– А ведь я могу инсценировать удавшееся покушение на вас, – задумчиво глядя на Граховского, сказал Круглов. – Трое агентов иностранной разведки, просочившись на наш объект под видом работников охраны, решают захватить выдающегося ученого, но бдительный подполковник Круглов успевает раскрыть их коварные замыслы и предотвращает похищение, а также утечку важных государственных и научных секретов. Правда, вот незадача, отбивая в бою академика Граховского, Круглов, тяжелораненый, уничтожает вражеских лазутчиков, но последний злодей перед смертью успевает послать роковую пулю в профессора. Как вам моя история?
– Звучит слишком фантастически, – со скепсисом заметил Граховский. – Какие нынче шпионы…
– Вы очень легкомысленны, – возразил Круглов, покачав головой. – Шпионы будут всегда. Но вернемся к нашим мутонам. Рассудите здраво, Генрих Модестович, зачем вам все эти проблемы? Зачем терять то, что вы имеете? Вы поймите, что вместе мы сможем сделать гораздо больше! Вам не надо будет постоянно дергаться и оглядываться на меня, вы сможете творить и работать с большей отдачей, а я обеспечу вам отличное прикрытие. Но и вы должны будете поделиться… Помните, господь заповедовал делиться?…
Граховский поморщился.
– Не надо морщиться, Генрих Модестович, вам это не к лицу! – жестко сказал Круглов, меняя тон. – Не все коту масленица, вы уже достаточно поимели, пора бы и честь знать! И посему, все операции по сбыту «продукции» я теперь беру на себя, вы мне передадите свои каналы, я добавлю к ним свои, и мы вдвое увеличим оборот. Дальше: сопровождать грузы будут мои люди, которых вы знать не будете. Никаких контактов с ними, но и никаких хлопот в случае непредвиденных осложнений… И последнее: ваша доля от прибыли составит тридцать процентов.
– Сколько?! – возмущенно ахнул Граховский. – Да вы…
– Не кипятитесь, Генрих Модестович, – остановил его Круглов, – эти тридцать процентов будут гораздо больше, чем ваши нынешние пятьдесят, верьте моему слову.
– Все равно этого мало, я ведь создаю уникальную продукцию! – продолжал артачиться Граховский.
– Вы, наверное, забыли, что создание этой продукции вам обходится бесплатно? – насмешливо спросил Круглов. – Ведь все здесь оплачивает наше, якобы бедное, государство… А за сокрытие некоторых моментов тридцати процентов вполне достаточно. Ну, право слово, Генрих Модестович, давайте жить дружно!
– Для начала уберите это с моего стола, – указав взглядом на связку ушей, потребовал Граховский.
– Да-да, конечно, – сказал Круглов и нарочито небрежно смахнул «ожерелье» в мусорную корзину.
– Вы что, с ума сошли?! – вскинулся на него Граховский. – Хотите, чтобы завтра уборщица заинтересовалась, откуда они здесь взялись?
– Со всеми вопросами она все равно придет ко мне, – усмехнулся Круглов, выуживая обратно страшный сувенир и засовывая его к себе в карман полушубка.
Граховский, мрачно наблюдая за действиями Круглова, тихо спросил:
– Куда вы дели тела… их владельцев?
– Какие тела? – спросил Круглов, спокойно глядя в глаза Граховскому. – Вы, наверное, имеете в виду ваших ребят? Так они же уехали в командировку со спецгрузом по вашему заданию. Или вы забыли, как вчера прислали мне прошение об этом?
Граховский изумленно посмотрел на Круглова, впрочем изумление быстро сменилось восхищением, и, разведя руками, Граховский улыбнулся:
– Извините, Сергей Сергеевич, склероз! Действительно, запамятовал…
И они посмотрели друг другу в глаза понимающим взглядом.
«Да, – думал про себя Круглов, глядя на Граховского и вспоминая события трехлетней давности, – сдал старик… Надо же, а ведь я, кажется, даже привязался к нему. Буду скучать о нем вдалеке».
У них, действительно, после того памятного разговора установились какие-то странные отношения, которые можно было бы назвать лютой дружбой. Поначалу Граховский относился к Круглову весьма настороженно, но постепенно, с нарастанием оборота их совместного дела, он почувствовал, что поддержка Круглова является для него, действительно, существенной, и это еще мягко сказано… Кроме того, прекратились меры по изнуряющей конспирации, которые просто изматывали Граховского последние несколько лет. Установив деловые отношения, они стали и вне работы проводить много времени в компании друг друга: ходить вместе в баню, играть в шахматы, в которых Граховский был очень силен, и выпивать – в смысле дегустации элитных коньяков и вин, доставляемых Граховскому из столицы нашей родины.
