3) Может показаться спорным, действительно ли все частные научные исследования имеют целью или установление фактов или упорядочение их. Сомнение это может питаться примером, с одной стороны, «абстрактных» наук, как логика и математика, а, с другой «нормативных» наук, как этика и политика. Вряд ли другие науки способны вызвать какие-нибудь недоразумения. Но что касается наук второй группы, то ясно, что «нормативное» в них вообще не подлежит научному трактованию. Ведь наука может, с одной стороны, установить лишь оценки как факты, или «объяснить» их. С другой стороны, она может, при допущении известных поставленных целей, указать те средства, которые делают возможным их осуществление. И в том и в другом случае она поступает так, как и всегда. Что касается логики и математики, то напомним, что мы выше (§2. 2) должны были оставить открытым вопрос, существуют ли «мысли» только как психические переживания или же еще каким-нибудь иным образом. Но к числам и пространственным образам применимо то же самое, что и к другим «понятиям», с тем только отличием, что они могут еще оказаться просто свойствами телесных объектов. В соответствии с этим мы и здесь должны сказать, что логические и математические исследования занимаются изучением или свойств и закономерных отношений между объективными мыслями, числами и пространственными образами, или известными правилами психических процессов, или, наконец (и это касается математики), свойствами физических предметов. Но во всех этих случаях устанавливаются или упорядочиваются факты точно так же, как, например, в механике или минералогии, и, значит, наше общее определение научного интереса остается нетронутым и здесь.
§6Наоборот, взгляд на проблемы учения о мировоззрении показывает нам, что ответ на них не дает ничего ни для установления, ни для упорядочения фактов. Скорее они относятся исключительно к мысленным отображениям установленных и упорядоченных уже каким-нибудь иным путем фактов, так что здесь становится самоцелью то, что имеется налицо в других науках (§2), но лишь как средство для удовлетворения других интересов (§5). Учение о мировоззрении есть, сообразно с этим, вторичная наука, и доминирующий в ней интерес может быть лишь таким, который предполагает уже наличность других, первичных, наук.
Разъяснения1) Напомню прежде всего о том, что было сказано уже выше (§1. 4): необходимо сперва провизорное и приблизительное представление о задаче какой-нибудь науки, чтобы определить затем ближе эту задачу. Поэтому здесь можно предположить, что читателю знакомы некоторые из главных проблем учения о мировоззрении. Но тогда ему сейчас же станет ясным первый, вводный тезис этого параграфа, – именно, что решение этих проблем не дает нам знания ни об отдельных фактах, ни о связях таковых. Ответ на вопрос о том, что такое предметы нашего чувственного восприятия: вещи или явления – не имеет ни малейшего значения для нашего познания этих пред метов. Самый крайний идеалист воспринимает вещи точно таким же образом, как и наивный реалист. Оба они не отличаются друг от друга ни теоретически, по отношению к своему знанию, ни практически, по отношению к своему поведению. Основывается ли закономерность естественного хода вещей на реальном порождении действия причиной, или на эмпирической последовательности сходных процессов, или на априорной каузальной категории – это ни малейшим образом не затрагивает нашего познания этой закономерности: априорист не знает этих законов ни лучше, ни хуже, чем эмпирик. То же самое мы найдем относительно всех решительно вопросов: в учении о мировоззрении проблема пространства касается не геометрических, а проблема души – не психологических, проблема материи – не химических, проблема силы – не физических вопросов. А если бы и нашлись такие случаи, в которых бы оказалось иное отношение к делу, то их мы бы поэтому вскоре и исключили из круга задач этой дисциплины. Этот принцип бесплодности мы считаем необходимым высказать во всей его строгости с самого же начала. Мы отлично знаем, что таким образом лишаемся благосклонного внимания многих приверженцев не только «здравого смысла», но и имеющего большие претензии «позитивизма» или «прагматизма». Но мы твердо убеждены, что к новым познаниям ведет лишь путь наблюдения и обработки фактов и что поэтому спекулятивная по своему существу наука лишь тогда сможет утвердить свое самостоятельное существование, если она заранее откажется от надежды на успехи подобного рода. Но на чем основываются права на существование подобной бесплодной спекуляции, это, надеюсь, станет вскоре достаточно ясным непредубежденному читателю.
