься от бессилия и неизвестности – что с нами сейчас?
Тело Майорова открыло багажник и начало выгружать наши вещи.
– Алекс, иди сюда! Вещи заберут другие! – раздраженно гаркнул Дюбуа. – Что там за крики были?
– Извини, хозяин, – монотонный голос «Майорова» напоминал сейчас жужжание бормашины, – это одна из моих фанаток. Увидела меня возле отеля, попробовала пристать там, но я не стал с ней разговаривать и уехал. Думал, она отвяжется, но женщина проследила за мной на такси и у ворот опять привязалась. Хотела, чтобы я осенью спел на ее дне рождения. Предлагала миллион.
– Чего миллион? – заинтересовался Дюбуа. – Серьезно? – Брови мерзье подпрыгнули вверх. – Ты столько стоишь?
– Нет. Просто я не пою на частных вечеринках, женщина это знает, поэтому назвала беспроигрышную, на ее взгляд, сумму.
– М-да, жаль, что теперь из тебя певец никудышный, – сожалеюще прищелкнул языком Дюбуа, – такие деньги нам бы не помешали. Ну да ладно, главное твое богатство, дочь, я получил, а банковские счета и недвижимость станут приятным дополнением.
– Да, хозяин.
– Так, вот твоя жена, уведи ее пока в комнату, вечером пришлешь в мою спальню. Ты слышал?
– Да, хозяин, – слаженный дуэт чугунных болванок, покорно покатившихся в дом.
– Ну что, женщина, – бутылка снова транслировала крупный план гнусной рожи, – я решил не прятать тебя, как твоего мужа, ты будешь до самого обряда воссоединения со мной. Я знаю, как тебя там корежит от одной мысли, что я буду с тобой делать ночью, а когда ты это увидишь! – Улыбка стала еще отвратительнее. – Душевное насилие гораздо приятнее физического, оно приносит больше темных сил.
Да что же это такое, а? Тебе что, сволочь, баб мало? Вон их тут сколько, у бассейна совсем молоденькая хорошенькая мулаточка лежит в шезлонге, что ты ко мне-то привязался? Как мне потом жить с оскверненным телом?
– Хозяин! – Зашедший в дом «Майоров» вернулся и робко топтался рядом.
– Что еще?
– Боюсь, вчерашний выкрик моей жены по телефону мог насторожить ее подругу. Они очень близки.
– Ничего, на них у меня свои планы. Вернее, на их детей. Умершие от укуса змеи близнецы мне нужны для сложного ритуала.
Что?!
Глава 28
Если бы я могла сейчас потерять сознание, отключиться так скромненько, незаметненько, и гори оно все гаром! Потому что концентрация инфернальности вокруг милейшего Паскаля превышала все мыслимые и немыслимые пределы. И справиться с этим, сидя бесплотным духом в бутылке, я не могла. Как и потерять единственное, что у меня осталось, – сознание. Плоть у меня нагло сперли.
А для возвращения этой самой плоти представителю зла, похоже, нужна жертва. Если я правильно поняла (хотя понимать не хотелось до истерики), мерзье выбрал для этой цели Лельку и Деньку.
Но почему именно их?! Стоп, дорогуша, ты в своем уме? То есть, по-твоему, если ради тебя в жертву принесут кого-то незнакомого, это будет вполне допустимо, да?
А если я останусь в этой чертовой (в прямом смысле слова) бутылке, погибнет моя семья, и Ника в первую очередь, поскольку из нее сделают чудовище. И неизвестно, сколько жизней понадобится черному колдуну Дюбуа для «обучения» девочки.
И как же быть?!
В первую очередь прекратить суету и мельтешение в бутылке, убить себя об стенку не получится. Успокоилась? А теперь возьми палку подлиннее и хорошенечко развороши ту кучу ментального мусора, которую сейчас представляет собой твое сознание. Поищи там способность мыслить адекватно.
Нашла? А теперь подумай – тебя кто-то будет спрашивать, что делать? Решения душка Паскаль принимает исключительно после совещания с тобой?
