— Прекрасно! — воскликнула мама. — Когда ты возвращаешься?
— Нужно сначала потренироваться. Все-таки это танцы. Так что, вероятно, не так скоро. Надеюсь, все будет в порядке, и мистер Доллингтон войдет в мое положение.
— Ну, конечно же.
— С его стороны было так любезно продолжать платить мне жалованье. Я просто не знала бы, что делать, если бы не это.
Я знала, почему он это делал. Я слышала, как мама спорила с ним по этому поводу. Долли говорил, что труппа не может позволить себе платить девушке, которая в настоящий момент не работает, особенно теперь, когда пришлось повысить жалованье Лайзе, взявшейся дублировать главную роль.
— Не жадничай, Долли, — говорила мама. — На что же жить бедной девочке, если ты не будешь платить ей жалованье?
— На то же, на что она живет, когда не работает, — отвечал Долли.
— Ты очень жестокий, Долли.
— Дезире, я деловой человек. Необходимо, чтобы спектакль приносил прибыль, или же мы все останемся без работы.
Наконец они пришли к соглашению. Театр будет платить Джанет половину ее жалованья, а мама доплатит остальное. Только Джанет не должна ни о чем знать.
Я хотела рассказать об этом, поскольку мне всегда хотелось, чтобы все знали, какой замечательный человек моя мама. Однако она, слишком хорошо меня зная, бросила на меня предостерегающий взгляд.
Джанет сказала:
— Они говорят, что я смогу начать репетиции лишь через две недели. Думаю, что смогу вернуться лишь через месяц.
— Не нужно особенно напрягаться, Джанет. Лайза Финнелл отлично справляется.
— Эта новая девушка? Как ей повезло! Выступить целых два раза!
— Из-за моего дурацкого желудка.
— Я читала об этом в газетах. Однако она не проснулась знаменитой. — В ее голосе слышалось едва заметное удовлетворение.
— Такие вещи происходят лишь в романтических мечтаниях.
— Но все же это случается. Однако не с Лайзой.
— Она еще новичок на сцене, — вмешалась я, пытаясь защитить Лайзу. — Она действительно неплохо справилась с ролью.
— Неплохо справилась — это вежливая форма «не так уж хорошо», — сказала Джанет. — Думаю, я бы смогла зажечь публику.
— Теперь понимаю, что вела себя неправильно, — засмеялась мама. — Мне давно следовало отравиться несколько раз.
— Ой, нет, только не это, — воскликнула Джанет. — Я пришла в ужас, услышав об этом.
— Да нет, все нормально, дорогая. Я понимаю. Это вполне естественно. То, что для одного лакомство, для другого — яд. В данном случае, это, похоже, действительно был яд. Однако в будущем я буду осторожнее. И не беспокойся. Когда-нибудь и ты станешь знаменитой.
Лайза проявила большой интерес к нашему посещению Джанет Дэр.
— Она еще не скоро сможет танцевать, — сказала я ей.
— Это ужасно для нее. Представляю, какое у нее состояние.
— Она думает, что будет не в форме еще месяц. Но мама считает, что не меньше полутора. Если бы она только пела, то все было бы уже в порядке. Самое трудное — танцы.
— Родерик Клэверхем ведь не часто ходит в театр?
— Нет. Он довольно редко бывает в городе. Он занят в имении.
— Наверное, оно очень большое.
— Я никогда там не была, но, по его словам, действительно огромное.
— Это просто здорово. Чарльз — его отец — очень приятный человек. А что за женщина его мать?
— Я никогда не встречалась с ней.
Лайза загадочно улыбнулась.
— Ну, разумеется. Полагаю, вы не дружите семьями. Я хочу сказать, ведь когда Чарльз в Лондоне, то приходит сюда, а он бывает в Лондоне довольно часто… Если учесть, что их большое имение требует внимания…
Лайза, несомненно, была достаточно искушена в светской жизни, чтобы оценить ситуацию. Чарли был необыкновенно предан моей матери. Они были похожи на супружескую пару, причем в период не любви-страсти, а в стадии глубокого взаимопонимания и искренней привязанности, любви-дружбы, ни на что не претендующей, спокойной и нежной.
Лайза продолжала болтать о Клэверхемах, и я сама не заметила, как рассказала ей все, что знаю об их доме в Кенте и о леди Констанс.
Она с жадностью слушала меня.
— А ты, — спросила она меня, — ты действительно очень дружна с Родериком Клэверхемом?
— Мы встречались несколько раз.
— Хотя он даже не приходит в дом.
— Он бы мог это сделать. Мама будет рада видеть его.
— Но все же не приходит. Он предпочитает, чтобы вы встречались где-нибудь на улице.
— Да нет… Мы просто встречаемся.
