Таксист счет за лучшее уносить ноги…
— Документы! — потребовал казак, не опуская автомата — резких движений не делать! Пашто поежи?
— Поежи, поежи… — ответил бородач — ты бы это сначала спрашивал, потом — резких движений не делать. По списку номер семь — сто двадцать два. К Его Сиятельству[20].
Его Высокопревосходительство, Господин Наместник располагался, как оказалось, в кабинете, примыкающем к бывшему королевскому кабинету. Обстановка была скромной — но компьютера на столе было целых три — рабочая станция и два ноутбука. Еще рабочий сейф и проекционный визуализатор[21], сейчас выключенный.
— Проходите, проходите… — Наместник как раз занимался тем, что просматривал какие-то документы, и складывал из в большой чемодан на столе — именно чемодан, не кейс.
Сашке было неуютно. Для такого кабинета и такой аудиенции — нужна была совсем не рабочая одежда, а парадный мундир. Но полковник Тимофеев сказал, что рабочая — будет в самый раз, а полковник еще ни разу не ошибался.
Наконец, пачка исчерпалась, Наместник застегнул молнию, подошел к Сашке. Они были одного роста, правда один — только начинал карьеру в темном и страшном мире разведки, у другого же — за плечами были кладбище трупов и океаны лжи.
— Салам алейкум.
— Ва алейкум ас салам.
— Пашто поежи?
— А, пашто поегам…
— А я плохо знаю… — вдруг сказал Наместник — сложный язык. Надо учить.
— Так точно…
— Без чинов. Присядем вон там. Как вам удалось выбраться из Карачи живым?
— Да ничего особенного…
— Да как сказать… ничего особенного. В чужом, незнакомом городе — сориентироваться, не привлечь внимания, несмотря на объявленную тревогу, не имея денег, добраться до границы… вы молодой человек, tres formidable[22], я бы так сказал.
— Да ничего особенного. Я знал город… мы там ждали одного урода… долго. Знал язык. Просто присоединился к погоне… на самого себя.
— Завидное самообладание. Откуда родом?
— Сибирь
— Кто учил?
— Господин полковник… Тимофеев.
— Очень хорошо. Вы из «призраков»? Учебная группа пятьсот?
Несмотря на команду «без чинов» — было не по себе.
— Так точно
Адмирал молча подошел к своему столу, отпер один из ящиков. Достал небольшую коробочку, затем еще одну…
— К сожалению, с награждением у нас дело затягивается. Особенно, с награждением героев — адмирал сделал акцент на последнем слове — поручик Борецков!
— Я!
— За мужество и храбрость на поле боя, намного превышающие то, что требовалось от вас по службе, за ваши одиночные действия, обусловившие успех спасательной операции — Его Величество благодарит Вас и награждает Орденом Святого Георгия Четвертой степени. Военным министерством вы производитесь в звание гвардии штабс-капитана досрочно. Помимо этого, Военная Разведка Империи отмечает ваше старание, приведшее к добыче стратегически важной информацией особым знаком — Черным крестом. Штабс-капитан Борецков…
Сашка Борецков, уже переставший быть Сашкой и ставший Аскером, чье имя и чей позывной уже успели узнать боевики — отрицательно покачал головой
— В чем дело, штабс-капитан?
— Я… не могу принять эти награды, господин адмирал.
Он ожидал всего, чего угодно… в его понимании адмирал — это кто-то вроде директора училища, который только и знает, что орать и наказывать. Но адмирал — кстати, Сашка теперь понял, почему боевики боялись его как смерти — подтянутый, со светло-русыми волосами и бледно-голубыми, внимательными глазами — нет, адмирал не стал на него орать. Он просто положил коробочки на стол и спросил.
— Почему?
— Понимаете… — Сашка просто ничего не продумывал дальше, он вообще ничего не продумал, и поступил так, как подсказывало сердце, как всегда и поступал — если я возьму эти награды… получается, что я был прав… Я сделал все правильно… А как правильно… если столько человек погибло… как я в глаза потом посмотрю… вдовам, детям… за что всё это? За что эти награды… так нельзя…
Адмирал покачал головой
— Выслушайте меня внимательно, штабс-капитан. Вы слушаете?
Сашка кивнул головой
— Так вот. Любая военная, любая разведывательная операция — не зависит и не может зависеть от одного человека. Ни один человек — не способен сражаться в одиночку в современной войне. Любая операция — это цепь действий, каждое из которых должен выполнять какой-то конкретный человек — и выполнять их правильно. Понимаете, о чем я говорю?
