Вошла бабушка с банкой пива. Села рядом и коснулась моей щеки. Я снова почувствовал себя маленьким и рассказал ей обо всем. Она покачала головой, бормоча:
– Loco, loco.[44] – Таких слов я вообще никогда от нее не слышал. – Этот человек, este demonio desgraciado,[45] он наложил на тебя проклятие.
– Нет, – возразил я, пытаясь вы глядеть уверенным. – Это просто… ошибка.
– Нет, это не ошибка. На все есть причины.
Бабушка встала, попросила подождать. Я слышал, как она в соседней комнате говорит по телефону. Через минуту она появилась в дверях.
– Vamos.[46]
– Куда?
– Туда, куда нужно. – Бабушка разозлилась. – Пошли, не спрашивай.
– Но все-таки, куда ты собралась меня вести?
– К одной женщине, она продает лекарственные травы.
– Зачем, бабушка? Травами и заклинаниями не поможешь.
– Посмотрим. Все равно надо что-то делать. Ты выглядишь ужасно. – Она сама была невероятно напряжена. Никогда я такой ее не видел. – Я сделала все, что могла, Нато. Молилась Чанго, Осайну и Очоси, не помогло. Не знаю почему, но против тебя ополчились духи зла. Пришлось обратиться к тому, кто сильнее.
– Сильнее кого? – спросил я.
– Меня и тебя. Идем.
49
Бабушка нервно вертела в руках нитку розовых бусинок. Мы прошли шесть кварталов, свернули направо и приблизились к магазинчику, похожему на лавку старьевщика. «Лекарственные травы, сувениры и подарки». Ничего себе мещанина.
– Похоже, он закрыт, – произнес я, чувствуя облегчение.
– No para nosotros.[47] – Бабушка постучала в окно. – Она ждет нас и поможет.
Дверь открыла крупная темнокожая женщина.
Бабушка посмотрела на меня:
– Нато, познакомься. Это Мария Герреро.
Женщина взяла мою руку.
– Входите, пожалуйста.
Магазинчик, как и ожидалось, оказался маленьким. На полках разнообразные травяные снадобья, вперемежку с фигурками, свечами, живыми и искусственными цветами, пластиковыми мадоннами, ожерельями из многоцветных бусинок и прочими товарами, какие можно найти в христианском сувенирном магазине. Рядом с дверью на полу я увидел Элеггу из раковин каури, видимо, помощнее, чем тот, что я соорудил у себя. Месяц назад я бы, наверное, покачал головой и вздохнул, но сейчас даже бровью не повел.
– Ты знаешь Куинси Джонса?[48] – спросила Мария Герреро. – Очень приятный человек. Всегда заходит ко мне, когда бывает в Нью-Йорке. – Она улыбнулась, показав золотые коронки на двух передних зубах. – Ко мне «ходят все, черные, белые, католики, евреи. Всего два дня назад был рабби. Я католичка, но приветствую каждого. Также исповедую сантерию и занимаюсь спиритизмом. Я с этим родилась.
Мария Герреро оглядела меня и одобрила белую рубашку. Иначе мне пришлось бы переодеться. Я вспомнил, что белый цвет в сантерии считается священным, недаром боведа называют Белым Столом.
Она положила руку мне на грудь и сказала, что в моем сердце много боли. Вначале я напрягся, но она постояла гак несколько минут, и от ее руки у меня по телу начало распространиться тепло. Затем коснулась моего лба и спросила, как долго я страдаю головной болью.
Не представляю, как можно было об этом догадаться.
Мария дала мне глотнуть какого-то снадобья, взяла с боведа статуэтку святого Иуды, покровителя отчаявшихся, и поводила ею над моей головой.
– Сейчас пройдет.
Невероятно, но через несколько секунд головная боль у меня исчезла. Мария удовлетворенно кивнула. Я продолжал гадать, как такое оказалось возможным.
– Dios estâ en la atmosfera,[49] – проговорила она, словно прочитав мои мысли.
Я оглядел магазин. Четки и свечи, пыльные полки, запаленные травяными снадобьями, фигурки. Рациональная часть моего сознания этого не принимала. Откуда тут взяться Богу?
– Надо верить. – Мария Герреро погрозила мне пальцем.
Бабушка строго посмотрела на меня и протянула ей пачку банкнот. Сколько там было, я не понял, но, очевидно, не менее двух сотен. Сверху лежали двадцать долларов, а пачка была довольно толстая.
Мария Герреро повела нас в заднюю комнату, просторную и почти пустую. На белых стенах картинки с изображениями святых, в центре боведа с фигурками тех же святых и ангелов, бокалами с водой, обвешенным четками деревянным распятием и, конечно же, свечами, которые пока не горели.
Я пытался размышлять в том духе, что, по сути, здесь почти то же, что и в церкви, синагоге или буддийском храме.