И вот теперь, вынашивая план своего «исхода» из России, Круглов хотел, чтобы Граховский оказал ему последнюю услугу…
– Шах, Сергей Сергеевич, – сказал Граховский, угрожая королю Круглова. – Что-то вы сегодня какой-то задумчивый. Есть проблемы?
– Есть. Правда, это не столько проблема, сколько просьба, – очнувшись от своих мыслей, ответил Круглов, закрывая короля конем.
– Просьба? – удивился Граховский. – Это что-то новенькое… И что за просьба?
– Скажите, Генрих Модестович, вы не оставили мысли о проведении эксперимента по созданию человеческих клонов второго поколения? – осторожно спросил Круглов.
– Не оставил, но у нас здесь нет подходящих клонов женского пола, а ГУСовские экземпляры для этой цели не вполне годятся. Так что приходится ждать, пока наши клонированные малолетки естественно достигнут детородного возраста.
– Но у вас же есть вполне зрелый клон женского пола: Есения Викторовна, – напомнил ему Круглов.
– Есения Викторовна? – удивленно переспросил Граховский. – Мы с ней так давно работаем вместе, что я уже перестал воспринимать ее клоном. Кроме того, вы же знаете, что после рождения ею нормально зачатого ребенка, мы еще дважды пытались получить от нее клонов, но это закончилось неудачей. А сейчас ей уже тридцать пять лет, а хромосомкам ее чуть ли не в два раза больше. Она из первой партии удавшихся опытов, тогда еще никто не знал, как предотвратить перенос хромосомного возраста донора. Именно поэтому мы не стали продолжать попытки ее репродукции, лишних мутантов нам не надо. Пусть теперь спокойно дорабатывает в лаборатории, сколько ей еще осталось.
– Вы хотите сказать, что она скоро умрет? – Круглов, нахмурившись, посмотрел на Граховского.
– Нет, я имел в виду, что она проведет здесь всю жизнь, – улыбнулся в ответ Граховский. – А сколько кому на роду написано – это только один Бог знает.
– Думаю, Бог к вашим клонам не имеет никакого отношения, – усмехнулся Круглов. – Папа Римский кричит на весь свет о запрещении подобных опытов, а церковь утверждает, что у клонов не будет души. Да и откуда ей взяться, если они в буквальном смысле – дело человеческих рук…
– О, вот только давайте не будем вдаваться в дискуссии по этому вопросу и обсуждать бред всяких дилетантов, – поморщился Граховский. – Мы с вами на переднем крае науки, Сергей Сергеевич, причем такой науки, которая способна поставить человека на уровень Бога-творца. Когда говорят, что человек создан по образу и подобию Божию, это означает только одно: что человек подобен Богу именно тем, что способен к творчеству. А творение себе подобных не просто инстинктами и механизмами, заложенными в нас природой, а собственным интеллектом и руками – вот высшее творчество! Кроме того, человечество уже две тысячи лет поклоняется непорочному зачатию, вот оно его и получило…
– Нет, я с вами не согласен, – перебил его Круглов. – Вмешиваться в природные процессы, когда они идут по уже заданному кем-то курсу, это влезать в работу чужого механизма. Человек велик совсем не этим умением. Не знаю, обращал ли кто внимание на тот факт, что Бога, который сотворил человека, превозносят, а создание его – хают: человек, де, несовершенен, мерзок и прочее. Но вспомните Гегеля: «Природа создала человека, дабы постичь самое себя». Такая крутая всемогущая Природа, а постичь себя без человека не могла, нечем ей это было сделать!.. И посмотрите теперь на человека. Говорите, его величие в создании себе подобных?… Мелочи! Человек создал Бога, вот его главное творение! Бога! Так чье же творение лучше? Кто лучший творец? Человек, создающий богов, круче своего создателя по качеству творения…
– Сергей Сергеевич! – изумился Граховский. – Да вы прямо мыслитель!
– Нет, я просто одинок, – усмехнулся Круглов, – и у меня достаточно свободного времени, чтобы подумать…
– Да, так уж у нас с вами получилось, что работа заменила нам семью, – задумчиво кивая, согласился Граховский и тут же спросил: – А почему вы заинтересовались клонами второго поколения?
Отставив шахматную доску с проигранной партией в сторону, Круглов посмотрел на Граховского своими почти прозрачными глазами, в которых промелькнуло что-то недоброе, и сказал:
– Хочу, чтобы Есения выносила моего клона…
Граховский удивленно воззрился на Круглова:
Отставив шахматную доску с проигранной партией в сторону, Круглов посмотрел на Граховского своими почти прозрачными глазами, в которых промелькнуло что-то недоброе, и сказал:
– Хочу, чтобы Есения выносила моего клона…
Граховский удивленно воззрился на Круглова:
– Зачем?!
