– И не подумаю, – прервала она. – Спи спокойно. И пусть тебе Анечка снится и в эту ночь.
– Почему Анечка?
– Бедная девушка влюблена в тебя, – пояснила она.
Глава 4
Ночью проснулся, она рядом, ее голова лежит на его плече, обняла и даже согнутую в колене ногу закинула на живот… Прислушался к ее ровному дыханию: в самом деле спит, тихая и мирная, лицо счастливое, умиротворенное.
Первой мыслью было осторожно освободиться, кровать просторная, есть куда отползти, но ощутил, что абсолютно нет желания менять хоть что-то, хорошо и спокойно, странное ощущение, как будто всю жизнь недоставало чего-то, но не замечал, а сейчас вот пришло понимание, что да, жил без важной составляющей жизни.
Мысли начали путаться, появились отчетливые образы, как бывает при засыпании, когда сны уже видишь, но еще чувствуешь тело в постели, затем незаметно погрузился в нечто мягкое и ласковое, словно ребенок в ладони матери.
Снилось настолько приятное, что пытался удержать сон, а когда наконец начал ощущать себя в реальном мире, некоторое время казалось, что все еще там: ее коротко остриженная голова на его плече, только ко всему еще то ли он просунул под ее голову руку, то ли она тихохонько переместилась поудобнее, но теперь он как бы сам придерживает ее и обнимает, опустив по-хозяйски ладонь на плечо.
– Интересный у тебя диванчик, – проговорил он тихо.
Она дернулась, широко распахнула дивные глазища:
– Ой…
– Это я сказал «ой», – проговорил он насмешливо. – А ты сказала что-то другое?
– Да, – ответила она в недоумении, – как это ты меня перетащил, что я даже не проснулась?
– Не думаю, – ответил он, – что я тебя тащил. А ты не лунатик?
Она потрясла головой:
– Ты что?.. Нет, это как-то само… Я же заснула там, на диване…
– А ночью вставала пописать? – спросил он.
Она пробормотала:
– Возможно… Но я была полусонная, все на автомате.
– И на автомате легла сюда, – подытожил он с таким удовлетворением, словно решил сложную задачу. – Ну да, инстинктивные поведенческие реакции.
Она сказала опасливо:
– Ты очень злишься?
– Ничуть, – ответил он бодро. – Это же решала не ты, а твой встроенный механизм. Только сейчас не наглей, поняла?.. В данный момент уже соображаешь, где мы и что мы, на рефлексы не спишешь. Я побуду как бы целомудренным Иосифом.
– А… сколько?
– Что сколько?
– Пробудешь им сколько? – спросила она. – Давай целых семь секунд?
– Ты чего? – спросил он лениво. – Семь секунд – это же миг…
– Галактика Кукарача, – напомнила она, – за секунду преодолевает триста миллионов миль, а в микромире за секунду возникают и сгорают миры!.. Это ты говорил!
– Блин, – сказал он озадаченно, – я уже и забыл, что и где молол… А ты запомнила? Ну у тебя и память, как у дикаря… Опасный ты человек. Я чуть что: дядя Гугль, подскажи… Ишь ты, что значит девственный неразработанный мозг. Чистый, как свежевыпавший снег…
– Пиши на нем, – согласилась она, – что хочешь. А что ты хотел бы написать?
Он сказал с опасением:
– Ничего.
– Почему?
– Что бы я ни написал, – объяснил он, – придется отвечать за написанное. А оно мне надо? В реакциях нейронов и то едва-едва начал разбираться, а уж в тебе…
– Я же простейшее, – сказала она. – Как амеба. Какую форму мне придашь, такая и будет.
Она не двигалась, даже говорила тихо и почти сонно, чтобы не согнал со своего плеча; никогда не думала, что вот так дивно-прекрасно лежать щекой на упругом предплечье, как будто вылепленом под нее, да и он пока расслаблен, всем мышцам дал команду «вольно»…
– Ха, – сказал он саркастически, но все еще лениво, – такая и будешь?
– Буду, – пообещала она. – Лепи, что изволишь.
– Брешешь, – определил он.
– Почему?
– Не знаю, – ответил он. – Мне отец говорил, женщины всегда брешут. Это у них вторая натура. Но вообще-то, я бы поопасался лепить… хотя руки чешутся.
– Лепить или влепить?
Он заулыбался:
– Ну как можно такой мягкой и почти женщине что-то влепить?..
– Ой, – сказала она, – не представляю, что будет, когда я стану совсем женщиной.
– А станешь?
– Чем захочешь, – заверила она.
Ему стало неловко, пора в самом деле встать, а то разговор начинает сползать в опасную сторону, но странное чувство покоя, подобного не испытывал с самого раннего детства, пропитывает не только тело, но и его могучий мозг, и ему впервые не хотелось спугнуть, как присевшую отдохнуть ему на грудь редкую бабочку волшебно прекрасной расцветки.