Выбора в любом случае нет. А есть жуткая реальность, победно ухмыляющаяся бездонной пастью. И надо действовать в этих отнюдь не тепличных условиях. Даже если находишься в бутылке.
Дюбуа все еще разговаривал с «Майоровым», когда из дома появилась моя тушка. Соскучилась, что ли? Или без указаний не знает, что делать?
Между прочим, «мой» уровень сексуальной привлекательности сейчас завис на уровне притязаний бухого привокзального бомжа. Голова перебинтована, один глаз заплыл, на руках царапины и ссадины, морда тупая – зачем Дюбуа эта неземная красота? Исключительно из вредности? А, да, вспомнила. Ему подпитка отрицательной энергии нужна, скунсу.
– Тебе чего? – повернулся к «жене» «Майоров».
– Ты скоро?
– Тебе не все равно? Иди в дом.
– Я есть хочу. – Ути, лапонька, жратиньки захотела! Смотри не раскорми меня, рептилия.
– Тогда подожди вон там, скоро будем ужинать, хозяин распорядился.
Тело побрело к ажурной скамейке, притаившейся в тени пышного куста жасмина. Для этого надо было спуститься вниз по мраморной лестнице, причем преодолеть следовало аж пять ступеней.
«Я» успешно справилась с первыми двумя, завершить начатое мне не дали. Из дома вылетел темнокожий снаряд с дредами и понесся к Дюбуа. На пути снаряда оказалась неповоротливая «я», парень попытался разминуться с препятствием, и ему это почти удалось. Но по касательной он «меня» все же задел.
Как я успела заметить, все творения Дюбуа ловкостью не отличались. Среди их отличий от нормальных людей веселенькими стразиками сияли тупость, вялость, неуклюжесть, безэмоциональность и прочие фальшивки, но ловкости и изящества там не было.
Поэтому мое тело покачнулось и, не издав ни звука, бельевым тюком скатилось с оставшихся ступенек.
– Франсуа! – наотмашь хлестнул перепуганного обладателя дредов голос Дюбуа. – Ты что натворил?!
Если я правильно поняла, поскольку хозяин говорил на французском.
Парень, показавшийся мне смутно знакомым, что-то сбивчиво затараторил, одновременно помогая подняться моему телу. На ноги он «меня» поставил довольно быстро, вот только стоять «я» не смогла. Правая нога, наливавшаяся фиолетовым отеком, слушаться не желала. А из разбитой губы довольно сильно текла кровь.
В другой ситуации я, конечно, разозлилась бы на торопыгу, покалечившую мою многострадальную тушку, но сейчас я с удовольствием расцеловала бы парнишку, если бы могла.
Потому что в ТАКОМ виде «я» вряд ли способна на сексуальные утехи.
Подоспевшая француженка средних лет, судя по всему, личный врач Дюбуа, захлопотала вокруг «меня». Мерзье, подойдя поближе, что-то спросил у мадам, та разразилась длинной фразой, показывая при этом на напоминавшую фиолетовое полено щиколотку.
Дюбуа всучил мою тюрьму «Майорову» и закатил грандиозную выволочку съежившемуся от страха Франсуа.
А я всматривалась в лицо парнишки, пытаясь вспомнить, где же я его видела, причем совсем недавно.
Ну конечно! Это тот самый экзотический попутчик, которого в аэропорту рассматривала Ника! Значит, люди Дюбуа вели нас от самой Москвы. Не удивлюсь, если и исчезновение нашего риелтора связано с деятельностью мерзье.
М-да, неслабо раскинул свои щупальца Паскаль Дюбуа, похоже, влияние этого типа гораздо сильнее, чем я могла предположить.
Головоногий тем временем закончил разнос Франсуа и отрывисто пролаял несколько распоряжений. Сбежавшиеся слуги подняли мое тело (между прочим, четверо здесь совершенно ни к чему, Лешка и один справлялся!) и поволокли в дом, словно муравьи гусеницу. Следом направилась врач.
– Ну что, женщина, – бутылка снова оказалась в лапах ожившего ночного кошмара, – будешь развлекать меня потом, когда я верну тебя. Если верну, – поправился он. – Но ничего, так даже интереснее.
