Православный катихизис определяет кротость как «тихое расположение духа, соединенное с осторожностью, чтобы никого не раздражать и ничем не раздражаться».[11]
Кроткие в любви терпят и в терпении любят тех, которые мужественны в силе любви. Они мужественно терпят неправду и мирятся со всеми людьми. Такие люди верят, что зло не побеждается злом.
Великий и вечный образец кротости и смирения оставил нам Иисус Христос. Путем Господа нашего шли и святые апостолы. Он не роптал даже на Своих распинателей, но молился за них: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают».
Ответить на оскорбление оскорблением, на обиду обидой – это дело инстинкта человека, дело страсти, которая всецело овладевает им в минуту раздражения, гнева, делает его в это время своим врагом. Такой заповеди не знало человечество до Христа. Как еврей, так и язычник не мог примириться с обидчиком. Закон мести господствовал и почти узаконивался. И только в христианстве кроткий человек освободился от рабства страстям, стал господином своих душевных движений и своих поступков. Направляющим началом для кротости должна являться любовь к Богу, сдерживающая душу от движений гнева, досады, зависти, мщения, вражды.
Для того чтобы приблизиться к состоянию кротости, необходим подвиг, трудный и постоянный, направленный, прежде всего, на познание своего собственного сердца. Всякое решение должно быть принимаемо не тотчас, но в спокойном, мирном состоянии сердца. Так же необходимо молитвенное обращение к Богу, помня, что всякая добродетель – не только плод нашей деятельности и усилий, но дары Духа Святого. Мы видим, что блажен не столько тот человек, который силой воли владеет собой, потому что сам по себе никто не способен на абсолютно полный самоконтроль. Но по-настоящему блажен только тот человек, которого постоянно направляет Сам Бог, потому что только в служении Ему мы обретаем совершенную свободу и в исполнении Его воли наше совершенство. Человек, у которого нет кротости, не может подлинно ничему научиться, потому что первый шаг к учению это – осознание своего невежества.
Один из великих римских учителей ораторского искусства Квинтилиан говорил о своих учениках: «Они, несомненно, были бы отличными учениками, если бы они не были убеждены в том, что все знают».[12] Никто не может научить человека, который убежден в том, что уже все знает. Без кротости не может быть любви, ибо в основе любви лежит чувство своей недостойности. Без кротости не может быть подлинной религии, ибо каждая религия начинается с осознания нашей слабости и нашей потребности в Боге. Человек только тогда достигает подлинной зрелости, когда осознает, что он – создание, а Бог – его Создатель, и что без Бога он не сможет сделать ничего. Никто не может вести других, пока не научился владеть собой, никто не может служить другим, пока не подчинился сам, никто не может управлять другими, пока не научился управлять своей волей. Человек, полностью вручающий себя в руки Божии, обретет кротость, в совершенном даре Духа Святого.
Людям, которые подражают Сыну Божьему, смиренно исполнившему волю Отца, Бог отдаст во владение землю. Эти слова представляют собой цитату из Пс. 37 (36), 11. В древности народу Божьему была обещана земля Ханаана, так называемая «земля обетованная», ставшая землей Израиля. Земля была самым большим богатством для людей. Бог велел разделить землю Ханаана между одиннадцатью племенами Израиля (потомки Левия должны были жить за счет десятины), поэтому бедных в Израиле не должно было быть, бедняками сделали своих собратьев богачи, отнимая у них их землю.
Первоначально община христиан была невелика и, несмотря на это силой Божьей христианство победило языческий мир и распространилось по всему миру. Мы знаем, что Христос пришел для того, чтобы основать на земле Церковь – Царство Божие, пройти через которое необходимо для вступления в Царство Небесное. Это Царство Божие есть общество людей, внутренний мир которых управляется волею Божьей, как вечным и неизменным законом. Это общество, вначале чрезвычайно малое, разрослось, так, как вырастает из малого зерна роскошное ветвистое дерево.
Иисус Христос учил, что в обществе людей, которое стало Его Церковью, завоевание земли будет достигнуто не орудием, но перенесением обид, терпением и воздаянием за зло добром, что законы будут предписаны и власть будет проявляться не силой, но убеждением и духовным образом, что кроткие обретут в своей деятельности награду за свою доброту.
Блаженство кротких начинается еще здесь, на земле. Оно заключается в том, что они вышли победителями в борьбе со страстями, стали на истинный путь спасения. Но полное блаженство наступит в обновленном Богом Царстве Небесном.
Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (Мф. 5, 6; Лк. 6, 21). «Правды» – дословно «праведности». В Евангелии от Луки Господь объявляет счастливыми тех, кто голоден теперь, апостол Матфей же, вероятно, добавил слово «праведность» с целью уточнения смысла. Прежде всего надо установить, в каком значении он употребил это слово, ведь оно многозначно и у разных авторов Нового Завета употребляется по-разному. У евангелиста Матфея оно встречается в значении «исполнение заповедей Закона» и «исполнение воли Бога». Многие толкователи полагают, что здесь это слово употреблено в его классическом значении «справедливость». Ведь бедняки – это люди, испытывающие недостаток не только в пище, но и, как правило, лишенные справедливости. Богачи отняли у них землю и тем лишили средств существования, они верховодят в судах, так что бедняки не способны помочь себе и могут только взывать к Богу с мольбой о восстановлении справедливости. Они просят Его о том, чтобы Бог установил или, вернее, восстановил на земле нормы и законы Своего царственного правления, при котором они «не будут терпеть голода и жажды».
Хотя Священное Писание обещает, что Бог в буквальном смысле насытит голодных и нуждающихся, голод и жажда часто выступают в роли метафор, которыми описывается жажда познания Бога, стремление к Нему.
Это блаженство может быть переведено так: «Как счастливы испытывающие голод и жажду в отношении праведности», то есть оно обращено к людям, которые жаждут исполнения воли Господней больше, чем еды и питья. Без пищи и воды человек не может существовать, но «не только хлебом должен жить человек».
В четвертом Евангелии Иисус часто сравнивал себя с хлебом, дающим жизнь, и с живой водой. В таком случае слово «праведность» может означать праведность самого Бога или, иными словами, Его суверенное правление, то есть Царство Небесное. Ни в коем случае это не может означать, что такой праведный порядок может быть достигнут усилиями самих людей, личной праведностью или революциями и социальными реформами.
И еще одно важное замечание. Слова четвертой заповеди Блаженств обращены не к людям, уже достигшим праведности, но к тем, кто стремится к ней, кто добивается ее. Это люди с открытым и живым сердцем, не закостеневшие в холоде и равнодушии. Воля Божья никогда не может быть исполнена раз и навсегда, христианство есть длинный путь, и тот, кто призван первым, может оказаться последним, и наоборот.[13]
Слова «алкать» и «жаждать» выражают один смысл – неудержимое стремление к чему-либо. В этом смысле четвертое Блаженство представляет собой вопрос и в тоже время вызов: насколько нам нужна правда? Жаждем ли мы ее так же, как жаждет пищи и питья умирающий от голода и жажды? Насколько сильно мы желаем присутствия добра и правды в нас самих и во всем мире?
У многих есть инстинктивное желание добродетели, но это скорее туманное и неясное желание, нередко воспитанное на романтической литературе, без твердого обоснования для чего именно необходимо стремление к правде. Такое желание является не острым и сильным, и в то время, когда настанет решительный момент, такой человек остается неспособным сделать усилие и принести жертвы, которые требует подлинная добродетель. Души многих больны отсутствием стремления к добру. Мир был бы совсем иным, если бы добродетель была нашим самым сильным желанием и стремлением.
В основе этой заповеди лежит идея, говорящая нам, что блажен не только тот человек, который стал добродетельным, но и тот, кто жаждет добродетели всем своим сердцем. Если бы блаженство ждало только тех, кто достиг добродетели, то такого блаженства не достиг бы никто. Но блаженство обретают те, кто, несмотря на все неудачи и падения, имеют в сердце любовь и стремление к совершенной правде. В Своем милосердии Господь судит нас не только по нашим делам и достижениям, но также и по нашим желаниям и мечтам, ибо мечты – это сокровище нашего сердца, к которому оно стремится. Даже если человек никогда не достигнет вершины добродетели, к которой стремился, даже если он до конца дней своих будет испытывать чувство голода или жажды по добродетели, но стремление его будет искренним, чистосердечным и самоотверженным, он сподобиться блаженства, по слову Господа.
В основе этой заповеди лежит идея, говорящая нам, что блажен не только тот человек, который стал добродетельным, но и тот, кто жаждет добродетели всем своим сердцем. Если бы блаженство ждало только тех, кто достиг добродетели, то такого блаженства не достиг бы никто. Но блаженство обретают те, кто, несмотря на все неудачи и падения, имеют в сердце любовь и стремление к совершенной правде. В Своем милосердии Господь судит нас не только по нашим делам и достижениям, но также и по нашим желаниям и мечтам, ибо мечты – это сокровище нашего сердца, к которому оно стремится. Даже если человек никогда не достигнет вершины добродетели, к которой стремился, даже если он до конца дней своих будет испытывать чувство голода или жажды по добродетели, но стремление его будет искренним, чистосердечным и самоотверженным, он сподобиться блаженства, по слову Господа.
