Максим отмахнулся.
– Гораздо важнее, если сможем восстанавливать поврежденные деградацией нейроны у живых людей. Это же вернуть страдающих болезнью Альцгеймера ученых снова в строй…
– Можно и других, – сказал Георгий, – хотя, я согласен, их на фига?.. Ладно-ладно, гуманисты чертовы, их тоже возьмем! Но в последнюю очередь. Они все равно, хоть с мертвыми нейронами, хоть с живыми – балласт на шее общества. А что, скажите теоретику, от твоего открытия до практического применения… скока-скока?
Максим сдвинул плечами.
– Недели две. Но, учитывая бумажную волокиту, что уже давно не бумажная, но все равно волокита… не меньше года. Слишком многое нужно будет утрясти, принять, закрепить.
– Что, – спросил Георгий с недоверием, – уже со следующего года?
– Примерно, – ответил Максим. – Хоть и не сразу.
– Абсолютно безопасное, – уточнил Георгий, – размораживание крионированных…
Максим поинтересовался:
– А у тебя кто там?
– Дед и бабушка, – ответил Георгий. – И недолго вроде бы пролежали, а сколько всего изменилось… Вот ахнут!
– Да, – согласился Максим, – удивятся.
– Еще бы не удивились, – сказал Георгий, – даже я сам постоянно удивляюсь… И вот такая мысля странная…
– Ну-ну?
– А не подправить ли им, – сказал Георгий, – ну, скажем, объем усвоенного? Скажем, залить в память то, что было за время их заморозки?.. Или деду убрать его раздражительность? Я его люблю, но тупое ворчание по любому поводу уже доставало.
Он смотрел на всех добрыми глазами идиота, Максим ощутил, что сам такой, обязательно подправил бы, но дед умер в Хабаровске и был там похоронен, а бабушка жива…
Евген пробормотал с тяжелым глубокомыслием неработающего интеллигента:
– Тут этический вопрос: имеем ли мы право.
Георгий сердито прервал:
– Да пошел ты в жопу со своей осточертевшей этикой! Вопрос куда проще: если что-то подправлять, то не проще ли создать себе деда и бабушку такими, какими желаешь их видеть?.. Сейчас любого аватара делают за семь тысяч долларов, цена стандартной начинки упала до сотни долларов, а индивидуальная не превышает двадцати тысяч.
– Это уже со всякими девиациями, – уточнил всезнающий Евген, пояснил: – Перверсиями. Написанными под заказ конечного пользователя. Но то аватар, а тут живой человек! Это обойдется на порядок дороже…
Аллуэтта не верила своим ушам, поворачивала голову то к одному, то к другому, а они спорили и спорили, наконец от своего стола приехал на кресле Джордж, и все умолкли, повернушись к нему.
– А как тогда с теми, – сказал он своим бархатным негромким голосом, – которых со временем поднимем из могил? Они еще больше отстали от нашего странного для них века… Будем им вписывать в сознание какие-то новые факты? Будем ли менять психику, наклонности, привычки, характер?.. Все-таки будет очень непросто объяснить Пушкину и даже Толстому, что крепостных здесь нет и пороть их для забавы просто не получится, вот такая странная этика будущего… Будем ли менять сознание Достоевскому и Некрасову, чтобы те не стремились в казино, где в прошлом проигрывали и казенные деньги?..
Георгий слушал настороженно, спросил первым:
– Это ты к чему?
– Если не проделаем это, – ответил Джордж, – они будут изгоями. Каждому придется жить в изолированной камере, где скоро сойдут с ума. Если будем перестраивать им сознание, то… получается, проделаем это не для них, а для себя?.. Тогда не проще ли, как ты говоришь, создать аватаров с внешностью этих уважаемых и порой даже любимых нами людей и примерным характером, но адаптированных под наши условия?..
Евген спросил сердито:
– А предки пусть спят не воскрешенные?
Джордж ответил ясным голосом:
– Да. Увы, да. Если по логике.
Аллуэтта, что прислушивалась к умным речам и помалкивала, вскрикнула сердито:
– Вы с ума сошли? Они же так надеялись на всех нас!
Джордж уточнил:
– Пушкин и прочие, уточняю, не надеялись. Если и воскресим их, то вне их воли и желания. А те, кто в самом деле залез в дюар и даже оставил завещание с указанием, как и когда их разморозить… с теми будет сложнее. Их указания и завещания для нас не указ… Или указ? Или применим избирательный метод?..
Максим поморщился:
– Знаете, хватит умничать. Будут созданы комиссии, наберут в них юристов, психологов и всяких-разных, а нам нужно сейчас просто делать свою работу. По местам, рабы научного поиска!
