– У тебя не все благополучно. Иногда мы гневим оришей, сами не ведая. Порой не по своей вине, но боги на нас сердятся.
Я точно знал, чем прогневил богов, но не признавался.
– Злых духов отогнать можно, Нато. – Бабушка надела мне на шею ожерелье из бусинок, и я не противился. Странно, но это успокаивало. – Она коротко улыбнулась. – Но у меня нет такой силы. Нужен Бабалу, жрец самого высокого ранга, имеющий власть над будущим.
Я с удивлением обнаружил в себе желание пообщаться с ним. Всю жизнь в душе посмеивался над причудами бабушки, а сейчас захотелось поверить. Вот так умирающий, никогда не посещавший церковь, неожиданно мечтает причаститься.
Бабушка выдернула из алтаря двусторонний молоточек, покрытый красными и белыми бусинками. Объяснила, что это символ Чанго, бога грома и молнии, очень мощный. Молоточек выглядел как дешевая детская игрушка, половина бусинок опала, и мой прагматизм снова всколыхнулся. Как может эта примитивная вещица иметь какую-то силу?
Бабушка поняла, о чем я думаю.
– Hичего, ориши тебя простят.
Она дала мне новые свечи и бусинки с раковинами для глаз и рта Элегги, который нужно соорудить у двери для защиты.
– Бери, Нато. Это очень важно.
Потом она велела мне вырезать маленький кусочек незaконченного рисунка убийцы и положить под Элеггу.
– Зачем?
– Это враг, и если ты положишь его под Элеггу, он потеряет силу. Будет еще лучше, если ты… окропишь Элегту кровью.
– Как это сделать? Зарезать курицу и исполнить какой-нибудь ритуал вуду?
Я немедленно пожалел о сказанном, потому что лицо бабушки потемнело.
– Извини, пожалуйста.
– Это не вуду. Я никогда не делаю жертвоприношений, но Элегга любит подарки.
Меня подмывало пошутить, спросить, что он любит больше – «Сникерсы» или красные лакричные конфеты, но не осмелился.
– Algo rojo,[41] – произнесла бабушка, словно прочитав мои мысли о красных леденцах.
Она зажгла у алтарей свечи, взяла меня за руку и попросила помолиться вместе с ней. Я повиновался.
Вам не приходилось наблюдать людей, которые решили стать верующими? Правда забавно? Я знал серьезных бизнесменов, они верили в фэншуй, переставляли мебель гак, чтобы находиться лицом к двери, то есть приглашать и дом деньги, ставили в углах маленькие статуэтки Будды, приносящие везение. Я всегда поднимал их на смех, а вот сейчас думал, что по дороге домой зайду в Центральный парк за камнями, чтобы Элегга помог отвратить зло, и куплю ему красных леденцов. Вдруг проголодается.
Дома я нашел большой кувшин, положил в него камни, прикрепил к ним бусинки. Конечно, я чувствовал себя немного глупо, но ведь в одном из своих снов бабушка видела мою квартиру, подробно описала ее, хотя никогда здесь не была. И подтвердила, что в ней побывал злой человек. И вообще, бабушка уже не раз доказала, что обладает даром предвидения.
Я пытался укрепить раковины на камнях так, чтобы они образовали лицо, но они соскальзывали. Пришлось приклеить. Это было похоже на домашнюю работу шестиклассника, но я увлекся и создал Элегге довольно приличное лицо. А вот что делать с леденцами – не знал. Прикрепил их по краям кувшина. Пару минут постоял, разглядывая свое произведение и задавая вопрос, не окончательно ли спятил, но затем решил: была не была – и проколол палец булавкой. Выпустил три капли крови на камень, которые мгновенно впитались в пористую поверхность. Создавалось впечатление, будто их поглотил Элегга. Затем я отрезал у рисунка уголок, подсунул под камень и поставил сооружение у входной двери. Отошел назад, покачал головой.
Родригес, у тебя съехала крыша! Однако надо двигаться дальше. Я взял бабушкины свечи с изображениями Чанго и Бабалу и поставил одну в гостиной, а другую на подоконник в кухне. Может, Бабалу не любит холод и не должен стоять у окна, а Чанго, наоборот, нужен солнечный свет? Я зажег свечи. Не понимал зачем, но если надо – значит, надо. Я разделся, лег в постель и впервые за сутки крепко заснул.
46
Терри разложила на столе фотографии с места убийства Кордеро. Несколько комплектов. На первом управляющий домом, лежащий лицом вниз в луже крови, был представлен во всех ракурсах. Второй комплект содержал снимки отдельных частей его тела. Третий – снимки вещ-доков. Рисунок, коробка из-под пиццы, спички, наполовину выкуренная сигарета, карандаш. Пока ничто не привлекало внимания. Но в следующем комплекте имелась фотография места, где лежал Кордеро.