2) Если теперь мы зададим себе вопрос, к чему вообще относятся проблемы учения о мировоззрении, то мы, согласно предыдущим примерам, должны будем прежде всего ответить так: к мысленному отображению данных фактов и их связей. Даны объекты чувственного восприятия и законы их изменения и затем спрашивается, следует ли факты мыслить, как вещи или как явления, а их связи, как произведения, или как последовательности, или как категории. И то же самое относится и к другим пунктам. Но не забудем, что в мысленном отображении мы нашли сущность всякой науки (§2). Но там оно было средством, ибо интерес науки вообще направлен на установление и упорядочение фактов (§5), которые и являются настоящими целями. И не трудно увидать соответствие того средства с этими целями. Ведь мысленное отображение прежде всего, очевидно, служило для выработки порядка, а этот последний, в свою очередь, давал повод к новым установлениям фактов. Ясно, что никто не может непосредственно получить новых фактов тем, что он отобразит в мыслях старые факты. Но благодаря этому в нашем сознании может образоваться некоторый провизорный порядок их и через то может возникнуть побуждение разыскивать новые факты, входящие в этот порядок, как более далекие члены, и, таким образом, дополняющие его. Так, например, бывает тогда, когда историк представляет себе известные разрозненно переданные события, как части некоторого временного ряда, и видит в этом повод искать дальнейших событий, которые заполняют пробелы этого ряда; или когда химик, соединяя в одно целое ряд отдельных наблюдений, представляет себе, что какойнибудь элемент занимает определенное место в ряду элементов и благодаря этому начинает устанавливать отношения родства между этим элементом и другими промежуточными членами ряда.
3) Таким образом мысленное отображение, являющееся в других науках средством, в учение о мировоззрении становится самоцелью. Но это и показывает, что оно – вторичная наука; ведь только после того, как имело место сперва мысленное отображение для какихнибудь целей, оно, в свою очередь, может стать проблемой. Но как же все-таки оно может стать такой проблемой? По выше (§3) сказанному о биологической обусловленности всякого теоретического поведения только таким, очевидно, образом, что возникает интерес к самому процессу мысленного отображения, т. е. таким образом, что процесс этот, если он совершается лишь на службе частных наук, вызывает какую-то задержку практических или теоретических функций и, значит, причиняет ущерб органической или интеллектуальной жизни, порождая потребность в устранении этой задержки. Таким образом, и теперь уже мы можем сказать хотя бы следующее: учение о мировоззрении предполагает данным заранее состав частных наук и имеет задачей устранить те вредные явления, которые обнаруживаются в связи с происходящими в этих науках мысленными отображениями фактов. В чем заключаются эти вредные явления, а, значит, и определяющий задачу учения о мировоззрении интерес – это теперь можно будет установить без большого труда.
§7Интересом, доминирующим над учением о мировоззрении и определяющим его задачу, оказывается требование непротиворечивости. Поэтому учение о мировоззрении может быть определено как наука, имеющая задачей дать непротиворечивую связь всех тех мыслей, которые употребляются и в частных науках и в практической жизни для отображения фактов.
