Жизнь. Смерть. Месть. Вечное колесо мироздания под афганским, холодным, беспощадным как паяльная лампа солнцем.
На лестничной площадке прислушался. Внизу уже были голоса — полицейские, а может — им штурмовое подразделение прибыло. Направят дежурную вертолетную пару — и п…ц. Да и эти… сначала прищучат, потом спросят, как зовут.
Вытащил пистолет с глушителем, постучал в соседнюю дверь. Не ответили. Трижды выстрелил в косяк, рядом с замком, изо всех сил рванул на себя дверь — поддалась. Быстро прошел через квартиру, выглянул на балкон — похоже, еще не окружили, но и это — не за горами. Надо бежать…
Вокруг пояса — у него было намотано два десятка метров тонкой, но прочной веревки. Араб быстро размотал ее, завязал узлом один конец у ограждения балкона, вторым — обвязал себя, альпинистским способом. Все равно — больно будет. Перевалился через ограждение балкона, шагнул в пустоту. Обдирая в кровь руки, съехал вниз, до земли. Огляделся — никого, только зеваки — афганцы. И побежал прочь…
Проломившись через ограждение из кустарника, и оставив на нем часть своей одежды, Аскер оказался у забора. Через забор — маханул сходу, не думая, что с той стороны — его могут тупо расстрелять в упор пара ашраров. Грохнулся в пыль, придерживая пулемет.
Тихо.
Дальше — шли одноэтажки, виллы, маленькие цитадели, огороженные бетонными плитами. Чуть в стороне и дальше — лазурное небо подпирали острые иглы минаретов. Прохладно — ноябрь на дворе, после ночи чуть больше нуля…
Оттуда. Больше неоткуда — господствующая высота!
Чужой, так и не ставший своим город. Дувалы, бетонные, а не глиняно-каменные — но за каждым из них может скрываться смерть. Пулемет — в барабане хорошо, если треть осталась. Один автоматный магазин.
Аскер вдруг понял, что с ним — оба его пистолета. Даже предполагая, что он может быть предателем — у него не забрали оружие.
Он не предатель. И он — делом докажет это. Взяв уродов за шкирку и узнав, кто настоящий предатель. Только так…
Он сорвал с себя куртку. Замотал в нее пулемет — все же не Хост, открыто ходить с оружием в столице страны — как то не комильфо. И побежал в сторону минарета…
На полпути — его подрезала машина, гражданская. Он шарахнулся в сторону, выхватывая пистолет.
— Свои!
Черт, к обеду и ложка
— Казаки, помогите! Вон с того минарета только что стреляли!
Один из казаков вышел из машины.
— С какого говоришь?
— Вон с того!
Показывая — он инстинктивно повернулся в ту же сторону, в сторону, куда была направлена его рука. И напрасно…
Афганистан, КабулЦентр города
03ноября2016 года
Все шло кувырком. Аскер бесследно исчез. Араба, мою правую руку в Кабуле — едва не убили…
Все было очень и очень плохо…
Араб был жив, и убить его, сына казака с Востока — было не так то просто…
Пропахший дымом, бородатый, с обожженными веревкой руками — он шел по улочке одного из кабульских жилых районов, поминутно оглядываясь. За спиной — в распахнутое настежь кабульское небо поднимался дым, выли полицейские сирены. Он знал, что будет дальше — они поднимут беспилотник и начнут прочесывать район. Или вертолет. В любом случае — если привяжутся, то уже не отстанут.
Он вспомнил Пешавар. Багдад. Тегеран. Бейрут. Басру. Карачи. Каир. Все те города, в которых он действовал нелегально, и в которых ему удалось выжить. Выйти из-под удара. Исламский Джихад, Аль-Каида, Аль-Ихван и Муслимун и еще не менее полудюжины различных мусульманских организаций приговорили его к смерти, хотя он все еще был жив. Было бы глупо — умереть сейчас в Кабуле. В городе, контролируемом русской армией — хотя до этого он не раз и не два уходил и от армии британской, и от разъяренных толп фанатиков, жаждущих мести.
Он вспомнил Пешавар. Бешеную толпу, несущуюся по улице подобно приливной волне наводнения, оставляя за собой перевернутые машины, подожженные лавки, растоптанные, окровавленные, растерзанные трупы. Их не тронули — потому что они были бородачами, были одеты как мусульмане и говорили на их языке. Бес был тогда ранен, и серьезно, как потом оказалось ранен — но они все равно выстояли, выдержали, пробились на точку эвакуации. Что же здесь, ко всем чертям происходит? Кому можно доверять? Кто друг — а кто враг?
Как они — вычислили их местонахождение, при том, что он сам — принял решение поехать именно сюда за час до того, как они прибыли? Кто были те люди, которые напали на них? Откуда у них был Шмель?