Ты даже не представляешь насколько!
Скакать радостным лучиком по бутылке я не стала. Одна проблема благополучно разрешилась, но осталась другая, пострашнее, – маленькие Салимы.
Как я сейчас хотела, чтобы Таньский, забрав детей, немедленно уехала из Сан-Тропе! И ведь могла бы, что им тут делать без нас. Не знаю, о чем «я» говорила по телефону, не знаю текста надиктованного «мне» письма, но в любом случае мерзье позаботился о создании правдоподобной версии.
И вы должны уехать, слышишь, Таньский, должны! Я не знаю, что там вышло с разговором, что такого, не предусмотренного сценарием, могла ляпнуть «я», но если хоть что-то царапнуло подсознание моей подруги, она не успокоится. Как не успокоилась бы я.
Жуть против Деньки и Лельки мерзье назначил на завтра. Господи, сделай так, чтобы семьи Салимов к этому моменту в отеле уже не было!
Так, а где это я? Похоже, я на время выключилась из действительности и не заметила, куда меня принесли. Темно. Но мрак нельзя назвать беспросветным, просвет как раз есть, тоненький и вертикальный, словно щель в створках шкафа.
Поздравляю, ты сидишь в шкафу! Словно застуканный мужем любовник. Но любовнику проще, он может со временем самостоятельно выбраться из шкафа. А ты – нет. И потом, ему обычно достается платяной шкаф, где можно себя занять и отвлечь рассматриванием шмотья. А мне достался, похоже, посудный шкаф. Да и не шкаф, а кухонный шкафчик, в котором помещаются всего две бутылки.
Две?! Лешка!!!
Я заметалась внутри своей тюрьмы, всматриваясь в стоявшую рядом бутылку причудливой формы, очень похожую на тыкву-калебас, виденную мной у Франсуа тогда, в аэропорту. Наверное, мое узилище снаружи выглядит точно так же.
Не знаю, чего я ожидала. Наверное, едва заметного свечения внутри бутылки. Ведь Ника недавно смотрела прямо на меня, словно видела!
Но то Ника. А я не смогла рассмотреть в соседней бутылке ничего. Может, она пустая? Но зачем затыкать пустую бутылку носовым платком, очень похожим на Лешкин?
Что же, не получилось увидеть – попробую почувствовать.
Я зависла посередине тюрьмы и сконцентрировалась. Только теперь излучала не материнскую нежность, а то, что чувствую по отношению к моей половинке. Подобрать подходящего эпитета я не могу. Да и не пытаюсь.
И снова ощущение переполненности пространства светом. Только сейчас, когда рядом нет черной дыры, по недоразумению носящей имя Паскаль Дюбуа, света гораздо больше, ему ничто и никто не мешает, он распространяется все дальше, вот он коснулся соседней бутылки, вот поглотил ее…
И через мгновение я буквально захлебнулась в ответной волне, где перемешались радость и боль. Причем боли было гораздо больше.
Внезапно дверцы шкафа распахнулись и появилась осточертевшая физиономия Дюбуа. Похоже, мужчинка только что откушал, его губы и подбородок лоснились.
Ковыряя пальцем в зубах, он вытащил из шкафа мою тюрьму и проворчал:
– Как я сразу не сообразил, что вас нельзя рядом ставить. Рассиялись тут, готовиться мешаете.
Оглядеться и запомнить, где находится Лешкина душа, я не успела, Дюбуа завернул мое узилище в какую-то тряпку и унес.
А Лешка остался…
Тряпку с бутылки, словно с попугайской клетки, сняли очень не скоро. Сложно следить за временем, сидя в бутылке. Вы удивитесь, но это опять был милейший Паскаль!
– Ну что, женщина, готовься. Сегодня вечером я проведу обряд возвращения. Он гораздо сложнее разъединения, Барон Суббота может разозлиться, если забрать у него обещанную душу. Поэтому я хочу предложить взамен две детские, чистые, вкусные! Через час, думаю, он их получит, мое оружие уже под кроватью детей. А вечером я узнаю, удовлетворен мой отец или нет. И ты узнаешь, – хмыкнул он. – Либо умрешь, либо вернешься.