Она начала перебирать фотографии из третьего комплекта и быстро нашла. После чего дрожащей рукой набрала номер телефона лаборатории ФБР.
Телефон зазвонил в начале десятого. Я едва продрал глаза. Звонила Терри. Сказала, что едет ко мне. Я окончательно проснулся, когда она разложила на кухонной стойке фотографии.
– Ведь это не твой карандаш, верно?
Я попытался вспомнить, был ли у меня с собой карандаш, когда я шел к Кордеро. Не вспомнил.
– Вероятно, он выпал из кармана, когда я наклонился посмотреть рисунок.
Она положила передо мной другую фотографию, с контурами тела Кордеро и карандашом.
– Карандаш был под ним. Понял?
Что тут понимать?
– Может, это карандаш Кордеро, хотя… нет, карандаш мой. Он взял его вместе с рисунком. Решил подставить меня по-крупному.
Терри молчала.
– Ты мне не веришь?
– При чем здесь «веришь – не веришь»? – Она покачала головой. – Просто это плохо.
Я усмехнулся:
– Хуже, чем ты думаешь.
Терри посмотрела на меня.
– Рисунок, который он оставил рядом с убитым… ты его внимательно рассмотрела? Он скопировал мой стиль, взял карандаш помягче, мой карандаш «Эбони», вот этот. – Я постучал пальцем по фотографии. – Уверен, рисунок сделан моим карандашом. А то, что он пририсовал сбоку, я имею в виду рот, так это копия одного моего наброска, который исчез. Вот так, Терри.
– Родригес, все складывается очень скверно. Федералы провели анализ ДНК органических остатков на карандаше. Ты его кусал, и там осталась слюна, по ней очень просто определить ДНК.
– Откуда ты знаешь?
– Я звонила в лабораторию. Как только увидела фотографию карандаша, сразу поняла, что Коллинз наверняка послала его на анализ, и спросила, когда будут готовы результаты. Мне ответили, что у них сейчас запарка. Это единственная хорошая новость. – Терри вздохнула. – Полагаю, все решится через несколько дней.
Я уселся в кресло, пытаясь оценить размеры катастрофы.
– Придется пойти к ним, рассказать, прежде чем они обнаружат.
– Что ты им расскажешь? Что твой карандаш оказался под трупом Кордеро? Что некто неизвестный побывал и твоей квартире, взял этот карандаш и подсунул под убитого, а рядом положил рисунок, выполненный этим карандашом так, будто его сделал ты? А ты после посещения этого неизвестного все так тщательно в своей квартире прибрал, что никаких следов не найти.
Я попытался заговорить, но она меня прервала.
– В твоем личном деле указан код ДНК?
– Нет.
– Ладно. Тогда давай надеяться, что они получат результаты анализа ДНК с карандаша через два дня. А еще через два догадаются проверить твой.
– И что?
– А то, что в нашем распоряжении три-четыре дня.
* * *Долорес Родригес вначале посоветовалась с Элеггой, потому что всегда начинала с него, с посланника богов, исцелившего отца небес Олодумаре, первого, кому воздавали почести при любой церемонии. Она подняла с пола алтарь, облила камни ромом, посыпала измельченным кокосом, хотя знала, что этот ориша предпочитает кровь петухов и черепах. Если положение не улучшится – не исчезнет ощущение, что с ее любимым внуком Нато может случиться что-то плохое, – придется искать помощи на стороне. Она сделает все для защиты внука.
Долорес стояла над Элеггой и читала молитву, которую запомнила по-английски.
– Посланник богов, помоги мне. Посланник богов, помоги мне. Помоги мне, как всегда ты помогал страждущим. Хозяин всех четырех углов и пути, отец мой, отведи от Нато смертельное зло.
Она переходила от алтаря к алтарю, принося дары. Кукурузную муку Чанго, семечки подсолнечника Озарин, жареную кукурузу Очоси, а на Инле покапала миндального масла. Затем села на скамью и попросила всех богов сантерии приглядеть за ее внуком и защитить от всяческих напастей. Потом Долорес Родригес повязала волосы шарфом, накинула на плечи шаль и направилась в церковь Святой Сесилии попросить о том же самом Иисуса Христа.
47
Моника Коллинз оглянулась на пробковую доску позади своего стола, где были прикреплены фотографии с места убийства Кордеро и рисунок преступника.
– Скоро должны прийти результаты анализов ДНК. Вместе с Арчером, Ричардсоном и психологом Робертой Штайр она просматривала видеозапись допроса Натана Родригеса.
