Мелькание палат, шуршание просачивающихся сквозь меня стен — и вот я снова в постели. Почему? Да потому что надо мной вновь склонились посторонние лица.
Хорошо видно, что, разбросав ноги, Поводырь лежит на полу, и к затылку его приставлен автоматный ствол. Возле него, болезненно скорчившись, сидит администратор Питон. Что-то вновь произошло в мое отсутствие. Что-то, видимо, крайне важное, если вооруженные люди решили ворваться в больницу.
И снова знакомый голос произносит какие-то команды. Меня поднимают, с осторожностью укладывают на носилки. Спешит назад Осип, и прощально машет мне рукой дедок Филя. Он напуган, потому что опять знает то, чего ему знать не положено. Но люди в хаки не ведают об этой его способности и потому не обращают на старичка ни малейшего внимания.
Мы выходим во двор, и огромная машина въезжает в распахнутые ворота. Это не обычная машина, — какая-то бронированная амфибия с маленькой башней и грозного вида пушечкой. Меня загружают в чрево автомобиля, и перед лицом вспыхивает плафон, заметно отличающийся от тех, что я видел в больничных коридорах. Молчаливые люди усаживаются справа и слева на специальные сидения. Практически бесшумно машина трогается с места. Я подношу кулак с зажатым Пенталгином ко рту, но меня опережают. Таблетку вырывают из пальцев, передают старшему. Он сует ее в миниатюрный полиэтиленовый пакет и бдительно прячет в карман. Кое-что проясняется. Это не долгожданное освобождение, это нечто другое. Меня выкрали из больницы, как некогда Отто Скорцени вырвал итальянского дуче из вражеского плена, как некогда вывезли герцога Энгиенского из баденского городка Эттенгейма…
ЧАСТЬ 4 ДИКТАТОР ВСЕЯ АРТЕМИИ
Глава 1 Чисто мужское свидание…
Два этажа и восемь комнат. Так выглядело место моего очередного заточения. Вилла, бунгало, дача — короче говоря, домишко, в котором поселили бывшего пациента клиники. Вокруг «домишки» расстилался вишневый сад, по периметру красовался бетонный забор с колючкой, по которой, как мне кажется, пропускали временами электрический ток. Иначе для чего бы там стояли изоляторы?
Но главное, что здесь не водилось Поводыря с Керосинщиком. Меня действительно лечили, но было не совсем ясно — от чего именно. Иногда просили задрать голову, открыть рот, со вниманием заглядывали в нос, попутно осматривали зрачки, уши и горло. И, конечно же, вновь брали на анализы кровь. Уж не знаю, что они там искали, но, судя по озабоченным лицам, этого «чего-то» они явно не находили.
Внутривенно стали вливать какие-то смеси — видимо, не самые скверные, поскольку галлюцинации мои явно шли на убыль, да и ломки перестали быть такими болезненными. Пробовали лечить даже секс-терапией, подпустив в качестве доверенной медсестры довольно соблазнительную девицу. Каюсь, прохладные и тяжелые ее груди я подержал некоторое время на ладонях, но спугнула ее умелость. Очень уж громко она застонала, тут же изогнувшись всем телом, подавшись навстречу раскрашенным ртом. Мне сразу представились микрофоны под обоями, скрытые видеокамеры и ворох тайных болезней, хранимых в уютной вагине красотки. А пуще того — стал противен себе сам, вспомнив Анну и все то, что было у меня с ней еще совсем недавно.
Словом, нашел в себе силы и от медсестры мужественно отлип. А в ответ на высказанное недоумение предложил сугубо платоническую дружбу. На это дамочка с удовольствием согласилась, — видно, бедным шпионкам наш брат тоже крепко приелся.