Все разошлись, Аллуэтта тихонько и как бы невзначай приблизилась к Максиму, почти прошептала:
– У тебя в КриоРусе дед?
– Прадед, – ответил Максим. – Ему было девяносто пять, умирал от рака простаты. Я уговорил отца и деда поместить его в криохранилище. Мне тогда было пятнадцать. А вот деду не повезло. Он скоропостижно скончался в тайге, это под Хабаровском, я был в Индии, отец еще где-то… В общем, похоронен на местном кладбище.
Аллуэтта поколебалась, зыркнула по сторонам и сказала тихонько:
– Прости, но я полюбопытствовала и… видела дюар с твоим прадедом.
Он дернулся:
– Какого хрена…
– Он же мой будущий родственник, – сказала она быстро. – Должна же начинать знакомиться! С ним все в порядке. А рак простаты, как ты наверняка слышал, полностью начали убирать уже четыре года назад. И если правда, что нервные ткани можно восстанавливать, то надо подумать, как будешь его размораживать…
Он развел руками.
– Честно говоря, я полагал, гранддеду придется померзнуть в дюаре подольше. Сейчас размораживать рано. Нужно добиться стопроцентных результатов. Я не хочу разморозить, вылечить ему рак, а после этого проживет еще пару лет и помрет от старости…
– Многие так и хотели, – сказала она серьезно. – Помнишь, Маяковский так страстно написал: «Воскреси! Свое дожить хочу!»
– Ну да, – согласился Максим. – Он застрелился молодым, ему «дожить» – это о-го-го, а моему деду – это совсем ничего. Потому сперва добьемся стопроцентной надежности, опробуем методы продления жизни не на чуть-чуть, а весьма…
– Хочешь все проделывать, пока он в криосне?
– Да.
– Но для этого придется отложить воскресение?
– Ненадолго, – ответил он. – Все процедуры с каждым годом удешевляются. А им какая разница: пролежать вот так еще три года или тридцать?.. Зато выкарабкаются из дюаров молодыми и красивыми. Может быть, даже сразу бессмертными.
Она закусила губу.
– Ладно, это тяжелобольные. Но те, кто хотел просто перепрыгнуть пару десятков лет?
– Тех, – ответил он осторожно, – можно уже сейчас. Не совсем сегодня, как ты вон уже решила, нужно еще довести эксперименты до стопроцентной надежности, и чтоб никаких отказов…
– Сколько на это?
– Не больше месяца, – заверил он. – На самом деле уложимся, уверен, в пару недель. А вот всякие там разрешения и согласования… это на год.
Она прикусила губу, взгляд стал очень задумчивым и расчетливым. Когда она ушла протирать пробирки, Максиму показалось, что у нее даже осанка изменилась, прибавилось уверенности, и ему чисто по-мужски стало почти неуютно.
Глава 6
Он продолжал размышлять не столько о том, как его открытие изменит мир, оно изменит самую малость, но интерес в обществе к продлению жизни постепенно рос, что позволяло все больше средств и усилий направлять в эту сторону.
Однако настоящий рывок был сделан после того, как не только ученые, но и правительства сообщили, что бесконечного продления жизни удастся достигнуть уже в две тысячи сорок пятом, если, конечно, люди сами этого захотят, так как придется урезать очень многие программы и перебросить те средства на изучение способа достижения бессмертия.
А предположительно в две тысячи пятьдесят восьмом, как было сказано в совместном заявлении на заседании ООН, любой желающий сможет пройти процедуру регенерации организма, что сделает его бессмертным.
Эти вот точные и ясные даты и были тем толчком, заставившим абсолютное большинство, инертные массы, поверить и качнуться в эту сторону с их деньгами и голосами в поддержку.
Правда, хотя это и подавалось в прессе как решительный и окончательный перелом в общественном сознании, однако же сами ученые оставались глубоко разочарованными.
Субсидии появились, да, все верно, но все же недостаточно, чтобы решить проблему в ближайшие годы, как, вообще-то, можно было бы. Создавалось впечатление, что абсолютному большинству все равно, будут они жить столько, сколько сами захотят, или же постареют и умрут.
Денег для научных исследований прибавилось, однако на яхты, личные самолеты и антиквариат, который уж точно станет ненужным при достижения сингулярности, по-прежнему уходит основная масса денег, и с этим уже ничего не поделать, человечка так просто не переделать.
Он напряженно работал, не обращая внимания на разговоры за спиной и шарканье ног, наконец в его сознание прорвался робкий голос Аллуэтты:
Он напряженно работал, не обращая внимания на разговоры за спиной и шарканье ног, наконец в его сознание прорвался робкий голос Аллуэтты:
– Шеф, обедаем здесь?