– Верить очень важно, – промолвила Мария Герреро, касаясь моей головы, а затем сердца.
Она определенно читала мои мысли. Мария улыбнулась и сказала, что ей нужно выйти. Когда за ней закрылась дверь, я повернулся к бабушке.
– Сколько ты ей дала?
– Сколько нужно, столько и дала. За работу надо платить.
– Но я мог бы сам заплатить, бабушка.
Она приложила палец к моим губам и попросила успокоиться, иначе Мария Герреро услышит. Потом взяла меня за руку и крепко сжала.
– Есть вещи, Нато, которые мы не понимаем. Их нельзя объяснить, поскольку они приходят del mas alto.[50] В это можно только верить. И ты должен поверить. – Она посмотрела мне в глаза. – Иначе она тебе не поможет.
Я не знал, смогу ли поверить, если всю жизнь провел и неверии. Глубоко вздохнул и постарался расслабиться. Бабушка опять сжала мою руку, пытаясь транслировать в меня свою веру. Я видел, как напряглась каждая мышца па ее лице.
Вернулась Мария Герреро в белом хатате. С ножом в правой руке.
Я вздрогнул.
– Это нож, – мягко пояснила она, – чтобы отрезать ОТ тебя неприятности. – Она положила его на боведа и взяла книгу. Молитвенник.
Затем растолкла в металлическом горшочке ладан, зажгла, в воздух взметнулся ароматный дым. После чего протянула мне коробку спичек и попросила зажечь на столе две белые свечи.
Я сделал это дрожащими руками.
Мы вместе произнесли молитву, и Мария выключила свет. Комната озарилась теплым сиянием свечей. Она коснулась моих рук, и они перестали дрожать. Постучала пальцами по лбу, и мысли перестали вертеться в голове, провела пальцами по моей груди, и дыхание стало ровным. Мария сказала, что собирается исполнить лимпию, ритуальное очищение. Послала бабушку в торговый зал. Та вернулась с аэрозольным баллончиком с изображением птицы и индейцев в головных уборах из перьев. На этикетке было написано: «Для устранения зла». Мария окропила содержимым потолок, комнату и, наконец, меня. Это было вещество без цвета и запаха. Мне показалось, что внутри баллончика с такой забавной этикеткой находится обыкновенный воздух, но вскоре я ощутил в теле необычайную легкость, точно с груди сняли тяжелый груз.
Мария начала зажигать свечи и объяснять их назначение. Коричневая была призвана отвратить злую волю, черная – помочь мне в борьбе с врагами. Я изо всех сил пытался верить ей. Мне очень хотелось, чтобы все это было правдой.
Она закрыла глаза.
– Я вижу человека, он собирается причинить тебе зло. И я вижу корону.
– На нем корона? – спросил я.
– Нет. – Она отрицательно покачала головой, не открывая глаз. – Корона не на человеке.
Я сообразил, что эта корона – символ, изображенный на «Библии белого человека», которую видела во сне бабушка. Этот же символ был на рисунке, найденном на месте убийства.
Мария осыпала меня толченой травой и попросила Элеггу открыть для меня Путь. И я мысленно просил его вместе с ней. После этого Мария приказала мне прекратить есть красное мясо и картофельные чипсы. Откуда она узнала, что я живу на гамбургерах и чипсах? Тут поневоле станешь верующим. Заявила, что я должен изменить образ жизни, начать хорошо питаться, заниматься упражнениями, перестать пить пиво, избегать случайных связей. Последнее меня особенно восхитило. Я послушно кивал. Мария надела мне на шею ожерелье из бусинок, и мышцы там расслабились, чего не было уже несколько недель.
В довершение попросила меня снять рубашку. Бабушка, увидев, что я колеблюсь, стала расстегивать мне пояс на брюках, как ребенку. Пришлось быстро сбросить рубашку. Мария разбила яйцо в кувшин с водой, взболтала и вылила мне на шею. Содержимое кувшина медленно стекало по спине и груди. Конечности подергивало, как будто по ним пропускали электрический ток. Я поежился. Ощущение не было похоже ни на что из пережитого ранее.
Мария оторвала несколько цветков гладиолуса, размяла в руках и натерла ими мою грудь. Возникло ощущение легкого жжения, не скажу, что неприятное, но вскоре дрожь усилилась и начало крутить в желудке.
– Somos parte de la naturaleza,[51] и это надо помнить, – промолвила Мария Герреро.
Внутри меня желание верить боролось с сомнениями. Я стоял, облитый липкой водой, и вдруг все закачалось, комната начала медленно вращаться, картинки святых расплывались и опять становились резкими, мне казалось, Я вот-вот потеряю сознание. Мария и бабушка держали меня за руки. Бабушка бормотала колыбельную, которую пела мне в раннем детстве, а Мария Герреро – какие-то испанские заклинания, и вскоре я почувствовал себя лучше, озноб уменьшился, сознание прояснилось, в желудке успокоилось.