Что-то подсказывало ему — что могли быть и настоящие полицейские. А не переодетые…
Саднило руки. Это была единственная примета, по которой его можно было с уверенностью опознать — он так и не дал сделать пластическую операцию и свести эти следы, хотя понимал, что это для большей же безопасности. Во время бейрутского мятежа — он попал в плен к фанатикам, перед этим — покосив их из пулемета. Озверевшие, чувствующие, что им терять уже нечего боевики — распяли его на кресте. Теперь — раны как будто напоминали о себе, хотя на деле — он просто обжег руки об веревку, спускаясь с четвертого этажа.
Они, наверное, уже нашли ее. И поняли, в какую сторону он ушел и как, где его надо искать.
— Хей, эфенди…
Араб остановился. Повернулся на голос. Маленький бача — махал ему рукой из приоткрытых ворот.
— Иди сюда, аскер. Иди сюда, мы тебе поможем…
Араб недоуменно посмотрел на него
— Русисты тебя ищут, мы знаем. Иди, мы тебя спрячем…
— Хукм джихада является самым важным хукмом в жизни каждого правоверного…
Араб согласно кивнул
— Джихад является фард айн[54] для каждого мусульманина…
Пожилой старик — важно кивнул
— Твои слова радуют мою душу. Скоро я сам предстану перед Аллахом. И когда он спросит меня — остались ли на земле те, кто любит меня по-настоящему и идет по моему пути, по пути Аллаха, я отвечу ему, не кривя душой — да, остались…
Забинтованными чистой тканью руками — Араб поднес ко рту пиалу с кислым молоком. Он не боялся этих людей — в конце концов, они были всего лишь людьми, а вот он — был волком, ведущим войну уже двадцать лет, битым, травленым, знающим все уловки и ухищрения. И все равно — ему было не по себе: в детстве он ходил в гости к своим арабским друзьям, а они ходили в гости к нему, и никто не держал нож в одной руке, пожимая другую в знак дружбы.
Или держал? Как все чертовски запуталось. И все стало намного хуже. Такое ощущение, что сломалось что-то фундаментальное, то на чем держался мир и спокойствие людей и возврата назад уже нет.
Нет дороги назад…
— На твоих руках раны — сказал старик — если не хочешь говорить, ты можешь сохранить это в тайне. Но мне, старому человеку, который уже не может держать в руках автомат будет приятно услышать о подвигах молодых воинов Аллаха. И клянусь, что не раскрою сказанного никому кроме Аллаха…
— Это вряд ли можно назвать подвигом, уважаемый амир — заговорил Араб — скорее это можно назвать позором. Нас было всего несколько человек, и мы задумали убить тирана, что правил в Багдаде. Русисты схватили нас и бросили в застенок. Чтобы заставить меня говорить, они прибили меня гвоздями к двери, и так оставили. Потом, слава Аллаху я оказался на свободе — но так и не смог сделать ни единого выстрела по тирану. Так какой в этом джихад?
Старик покачал головой
— Здесь ты не прав. Аллах ценит не только действие, но и намерение, если оно идет от чистого сердца. Вспомни — тот, кто выйдет на пути Аллаха, упадет с лошади и сломает себе шею — тот шахид и получит свою награду наравне с теми, кто пал в бою на джихаде. Этот хадис истинный и не подвергается сомнению. К тому же — ты не оставил джихад и сегодня — совершил нечто такое, что унизит неверных и вселит в них страх. Твои раны — достойная награда муджахиду на пути Аллаха, и когда настанет час — будь уверен, они займут достойное место на весах…
— Иншалла…
Араб не знал, что делать. Что думать. Вот с такими вот — что делать? Целая семья, в которой и дед и внук. И наверняка отец, сын одного и отец другого — исламские экстремисты. Все это — воспроизводится из поколения в поколение. Может, правильно сказал Тунгус — надо тут геноцид устроить?
Вбежал бачонок, зашептал что-то на ухо деду. Араб разобрал «кэб» — англоязычное название такси. Здесь сохранились многие английские слова, но появились русские — например, Калаш и соляра.
— Машина приехала, друг. Она отвезет тебя, куда ты скажешь.
Араб отрицательно качнул головой
— Аллах, да воздаст вам за вашу доброту, однако многие из тех, кто водит такси, стучат русистам. Лучше, я дойду пешком.