В первый же вечер, прогуливаясь по двору, выяснил, что вдоль садового периметра в траве замаскированы какие-то электронные штучки — не то мины, не то датчики. Экспериментировать и шевелить их граблями я, понятно, не стал. Так и не соблазненная мною девица одобрительно кивнула. Она тоже не знала, что это такое, но полагала, что лучше держаться от этих пугающих механизмов подальше. В течение всех прогулок она заботливо придерживала меня за локоток, не отходя от меня ни на шаг. Парадокс, но после того, как я отверг ее домогательства, эта красавица меня даже зауважала. Не скрою, мне было это приятно, и от нечего делать я принялся рассказывать ей о своем погибающем мире, о приближающейся экологической катастрофе, о вездесущем терроризме, который из разовых явлений все более превращался в повальное увлечение. Дамочка делала вид, что все понимает, то и дело кивала своей аккуратной головкой, но, разумеется, не спешила мне верить. Да и сам я к собственным историям уже прислушивался как-то по-иному — словно бы через ее уши и восприятие. Немудрено, что все рассказываемое стало постепенно казаться мне полным абсурдом. Снова стали накатывать напрошенные сомнения, а за сомнениями вернулся и страх. В самом деле, где гарантии, что я все это не выдумал? Или не увидел в каком-нибудь из своих наркотических снов? И пришла вдруг отчетливая мысль о том, что, возможно, никакого человечества не существует вовсе. А существует лишь одна картинка, вспыхивающая в мозгу за миг до смерти. И все мы умираем, едва родившись, подобно искрам, воспарившим над пламенем костра. Ну, а тот, кто назвал эту фантазию жизнью, стал, должно быть, первым сумасшедшим на Земле. Или на Луне — это уж как хотите…
* * *Мы сидели на террасе и цедили через соломинки апельсиновый коктейль. Адмирал Корнелиус утопал в глубоком кресле, а рядом с ним замерла по стойке «смирно» парочка богатырей двухметрового роста. В сущности, только теперь я имел возможность разглядеть этого вояку как следует. Довольно сухощавый, с уверенной мимикой и величавыми движениями, чем-то он крайне походил на Белинского с его болезненной худобой и сердито сверкающим взором. Правда, был несколько старше и туберкулезом, скорее всего, не болел.
— Так что, поговорим? — он улыбнулся одними губами.
Я неопределенно пожал плечами.
Не оборачиваясь, Адмирал легким взмахом руки отпустил своих волкодавов, дружелюбным тоном уведомил:
— Учтите, разговор у нас будет конфиденциальный, я бы даже сказал — сугубо доверительный.
— А вот шиш! — дерзко произнес я, и, разумеется, Адмирал ничего не услышал. Да и сложно было услышать, поскольку дерзил я в последнее время все больше про себя. Лишние репрессии мне были ни к чему, а посему я предпочитал ругаться и спорить молча. Ни карцеров, ни лекарств, ни общения с типами вроде Питона мне больше не хотелось.
— Так вы согласны со мной побеседовать?
— Отчего же не побеседовать… — одно из немногих достоинств, приобретаемых с опытом — это способность к невозмутимости. Вот и сейчас я излучал полнейшую невозмутимость. Маска, что сковывала мое лицо, сидела прочно, не съезжая ни вправо, ни влево. Давалось это без особого труда, поскольку каких-либо значимых эмоций я действительно не испытывал. Все главное и страшное осталось за кормой, а эта невзрачная рябь была мне, что называется, на один зубок.
— Курите? — Адмирал Корнелиус щелчком распахнул серебряный портсигар, показал мне плотную шеренгу коричневых мундштуков с золотой окантовкой.
— В жизни никогда не курил.
— Вот как? Странно, надо признать…
— Что же тут странного, — медленно проговорил я. — Ежегодно в качестве субсидий ЕЭС выделяет на развитие табачной промышленности один миллиард евро. Субсидии — и в табачной промышленности — только задумайтесь! Поневоле на ум будут приходить мысли о всемирном заговоре.
— Евро?… — брови Адмирала озадаченно дрогнули. — Признаться, не очень понимаю, о чем вы толкуете.
— Я толкую о том, что более глупой привычки человечество еще не выдумывало.
— Вот как? — смутившись, Адмирал спрятал портсигар в карман. — Хмм… Ну, а как ваше самочувствие? Голова, сердце, печень?
— Спасибо, еще дышу.
— Что ж… — он пошевелился жилистым телом, аристократическим движением скрестил на груди руки. — Как вы, наверное, поняли, у меня имеется к вам пара серьезных вопросов…
— Всего пара?
— Ну, возможно, чуточку больше. — Адмирал Корнелиус скупо улыбнулся. — Это мы решим по ходу беседы.
— Тогда начинайте. — Я тоже откинулся на спинку кресла. Неловко забросил ногу на ногу, но показалось неудобно, и я просто вытянул их перед собой. Самое странное, что этот человек меня действительно ничуть не смущал. Напротив — я чувствовал, что это я повергаю его в смятение. Он неплохо держался, но за всем его вельможным холодком ощущалась настороженная растерянность.
— Что ж, приступим… — Корнелиус в нерешительности пожевал губами. — Должен заметить, что администрация заведения, в котором вы лечились, с некоторых пор стала испытывать определенные затруднения. Судя по всему, связаны они были с вашим появлением, а потому на меня вышли с просьбой разобраться в ситуации.