– Аллуэтта, – скомандовала она, – две чашки кофе и две гренки!.. Сюда, к постели.
Он фыркнул, осмотрел с иронией, как на избалованного щенка, что забрался к хозяину в постель, а теперь еще и бесцеремонно топчется по нему, выбирая место поудобнее для лежки.
– Что, вот так и командуешь?.. У тебя сколько дома слуг: сотня? Тысяча?
Она проговорила медленно:
– Да как тебе сказать…
Приподнявшись на локте, она смотрела в сторону кухни. Там в самом деле тихо прожужжала кофемолка, послышался звук льющейся воды, два характерных щелчка тостера, и через несколько секунд в спальню бодро вкатился столик с двумя чашками горячего кофе и поджаренными хлебцами, покрытыми сверху толстым слоем козьего сыра.
Максим спросил обалдело:
– Как… тебе удалось?.. И на это имя откликается?
В ее глазах искрился победный смех.
– Пей, – посоветовала она, – пока горячий.
Столик повернулся боком, чтобы не пришлось далеко тянуться. Максим поспешно сел, подложив под спину подушку, взял чашку и горячий твердый ломтик хлеба с сыром. Аллуэтта тоже села, приняла все из его рук смиренно, хотя вроде бы одержала над ним некую победу.
– Что, – спросил он, – это было в программе?
– И не только это, – ответила она хитро, – почему мужчины никогда не читают инструкцию?
– Женщины теперь тоже не читают, – сказал он и, взяв вторую чашку со смирно ожидающего столика, с наслаждением отхлебнул горячее и темное, как нейтронная звезда, кофе.
– Я хорошая девочка, – ответила она благонравно. – Консервативная. Я прочла и кое-что добавила.
– Зря, – сказал он. – Никогда не разлеживаюсь в постели. Только проснулся, сразу на ногах. Так что эти функции лишние.
– А когда в постели с женщиной?
– В этой постели ты первая, – заверил он.
Она счастливо засмеялась.
– Хоть и брешешь, но приятно. Так и говори, всем нам такое лестно.
– А зачем брехать? – ответил он с холодком. – Я же не добиваюсь твоего высокого внимания.
Она преувеличенно горестно вздохнула.
– Иные времена, иные нравы. Теперь мы добиваемся… Сколько ни говори, что уже можно вообще обходиться без мужчин, а не получается.
– Очень у многих получается, – заверил он. – И ты это знаешь.
– Получается, – согласилась она. – Только у меня не получится. Мне нужен ты.
– Под каблук?
– Как хозяин, – ответила она. – Как рыцарь в сверкающих доспехах, а я – оруженосец, что всюду с тобой.
– Этот оруженосец, – сказал он с иронией, – как только увидит, что я направляюсь не в ночной клуб, сразу же… Пей, а то остынет.
Она отвела от его лица укоряющий взгляд, уже в три больших глотка допила кофе, схрустела поджаренный хлебец, в самом деле удивительно вкусно, особенно когда с таким вот нежным сыром, где никаких изысканных пряностей и прочих добавок.
Он принял у нее чашку, столик выждал, когда поставят ему на спинку, мигнул сенсорами и бодро покатил обратно.
– Еще и помоет посуду, – заверила она.
– Да что там мыть, – ответил он, – сполоснуть разве… да и то зачем?
– Пьешь в одиночестве?
– В каком одиночестве? – спросил он. – Теперь одиночества не бывает даже в глухом лесу. Виртуального собеседника можно даже пощупать, какое же одиночество.
Она промолчала, что у нее дома установлено это оборудование, пока довольно громоздкое. Золотая молодежь сразу же приспособила его для занятий сексом, но она попробовала несколько раз и ничего особенно интересного не обнаружила. Однако Максиму о таком заикаться не стоит, раз она старомодная и консервативная.
– Это не то, – сказала она рассудительно, – инстинкты не обманешь… Я хочу просыпаться с тобой, а не с виртуалом.
Он потянулся, сказал наигранно бодро:
– Пора, вообще-то, вставать.
Она молча смотрела, как он вскочил одним прыжком, двери туалетной комнаты распахнулись, уловив его намерение, а когда он оттуда вышел, Аллуэтта, уже одетая, рассматривала себя в зеркало.
– Машина у подъезда, – сообщил он.
– Ты же ходишь пешком, – напомнила она.
– Иногда бегаю, – ответил он. – Но ты же не сможешь?.. Или пойдем по отдельности, чтобы не было разговоров?
Она расхохоталась.
– Это ты мою репутацию бережешь или свою?.. Кроме того, сегодня суббота, выходной день. Какая работа?
– Как и всегда, – ответил он, – рутинная. Шажок за шажком на бесконечно высокую гору. Ме-е-е-елкие такие шажки.