– Хочу! – упрямо повторил Круглов.
– Раз хотите, так заделайте ей ребенка обычным способом, – рассмеялся Граховский. – Хоть удовольствие получите, да и нам меньше возни, знаете же, что это очень кропотливая работа, и она не всегда заканчивается успешно.
– Знаю, но я хочу, чтобы именно Есения стала матерью моего ребенка… моей копии. Обычным способом, как вы изволили выразиться, вряд ли это получится, – угрюмо сказал Круглов.
– Почему? Один раз ведь у нее получилось…
– Ну не насиловать же мне ее… – отводя глаза в сторону, сказал Круглов.
Граховский удивился еще больше:
– А что, у вас с ней какие-то проблемные взаимоотношения?
Круглов взглянул на него исподлобья:
– В том-то и дело, что никаких взаимоотношений у нас нет. Хотя она забрала почти всю мою жизнь!
– То есть?… – не понял Граховский.
Играя желваками, Круглов налил себе коньяка, выпил, чокнувшись с недопитой рюмкой Граховского, и только тогда пояснил:
– А то и есть… Это долгая история… Вы не знаете, Генрих Модестович, а ведь я веду Есению уже двадцать два года! И знаю ее так, как многие мужья не знают своих жен! Когда я стал ее куратором, мне было двадцать пять лет, а ей всего тринадцать. Началось это в Ленинграде, но пятнадцать лет назад, узнав по халатности доктора Вербицкого правду о своем рождении, Есения сбежала из города. Мы ее вскоре, конечно, нашли, но мне пришлось заплатить за ее побег годом войны в Африке, а потом переводом сюда, опять же к ней. Так что большую часть своей жизни я был занят тем, что стерег ее, будучи с ней бок о бок… – помолчав, Круглов продолжил: – Первое время в Озерном мы друг друга просто ненавидели, но у меня это постепенно прошло. Более того, постоянно сталкиваясь с ней и глядя, как подрастает ее сын от другого мужчины, я вдруг почувствовал, что место ненависти заняли ревность и жуткое, патологическое влечение. Я прекрасно понимаю, что это безнадежно – она объект исследований, но это еще больше подхлестывает меня, как в той басне о лисе и винограде. Не знаю, любовь ли это, но это чувство душит меня и наверное когда-нибудь задушит, не найдя выхода. Есения до сих пор смотрит на меня, как на врага. Теперь я хочу заставить ее почувствовать, каково это любить и ненавидеть одновременно. Пусть она растит этого ребенка, который будет мной, пусть также каждый день видит мои черты, как я ее, и мучается от того, что не может от них избавиться. Я хочу стать ее незаживающей раной, занозой в ее сердце!
Круглов в порыве чувств сжал в руке фигурку шахматной королевы, и та, жалобно хрустнув, разломилась на две половинки.
Граховский, внимательно слушавший Круглова, оказавшегося совсем не таким бесстрастным человеком, как ему представлялось, и стараясь не выдать своего изумления по поводу подобных откровений, поспешил его заверить:
– Хорошо-хорошо, Сергей Сергеевич, я подумаю, как убедить ученый совет в необходимости проведения этого эксперимента.
– Добро! – бросил Круглов, наливая себе очередную рюмку.
Уже не чокаясь, он залпом выпил коньяк и, поморщившись, закусил его лимоном. После чего, придвинув к себе шахматную доску, он поставил на нее останки королевы и оценивающе посмотрел на Граховского, готовясь к реваншу.
А у Граховского в этот момент мелькнула и начала раскручиваться мысль, сначала показавшаяся ему дикой, однако очень подходящая для выполнения одного полученного сверхсекретного распоряжения, о котором Круглов ничего не знал, находясь в то время в командировке за границей. Это распоряжение было доставлено Граховскому напрямую курьером из Москвы вместе с материалами для генетического анализа. И ему даже стало жарко, когда он понял, какой «кандибобер» может из всего этого получиться. Как любят повторять политики: «нужно достичь консенсуса», чтобы и овцы были целы, и волки сыты, в том числе и его друг-враг Круглов. К тому же санкцию ученого совета получать на это не нужно – проведение подобных экспериментов находится далеко за пределами полномочий его коллег…
Глава четвертая
Санкт-Петербург, январь 1998 года
Леонид забылся сном только под утро и поэтому никак не мог проснуться, когда рано приехавший на дачу Сергей попытался разбудить его.
– Да вставай же ты, соня! – не выдержал, наконец, Сергей и стащил Леонида вместе с одеялом на пол.
Глядя снизу на друга сонными глазами, Леонид пытался примоститься на одеяле.