Внутри меня желание верить боролось с сомнениями. Я стоял, облитый липкой водой, и вдруг все закачалось, комната начала медленно вращаться, картинки святых расплывались и опять становились резкими, мне казалось, Я вот-вот потеряю сознание. Мария и бабушка держали меня за руки. Бабушка бормотала колыбельную, которую пела мне в раннем детстве, а Мария Герреро – какие-то испанские заклинания, и вскоре я почувствовал себя лучше, озноб уменьшился, сознание прояснилось, в желудке успокоилось.
Мария взяла мою белую рубашку и обтерла ею мне грудь и спину. Затем скатала в шар и велела выбросить в мусорную урну сразу, как только я от нее выйду. Потому ч го рубашка впитала в себя находящееся во мне зло и я должен избавиться от нее. Она взяла кувшин, налила туда коду, накрошила трав, отчего вода посинела, и наказала всю следующую неделю омывать этой водой руки.
Наконец я осмелился задать вопрос:
– Как найти человека, которого вы видели, собирающегося причинить мне зло?
Мария Герреро открыла мой блокнот и посмотрел на рисунок.
– Ты способен его увидеть.
Осторожно, кончиками пальцев, она закрыла мне глаза.
И он появился. Лишь на мгновение. Как человек, объятый пламенем, во время разговора с Дентоном.
– Он появился. Но пропал, – произнес я.
Мария Герреро взяла мой карандаш, покрутила над ритуальными свечами и протянула мне. Я начал рисовать.
Сколько это длилось, определить невозможно. Я работал, пока в сознании мерцал его образ. А вскоре он исчез, я взглянул на рисунки и опять увидел его. Теперь на бумаге.
Потрясение было настолько сильным, что я лишился речи. Смотрел во все глаза на это лицо. На сдвинутые брови, напряженный злой рот, на лицевые мышцы, создававшие классический образ злодея, ненавидящего весь людской род.
– Ты его видел прежде, – проговорила Мария. И я понял: она права, я его действительно где-то видел.
– Но как его найти?
– Что-нибудь придумаешь.
На улице я сразу же выбросил грязную белую рубашку в мусорный контейнер и неожиданно почувствовал огромное облегчение. Застегнул куртку на все пуговицы и зашагал. Бабушка семенила рядом.
У своего дома она перекрестила меня и поцеловала в щеку. Сказала, что гордится мной и пойдет сейчас молиться за меня Иисусу. Вот только переоденется и отправится в церковь.
50
Он стоит в тени рекламной тумбы, наблюдает. Мимо проходят ребята, размахивают переносным музыкальным центром, откуда раздается раздражающая музыка сальсы.
А вот и они.
Он мысленно фотографирует Родригеса и старуху, вини мо, его бабушку. Наблюдает, как они обнимаются и целуются. Родригес уходит, а старуха направляется ко входу в подъезд. Он делает очередной мысленный снимок, а она вдруг поворачивается и пристально смотрит в его сторону, прищурившись. Ему становится не по себе. Он пятится в тень, ждет, когда за ней закроется дверь. Затем делает еще один снимок. Последний.
И благодарит Бога за идею, которая только что пришла ему в голову.
51
Я прилетел домой как на крыльях. Рисунок закончен. Случилось чудо. Потрясающе. Что теперь? Надо показать Терри, пусть проверит по базе данных. Но в управление идти не хотелось. Я оставил ей сообщение на автоответчик, попросил позвонить. Потом закрыл глаза и попытался вспомнить, где видел этого человека.
«Что-нибудь придумаешь», – сказала Мария Герреро. Вот и надо придумывать.
Я открыл в блокноте чистую страницу и начал рисовать.
Что-то получилось. Я узнал коридор и дверь. Но где же это? Я смотрел и смотрел, но не мог вспомнить.
Позвонил Терри на мобильный, тоже оставил сообщение. Затем позвонил ей на работу.
Трубку снял О'Коннелл, я его сразу узнал.
– О'Коннелл?
– Рокки?
– Да.
– Понимаешь, я не могу сейчас говорить, но… у тебя неприятности.
– Какие?
– Что-то с федералами.
– Ты знаешь, в чем дело?
– Нет, – прошептал он. – Но они тебя разыскивают. Я замер.
– А где Руссо?
– У Дентона. Извини, не могу говорить. – О'Коннелл положил трубку.
У меня задрожали руки. Наверное, к ним пришли результаты анализа ДНК слюны с карандаша. И они вычистит меня. Но еще есть время, верно? И что они там обсуждают, Терри с Дентоном? Ладно, скоро выясню.