– Я заказала завтрак, – сообщила она. – По твоему вкусу.
Он изумился:
– Ты знаешь мои вкусы?
– Ты должен любить здоровую пищу, – сказала она уверенно. – Пусть даже не любить, а употреблять! Ничего жирного, ничего соленого или сладкого…
Он расхохотался.
– Ошибаешься. Так надо было жить… лет сорок тому. Сейчас до бессмертия не больше тридцати лет. Скорее всего, меньше. Лет двадцать. Потому неважно, сокращу ли жизнь нездоровым питанием на пять или десять лет! Все равно успею.
Она сказала огорченно:
– Эх, я такое назаказывала…
– Неважно, – ответил он, – я всеядное. Для мужчины быть гурманом в еде – позор.
Она с облегчением перевела дыхание. На столе начали появляться тарелки, но Максим сперва отсыпал из набора флакончиков по таблетке, капсуле или желатиновому шарику, набралась полная горсть, засыпал все в раскрытый рот и быстро запил дистиллированной водой.
– Эт чё? – спросила она.
Он отмахнулся:
– Не бери в голову. Ноотропы и… прочее. Мне нужен мощный мозг, работа такая. Вот как ты пилюли красоты…
– Я не пью пилюли красоты, – заявила она.
– Правда? А чего же такая почти красивая?.. А я вот пью. Увы, работа требует…
Она потянула носом:
– А ничего запрещенного не употребляешь?
Он ухмыльнулся:
– Ты просто прелесть. Запрещать можно рядовым потребителям, что ничего не знают, кроме аптеки. А мы в состоянии схимичить любую формулу за пару минут. Главное, чтобы мозг работал! Остальное приложится.
Она смотрела, как он придвинул к себе тарелку поближе и принялся за еду, работая быстро и безостановочно, как комбайн на заготовке силоса.
– Да-да, – сказал он, перехватив ее взгляд, – понравилось, понравилось.
– Я ничего не спросила! – сказала она уличающе.
– Да? – изумился он. – Я что, ответил раньше?
– У тебя же мощный мозг, – обвинила она. – Вот и глючит… А что, бессмертие в самом деле будет лет через тридцать?
– Или раньше, – согласился он. – Ты, конечно, в него не пойдешь?
– Если останусь молодой и красивой, – ответила она с достоинством, – то схожу, а если надо быть старой… ни за что!.. Но если совсем уж честно, а не так, как обычно отвечаем, подстраиваясь под тех, с кем общаемся, то… то я вообще не представляю, как вселенная может существовать, если я умру?
Он помолчал, на языке вертится то одна колкость, то другая, но увидел ее несчастное лицо и неожиданно для себя сказал:
– Ты не умрешь.
Она спросила с надеждой:
– Никогда?
– Никогда.
– Никогда-никогда?
– Точно, – подтвердил он. – Неизлечимых болезней уже нет, есть только трудно излечимые и очень трудно излечимые. А это значит, нужно будет только дожить…
– А если бессмертие не откроете и через тридцать лет? – спросила она тревожно.
– Откроем, – заверил он, – но если вдруг не получится, то все равно уже создадим технологии, позволяющие продлевать жизнь на десять лет! Потом еще на десять, затем на пятнадцать… Так что любой из твоего возраста уже имеет шанс дожить до бессмертия! А ты доживешь точно.
Она посмотрела с надеждой:
– Правда?..
– Правда-правда.
– Обещаешь? – спросила она и, не дожидаясь ответа, тяжело вздохнула: – Это ужасно, если вот так все пропадет.
– Теперь уже не пропадет, – сказал он уверенно. – Мы переступили эту линию. Все, кто сейчас жив… кроме самых древних стариков, уже могут успеть получить все необходимое, чтобы жить дольше, а потом стать бессмертным. Ты останешься молодой и красивой, даже если и постареешь… на некоторое время.
Она спросила трусливо:
– Только на некоторое?
– Да, – заверил он. – Ты же сама видишь, над чем работаем. И точно так же стараются тысячи лабораторий по всему миру. Не мы, так кто-то обязательно отыщет! Человек сможет оставаться в том возрасте, который ему нравится.
В ее взгляде он видел такой страх и такую детскую надежду, что с трудом подавил жажду взять ее за плечи, прижать, обхватить всю и закрыть от жестокого мира, что живет сам по себе, не обращая на них внимания.
– Ладно, – сказал он, – я в лабораторию.
– Я с тобой?
– А не будет ли…
– Если ты не против, – начала она, потом резко оборвала сама себя: – Нет, сейчас выйду я, а ты минут через пять, хорошо?