Он оглянулся, она стоит снова скромная и тихая, косынка комсомолки плотно охватывает лоб и закрывает его по самые брови, делая глаза еще выразительнее и заметнее.
– В смысле, – сказал он в затруднении, – на рабочем месте?
– За общим столом, – пояснила она, – или спустимся вниз в кафешку?
Он отмахнулся:
– Иди в кафешку. А мы пообедаем здесь.
– Тогда и я здесь, – сообщила она. – Максим, насколько это серьезно… ну, размораживание? Я имею в виду реальные сроки?
Он посмотрел на нее в удивлении:
– Я же сказал, где-то около года это займет… в общем. Хотя, как уже сказал, не всех, конечно. К примеру, самый первый из крионированных, доктор Джеймс Бедфорд завещал разморозить его, когда сумеют лечить рак. Но, как видим, получилось так, что возвращать к жизни крионированных научились раньше, чем справились с его формой рака. У него очень редкий и упорный, будет пробуждаться быстро и резко снова и снова. Нужно сперва найти ключ от него, а уже потом…
Она спросила быстро:
– Остальных можно сразу?.. В смысле через год, когда подпишут все бумаги?
– Да, – ответил он и спросил с настороженностью: – Через полгода или год, что вероятнее. А почему такой внезапный интерес?
– Да так, – ответила она уклончиво, – стараюсь вжиться в ваш мир. Быть полезной. Хоть чуточку.
Они обошли массивную громаду ККК-3С, Максим в сердитом изумлении уставился на пышно накрытый стол, в центре торт с зажженной свечкой.
За столом уже с довольными рожами Джордж, Георгий, Анечка и Евген, а Френсис вскочил и с сияющими глазами приготовился услужить со стулом то ли шефу, то ли Аллуэтте.
Максим мрачно осведомился:
– Это по какому поводу?
Аллуэтта прощебетала:
– Коллектив решил, что раз сегодня выходной день, а все мы вышли на работу, то работа для нас – праздник.
Анечка прокричала счастливым голоском:
– А какой праздник без торта?.. Ура шефу!
Максим сказал саркастически:
– Что-то раньше такое коллектив не решал. Что изменилось?
Френсис перехватил его подозрительный взгляд в сторону Аллуэтты.
– Жить стало легче, – сказал он поспешно, – жить стало веселее! Времена меняются, шеф. Тяжелая работа должна быть в радость. Тяжелая работа сама по себе награда!
– Где-то я это уже слышал, – сказал Максим подозрительно. – От гномов вроде бы. Ладно, потом проведем дознание, во что баймите на установке за триста миллионов долларов… Это что за хрень?
– Селедка под шубой, – объяснила Анечка. – Хотя это не селедка и шубы там нет, но все равно есть можно. Невкусно, зато полезно.
Максим хмыкнул: по запаху чувствуется, что вкусно, но в любом коллективе шеф служит мишенью, так что ладно, привык, только бы Аллуэтту не приучили. Дурочка может подумать, что в самом деле не уважают. Но если раньше было все равно, то сейчас почему-то не хотелось бы, чтобы так решила.
Он видел, как она поглядывает с изумлением на яства: как же, самое изысканное, что подают только миллиардерам за большие деньги. Не понимает, что эту ерунду синтезировать проще всего, куда труднее создавать образцы нервной ткани не перебором случайных вариантов, как делалось еще недавно, а сперва рассчитать и составить формулы, получить виртуальный объект, проверить, как себя ведет, а затем начинать воссоздавать средствами объемной печати.
Аллуэтта в самом деле не могла ощутить разницы между блюдами из редчайших моллюсков, выращиваемых только в одном месте в мире, и этими, выползающими на лоток принтера, в доме отца она напробовалась их достаточно.
Надо будет, решила она, в разговоре со старыми знакомыми обронить как бы невзначай, что на работе они все перекусывают Северным Сиянием и пьют андрогрейп, и это для них не что-то особое, а так, вроде бутербродов на ходу.
Она ела с аппетитом, опередила всех, остальные не спешат, вальяжно переговариваются. Френсис, усмешливо поглядывая на Анечку и Аллуэтту, сказал лениво:
– Наша проблема еще и в том, что мозг с возрастом просто-напросто уменьшается. Нервные клетки отмирают и отмирают. У девяностолетнего мозг всегда весит на сто пятьдесят грамм меньше, чем весил его же мозг сорок лет назад. А когда мозг на уровне десятилетнего, то, сами понимаете, такой человек асоциален. Сейчас мы видим, как в обществе все больше здоровых, крепких людей с крохотным мозгом. От их разрушительной деятельности нас спасает только то, что мы их в изобилии кормим, развлекаем, даем возможность трахать всех, все и даже себя, и они этим счастливы. Но сейчас они пока что в меньшинстве, а вот когда их будет больше и больше…
Аллуэтта зябко передернула плечами:
– Какой ужас!
