Я повернулся
— Сифонит, господин жандарм…
— Вы, кажется, собирались уходить…
На базе — я встретил Каляева. Он тоже теперь работал на меня и возглавлял учебную базу в Туркестане, через которую проходили даже некоторые слуги государевы, желающие обновить свои навыки перед тем, как испытывать судьбу в Афганистане. Дело шло хорошо — настолько хорошо, что на тренировочной базе у нас было вдвое больше людей, чем в Кабуле. Дело шло.
Араба не было. Поручив Каляеву позаботиться о погибших — я направился в бункер. Мы так называли место для содержания пленных. Это что-то вроде тюрьмы — хотя и сами мы находились целыми днями в таких же условиях.
Затем — пришлось потратить время на разгребание текущей прорвы дел. Она имеет свойство копиться и именно тогда, когда как раз не до них.
Юсеф так и сидел в углу — подогнув под себя ноги по-турецки, он уставился в какую-то, видимую ему одному точку на стене.
— Почти двадцать человек погибло — сказал я — четверо моих, остальные афганцы. Долго это будет продолжаться?
…
— Следующими — могут быть твои дети. Твоя семья…
…
— Как знаешь…
Сил не было совсем. Ни моральных, ни физических. Я вышел из помещения, там меня ждали трое.
— Приступайте. Никаких контактов и тряска[60]. Пока не заговорит.
— Есть.
Вышел из комплекса. Посмотрел на далекие горы, готовый разразиться проклятьями. Кому вообще это надо? Нам? Им? Аллаху? Чертовы горы. Прибежище людей, готовых биться головой об стену, пока не разобьют голову.
Они в чем-то похожи на нас. И это самое плохое. В чем-то они даже лучше нас, у них есть то, что мы утратили. Пытая и ломая их — мы совершаем нечто вроде самоубийства. Хотя и думаем, что делаем добро — это не так. Здесь нет добра. Есть лишь разновидности зла.
В кармане — запульсировал телефон, поставленный на виброзвонок.
— Слушаю, Воронцов.
— Господин адмирал, есть серьезный разговор. Вы одни?
Есть…
Я оглянулся назад, на вход в местную нашу преисподнюю. Определить, откуда звонят — нельзя. У нас там блокировка, не работает ни один сотовый.
— Один. Кто говорит?
— Тот, кто держит вашего человека. Вы заинтересованы в его освобождении?
Оно? Или просто кто-то попал? Похищение людей здесь в порядке вещей и никто из племен — не будет убивать пленного, даже того, кто только что стрелял в них — если есть возможность получить за него выкуп.
— Да, заинтересован. Сумма?
— Нам не нужны деньги. Нам нужен наш человек. Капитан Юсеф, которого вы взяли.
Они…
— У меня его нет.
Изображать незнайку смысла не было — знают они все. Знают слишком много.
— Где он?
Рискнуть?
— В Ташкенте.
Молчание. Это могло быть правдой, а могло и не быть. Про тайные тюрьмы в Ташкенте, куда постоянно летали самолеты — не говорил в Кабуле только ленивый. Их там не было — но кому хочется верить, тот будет верить.
— Достаньте его оттуда.
Поверил.
— Он уже не за мной.
— Если вам нужен ваш человек — достаньте его. К утру. Иначе — получите своего человека по частям.
Садисты, однако.
— Как вами связаться?
— Мы вам перезвоним. Не отключайте трубку.
Сифонит.
Бегом — я направился обратно в подземелье, в сектор контроля, по пути изрядно напугав часового. Адмирал не должен передвигаться бегом, если адмирал передвигается бегом — значит, все очень и очень плохо…
Сектор контроля — привычное свечение мониторов, приглушенный шум работающих компьютеров, шорох вентиляционной системы, которая не справляется со своими обязанностями. Это помещение — я узнаю по запаху: воздух до невозможности сухой, и как будто наэлектризованный. Машинный…
Я шлепнул телефон на стол.
— Быстро! Три минуты назад!
Никак объяснений больше не потребовалось — телефон мгновенно подключили к компьютеру через переходник.
— Откуда?
— Скорее всего, Кабул. Может быть, окрестности, но не дальше…
— Ясно.
Если изначально можно сократить площадь поисков — это помогает системе работать быстрее, вычисляя нужный аппарат.
— Строго на восток. Район университета.
Я уже понял, что дело пропало…
— Что у нас там есть?
— Беспилотник, принадлежность — ГРУ, позывной — Аметист два, идет в режиме патрулирования.
— Подключайся.