— Понимаю, — сказала она, скрывая улыбку. — Он сейчас довольно часто приезжает в Лондон, не так ли?
— Многие приезжают. Им нравится жить за городом, однако иногда хочется сменить обстановку.
— Он похож на своего отца. — Она слегка улыбнулась. — Он еще долго пробудет в Лондоне?
— Не знаю.
— По-моему, он говорил, что собирается пробыть здесь до конца недели.
— Ах да, припоминаю. Он тебя заинтересовал?
— Меня интересуют все, а он очень интересный человек. Так же, как и его отец… и Дезире, и ты. Меня всегда интересовали люди, меня окружающие. А тебя?
— Да, пожалуй.
Но я чувствовала, что Родерик Клэверхем интересует ее не так, как другие.
Затем опять случилось несчастье. Было три часа дня. Мама отдыхала как обычно перед вечерним спектаклем. Я зашла проведать ее.
Она лежала на кровати, и как только я вошла, то поняла: что-то не так.
— В чем дело? — спросила я.
— У меня опять эта дурацкая тошнота.
— Только не это! — воскликнула я, чувствуя, как меня охватывает тревога.
— Это пройдет. Когда такие вещи уже бывали, все время кажется, что они опять могут повториться. Просто больное воображение.
— Лежи спокойно. Может быть, и вправду пройдет.
— Надеюсь, дорогая. Думаю, это просто нервы. Эта сумасбродная графиня слишком долго владеет мной.
— Ну, спектакль не так уж и долго идет.
— У меня часто бывает подобное чувство. Какое-то нетерпение. Я начинаю думать о чем-то новом. Я нетерпелива по природе. Все обойдется. Тебе что-нибудь нужно?
— Нет, ничего. Просто хотела посмотреть, не спишь ли ты. Сейчас тебе не лучше?
— Что-то не очень, дорогая. Боюсь, как бы не случилось того, что и в прошлый раз.
— Послать за доктором?
— Нет, нет. Он опять скажет, что я съела что-то неподходящее.
— А что ты ела?
— После вчерашнего ужина ничего особенного: немного молока после спектакля. Утром выпила кофе с гренками и чуть-чуть рыбы на обед.
— Опять рыба?
— Я часто ем рыбу.
— Это все очень странно. Я очень беспокоюсь за тебя.
— Ну что ты, дорогая, не надо. Все обойдется. Я здорова, как лошадь.
— А эти приступы? Они слишком часто повторяются.
— Боюсь, здесь ничем нельзя помочь. Надо предупредить Долли.
В этот раз я серьезно обеспокоилась. Это повторялось уже третий раз за довольно короткий промежуток времени. Надо было что-то делать.
Долли был в отчаянии. Ему уже дважды приходилось выходить из подобной ситуации, и теперь все опять повторялось.
В пять часов мама согласилась, что в этот день играть не сможет. К тому времени Долли был уже на взводе. Что на сей раз скажет публика? Они решат, что нет смысла заранее покупать билеты, поскольку неизвестно, что тебе покажут. А газетчикам только этого и нужно. Они и так уже намекали, что у Дезире проблемы с алкоголем. Такие вещи не нравятся публике. Кто поверит в эти желудочные колики?
В этом-то и была проблема. Я тоже не очень-то в них верила. Я ужасно боялась, что причина не в том, что она съела что-то неподходящее.
Мама сказала мне:
— Поезжай сегодня в театр. Думаю, Лайзе будет легче, если ты будешь рядом. Робер тоже в городе. Он пойдет с тобой.
Я не хотела, чтобы она почувствовала, как я волнуюсь за нее, поэтому согласилась. Завтра мы с Мартой подумаем и решим, что делать. Скорее всего следует пригласить специалиста и выяснить, нет ли чего-то серьезного.
Перед самым отбытием Лайзы в театр я перекинулась с ней парой слов.
Она была бледна и очень волновалась.
— Я осмелилась сделать одну вещь, — сказала она. — Даже не знаю, что меня заставило. Я написала записку Родерику Клэверхему и пригласила его сегодня в театр, поскольку играю главную роль.
Я была поражена.
— Что он может подумать? — продолжала она. — Наверное, он не придет.
— Зачем ты это сделала?
— У меня было желание собрать в зрительном зале всех друзей, всех, кого смогу.
— Все будет хорошо, — сказала я. — Интересно, он придет?
— Он же говорил, что жалеет, что не видел меня в этой роли.
Но я не могла ни о чем думать, кроме здоровья моей матери. Мне хотелось поговорить об этом с Мартой. Чарли как назло уехал из Лондона. Он бы проявил понимание и помог найти хорошего специалиста. Мы с Мартой не сомневались в необходимости этого.