47
Моника Коллинз оглянулась на пробковую доску позади своего стола, где были прикреплены фотографии с места убийства Кордеро и рисунок преступника.
– Скоро должны прийти результаты анализов ДНК. Вместе с Арчером, Ричардсоном и психологом Робертой Штайр она просматривала видеозапись допроса Натана Родригеса.
– Вам не кажется, что он чересчур нервничал?
– Вы бы тоже занервничали, агент Коллинз, – заметила Штайр. – Нормальная реакция человека, попавшего в подобную ситуацию. Совпадения, намекающие на виновность, нервозность усиливают.
– А не обыскать ли нам его квартиру? – подал голос Ричардсон. – Посмотреть внимательно карандаши и принадлежности для рисования.
– Это не так просто, – возразила Коллинз, вспоминая разговор с Перри Дентоном. – Разве что Родригес сам позволит нам сделать это. Ордер мы не получим. И вообще, вопрос деликатный. Предъявить обвинение сотруднику полиции в совершении убийства без серьезных улик невозможно.
– По времени все совпадает, – проговорил Ричардсон. – В заключении медэксперта указано, что смерть наступила между десятью и полуночью. Родригес вернулся из Бостона в семь и сам признал, что вошел в квартиру Кордеро около одиннадцати тридцати.
– Слишком хорошо совпадает, – усмехнулся Арчер.
– Но этого недостаточно, – заметила Коллинз.
– А если он сбежит?
Коллинз посмотрела на Ричардсона:
– Зачем? Думаю, Родригес даже ни о чем не догадывается.
Ричардсон взглянул на экран.
– Но он действительно чересчур возбужден.
– С Родригесом многое неясно, – вздохнула Штайр. – Когда он был подростком, его отца, копа, застрелили при невыясненных обстоятельствах. Убийство так и осталось нераскрытым, и там вполне может оказаться что-нибудь более серьезное.
– Сомневаюсь.
– Я сказала «может», агент Коллинз. Кстати, тогда у следственной группы имелись какие-нибудь подозрения насчет Родригеса-младшего?
– Кажется, нет. Я побывала в отделе нераскрытых преступлений, и мне сообщили, что относительно недавно к ним пришла детектив Руссо и попросила вновь заняться убийством Хуана Родригеса, причем чуть ли не конфиденциально.
– Известно, почему она это сделала? – поинтересовалась Штайр.
– Нет, но я выясню.
– Они затребовали из банка данных министерства юстиции образцы органики двадцатилетней давности, обнаруженной на пистолете убийцы, и отправили на анализ ДНК, – произнес Арчер.
– А ДНК Родригеса у нас есть? – спросила Коллинз.
– Нет.
Она опять вспомнила разговор с Перри Дентоном и последовавший затем звонок с приглашением поужинать.
– Тогда пусть этим займется полиция. Я имею в виду его ДHК. Им проще. А потом результаты передадут нам. – Дентон обещал ей это. – Вес пройдет спокойно, не будем никого смущать и наступать на ноги. – Она заставила себя улыбнуться Роберте Штайр. – Ведь дело расследовать все равно придется нам.
– Вам не кажется странным, – спросил Арчер, – что Родригес захотел участвовать в расследовании дела Рисовальщика?
– Его попросила Руссо, – напомнила Коллинз.
– В том, что убийца порой участвует в расследовании своего дела, нет ничего необычного, – сообщила Штайр. – А сколько раз бывало, когда преступник оказывался на фотографии среди случайных свидетелей и зевак на месте убийства. Да что там далеко ходить за примерами. Мартин Смитсон, сотрудник полицейского управления Сиэтла, расследовал дело об изнасиловании и убийстве шести девушек в период с 1998 по 2000 год, сам будучи убийцей. Так что участие в расследовании собственного преступления – очень умный ход. Родригес, если он убийца, всегда был на шаг впереди нас. Преступники подобного рода обычно хладнокровны и очень изобретательны. Презирают власти и часто стремятся совершить какую-нибудь неслыханную дерзость прямо под нашим носом. – Штайр задумалась. – Родригес показался мне симпатичным и обаятельным. Но надо ли напоминать, что именно так и выглядит порой классический социопат.
– Например, Банди,[42] – напомнила Коллинз.
Штайр кивнула.
– Вы читали расшифровку стенограммы показаний Алберта де Сальво, Бостонского Душителя?[43] В ней он описывает эпизод, когда вся их семья собралась за ужином и сестра рассказала, что ходит в группу дзюдо, чтобы научиться защищаться. Де Сальво спросил, сможет ли она одолеть Душителя, и сестра ответила, что, наверное, сможет. Тогда он неожиданно прижал ее мертвой хваткой и сказал: «Попробуй вырваться», – а все вокруг наблюдали и смеялись. Во всяком случае, так об этом рассказывал де Сальво. Вы поняли, о чем я говорю?