Через час, господи, через час! Значит, Салимы по-прежнему в отеле и в номере, под детской кроватью, притаилась смерть. Что это может быть? Неужели взрывное устройство?
Да какая разница, что именно убьет малышей, этого в любом случае нельзя допустить.
Но как?!
Есть только один способ – Ника. Малышка умеет мысленно связываться на любом расстоянии. Осталась самая «малость» – непонятным образом попросить дочку спасти ее друзей.
Времени на поиск решения у меня все равно не было, поэтому я сделала единственно возможное в моей ситуации. Начала мысленно, в мельчайших подробностях, восстанавливать спальню маленьких Салимов, потом – спящих Лельку и Деньку, а под кроватью… Что же нарисовать такое под кроватью, чтобы моя малышка поняла грозящую друзьям смертельную опасность? Взрывное устройство похоже на коробку, пистолет, бомба – все это несерьезно, можно принять за игрушки.
Неожиданно с поразительной четкостью сама собой нарисовалась огромная змея. Она свернулась толстенным шлангом, треугольная башка лежала на верхнем кольце, а у самого пола подрагивал хвост с мерзкой трещоткой на конце.
Я транслировала жуткую картину в пространство, изо всех сил не подпуская наползающее отчаяние. Сознание, не выдержав невероятного напряжения, постепенно меркло. Но я продолжала цепляться за краешек бытия, чтобы уберечь малышей.
А потом пришла ночь.
Глава 29
Наверное, в мое «отсутствие» Дюбуа использовал бутылку в качестве ритуальной погремушки. А я, валяясь в ментальной отключке, проследить за нормальным нахождением в ограниченном пространстве не могла. Вот меня и поколотило о стенки тюрьмы, причем, если судить по ощущениям, стукалась я всеми частями тела. Даже трудно для стены доступными – губами, к примеру. А еще – головой, ногой, руками – болело все тело.
Болело? Тело?!
Я… Я вернулась?!!!
Следом за волной боли меня захлестнула волна безумной радости, но через мгновение обе волны растворились в песке отчаяния. Спасти Лельку и Деньку не удалось…
Больше всего хотелось, прощально булькнув, утонуть в болоте ужаса и безысходности. Как можно продолжать существовать, если за твою жизнь заплатили немыслимую цену? Если милых и родных маленьких Салимов больше нет?
А я теперь снова есть.
Да, я есть. И ни растворяться в песке отчаяния, ни посыпать им голову не буду. Потому что иначе эта тварь, Паскаль Дюбуа, и дальше будет убивать, калечить, развлекаться созданием тупых зомби и отравлять мир своим присутствием.
Я должна остановить колдуна. И ради спасения моей семьи, и ради памяти малышей. Что я могу противопоставить древнему могуществу тьмы?
Веру. Надежду. Любовь.
И этого будет достаточно.
А пока отложим душевную боль, сомнения и терзания на потом. Сейчас же следует идентифицировать себя в пространстве. Так, где-то тут слух неподалеку от ощущений валялся. А еще – зрение, но с ним спешить не буду, являть свое присутствие миру рискованно.
Нашла. Слух.
Включила. И от жуткого монотонного завывания едва не ломанулась прочь. Но в последнее мгновение удержала себя в горизонтальном положении, только веки дернулись. Надеюсь, увлеченный действом колдун этого не заметил.
Так, что еще слышно, кроме вокальных экзерсисов Дюбуа? И вообще, где это все происходит? Если под открытым небом, то столь экзотические звуки не могут не привлечь внимания соседей. Послушаем, прорывается ли сквозь вой стрекот средиземноморских цикад? Шелест листвы? Пение птиц?
Ни-че-го. Только голос мерзье, гулкий и страшный, а еще – бой барабанов и дробный ритмичный шорох, похожий на звук маракасов. Причем все имеет тот же гулкий отзвук, словно ритуал происходит в какой-то пещере или в подвале.