— Что ж, приступим… — Корнелиус в нерешительности пожевал губами. — Должен заметить, что администрация заведения, в котором вы лечились, с некоторых пор стала испытывать определенные затруднения. Судя по всему, связаны они были с вашим появлением, а потому на меня вышли с просьбой разобраться в ситуации.
— Я вас внимательно слушаю.
— Это хорошо, что вы слушаете. Уверен, вы можете сделать шаг нам навстречу и рассеять некоторый туман, возникший в связи с недавними происшествиями.
— Какие происшествия имеются в виду? Погода в столице, повышение цен, отсутствие грибов в лесу?
— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Разумеется, я говорю о происшествиях, имевших место в учреждении, в котором некоторое время вы изволили обитать.
— Не я изволил, а меня изволили, — поправил я Адмирала. — Если уж вы хотите доверительности, то называйте вещи своими именами. И никакое это не учреждение, а обычная психушка.
— Ну, не такая уж и обычная. — Адмирал Корнелиус натянуто улыбнулся. — Честно говоря, я бы предпочел называть это место больницей.
Я хмыкнул, но от спора все-таки воздержался.
— Так вот, — продолжил Адмирал, — мне бы очень хотелось, чтобы вы прояснили ситуацию. Согласитесь, действительно странно, что на протяжении столь короткого времени погибают сразу трое пациентов, из запертых помещений неведомым образом исчезают лекарства, пропадает лечебная документация. В довершении всего, серьезно заболел Конрад Павлович, главный администратор больничного учреждения.
— Чем же это он, бедненький, приболел? Никак разжижение мозга?
— У него обнаружены, — сухо проговорил Адмирал, — псориаз, крупозное воспаление легких, перелом бедренной кости и желчный камень величиной с куриное яйцо.
— И все в один присест? — я покачал головой. — Пожалуй, с таким богатым букетом его действительно можно поздравить!
— Не ерничайте! Сегодня прошла операция, и камень удалили, но… — Адмирал перевел дух. — Это не обычный камень, они выудили из него часы. Ваши часы.
— Мои часы отобрали в первый же день прибытия в клинику.
— Тогда каким образом они могли оказаться в желчном пузыре администратора?
— Спросите у него. Я к нему в желчный пузырь не лазил.
— А псориаз, а легкие? Как мог Конрад Павлович в столь короткое время подцепить эти заболевания? И потом — кто сломал ему ногу?
— Вы полагаете, что это сделал я?
— Я полагаю, что вы располагаете нужной информацией!
— Послушайте, чего вы от меня хотите? Чтобы я вылечил вашего соглядатая?
— Я хочу, чтобы вы дали мне разъяснение!
— К сожалению, я не хирург и не терапевт, а значит, и нужной вам информацией располагать никак не могу.
— Но вы сами признавались, что раз в неделю проводите обязательные голодовки!
— А какое это имеет отношение к нашему администратору?
Адмирал поморщился.
— Хорошо, оставим Конрада Павловича в покое, перейдем к погибшим.
— Выходит, и тут вы меня подозреваете? Но, честное слово, это же смешно!
— Это не смешно, Петр Васильевич. Совсем не смешно. Ну, а заподозрить вас было более чем логично. Судите сами, очень уж много совпадений.
— Каких еще, к черту, совпадений?
— А таких. — Адмирал Корнелиус не сводил с меня цепкого взора. Слова его падали, словно камушки в пересохший колодец. — Я не буду перечислять множественных обстоятельств, — назову лишь главное: погибали и пострадали все, кто так или иначе поднимал на вас руку.
— Так уж и все!
— А вы напрягите память. Стоило вам подраться с Кудряшом, как на следующий день он умирает…
— Он проглотил вилку!
— Ладно, допустим, а что случилось с Керосинщиком? Так вы его, кажется, называли? — Адмирал нервно поерзал в кресле. — Разве вы не развязали с ним конфликт?
— С ним многие конфликтовали.
— Тем не менее, человек пропал — и пропал совершенно бесследно.
— Причем же здесь я? Удрал человек из психушки — только и всего. Очень уж зол был на врачей.
— У меня, честно говоря, иные сведения… — Адмирал сердито поджал губы, порывисто расстегнул ворот кителя. — Не мог он удрать. Незачем ему было это делать. С администрацией заведения он дружил, пациенты его не обижали…
Поскольку я молчал, Адмирал продолжил:
— Хмм… Ну, а как быть с Поводырем?
— А что Поводырь?
— Он ведь бил вас? Причем бил при свидетелях.
— Верно, бил, а администрация наблюдала избиение и даже в ус не дула… Кстати, причем здесь Поводырь? Он-то, кажется, жив-здоров.