Я посмотрел на сделанные рисунки, закрыл глаза, и но наконец случилось. Пришло озарение. На табличке проявились буквы, значение которых было для меня непонятно, пока я не перенес их на бумагу.
Ах вот оно в чем дело.
Я позвонил в управление, попросил соединить с детективом Шмид.
Она ответила после третьего гудка.
– Привет, это Натан Родригес, – произнес я будничным тоном. – Помните меня?
– Конечно, рисовальщик. Вы сделали тогда хорошую работу. По вашему рисунку насильника скоро задержали.
– Да, я слышал об этом. – Хорошо, что она меня помнит.
– Чем могу помочь?
– Там, дальше по коридору от вас, находится отдел общественной информации, я не ошибся?
– Нет, не ошиблись. Что вам там понадобилось?
– Нужно поговорить с одним человеком. Но не знаю его имени и фамилии. Могу лишь описать.
Детектив Шмид выслушала мое описание и ответила после непродолжительного молчания:
– Это Тим Райт. Он в этом отделе единственный мужчина. Но там вы его не найдете.
– Почему?
– Его уволили.
– Когда?
– Недавно. Подробностей не знаю, но слышала, что он отсутствовал на работе несколько дней подряд, даже не позвонил. И его уволили. Но вы можете поговорить с кем-нибудь другим.
– Нет, спасибо. Необходимость отпала.
Я позвонил в отдел общественной информации. Ответила дежурная.
– Это… из отдела личного состава. Нам нужен адрес Тима Райта и номер его телефона, для оформления увольнения.
Дежурная застучала по клавишам компьютера, и через несколько секунд я выяснил его координаты.
Тим Райт жил в Куинсе.
Теперь мне нужна Терри. Позарез. Мы должны срочно ехать туда. Счет времени пошел на минуты.
Анатомия страха
* * *Мы должны побывать в квартире Тима Райта. Только так можно убедиться, что он именно тот человек, который изображен на моем рисунке. Теперь я точно вспомнил, что видел его в коридоре, когда он выходил из отдела общественной информации. Лицо отпечаталось в моей памяти. Мы обменялись короткими приветствиями, он даже улыбнулся. Но я тогда отметил, что улыбка фальшивая.
Если это он, тогда не все потеряно.
Я позвонил Хулио, попросил на несколько часов машину.
– Зачем? – поинтересовался он.
– Она мне необходима.
– Что случилось?
– Ничего.
– Врешь.
– Нет. Мне просто нужна машина.
– Старик, ты обязан мне рассказать.
– Расскажу. Позднее.
– Хочешь, я поеду с тобой?
Конечно, я хотел, чтобы рядом находился мой самый близкий друг, но втягивать его в это дело нельзя.
– Ты мне веришь, Хулио?
– Я всегда тебе верил.
– Тогда дай мне свой чертов автомобиль и ни о чем не спрашивай.
– Что случилось, приятель?
Сторож автостоянки попытался завести разговор, но и лишь кивнул, садясь в темно-синий «мерседес» Хулио. Выехал и остановился у тротуара, пытаясь унять дрожь в руках.
Отправляться туда одному, без поддержки, безумие. И помочь мне в этом деле могла только она, но я не знал, имею ли право просить ее об этом. У меня не было опыта, мне впервые в жизни действительно понадобилась помощь.
Мимо прошла влюбленная парочка, рука об руку. В ветровом стекле они смотрелись как кадр из фильма: улыбающиеся, счастливые лица. Они исчезли, и передо мной возник кадр из другого фильма – ужасов.
Кордеро, мертвый, в луже крови, мой карандаш засунут под его тело, рядом рисунок, где на руке убитого изображена моя татуировка.
Терри ответила по мобильному после второго гудка.
– Это я.
– Где ты?
– Ты получила мои сообщения?
– Да. Но… – Я слышал, как она вздыхает. – Пришел анализ ДНК с карандаша. Они собираются тебя проверить.
Я прекрасно понимал, как это все будет происходить. ДНК совпадет, потом арест, суд, в зале сидят моя мать и бабушка.
– Ты меня слышишь?
– Да. – Я пытался выбросить кошмар из головы. – Я закончил рисунок. Портрет убийцы.
– Как?
– Не важно. Ты должна его увидеть и…
– Что?
– Приезжай.
Я представил Терри – стоит, прижав к уху телефон, обдумывает, взвешивает последствия.
– Где ты?
Я сказал.
– Жди, скоро буду.
Я сидел в машине и размышлял. В принципе могло случиться все, что угодно. Терри могла сообщить обо мне кому следует. Тогда скоро подъедут полицейские автомобили, меня выволокут отсюда, наденут наручники. Да, такое вполне вероятно. Дело в том, что я не знал, можно ли ей доверять по-настоящему. Как не знал и того, что я для нее значу и что она значит для меня.