– Да, – отозвалась Коллинз, радуясь найти что-то общее с психологом из Квантико. – Дэвид Берковиц любил поболтать с приятелем, почтовым работником, о маньяке, рассуждал, сумасшедший он или нет, и надеялся, что «этого сукина сына все-таки поймают».
– После каждого убийства он обязательно исполнял песенку.
– Аде Сальво, только что изнасиловав и убив девушку, приходил домой, ужинал и играл с детьми.
Арчер усмехнулся:
– Понятно. Но тогда Родригес сильно прокололся, если, конечно, он такой. Не проявил достаточно ума.
– Вероятно, устал, – произнесла Штайр. – Сам захотел, чтобы его поймали. – Она перелистнула копию его личного дела. – Он одинокий, никогда не был женат, несомненно, талантливый художник. И к тому же вопрос с гибелью отца до сих пор неясен.
– Да, – согласился Арчер, подумав, – но нашим Рисовальщиком движет расовая ненависть. А Родригес пуэрториканец. Где тут смысл?
– Он не только латинос, но еще и еврей, – добавила Коллинз.
– Полагаю, немало пострадал от этого в детстве, – заметил Ричардсон.
– Серийные убийцы иногда охотятся в своем собственном стаде, – пояснила Штайр. – Нельзя исключать, что он возненавидел себя и, убивая себе подобных, считал, что символически искореняет зло.
Арчер пожал плечами, видимо, вспоминая свой жизненный опыт:
– Лично я никогда не слышал о латиносе, еврее или чернокожем, который убивал бы из расовой ненависти.
– Вы совершенно правы, – кивнула Штайр. – Я вовсе не утверждаю, будто Родригес и есть тот самый Рисовальщик. А лишь говорю, что это вероятно.
– В общем, будем ждать анализов ДНК, – сказал Ричардсон.
– Да, – подтвердила Коллинз.
Штайр сняла со стены рисунок убийцы.
– Вам не кажется, что этот рисунок несколько иной?
48
Итак, я стал подозреваемым. Невероятно, но факт.
Терри обещала помочь, но не сказала как. Посоветовала набраться терпения, но опять же не уточнила, как это сделать.
А я не мог сидеть спокойно, весь дрожал. Боялся, что не выдержу и что-нибудь случится. Инфаркт или инсульт. Казалось, будто это приближается. На всякий случай принял две таблетки аспирина и позвонил Хулио.
Офис адвокатской фирмы «Расселл, Брэдли и Роуч» выглядел как респектабельная похоронная контора. Все вокруг в приглушенных серых тонах. И в кабинете Хулио тоже. Даже он сам сидел за столом в сером костюме в тонкую полоску.
Я рассказал об убийстве Кордеро, о моей татуировке, которую убийца изобразил на рисунке на его руке вместе с пририсованным сбоку ртом, точной копией моего пропавшего наброска, о моем карандаше, оказавшемся под трупом. Они скоро сведут все вместе, это лишь вопрос времени.
– Успокойся, старина, – проговорил он, пытаясь не хмуриться. – Улики косвенные.
Я засомневался, напомнив ему, что он адвокат по недвижимости. Хулио взялся шутить, заставил меня рассмеяться, но его лицо выдавало тревогу, которую невозможно было скрыть.
Зазвонил телефон. Ему нужно было идти на встречу. Он уже опаздывал. В общем, мы расстались, и я отправился домой.
Остановился у Элегги, нелепого сооружения у двери с леденцами на камешках. Надо бы взять это и выбросить, но я боялся обидеть богов. Никогда в жизни я не чувствовал такой безысходности. Стал соображать, чем бы заняться, и понял – надо закончить рисунок. Поискал блокнот, нигде не нашел, даже на мгновение запаниковал, что убийца опять побывал здесь.
Потом вспомнил, что оставил его у бабушки.
Увидев меня, бабушка обрадовалась, но в глазах мелькнула тревога. Я сказал, что пришел за блокнотом. Ей хотелось задать мне много вопросов, однако она сдержалась и оставила меня одного в гостиной.
Я раскрыл блокнот, чтобы просмотреть наброски. Заточил карандаш и стал ждать вдохновения, которое не приходило. Закрывал глаза, раскрывал, пытался расслабиться – ничего не помогало.
Вошла бабушка с банкой пива. Села рядом и коснулась моей щеки. Я снова почувствовал себя маленьким и рассказал ей обо всем. Она покачала головой, бормоча:
– Loco, loco.[44] – Таких слов я вообще никогда от нее не слышал. – Этот человек, este demonio desgraciado,[45] он наложил на тебя проклятие.