— Ничего подобного, — Адмирал хмуро покачал головой. — Вскоре после вашего отъезда Поводырь скончался.
— Вот как?
— А вы удивлены? Уже проведено экстренное вскрытие. Установлена смерть от ишемической болезни. Проще говоря — инфаркт.
Я нахмурился. В памяти промелькнуло мутное воспоминание и тут же погасло. Кажется, что-то связанное с Осипом, но об Осипе они не должны были знать ни в коем случае.
— А вы знаете, что этот ваш Поводырь сломал мне нос?
— Разумеется, я в курсе. И считаю, что у вас был веский повод для мести.
— Да как же я мог отомстить этому бугаю! Вы видели его грудную клетку? А бицепсы? Сомневаюсь, что даже ваши бычки сумели бы его одолеть.
— Мои бычки?… Ах, вон вы о чем! — Адмирал рассмеялся, но как-то суховато, неискренне. — Не знаю… Хотя, думаю, что справились бы. Даже наверняка. Вам ведь это как-то удалось, вот и мы не лыком шиты.
— Тем не менее, Керосинщик все же пропал… — пробормотал я задумчиво. — А он был пострашнее Поводыря.
Тонкие пальцы Адмирала сплелись в напряженный узел, на секунду изменили цвет. На лбу моего собеседника выступили бисеринки пота.
— Потому я и пытаюсь выяснить все обстоятельства случившегося. — С натугой выдавил он из себя. — Если же говорить о Керосинщике, то здесь действительно случай необычный. То есть, я хочу сказать, что Керосинщик не был обычным больным. В отличие от прочих пациентов его отличали способности, которые трудно именовать нормальными.
— Что, например?
— Бросьте! Вы и сами о них прекрасно знаете! — Адмирал суетно передернул плечами. — До сих пор, скажем, не выяснено, откуда этот человек добывал керосин. Да и с огненной плазмой этот пациент был, судя по всему, на короткой ноге. Вблизи Керосинщика постоянно что-нибудь вспыхивало и загоралось. Только за время его пребывания в больнице было зафиксировано более десятка необъяснимых возгораний. Имела место и парочка вполне серьезных пожаров.
— Занятно. И что же дальше?
— Ничего. Среди этих случаев был и такой, что наводит на мысль о предумышленном нападении. Вспыхнула одежда на санитаре, который накануне не слишком ласково обошелся с Керосинщиком.
— Представляю себе!..
— Что вы себе представляете? — на щеках Адмирала Корнелиуса выступили пунцовые пятна.
— Представляю себе это ваше неласковое обращение… Так он сгорел? Я имею в виду санитара?
— По счастью, нет. Его вывезли из больницы с сильнейшими ожогами. — Адмирал неуютно поежился. — Признаюсь, столь беспокойный пациент нас тоже не слишком устраивал, но согласитесь, на воле он представлял бы для нас значительно большую угрозу.
— И вы решили с ним примириться?
— Не совсем, но… Все, что мы опробовали на этом человеке, оказалось недейственным.
— Что значит — опробовали? Вы что, пытались его убить?
— Я не знаю всех подробностей проводимых экспериментов, поскольку этой темой занимались другие люди, но… — Адмирал на минуту замолчал. — Как бы то ни было, этого человека в больнице боялись. Боялись практически все. Судя по всему, такое положение вещей устраивало и его самого. Но теперь он пропал.
Я пожал плечами.
— Ну и что? Если, по вашим словам, он действительно являлся колдуном, значит и логичных объяснений в его поступках искать не приходится. Колдунам, знаете ли, свойственно иногда пропадать. Колдуны на то и колдуны.
— Так, может, вы тоже колдун? — Адмирал глянул на меня исподлобья. — Кто еще мог уничтожить Керосинщика, как не свой такой же? Тем более, что я располагаю достоверными сведениями о том, что Керосинщик собирался вас выжить из больницы.
— Не только меня.
— Возможно, но именно в вашем случае у него возникли проблемы. Сильных конкурентов мало кто любит. Но неприязнь Керосинщика обернулась против него самого.
— С чего вы это взяли?
— Больничные листы, дорогой Петр Васильевич! Худо-бедно, но они все-таки отражают динамику состояния больного. Так вот, у бедолаги Керосинщика нелады со здоровьем стали отмечаться сразу после вашего появления в больнице. Давление, пульс, энцефалограммы — все полетело в тартарары. В день же, когда вам прооперировали сломанный нос, у него впервые наблюдался нервный приступ. Что-то вроде эпилептического припадка.