— Уже…
— У нас была аппаратура и пароли, позволяющие снимать информацию с любых каналов связи. Для нашей работы — это было необходимо.
— Есть.
— Точка контакта?
— Основное здание. Правый угол.
— Внутри или снаружи? Мы можем послать туда группу?
— Снаружи…
— Есть наведение…
На экране — появилась координатная сетка, на нее наложился сигнал от сотового, выложенный как синее пульсирующее свечение. Изображение начало быстро надвигаться…
— Есть…
— Давай на максимум…
— Делаю. Максимум.
— Вот… черт.
Беспилотник — давал такую картинку, что мы смогли увидеть сам телефон — крохотный кусочек микросхем, пластика и жидкокристаллический экран. Он лежал на лавке и его пока никто не украл. Просто не успел.
— Сукин сын…
Я устало выдохнул.
— Проверьте записи с беспилотника. Если он был над этим районом — может, что-то и будет. Докладывать мне.
— Есть. Вам нужен телефон…
— Господин адмирал!
Я резко повернулся на знакомый голос. В дверях стоял Араб, обе руки забинтованы — но стоял прямо.
— Полковник Тимофеев. Прибыл на базу, имею доклад.
Твою же мать… больше и сказать нечего.
Где-то в АфганистанеТочное время неизвестно
Сознание вернулось не сразу — повторный удар по голове дал о себе знать, обновлять раз за разом — скверное дело. Первой — вернулась боль. Ослепительно острая — и такая яркая, что слезы покатились из глаз…
В следующую секунду, а может и не секунду — его вдруг накрыло волной, и он почувствовал, что тонет, судорожно закашлялся. Но волна — отхлынула так же быстро, как и нахлынула — и лон понял, что его просто окатили ведром ледяной воды…
От холода и мокрой одежды — он почувствовал себя жалким и уставшим. Это тоже метод подготовки к допросу — мокрая одежда создает дискомфорт.
Он проморгался. Руки были связаны.
Помещение. Что-то, подготовленное для допросов — гладкие стены, не видно окна. Как тюремная камера, только размером намного больше. В разы больше.
Откуда-то сверху — светит свет. Лампочка, обычная, накаливания, не световой кристалл, старая…
Руки закованы, точнее не закованы, а связаны — одноразовыми пластиковыми наручниками. Пальцы затекли, но еще что-то чувствуют…
Он повернул голову, почувствовав, что справа — кто-то есть.
Есть…
Двое. Один — в форме полицейского спецназа без знаков различия, в руках — автомат с прицелом Кобра, устаревшим, но для полицейской работы приемлемым, передняя рукоятка — значит, учили совсем недавно, новая школа. В маске. Видна борода — это не скроешь. Короткая, окладистая.
Второй. Бритый наголо здоровяк, прищуренные глаза, а может и монголоидная кровь. Роста выше среднего, видно, что крепкий. Камуфляж «Серый волк», видна белая футболка — уставная, пехотная. Зато цепочка на шее, и еще одна — вокруг запястья, совершенно неуставные. Похоже, на одной из них — личный жетон армейского образца. Черные очки — дужкой зацеплены за нагрудный карман. Справа утолщение — пистолет.
Скорее всего, афганец. Возможно, с хазарейской кровью. Здесь не любят полукровок, полукровка всегда изгой, его не примет ни один, ни другой народ. Когда здесь был король — многие полукровки шли к нему на службу, превращаясь в настоящих палачей своего народа. Немало их на службе и сейчас — теперь уже на русской службе. Народ — не переделать, по крайней мере — не за десять лет.
Маски нет. А это значит — что он наверняка не выйдет отсюда.
Твари…
Он вдруг вспомнил все. Все, до последнего. И то, как он уехал от Эммы, и то, как он выпутался из всей этой истории в первый раз. И то, как они поехали проверять квартиру Эммы вместе с Арабом, и огненный шар Шмеля, врезающийся в стекло, и вспышку в квартире, рвущийся из окон огонь, и напавших на них полицейских во дворе…
Таков афганский народ. Они готовы кидать камни в тех, кто их спасает…
Эмма…
После Шмеля выживших не бывает…
Допрашивающий — подошел ближе. Присел на край стола, чтобы допрашиваемый — был вынужден смотреть вверх и вбок, тоже неудобная, некомфортная поза, вдобавок создающая подчиненность при доминировании следователя. У нас учился, с…а.
— Кто ты такой? — спросил следователь — ты говоришь по-русски?
Эмма…
После Шмеля выживших не бывает…
Допрашивающий — подошел ближе. Присел на край стола, чтобы допрашиваемый — был вынужден смотреть вверх и вбок, тоже неудобная, некомфортная поза, вдобавок создающая подчиненность при доминировании следователя. У нас учился, с…а.