В этом блаженстве есть еще один интересный момент, который отчетливо виден только в греческом тексте. Смысл заключается в следующем. Грек говорит: «Я алчу хлеба». Значит, он хочет немного хлеба, какую-то его часть, а не весь каравай. Грек говорит: «Я жажду воды». Следовательно, он хочет выпить немного воды, он не всю воду, находящуюся в кувшине. На самом деле, в жизни нашей люди редко хотят восстановления всецелой правды, и довольствуются ее небольшой частью. Человек, например, может быть добрым в глазах других людей в том смысле, что, сколько бы и как бы ни искали, в нем все же внешне нельзя найти моральных недостатков. Его честность, нравственность и почтенность не подвергаются сомнению. Но вполне может быть, что в его душе нет места для того, кто ищет в нем утешения, кто мог бы прийти к нему и выплакать на его груди свою боль. Он содрогнулся бы, если бы кто-нибудь захотел сделать это. Существует добродетель, которая сочетается с жестокостью, со склонностью осуждать, с отсутствием сочувствия и любви. Это только внешняя добродетель, а в строгом смысле таковой не является.
Иной человек, может быть, и полон всевозможных недостатков и пороков. Он может пить, играть в азартные игры и выходить из себя, и в то же время, когда кто-нибудь окажется в беде или будет нуждаться в его заботе, он отдаст последнюю копейку из своего кармана и последнюю рубашку. Но и это так же не будет в подлинном смысле добродетелью. Поскольку полнота помощи, какую только может дать человек другому человеку, может излиться через очищенное сердце.
Чувство духовной жажды в человеке есть признак духовного его здоровья, также как чувство голода, при отсутствии пищи, есть признак физического здоровья. Поэтому кто не знает святого желания праведной жизни перед Богом, тот скорее всего тяжело болен по своему внутреннему человеку, если только он уже не духовно мертв. Болезнь эта именуется самооправдание, смерть – это безучастное равнодушие к жизни по правде Божьей или нравственное ожесточение.
Алчущие и жаждущие получат насыщение в оправдании через веру в Иисуса Христа. Кто исполняет эту заповедь, тот получает пищу духовную, необходимую для жизни души, а истинной пищей является Христос. Недаром Царство Небесное часто метафорически описывается как пир, где люди будут есть и пить за Божьим столом.
Наш голод будет полностью насыщен в жизни Будущего века. Как и все качества, включенные в заповеди блаженства, голод и жажда являются постоянными характеристиками учеников Иисуса Христа, такими же постоянными, как нищета духа, кротость и плач. Лишь когда мы достигнем небес – не будем «ни алкать, ни жаждать», ибо лишь тогда Христос, Пастырь наш, будет нас «водить… на живые источники вод».
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф. 5, 7). В еврейской традиции милосердие всегда ставилось чрезвычайно высоко. Во-первых, милосердным называли Бога, который избрал себе народ Израиля не в силу его заслуг или достоинств, но по Своей великой милости. Именно поэтому люди должны подражать этому свойству Бога в своих отношениях с ближними. Это выражалось, прежде всего, в том, что Бог ожидал от них деятельной любви и помощи нуждающимся братьям. Обязанность делиться с неимущим, то есть раздавать милостыню, распространялась на всех. Милость – это центральная тема проповеди Иисуса Христа, Он призывал к любви и милосердию по отношению ко всем: к женщинам, детям, грешникам, изгоям общества, даже к врагам. В Его глазах самый страшный грех – это отказ человека, прощенного Богом, простить своего ближнего. Особенно важно, что это Блаженство следует сразу за Блаженством, в котором говорилось о жаждущих справедливости. Все мы хотели бы, чтобы Бог судил нас не по справедливости, а по милости.
Среди слушателей Христа, наверняка, было много и язычников, которые в своих нравственных стремлениях собственной мыслью не могли возвыситься к милостивому отношению и к состраданию своим братьям, а тем более к врагам. Поэтому-то мы вправе назвать эту заповедь, по преимуществу, христианской заповедью.