— Не говори глупостей. Таксист — наш брат. Он отвезет тебя, куда ты скажешь, и не возьмет денег. Если ты попадешься на глаза людям из Арбаки[55], то только Аллах тебе поможет. Не приближай свою шахаду, брат, еще столько на свете неверных, и слишком много надо сделать…
— Не говори глупостей. Таксист — наш брат. Он отвезет тебя, куда ты скажешь, и не возьмет денег. Если ты попадешься на глаза людям из Арбаки[55], то только Аллах тебе поможет. Не приближай свою шахаду, брат, еще столько на свете неверных, и слишком много надо сделать…
— Аллах да спасет вас в день суда, шейх.
— Аллах — зачтет мне помощь муджахеду на пути Аллаха, и, помогая тебе, я помог сам себе. Иди — и обрадуй неверных мучительными страданиями, унизь и растопчи их…
Они вышли к машине. Водитель — молодой, бородатый, услужливый — с полупоклоном распахнул дверку старого лупоглазого ФИАТа. Садясь, Араб заметил, что таксометр работает — значит, хозяин фирмы закрывает глаза на левак и скорее всего — сам тайный сторонник Талибана и Аль-Каиды.
— Куда вас отвезти, эфенди… — сказал водитель, трогаясь с места. На лобовом стекле машины — желтел прямоугольник пропуска с голограммой — пропуск на время комендантского часа и через все посты.
Араб примерно прикинул
— Бывшее посольство САСШ. По дороге в аэропорт…
Информация о перестрелке — появилась в одиннадцать с небольшим часов. У нас была хорошо налажена информационная служба — несколько компьютером стоят на фильтрации информации, записываются все переговоры, в том числе по закрытым линиям, по списку слов — триггеров просеивается вся информация. Затем — информацию просматривают уже обученные люди. По каждой категории — есть порядок действий. Помимо прочего — мы за сходную плату выпускаем что-то вроде информационного бюллетеня для других частников, составляем рейтинги безопасности маршрутов логистики, районов. Все как было в Мексике — здесь это никто и не думал делать, пока я не начал. Все по старинке было…
Двор — был заставлен пожарными машинами, полицейскими машинами, была видна и труповозка — небольшой белый фургончик — рефрижератор, никак не выдающий своего страшного предназначения. Выделялись полицейские машины — пятый отдел, по борьбе с бандитизмом. Обычные машины, без опознавательных знаков — но придурки афганцы выдали спецмашинам спецсерию номеров. Отдел по борьбе с бандитизмом зовется здесь своеобразно — отдел преследования.
Машину пришлось оставить за внешним оцеплением. Дальше не пускали, пришлось идти пешком. Старое офицерское удостоверение вкупе с титулом и определенной известностью — в который раз сыграли за пропуск…
Все окна — были опалены и выбиты. Попадание Шмеля, не спутаешь ни с чем. Мало кто знает, что Шмель создавался по заказу войск РХБЗ[56] как средство для выжигания на местности очагов распространения некоторых опасных веществ и бактерий. Все-таки две с лишним тысячи градусов в эпицентре и доставка на дистанцию до трехсот метров в неизменном виде, ракетой — достаточно, чтобы не заразиться самому. Потом — кто-то установил экспериментальным путем, что при попадании ракеты в помещение гибнут все в нем находящиеся, и в соседних тоже — от смертельной баротравмы и от воздействия огня. Теперь — Шмель стал самым грозным носимым оружием пехотинца, спасения от него никакого не было.
Внизу, у дверей стояли две машины, нос к носу. В обоих — я опознал наши, одна принадлежала Арабу, вторая — служебная. Обе изрешечены в хлам, конвойный Интер стоит на ободах, борт как дуршлак. Слева от меня. У самого входа, рукой подать — еще дымится полицейский пикап, пулеметная турель снесена из чего-то крупного. Везде — втоптанные в землю гильзы, кое-где накрытые белым саваном, бурящимся пятнами тела, какие-то уже унесли и от них остались только обводы мелом. У моих машин — тел не видать.
Я посмотрел по сторонам, потом подпрыгнул. Так и есть. Забор — а дальше застройка и виден минарет. Двести пятьдесят — двести семьдесят. У старого Шмеля крейсерская триста — триста пятьдесят, новый, Шмель-М пробивает по паспорту на восемьсот — но реально: шестьсот — шестьсот пятьдесят. Ни того, ни другого мы афганцам не давали и сами использовали редко — мы еще не рехнулись. Одно попадание Шмеля в блокпост — гарантированно несколько трупов.
Непонятно было, почему пикап полицейский. Неужели — не опознали полицейских и приняли за кого-то другого? Да быть не может — машина же в раскраске, с сиреной. Может, полицейские их за кого не того приняли? А вот это может быть. Афганцы стреляют, потом задают вопросы, и если мои охломоны перебили полицейских — работу можно сворачивать. Здесь бытует кровная месть, и работать больше не дадут никак.
И куда они делись. Задержали?