Сашка снова кивнул
— Цепочки бывают очень длинные, штабс-капитан, очень — очень длинные. В них задействовано очень много людей, и тот, кто командует — вынужден полагаться на каждого из них. Так бывает всегда. Так было и в этот раз.
Если каждый сделает то, что нужно — скорее всего, мы победим. Или, по крайней мере, не проиграем. Но если в цепочке один человек — хотя бы один, штабс-капитан — оказывается предателем, то цепочка рвется. И люди гибнут. Так было в этот раз. Кто-то предал — и люди погибли. Но это не отменяет мужества, чести, доблести всех тех, кто дрался в этом бою, ожидая победы. Нельзя судить о всех лишь по одному поддонку. Поняли?
Сашка молчал, стараясь не заплакать.
Адмирал взял коробочки, протянул ему — и на этот раз штабс-капитан Борецков взял их. Отдал честь.
— Служу России и Престолу!
— Вот так. Это уже намного лучше.
Сашка развернулся, сделал шаг назад — но тут же остановился, и повернулся снова
— Так было предательство?
Адмирал улыбнулся, но невесело
— Конечно же, было. Когда происходят такие дела, штабс-капитан, всегда бывает предатель, не надо себя обманывать.
— А как же… этот предатель?! Он что, останется безнаказанным?!
— А вы знаете, кто он, штабс-капитан?
…
— И я не знаю. Безнаказанным он конечно не останется. Рано или поздно — все предатели получают свое. Вопрос в том, когда.
— Господин адмирал, я…
— Хотите отомстить? — понимающе прищурился адмирал
— Да!
Сашка снова не раздумывал. Просто выпалил — «да!» — и все.
Адмирал понимающе кивнул
— Что ж, в этом вы не одиноки. Я тоже хочу отомстить. В конечном итоге — из-за этой мрази… Знаете, как вы можете отомстить?
— Как? — Сашка подался вперед
— Служите честно. Служите честно, оставайтесь в живых… и не делайте такое лицо, я вполне серьезно. Служите, заслуживайте новые звания, продвигайтесь вперед по командной лестнице. Полковник Тимофеев уходит по ранениям, он признан негодным — на свое место он рекомендовал вас… вы не знали? Не спешите отказываться. Потому что когда-то — не знаю, может быть это будет скоро, а может — совсем нескоро — к вам приду я. Или кто-то от меня. Он напомнит вам о словах, произнесенных в этом кабинете. И назовет имя предателя. Или предателей…
Сашка кивнул. Он вдруг понял… что все то, что он думал про штабы и про штабных — чушь все собачья. Он представил, каково сейчас этому человеку… он то сам просто принес раздолбанный компьютерный диск, сам не зная, что там находится, правда или ложь. А этот адмирал послал шестьдесят человек в бой на основе этой информации — и половина из них, даже больше — погибла. И каково это?
— Я все понял. Однако…
— Что — однако.
— Я не могу притворяться, господин адмирал.
Наместник посмотрел на него, как будто видел впервые, покачал головой
— И что же мне со всеми с вами делать…
Борецков стоял навытяжку, ничего не отвечая.
— Притворяться не можете… а воевать можете? По-настоящему.
— Так точно.
— Я не знаю, сколько все это займет. Будет плохо — я не знаю, насколько.
— Неважно, господин адмирал.
— Тогда приказ тот же. Возвратиться в расположение, служить и ждать. Я вспомню о вас, когда будет необходимость.
— Есть… господин адмирал, а вы правда уходите?
Человек в черной форме военного моряка кивнул
— Правда. Кто-то должен ответить за то, что произошло. И он ответит.
Сашка снова отдал честь.
— Служу России и Престолу!
— Господь с нами. Идите.
Российская ИмперияКронштадт, кладбище
28 июля 2016 года
Говорят, что у победы сто отцов, поражение же всегда сирота. И это верно. Очень сложно даже психологически — признать тот факт, что тебя обыграли. Просто разыграли и выбросили в «бито». Кто-то оказался умнее, хитрее, дальновиднее тебя. Особенно тяжело это признать, служа на флоте. Еще тяжелее — осознание того, что из-за твоего промаха — погибли люди.
Самое плохое было то, что меня, в общем то никто ни в чем особо и не винил. Все понимали: бывает всякое. Не все сражения можно выиграть, главное — выиграть войну. Не всех можно сохранить… бывают потери, и потери бывают страшные. Сотню лет назад — в команде любого боевого корабля была так называемая «группа борьбы за живучесть». Когда они спускались в трюм — его задраивали наглухо. И там, затапливая и контрзатапливая отсеки, они тоже вели войну, добиваясь того, чтобы корабль находился на ровном киле столько, сколько это возможно. Вентиляции в этих отсеках не было — и чаще всего они погибали, от отравления углекислым или угарным газом даже если команда выходила победителем из боя. Потом, когда историки начинают описывать этот бой — про судьбу этих матросов никто не напишет. Они расходный материал — то, что мы забыли. И слава Господу, что забыли.