Я была очень рада, что Робер был со мной в тот вечер. Он обычно ангажировал ложу в театре на все время, пока моя мать играла в спектакле, так что мы могли пользоваться ею в любой момент. Это было очень удобно.
Я взглянула вниз. В десятом ряду партера я увидела Родерика. Он посмотрел вверх на ложу и помахал мне рукой. Значит, он пришел посмотреть Лайзу.
Я предполагала, что произойдет, когда Долли выйдет на сцену и произнесет свой монолог. Публика была ошеломлена, затем послышался ропот.
У Долли был чрезвычайно расстроенный вид, весь его облик выражал глубочайшую скорбь. Он мужественно вышел навстречу судьбе.
— Дезире в отчаянии. Она надеется, что вы простите ее. Поверьте, если бы она была в состоянии дойти до сцены, она бы сделала это.
Из зала вышли один или два человека. Мы с тревогой ждали, что за ними последуют другие. Мы пережили несколько неприятных моментов, затем все успокоилось.
Зрители пришли посмотреть спектакль. Они пришли развлечься, и хотя им предложили не совсем то, на что они рассчитывали, предпочли остаться.
Занавес поднялся, запел хор, затем хористы расступились, и появилась Лайза. «Могу ли я помочь вам, мадам?» Она выложилась полностью. Мне показалось, она была превосходна.
«Пусть она им понравится», — молилась я про себя.
В ложу тихо вошел Долли и сел рядом с нами, больше глядя в зал, чем на сцену.
Спустя некоторое время напряжение спало. Все шло совсем неплохо. Я чувствовала, что даже Долли немного успокоился.
В антракте он вышел.
Робер сказал:
— Совсем неплохо. Эта молодая девушка… Она, конечно, не Дезире, но очень хорошая актриса.
Я отозвалась:
— Да, она исполняет эту роль уже в третий раз, и с каждым разом получается все лучше и лучше.
— Для нее это тяжелое испытание.
Открылась дверь, и в ложу заглянул Родерик.
— Привет, — воскликнула я, — я видела тебя внизу. Робер, это Родерик Клэверхем, сын Чарли. Родерик, это месье Робер Буше.
Они обменялись приветствиями.
— Очень хорошо, что ты пришел, — сказала я. — Лайза будет рада.
— Как чувствует себя твоя мама?
— У нее опять приступ. Мы собираемся показать ее специалисту. Так больше не может продолжаться. Как тебе нравится спектакль?
— Очень. Я сижу довольно далеко от сцены, однако это самое лучшее, что я смог достать за такой короткий срок.
Я взглянула на Робера и сказала:
— Это ложа месье Буше. Он любезно разрешает нам пользоваться ею.
Робер быстро вмешался:
— Вы можете присоединиться к нам. Здесь хорошо видно сцену, за исключением правого угла. Но это не так важно.
— Очень любезно с вашей стороны. Я буду признателен.
— Ты долго пробудешь в Лондоне? — спросила я Родерика.
— Нет. Я обычно надолго не приезжаю. Дома много работы.
— А твой отец?
— Он сейчас дома. Думаю, скоро приедет в Лондон.
Зазвенел звонок, и начал подниматься занавес.
Я с интересом наблюдала, как Родерик смотрит на Лайзу.
— У нее хорошо получается, — сказала я. — Я очень рада.
Он кивнул.
Наконец занавес опустился в последний раз. Лайза с очевидным удовольствием выходила на поклон. Но вызывали ее не так уж много. Если бы играла мама, то ее вызывали бы бесконечно.
Мы пошли к Лайзе в ее уборную, чтобы поздравить. Она была немного возбуждена, немного встревожена и казалась такой незащищенной и хрупкой. Мне стало жаль ее, и я почувствовала, что Родерик испытывает то же. Тот шанс, который она получила, не принес ей ожидаемого успеха.
Родерик сказал:
— Мне бы хотелось пригласить вас на скромный ужин — вас и Ноэль и, может быть, месье Буше присоединится к нам?
— Прекрасная мысль! — воскликнула Лайза.
Робер извинился и отказался, а я сказала, что должна немедленно вернуться домой и посмотреть, как там мама.
У Лайзы вытянулось лицо, да и Родерик выглядел расстроенным.
Робер предложил:
— Почему бы вам двоим не пойти, а? Мисс Финнелл не помешает подкрепиться и, — как это вы выражаетесь, — немного расслабиться. Я отвезу Ноэль домой.
— Томас заедет за мной и Мартой, — сказала я.
— Тогда мы вместе сядем в экипаж, а этих двоих оставим поужинать.
Родерик вопросительно посмотрел на Лайзу. Я подумала, что он хотел бы поехать к нам и узнать о состоянии мамы, однако у Лайзы был такой несчастный вид, и Робер, конечно, прав, ей необходимо расслабиться. Что касается Родерика, он не мог отказаться от своего приглашения, раз уж сделал его. Так что мы решили, что Родерик и Лайза поедут ужинать, а все остальные отправятся домой.