Я подошел к двери подъезда, жандармский фельдфебель придержал меня в двери. Я показал еще раз карточку, фельдфебель козырнул. Я привык здесь ходить в афганской одежде, это безопаснее при любых раскладах. Охрана тоже не помогает, скорее наоборот — если у тебя есть охрана, значит — тебя стоит убить.
Сверху — спускалась шумная компания, афганцы и русские, во главе русский. Он раздраженно посмотрел на меня.
— А это еще кто…
Даже огорчаться не стоит — жандармерия и полиция, и сейчас и сто лет назад — отличалась прискорбно низким уровнем цивилизованности и возмутительными манерами. Полицейского, при всем его звании не пустили бы ни в одно армейское присутствие, не говоря уж о флотском.
— Вы кто такой?!
Видимо, что-то в моем виде поставило хама на место…
— Идите. Я догоню…
— Будете?
Ира[57]. Известная отрава…
— Не курю…
Жандармский следователь — а может, и не жандармский — приоткрыл новомодный стеклопакет, чтобы стягивало воздух, щелкнул зажигалкой. Оригинальная ИМКО[58], дорогая, с гравировкой. Стилизация под начало века, под винтаж. Такие дарят.
Потянуло дымком. Не так уж и плохо, чтобы заглушить жуткий запах мертвечины. Доносящийся уже и сюда сверху. Горелым пахло не особенно сильно…
— Ротмистр Балуевский. Ваши люди…
Я кивнул
— Сколько там?
— Пятеро. Одна, кажется женщина…
Аллах Акбар.
— Хозяйка дома.
— Да я понял…
Жандарм — пустил струйку дыма в окно.
— Что они тут делали?
— Проверяли сигнал.
— Нелегальная точка?
— Вот именно.
— Нас конечно не вызвали.
— Мы работаем сами.
Следователь жадно затянулся
— Еще что?
— Ничего. Бывает.
— Да, бывает. Что и слон летает…
Жандарм явно нервничал — недокуренная сигарета полетела в окно.
— Значит, работать не будем.
— О чем вы, простите?
— О том. О том, сударь. О Шмеле, который влетел в квартиру — я все же в морской пехоте служил, понимаю, что к чему. О полицейских, которых ваши люди перебили. Кстати — орудие поддержки, на себя купили?
Я пожал плечами
— Вы поступили бы иначе?
— Да нет. Наверное, так же…
— Я так понимаю, там наверху — четверо. А сколько вообще погибших?
— Один из ваших, похоже, ушел… — сказал жандарм — поднялся наверх, привязал веревку, спустился по ней и дай Бог ноги.
Араб ушел. Где Аскер? Неужели… он и есть с..а. Нет же, нет. Я его сам видел, и Араб видел. Если он крыса — нам обоим надо профессию менять. На клоуна, например.
— Я могу провести опознание?
— Можете. Пришлите мне фото и данные тех, кого собираетесь опознавать — и вперед. Без этого — не имею права.
Оба мы знали, что я этого не сделаю. Оба мы знали, что если я предложу взятку — он откажется. Вот такая ситуация.
— Я вам предлагаю определиться, Ваше Высокопревосходительство. Либо вы с нами, в команде — либо вы сами по себе. Если вы в команде — тогда будьте любезны играть с открытыми картами. Если нет — справляйтесь с проблемами сами. Как знаете.
— Мы с вами на одно стороне.
— Да. Вот только вы иногда забываете про это. И забыли про одно обстоятельство. Про закон. Вы организовали эскадрон смерти, устраиваете в городе перестрелки в стиле Дикого Запада, и…
Учить он меня тут еще будет, козел…
— Любезный господин ротмистр. Остановитесь. Если есть желание понять, почему я скрываю информацию — посмотрите вниз. Вам не приходило в голову задать кому-нибудь очень просто вопрос — а какого хрена вооруженные до зубов полицейские напали на моих людей? Спутали с кем-то? Бывает. А тот джамаатовский со Шмелем, который вон с того минарета бил — он типа салют хотел сделать, или как? Вы, кстати, туда на минарет не поднимались? Не искали хазрата[59], не спрашивали, кто с его минарета стрелял?
— Все сказали?
— Извольте дослушать. У вас — течет. Как из решета. Мы — единственные, кто получает деньги за реальные результаты.
— Это за головы что ли?
— Честь имею.
Я шагнул в сторону — все, что мне нужно было знать узнал, моих больше нет, и Араб и Аскер скрылись — и столкнулся с поднимающимся снизу здоровяком — афганцем в нашей «городской» форме. По виду — хазареец. Потомок монголов, здоровый. Хотя люди монголоидной расы разные бывают. Тот же Тунгус — с виду не очень грозный, но я никогда не соглашусь с ним драться, даже в шутку.