— На кра-а-а-а-ул!
Уставным движением — винтовки взлетают на руки
— Цельсь!
Небо — под прицелом. Никогда не задумывался о смысле такого салюта — выстрел в небо. Это что — в кого мы стреляем? На ком — вымещаем? Кому — мстим?
— Пли!
Хрястнул залп. Стая чаек — взвилась в небо. Чайки жирные, сытые…
— Пли!
Как братское кладбище. Давно не было таких потерь.
— Пли!
— Было бы легче, если бы хоть кто-то — дал мне пощечину. Начал бить меня, рвать мундир — хоть кто-то: жена ли, сын ли. Так было бы намного легче, поверьте. Потому что сейчас я чувствую себя как банкрот, который никогда не расплатится…
— Пли!
— Сударь.
Я остановился. Рядом стояла женщина. Высокая, едва ли не с меня ростом. Глаза под черной вуалью, скромное платье…
Одна из вдов.
— Господа, прошу простить…
Мы шагнули чуть в сторону. Чайки кружились над кладбищем, спугнутые залпами. Почему то они прилетали именно сюда. Да, конечно, тут можно поживиться хлебом… но я не верю в такое объяснение. Чайки — живут с нами, они провожают нас в поход и встречают нас из похода. Может быть, они просто скучают по нам…
— Чем могу, сударыня…
— Я жена старшего мичмана Топлякова… женщина запнулась — вдова… Он был в вертолете.
— Сударыня, я…
— Нет, нет. Не надо. Послушайте меня, хорошо?
— Да, сударыня.
Она усмехнулась каким-то жестким, мужским смешком.
— Знаете, сначала я хотела вас убить. Ненавидела вас. Сильно… вы не представляете как. Потом — я просто не хотела идти. Забыть это… как страшный сон. Но потом… вы слушаете меня?
— Да, сударыня
— Мой сын меня спросил вчера… Знаете, что он спросил меня вчера?
— Нет, сударыня.
— А папа победил? Вот что он меня спросил.
Женщина пошатнулась, я поддержал ее — но она отбросила руку
— Нет, нет. Все в порядке.
— Уверены, сударыня?
— Уверена. Я знаю, вы не можете вернуть мне Володю. Я знаю, что мой сын на следующий год станет гардемарином, и если я отдам его в другое место, то я разобью его жизнь. Ничего не изменить, понимаете.
— Понимаю. Да, понимаю.
— В ваших силах сделать так, чтобы мой сын — прожил долгую жизнь, за себя и за своего отца — женщина схватила меня за руку — пообещайте мне одно! Пообещайте, что убьете их всех! Всех, до последнего человека.
— Сударыня. Этого я не могу обещать.
— Подонок!
Я не уклонился от пощечины
— Но я могу пообещать другое. Мы победим. Это я вам обещаю…
Женщина ничего не сказала, теперь она просто плакала
— Честь имею, сударыня. Позвольте сопроводить вас до машины…
Жертвоприношение — в качестве жертвы здесь оставалась часть моей души — состоялось. Осталось еще одно…
Российская ИмперияКронштадт, академия ВМФ
29 июля 2016 года
Военно-морское министерство, Академия. Трибунал.
Зная меня — а кому, как не матери моего сына меня знать — Ксения подготовилась к моему визиту в морское министерство. Высочайшее присутствие при рассмотрении рапорта — это вам, господа, не баран чихнул. Среди присутствующих — действующий начальник разведки флота, тайный советник, барон Вильгельм фон Врангель-Луденгоф Шведский, морской министр, князь Павел Викторович Гагарин младший, член Правительствующего Сената, член Военной коллегии, барон Александр Фридрихович фон Ганн, которого я знал лично, председательствующий в Высшем дисциплинарном присутствии при Правительствующем Сенате, тайный советник Коваленко — единственный, кого я не знаю лично. Состав более чем достаточный для рассмотрения рапорта о прошедшей военной операции, пусть и закончившейся большими потерями, а так же осложнениями политического рода.
Пока участники процесса рассаживаются по своим местам — позвольте, немного расскажу о процедуре.