Когда мы приехали, Робер остался внизу дожидаться известия о здоровье мамы, а мы с Мартой сразу же пошли в ее комнату.
Марта постучала. Но никто не отозвался.
— Спит, — прошептала она. — Это хорошо.
Она открыла дверь и заглянула в комнату. При свете луны мы увидели, что кровать пуста.
Мы вбежали в комнату. И тогда мы увидели ее. Она лежала на полу, и мне бросилось в глаза, что голова ее неестественно откинута. Затем я увидела кровь на ее лице.
Я бросилась к ней и опустилась на колени. Она выглядела очень странно, совсем непохоже на себя.
Я в тревоге окликнула ее. Она не пошевелилась, не ответила; и я внезапно поняла, что она больше никогда не ответит мне.
Та ночь навсегда осталась в моей памяти. Я помню, как все собрались в комнате, в том числе и Робер. Все были потрясены, никто не мог поверить, что произошло нечто ужасное.
Приехал доктор Грин.
Он сказал:
— Должно быть, она упала и ударилась головой об угол столика.
Маму отвезли в больницу, но к тому времени уже стало ясно, что ничего сделать нельзя.
Мы потеряли ее. Я пыталась представить, как мы будем жить без нее, без ее голоса, смеха, без ее веселья. Все осталось в прошлом, мы лишились всего за считанные часы.
Сначала в это невозможно было поверить. Я думала, что никогда не примирюсь со случившимся. Жизнь уже никогда не станет прежней. Я просто не могла представить жизнь без нее. Это было невыносимо.
Почему я не осталась дома в тот вечер? Я могла бы поддержать ее, чтобы она не упала. Я могла бы спасти ее. Пока я была в театре, ни о чем не подозревая, разговаривала с Родериком, Лайзой, Робером, произошло это. И теперь ее нет. Она ушла навсегда.
Лайза вернулась далеко за полночь. Она вся светилась и была в радостном возбуждении. Очевидно, она осталась очень довольна вечером, проведенным с Родериком.
Она лишь взглянула на меня и сразу спросила:
— Что случилось? В чем дело?
Я ответила:
— Мама умерла.
Она побледнела и уставилась на меня.
— Она встала с кровати, — сказала я, — затем у нее, по всей вероятности, закружилась голова. Она упала. Сильно ударилась, и это убило ее.
— Нет, — закричала Лайза, — только не это!
Затем она упала в обморок.
Придя в себя, она все время повторяла:
— Этого не может быть. Ей станет лучше, ведь правда? Она не могла умереть только потому, что упала.
Я не отвечала. Я отвернулась. Она схватила меня за руку. Ее лицо выражало страдание и муку. Она действительно любила мою маму. В глубине души мне казалось, что Лайза слишком занята своим успехом на сцене, представившейся возможностью показать миру, на что она способна. Это было вполне естественно. Но она была в шоке. Конечно, она очень сильно любила ее.
Я отвела Лайзу в ее комнату и попросила миссис Кримп принести ей что-нибудь горячего. Миссис Кримп была рада чем-нибудь заняться.
Все в доме были потрясены случившимся. Он стал уже другим домом, не тем, в котором мы жили прежде.
Все газеты писали о Дезире.
«Одна из наших самых ярких примадонн, Дезире произвела переворот в жанре музыкальной комедии, она сделала ее любимым жанром многих. Она была слишком молодой, чтобы умереть. Ее путь прервался в самом расцвете. Ее будут горячо оплакивать». Публиковались списки спектаклей, в которых она играла, перепечатывались из разных газет отзывы о ее спектаклях.
Около нас все время кружили репортеры. Интересовались мнением Джейн. «Это была очень милая дама», — сказала Джейн.
Миссис Кримп сказала: «Такие редко встречаются».
Чаще других обращались к Лайзе. Она ведь была ее дублершей. «Я всем обязана ей. Она чудесно ко мне относилась. Она дала мне мой первый шанс».
Ее любили все, но никто не любил так, как я. Я была ей самым близким человеком, и для меня это была страшная потеря.
Чарли впал в отчаяние, Робер чувствовал себя глубоко несчастным, Долли ходил подавленный. Театр закрыли на неделю, отдавая дань памяти Дезире. «А что потом?» — спрашивал Долли. Вряд ли «Графиня Мауд» будет идти и дальше. Долли из-за этого очень переживал, но, как и мы все, он искренне оплакивал Дезире. Как и все мы, он любил ее.
Затем выяснилось, что поскольку смерть наступила внезапно, необходимо провести расследование причин смерти.