– Хорошо, – ответил он и подосадовал, что она заметила, с каким облегчением он это сказал, как будто если их кто-то увидит выходящими вместе, это швырнет тяжелую тень на нее или на него. Как говорили в старину, опорочит, опозорит. – Хорошо, давай так…
– Как скажешь, – сказала она и, даже не поцеловав его в щеку, что было бы естественно, подхватила крохотную сумочку и как легкая бабочка порхнула к двери.
Та распахнулась с некоторым замедлением, словно хотела задержать. Максим невольно подумал, что эти нейроинтерфейсы слишком много на себя берут, он же в самом деле смутно пожалел, что она уходит, но лишь чуть-чуть и где-то в самой глубине…
Глава 5
По дороге на работу услышал новость, а на сетчатку глаза спроектировались статьи закона, окончательно запрещающего любые виды охоты, так как это, дескать, будит в человеке зверя. Тот, кто убивает животное, точно так же может убить и человека, а тот, кто хладнокровно разделывает убитое животное, точно так же может резать и увечить законопослушного гражданина и налогоплательщика. У нас одинаковое строение, и перерезать глотку человеку особенно легко тому, кто резал глотки оленям или баранам.
Он подумал, что наконец-то ключевые посты в политике, экономике, бизнесе и, конечно, в науке заняли люди, родившиеся в благословенную эпоху Интернета, когда всем стали доступны знания, накопленные человечеством, и мир начал меняться еще стремительнее.
Интернет позволил каждому, кто хотел развиваться, жадно впитывать собранную информацию, учиться, а затем и выдавать что-то свое. Таким образом во все сферы интеллектуальной деятельности хлынули реки талантливых амбициозных молодых людей, готовых менять мир.
От старости сейчас пока что умирают люди доинтернетовской эпохи, однако и они почерпнули из него массу полезного для здорового образа жизни, для распознавания болезней на самых ранних стадиях и предотвращения все улучшающимися средствами медицины, так что все равно продолжительность жизни выросла рывком, что хорошо для гуманистов и плохо для неповоротливой пенсионной системы.
Переступая порог лаборатории, уловил бодрящий запах кофе, аромат поджаренных свежих хлебцев, а у большого стола, приспособленного под кухонный, Анечка и Аллуэтта раскладывают блюдца в ровный красивый ряд цветочками в одну сторону, как их приучил педантичный Георгий.
– Что? – спросил Максим. – Нашего полку прибыло?
– Еще нет, – ответил издали Георгий. – У них там сложности с переводом. А потом все используют накопленный отпуск… Но ты не волнуйся, я и две чашки выпью. Твою и свою. А потом и у Евгена прихвачу, пока он ворон считает…
– Но-но, – раздался недовольный голос Евгена, он вышел из-за установки ККК-3С, бодрый и сосредоточенный. – У шефа забирай, у эксплуататоров можно, а вот обирать угнетенных – последнее дело. И не ворон я считаю, а выживших дрозофил. Пока закон не принят насчет защиты жизни и недвижимого имущества дрозофил, надо спешить ставить над ними изуверские опыты.
Максим огляделся.
– Надеюсь, хотя бы Френсис, как все люди, в выходные спит до обеда, а потом по бабам?
Евген ухмыльнулся, ткнул большим пальцем, не оборачиваясь, через плечо. Там из-под установки выбрался на четвереньках Френсис, взъерошенный и с раскрасневшимся лицом.
– Шеф, – сказал он, – либо пей скорее, либо поставь обратно. Щас такое скажу, удавишься…
– Ну-ну?
– Еще раз проверил, – сказал Френсис, – твой новый способ… Аллуэтта, твой шеф, говоря народным языком, придумал, как восстанавливать нервную ткань после охлаждения ее до температуры жидкого гелия. Шеф, я бегу подробно описывать процесс, ты проверишь и поправишь, и пусть летит в «Вестник нейрохирургии».
– Кофе выпей, – посоветовал Максим, сердце его ликующе колотилось, – минуты ничего не решают.
– А вдруг опередят? – спросил Френсис опасливо. – Время такое, сейчас решают даже секунды. Над этой темой кто только не бьется!.. Ладно уж, пользуйтесь моей добротой.
Аллуэтта сказала жалостливо:
– Френсис, я все принесу на твой стол.
– Ты золотце, – ответил Френсис. – Жаль, только я один это вижу.
Анечка сказала обидчиво:
– Почему только ты? И я люблю Аллуэтту. Она хорошая.
– И я, – сказал Евген, – но ты иди, иди. Я люблю пить из двух чашек. Это поднимает мое самолюбие самца.
Максим промолчал, Аллуэтта тоже старалась не смотреть в его сторону, Джордж сказал задумчиво:
– Ремонт и восстановление нейронов… для нас это только научная задача, которую удалось разрешить, но… гм… помимо всего прочего это позволяет… например, начать ремонт клеток сразу же с постепенным повышением температуры крионированных!.. А это уже конкретное применение.