В военно-морском флоте — еще Колчак ввел процедуру, аналогичную «разбору полетов» в авиации. Собственно говоря, первые трибуналы по проведенным операциям (не путать с военным судебным присутствием) — прошли на авианосцах, потом это с оговорками распространилось на весь флот. Сопротивление этому нововведению было яростное, многие офицеры сочли оскорблением то, что их действия разбирают посторонние лица. Но трибуналы — имели большой смысл, и это показали наши совместные походы с американцами в Тихом Океане против Японского Императорского флота. В условиях недостаточности реальной практики — такие вот критические разборы — позволяли как можно большему количеству офицеров получить опыт а чужих примерах и чужих ошибках. А лишним — это никогда не бывает.
Суть трибунала в следующем: я, как командующий операцией — должен представить на разбор все материалы. Доклад по моей операции — делает специальный докладчик из Морского Министерства, обычно из Академии имени Колчака, хотя бывает, что за это дело берутся и практики — после чего мне предоставят возможность внести свои замечания и свои трактовки произошедшего. Трибунал ad hoc[23] — рассматривает материалы и выносит суждение по операции. Где были допущены ошибки, какие действия были правильными, какие — могут считаться новым тактическим приемом и на основании этого должны быть дополнительно изучены Академией. На трибунале — присутствуют офицеры, проходящие обучение в Академии — но без права голоса. Их задача — внимательно смотреть, слушать, и конспектировать — это считается учебным занятием и эта операция — может быть разобрана еще не раз на практических занятиях.
Конкретно в этом случае — проблема состояла в том, что по неофициальным, но никогда не нарушающимся правилам — доклад должно делать лицо, в звании не ниже того, чью операцию разбирают. Не менее достойные и авторитетные люди должны заседать в Трибунале — возможно, поэтому здесь присутствует Их Высочество, специально оторвавшаяся от государственных дел и забот. Подобрать докладчика в моем звании не так то просто — но подобрали. Авторитетный человек — адмирал, граф Казарский, потомок того самого лейтенанта Казарского, который один на бриге пошел против двух турецких линкоров, оставив на крюйт-камере заряженный пистолет, наказав последнему, кто останется в живых — разрядить его в крюйт-камеру, чтобы не сдать корабль врагу. Линкоры — позорно бежали, а Казарский — изобразил этот пистолет на своем гербе[24], будучи произведенным в дворянское звание. Отношения с графом Казарским — были довольно прохладные, мы сталкивались несколько раз, крайний раз — во время охоты на генерала Тимура…
Казарский — по сигналу председательствующего вышел на трибуну. Помощники из гардемаринов — прицепили карту местности. Карачи и окрестности.
После чего Казарский — в полной тишине начал выступление…
Я не буду приводить его здесь полностью, тем более что в нем содержались совершенно секретные сведения о тактике доставки и развертывания разведгрупп. Скажу лишь, что выступление оказалось намного короче, чем я ожидал, и было совершенно никаким.
Единственно, что старый адмирал Казарский ставил мне в вину — превышение должностных полномочий и принятие самостоятельного решения о развертывании спасательной операции на дружественной территории, что было чревато — как он выразился — негативными политическими последствиями сего шага. Что касается самого инцидента, приведшего к гибели транспортных вертолетов — граф определил операцию как поспешно подготовленную, но не поставил мне это в вину, указав на то, что разведывательная информация требовала принятия немедленного решения и: «… Принимая его, адмирал Воронцов был вполне в своем праве, ожидая успешного завершения сего предприятия к замирению мятежных территорий и пользе всего государства Российского».
Сам себе — я вменил бы намного больше.
Что касается последовавшей спасательной операции — Казарский отметил, что она не была согласована, и, приказав провести ее — я поставил под сомнение командную вертикаль во флоте. Однако заметил, что извинительными обстоятельствами могут считаться: цейтнот по времени, недостаток разведывательной информации об обстановке в городе, а так же вполне оправданная забота офицера о вверенном ему личном составе. Так же было отмечено, что по данным агентурной разведки — при проведении спасательной операции были убиты немало «враждебных и явно мятежных Государству Российскому элементов».
Так что это был доклад скорее оправдывающий меня, нежели обвиняющий…
Но то, что произошло дальше — вообще не имело прецедентов
— Господа… — князь Гагарин постучал молоточком по серебряному боксерскому гонгу — перед тем, как мы обсудим доклад и примем решение, слово имеет Ее Императорское Высочество, Ксения Александровна.
Мне показалось, что все, абсолютно все в зале — смотрят мне в спину. И в этот момент я понял, что решение, которое я принял до этого — оно единственно правильное. Единственно!