Френсис сказал гордо:
– Гениальность нашего шефа в том, что он отыскал способ, как стимулировать рост нейронов заново. Не печатать нервные клетки, как пробуют другие, это тупиковый вариант, хотя он и дает временный эффект, а выращивать новую ткань просто в мозгу!.. То есть запустить туда, грубо говоря, ядра нейронов, это я для доступности, а они там пустят корни и начнут выращивать новые как бы стебли…
Анечка сказала Аллуэтте заботливо:
– Не слыхала, что мозг с возрастом уменьшается? Сейчас даже старухи на лавочке у подъезда обсуждают не длину юбок у нынешней молодежи, а с какой скоростью уменьшается мозг с возрастом и как им замедлить этот процесс…
Она спросила с надеждой:
– А что, можно замедлить?
– Пока нет, – ответила Анечка честно, – даже путей нет… А сейчас Френсис скажет, что мы дуры потому, что у нас мозги намного легче. И поменьше в размерах.
Френсис сказал великодушно:
– Это ничего не меняет. Когда мозгов маловато, можно пойти в политику. Вы видели, сколько женщин-президентов?.. К тому же, если честно, это я больше попугать. Главное все-таки не вес мозга, а количество в нем связей…
Максим сказал трезвым голосом:
– Когда мозг высохнет до ста грамм, никакие связи не спасут. А он высохнет…
– У двухсотлетних, – уточнил Френсис. – К тому времени что-то успеем сделать. Например, дать обратный ход. Поясню для Аллуэтты: поливать засохший мозг, чтобы снова пустил корни и начал разрастаться до тех размеров, какой был у Великого Лунария.
Георгий сказал желчно:
– Это ученые не знают, а бабки все знают! И фанаты «Спартака» знают.
Джордж сказал печально:
– Раньше они знали, как поднять ВВП и опустить доллар, а теперь знают все о продолжительности жизни?
– Они всегда все знают, – отрезал Френсис, – это ученые ничего не понимают и во всем сомневаются, а эти все знают и подсказывают, как тратить народные деньги!
Аллуэтта зябко повела плечами.
– Но если молодой мозг начинает прорастать в старом, то старый… исчезнет? А как же человек? Его личность?
Френсис посмотрел на нее с интересом.
– Аллуэтта, а ты знаешь, что ты не только красивая?
– А что, – спросила она настороженно, – еще и стерва? Знаю, слышала.
– Нет, умная, – возразил он. – Сразу ухватила суть. Главный недостаток открытия Максима в том, что да, старые воспоминания, что уже стерлись… новая методика восстановить и не пытается. Для этого нужно искать какие-то иные пути, а на это потребуется неизвестно сколько лет или десятилетий. Зато все то, что сохранилось, благополучно перекочевывает в новую массу мозга.
Аллуэтта спросила с усилием:
– Значит, нужно начинать пораньше?
– И не один раз, – подтвердил Френсис. – Если, конечно, поход к сингулярности замедлится. Но ты молодец… Сразу смотришь на практическую сторону вопроса. Бизнесвумен!
– Да? – спросила Аллуэтта. – Вообще-то, так упрощается процесс адаптации к новому миру. Что-то старое теряется и уже не помешает вписываться в новое общество с его причудливыми отношениями…
Френсис толкнул локтем Максима:
– Я же говорил!.. А ты – красивая, красивая!
Аллуэтта спросила опасливо:
– Он так говорил?
– Постоянно, – сказал Френсис злорадно. – Хоть ты и комсомолка, а он все равно видит твои золотые волосы.
– Уже отрастают, – сказала она поспешно. – У меня вообще волосы растут быстро.
Френсис сказал заговорщицки:
– Можем ускорить. Раз плюнуть. Это простой процесс, давно изученный. Если хочешь.
Она покосилась в сторону Максима:
– Даже и не знаю…
– Он тоже хочет, – сказал Френсис, понизив голос, словно Максим не сидит рядом. – Только не скажет. Понимаешь, у нас, мужчин, есть гордость… Мужчины – это мы с шефом. Евген не в счет, у него особая гордость, украинская. Георгий и Джордж еще не определились в приоритетах…
Максим проворчал:
– Френсис, ты не слишком маши перед нею хвостом. Она уже что-то задумала. По глазам вижу.
– Ха, – ответил Френсис саркастически. – Покажи мне женщину, которая что-то да не задумала!.. Более того, всегда задумывают что-то хитрое и коварное. Ну и что?