– Лёнька, хорош, дел по горло! – теряя терпение, гаркнул Сергей.
– Ну, сейчас, сейчас! – простонал Леонид, тяжело вставая с пола и садясь на край постели. – Погоди минуту, дай голове привыкнуть.
– К чему? – засмеялся Сергей. – Ты во сколько лег?
– А! – махнул рукой Леонид. – Лег рано, да уснуть долго не мог…
– Понятно, – сказал Сергей, окинув невыспавшегося Леонида понимающим взглядом, и перешел к делу: – Лёнька, вот что мне в голову пришло. В Таллине тебе придется запасаться не одним, а двумя паспортами: на тебя и Есению, и Лёню, кстати, нужно было бы вписать в них. Не известно, как у вас там в Сибири сложится. Может статься, что времени фотографировать Есению и делать ей паспорт у вас не будет. А без документов вам никак, особенно, если придется сразу линять за границу. Так что надо попросить Лёню составить фоторобот Есении, чтобы сделать фотку мало-мальски похожей на нее.
– У меня есть фотография Есении, – сказал Леонид. – Только нужно будет спросить сына, насколько она изменилась.
– О, это облегчает дело, а прическу поменять или чуть подстарить – мои компьютерщики справятся. Только это нужно делать срочно, чтобы ты завтра уже с готовыми фотографиями уехал.
– Хорошо, я сейчас только лицо сполосну и разбужу Лёню, – сказал Леонид, вставая. – Кстати, ты уже решил, где ты его укроешь?
– За это не волнуйся! Я его увезу на Карельский перешеек в наш учебный лагерь, там его мои ребята не только постерегут, но и поучат настоящему мужскому делу.
– Ты имеешь в виду: стрелять? – уточнил Леонид, с улыбкой вспомнив свою неудавшуюся учебу.
– Не только… – расплывчато ответил Сергей.
– Ну, а если туда нагрянут?… – с тревогой спросил Леонид.
– Кто? – усмехнулся Сергей. – Туда никто не полезет, даже «служба», будь спок!
Заметив акцент на слове «туда», Леонид удивленно поднял брови, но спрашивать ничего не стал, решив не вдаваться в чужие профессиональные секреты: меньше знаешь, лучше спишь! Ничего не сказав, он пошел умываться.
Последний день в Питере перед «великим походом» Леонида в Сибирь пролетел мгновенно.
Сергей, глядя на фотографию Есении, внимательно выслушал Лёню, подробно описывавшего нынешнюю внешность матери.
Леонид, слушая сына, понял только одно: Есения стала еще красивее, чем была тогда, когда он с ней познакомился.
– Серега, ради Бога, только не потеряй эту фотографию, – попросил он друга перед его отъездом. – У меня больше ни одной не осталось.
– Не бойся, привезу вечером в том же виде, – успокоил его Сергей и, посмотрев на озабоченное лицо Леонида, весело подмигнул ему: – К тому же ты ее скоро увидишь и сделаешь себе тысячу новых фоток!
Хлопнув Леонида по плечу, он уехал, пообещав вернуться к вечеру вместе с Уно, который останется ночевать, чтобы прямо с раннего утра выехать вместе с Леонидом в Таллин.
Весь день Леонид провел с сыном, расспрашивая его о Есении и их жизни в Озерном, чувствуя, как с каждой минутой в нем нарастает нетерпение поскорее увидеть ее. Он ощущал, как давние чувства просыпаются в нем, масса мелких воспоминаний всплывала в его памяти. Он рассказал сыну, что ему пришлось пережить, когда Есения пропала, а потом была объявлена погибшей.
– Ты сможешь забрать ее оттуда? – спросил Лёня, поднимая на Леонида глаза, в которых затаилась тревога.
– Я постараюсь все для этого сделать, – пообещал ему Леонид и обнял сына. – И мы еще заживем все вместе, дружно и счастливо…
– Я буду вас ждать, – тихо сказал Лёня и, вздохнув, уткнулся носом отцу в плечо.
Встав спозаранку, Леонид, Лёня и Сергей в последний раз перед отъездом Леонида сошлись вместе за завтраком. Присоединившийся к ним Уно, молчал, не вмешиваясь в разговор.
Вещи Леонида и младшего Лёни были давно собраны.
Настроение у всех было мрачным. У Леонида сердце обливалось кровью, когда он замечал взгляд сына, в глазах которого застыло такое беспокойство, что даже характерный насмешливый прищур, передавшийся ему от матери, куда-то пропал.
– Не волнуйся, сынок, все будет хорошо, – тихо сказал Леонид сыну, успокаивающе накрывая ладонью его руку.
Лёня только кивнул в ответ и быстро опустил глаза.