Древний мир, как известно из истории, всегда славил людей знатных. Эта знаменитость могла заключаться в героизме, в знании, в красоте, силе, богатстве. Бедные люди, кроме их эксплуатации со стороны привилегированных классов, не могли ничего лучшего и ожидать. Одним сдерживающим стимулом был закон правды: «Не делай другому того, чего себе сам не желаешь». Возвышенных идеалов христианства, предписывающих братскую, жертвенную любовь своего «я» ради ближнего, дохристианский мир не знал.
Христианская милостыня не рассчитывает на извлечение для себя корысти, она направлена на благо ближнего. Господь научил нас, что милостыня не должна быть совершаема на показ. Ничто не понуждает нас прощать, как любовь и милость, открывшаяся нам на Кресте и в откровении Господнем, возвещающем, что сами были прощены Им. Ничто более ясно не доказывает, что мы были прощены, кроме нашей готовности прощать. В этом смысле заповедь о милости тесно связана с заповедью о кротости, поскольку быть кротким – значит признавать перед другими себя грешником; быть милостивым – значит сострадать другим, если их порабощает грех. Думающий о нищем и бедном будет избавлен от горя. Еще в земной жизни Господь вознаграждает милостивого, а в небесной получит вознаграждение во всей полноте.
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5, 8). Сердце человека начало и корень всех наших действий. Это – родник, из которого живым ключом истекает струя духовной жизни. Чист сердцем тот, кто вымещает из себя порочные мысли и желания, молитвой и благим размышлением.
Эта заповедь о чистоте сердца перекликается с евангельским отрывком о светильнике тела, которым является око. В библейской терминологии «око» нередко приравнивается к «сердцу». Сердце – это око, которым человек видит Бога и через которое проникает во все его существо свет Божественной, освящающей благодати. И насколько чисто сердце, настолько легче придти свету Божию, проникнуть и освятить нас. Если око замутнено грехом, то восприятие действительности будет искаженным. Свет, проникающий в нас – это свет, в котором мы истолковываем окружающий мир. От состояния, в котором находится окно, зависит, какой свет проникает в комнату. Если окно чисто, ясно и не разбито, свет заливает комнату и освещает каждый ее уголок. Если окно замерзло или застеклено цветным стеклом, грязно, разбито или темно, свету трудно входить, и комната не будет освещена, в ней будет обитать тьма. Количество света, поступающего в комнату, зависит от состояния окна, через которое он проходит. И потому Господь говорит, что количество света, попадающего в сердце, в душу и вообще в человеческое существо, зависит от духовного состояния сердца, через которое проходит свет, потому что сердце – это глаз, окно для всего тела. Впечатление, которое на нас производят люди, зависит от того, какой у нас глаз. Некоторые вещи могут ослеплять наш глаз и искажать взгляд, прежде всего – это грех, замутняющий сердце.
Прилагательное «чистый» очень часто употреблялось в обозначении нравственной чистоты, относительно безупречной жизни. Вообще под словом kafaros (евр. tahor) в данном случае необходимо понимать незапятнанность сердца ничем грязным, свободным от всего, что извращает и оскверняет ум, чувства, желания человека, так как сердце – центр всей духовной жизни. Чисты сердцем те, кого не обличает совесть. Сердце чистое тогда, когда человек свободен не только от нечистого греха или желаний, но скорее, когда он свободен от всяких даже греховных помыслов. Добродетель, если она не истекает из внутренней чистоты и благого помышления сердца, является показной, видимой. Это дерево с подгнившими корнями, с гниющей сердцевиной. Совершенное отношение к нашим ближним должно быть основано на любви абсолютно бескорыстной, проистекающей из чистоты сердца, не имеющего и тени вражды.
Господь любит чистых сердцем. Чистые сердцем чувствуют присутствие Бога в самих себе и в природе. Слово Божие для них – живой голос Божий в себе и перед собой, чистые сердцем живут в этом мире, как в доме Божьем. Они все делают так, как нужно делать, находясь в доме Божьем, перед Его всевидящим взором. Они во всех обстоятельствах жизни всецело предаются Ему и непоколебимо полагаются на Божественное отеческое попечение, они всегда носят в сердце своем крепкую любовь к Нему как всеблагому Отцу. Земное счастье их не ослепляет, несчастья не смущают, не повергают в уныние или отчаяние. Эта жизнь для них только приготовление к жизни будущей. Радости и скорби настоящей жизни – только утешения и трудности на пути к вечному отечеству, где они узрят Бога лицом к лицу. Награда, которой удостоятся люди с чистым сердцем, высочайшая: это то, что является главным устремлением всякого верующего, целью всякой религии – они увидят Бога. Мы только можем догадываться, каково по своему существу это состояние блаженства.[14]