— Кто ты такой? — спросил следователь — ты говоришь по-русски?
— А-гр-х…
Аскер — бросился на него прямо через стол, со связанными руками, намереваясь вцепиться зубами в эту проклятую шею, и грызть, грызть, пока соленая кровь не хлынет в рот. Следователь — успел лишь повернуться, но и этого хватило. Он вцепился зубами во что-то, следователь вскочил — и он упал на стол, а со стола — на пол. Подскочивший боевик — а реакция то у него хреновенькая — изо всей силы ударил его прикладом автомата, метил в голову, но попал в плечо. Потом — начал со злобой пинать ногами…
— Даризим[61]! — приказал опомнившийся следователь — даризим!
Боевик нехотя отошел
— Ага коферда[62]! — сказал он, и голос его буквально сочился ненавистью
— Чап ша[63]!
Следователь — обогнул стол. Аскер так и был привязан к стулу с помощью пластиковых наручников, это не дало ему возможности нормально напасть. Проявив недюжинную силу — следователь поставил стул на место.
Аскер тяжело дышал. Было больно, но он приказал себе не думать о боли. Раз больно — значит, ты еще жив. Так его учили…
— Кто ты такой, русский? — прозвучал голос из-за спины — кто тебя послал против нас? На кого ты работаешь?
Аскер молчал. Он вдруг понял, что такое настоящая ненависть. Ненависть, побуждаясь которой — одевают пояс шахида и подрывают себя в толпе. Ненависть, ради которой уходят в безнадежный бой…
Они — предатели, убийцы. Они — отняли у него женщину, возможно, единственную, с кем он смог бы создать настоящую семью. У него больше ничего нет, кроме ненависти.
На стол шлепнулась карточка.
— Это твоя карточка?
Аскер молчал. Следователь — ударил его по затылку, боль взорвалась вспышкой Шмеля в замкнутом пространстве черепной коробки — но он сдержался, только тяжело задышал.
— Здесь написано, что ты прикомандирован к оперативной группе Генштаба, офицер — инспектор[64]. Но я никогда тебя не видел во дворце, хотя сам там бываю регулярно. Мы проверили твою карточку через терминал — ты проходил в здание только три раза, три раза за все время, пока ты здесь находишься. Ты никакой не советник, верно?
Аскер молчал. Даже в таком состоянии он подметил прокол — как быстро его раскололи. Действительно, в здании Оперативной группы ГШ, бывшем здании Министерства обороны Королевства Афганистан — установлена пропускная система. Заходишь — прокатываешь карточку. Выходишь — опять прокатываешь карточку. Достаточно было влезть в систему, посмотреть, сколько раз он проходил в здание — и его легенде конец: всего три раза за несколько месяцев. С другой стороны — кто мог бы подумать, что те, кто будет его колоть — имеют доступ к закрытой компьютерной сети Военного министерства?
— Никакой не советник, верно? Ты из спецназа? Нет, хотя и похож на них. Потому что я знаю всех, кто из спецназа. Ты не из них, верно, хотя и похож на спецназовца. Кто ты такой?
Еще один удар. Следователь больше не решался подходить к нему спереди — и Аскер вдруг понял одну простую вещь — что он боится его. Даже связанного — боится. И этот, который с автоматом — он тоже его боится, потому так и злобствует. Они боятся его даже связанного. Слава о «русских шайтанах», прикидывающихся афганцами и умеющих видеть ночью — гремит по всему региону. И это хорошо.
Рядом с карточкой шлепнулся телефон. Аскер впился в него глазами — если телефон работает, если они не вытащили СИМку — значит, свои рядом, они вычислят, где он находится и штурма можно ждать в любую минуту.
— Думаешь, мы такие глупые, русский? Нет, мы теперь умные, вы многому нас научили, хвала Аллаху. Теперь мы знаем, как вы видите нас. СИМки тут нет. Она в моем компьютере. На этот номер — звонили уже одиннадцать раз. Кто тебе звонит, русский?
…
— Друзья?
…
— Жена? У тебя есть женщина, русский?
…
— Гэ-рэ-у? Ты из ГРУ[65], русский? Это они тебя послали? Или ты из военно-морской разведки?
Еще один удар.
— Кто тебе звонит, свиноед?
— Он ничего не скажет… — сказал боевик, перекладывая из руки в руку автомат
— Заткнись. Итак, русский? Ты думал, что ты умнее нас. Но ты глупее. Где капитан Юсеф? Мы проверили все тюрьмы Кабула, его там нет. Думаешь, это просто так сойдет тебе с рук? Где он?
…
— Ты думаешь, тебе помогут? Тебе никто не поможет, русская свинья. Твои люди — давно на нашей стороне. Вы думаете, что побеждаете нас — а на самом деле мы побеждаем вас. У вас есть часы, русский, а у нас есть время. Очень много времени. Вы уйдете побежденными и униженными, как ушли англичане…
Придурок, мы же их и выкинули, англичан — подумал Аскер — но снова ничего не сказал.
— Не хочешь говорить, русский? Напрасно. Мы умеем заставлять людей говорить. При Короле — мы заставляли говорить даже немых. Ахмадзай!
— Я, эфенди… — боевик шагнул вперед
— Я поеду, посплю. До утра он должен заговорить.
— Слушаюсь, эфенди джагран.
— Слышишь, русский? Я оставлю тебя наедине с Ахмадзаем. Сначала он воевал против вас в горах. Но потом стал умнее и стал воевать против вас в городах. Мы хитрее вас, русский. И вы ничего с этим не сделаете…
— Милли хайен[66]… — сказал Аскер, повернув голову
Следователь какое-то время изумленно молчал. Потом — изо всей силы ударил Аскера по лицу, открытой ладонью.
— Не говори мне про Родину, свиноед. Рано или поздно — мы придем к вам в дома и вырежем спящими. И вас, и ваших женщин, и ваших детей. Инш'аллаГЪ, так будет.
Аскер не слышал этого. Его вырвало, с желчью и кровью…
— Русская свинья…
Боевик — презрительно посмотрел на русского. Вероятно, он был из тех, кто спустился с гор по амнистии. От террористической деятельности — отказались далеко не все из них…
Следователь вышел, а за ним — вышел и боевик. Они хорошо знали друг друга. Один — допрашивал другого при англичанах, по делу о молодежной организации «Братья-мусульмане» (аль ихван и муслимун), которую Король опасался смертельно и приказал выкорчевать заразу с корнем. Теперь они были на одной стороне.
— Он не заговорит эфенди джагран… — убежденно сказал боевик — я знаю таких. Он из коммандос[67], это точно. Одного из них мы положили в костер и поджарили заживо, но он так ничего и не сказал.
Следователь — схватил боевика за грудки и подтащил к себе.
— Заставь его заговорить — сказал он, глядя боевику в глаза — и быстро. Если Юсеф заговорит у русистов раньше него, мы все — окажемся на месте этого пса.
Боевик — отвел взгляд первым
— Хорошо, эфенди. Что с ним можно делать?
— Постарайся не отрезать ничего. Может, его придется менять.
Боевик кивнул
— Тогда, я возьму аккумулятор из машины. Он мне будет нужен.
— Бери. И заставь его говорить…
Они приехали на двух машинах, обе — «Датсун», надежные и неприхотливые внедорожники, в Кабуле таких полно. Эфенди джагран (господин майор, звания были как у англичан) — уехал на одной из машин, немного отдохнуть (с утра мотался по всем тюрьмам Кабула, пытаясь понять, что произошло), а боевик — поднял капот второй машины и отсоединил аккумулятор. Немного подумал, прихватил еще набитый мелкой свинцовой дробью шланг, который держал в машине. Аккумулятора — может и не хватить, а ведь потом еще назад ехать. Еще забрал пару проводов, с помощью которых «прикуривают» одну машину от другой …
— Иса! — приказал он одному из приехавших с ним сорбозов — встань у ворот, и смотри, не пропускай никого. А ты, Заеддин, встань сзади.
— Слушаюсь, эфенди… — поклонились оба сарбоза
Подняв аккумулятор — здесь он усиленный, как от грузовика, это хорошо — он потащил его в здание. Мельком глянул в глазок — русист сидел на своем месте, заблеванный как свинья.
Может быть, он и не такой смелый и сильный. Может быть, и удастся заставить его заговорить…
Отворив дверь, он втащил аккумулятор и с гордостью взвалил его на стол. Потом — достал из-за пояса провод.
— Смотри, свиноед. Это для тебя…
Русский открыл глаза и посмотрел на него.
— Ста да кха шакаа[68]…
Как только ублюдки вышли — Аскер открыл глаза.
Он чувствовал себя не так плохо, хотя голова и мутилась. Хотя в рвоте была кровь — внутреннего кровотечения не было, он сильно надкусил язык, и собрал во рту кровь, чтобы в нужный момент показать, как ему плохо, что у него внутреннее кровотечение, и он не представляет опасности….