Разъяснение1) Вряд ли можно спорить против того, что непротиворечивость представляет, действительно, интерес в смысле предыдущего параграфа и что, следовательно, она пригодна для отграничения учения о мировоззрении. Ведь и не вдаваясь подробнее в анализ понятия о противоречии, мы можем заметить его биологическое значение. Если мы представим себе, что теоретические функции произошли из практических функций (§3. 1), то мы можем сказать, что как знание соответствует состояние уверенности и решимости, так противоречие соответствует состояние неуверенности и нерешительности в поведении, т. е. беспомощности. Но если даже мы представим себе эти теоретические функции первичными и самостоятельными, то невозможность реализовать противоречивую мысль должна вносить значительное замешательство в интеллектуальную жизнь и, следовательно, должна означать и заминку в соответствующих органических процессах. Остается, следовательно, только показать, что мысленное отображение фактов в жизни и в частных науках действительно приводит к противоречиям, неразрешимым в пределах этих частных наук, и что для разрешения их нужна поэтому особая дисциплина. Но ведь заранее можно указать на следующее два факта. Во-первых, в частных науках и в практической жизни одни и те же факты отображаются в зависимости от их специальных интересов с помощью различных мыслей и различных связей их. А так как здесь не имеется никакой контролирующей инстанции, то не может быть исключен такой случай, когда обнаружатся противоречивые результаты. Но раз возникли подобные противоречия, то они не могут быть устранены в пределах отдельных частных областей науки. Ведь источник их заключается в противоположности различных, вызываемых различными интересами, типов отображения, и ясно, что эта противоположность никогда не будет сознана тем, кто пользуется – и не может не пользоваться – всегда лишь одним из этих типов. Что это утверждение, при всей своей провизорности, соответствует действительному положению вещей, это можно подтвердить на следующем примере, который достаточно ярок и выразителен, чтобы показать, в чем заключается решающий пункт. Физик мыслит почти каждое содержание восприятия в связи с другими предшествующими и последующими содержаниями восприятия, как телесный предмет. Психолог, наоборот, мыслит то же самое содержание восприятия в связи с предшествующими и последующими представлениями фантазии, аффектами и пр., как состояние сознания. Но чтобы один и тот же факт мог быть как телесным предметом, так и состоянием сознания, это, без сомнения, является противоречием (по крайней мере до тех пор, пока оба эти понятия берутся в их обычном значении). И противоречие это не может быть решено ни физикой, ни психологией, ибо в физике, как таковой, не встречается ничего подобного состояниям сознания, а в психологии как таковой ничего подобного телесным предметам; поэтому ни в одной из этих двух наук указываемое противоречие не только не может быть устранено, но даже не может быть и почувствовано. На одном этом примере мы замечаем необходи мость занимающейся улажением конфликтов дисциплины и, вместе с тем, ясно видим задачу учения о мировоззрении. Но определив таким образом задачу нашей науки, необходимо несколько точнее отграничить область ее с различных сторон.
2) Прежде всего мы должны вернуться к той точке зрения, которую мы назвали в предыдущих параграфах принципом бесплодности: учение о мировоззрении не имеет своей задачей давать ответы на вопросы о фактах. Это не значит, разумеется, что в нем не говорится вовсе о фактах. Наоборот, из предыдущего следует, что оно обнаруживает хотя бы вторичный интерес по отношению к ним (ведь для отображения их были образованы те понятия, которые составляют его первичный предмет). Только оно должно, по-видимому – так кажется при предварительном рассмотрения вопроса – заимствовать все положения, касающиеся установления и упорядочения подобных фактов, у частных наук. Но это идеальное разделение задач может, очевидно, быть нарушено в двух случаях: может случиться, что соответственные частные науки находятся вообще в сравнительно незрелом состоянии; но может также случиться, что подобная наука, даже находящаяся в состоянии полного развития, не получает никакого внутреннего импульса уделить особенное внимание известным вопросом о фактах, между тем как именно эти вопросы имеют огромное значение для учения о мировоззрении. В обоих случаях космотеоретику придется неизбежно поступиться принципом голого позаимствования и придется самому поработать в области соответственной науки. Но в первом случае он это сделает не как космотеоретик; точно также и во втором он поступит так не постольку, поскольку он занимается космотеорией, а поскольку он хочет заниматься ею. Иными словами: там, где представится тому необходимость, он должен будет работать и в других областях знания, но он будет понимать, что эти работы не относятся собственно к его науке и что поэтому к ним применимы методы не учения о мировоззрении, а соответствующей частной науки. В ходе нашего изложения обнаружится, что учение о мировоззрении, действительно, оказывается в таком (описанном вообще лишь, как возможном) положении по отношению в особенности к психологии, и притом в обоих указанных выше направлениях. Мы увидим, что, с одной стороны, в силу особенных исторических условий космотеория в ее теперешнем положении вынуждена присвоить себе целый ряд психологических теорем. С другой стороны обнаружится, что психология вообще находится в очень неудовлетворительном состоянии и что сверх того она сама по себе уделяет крайне ничтожное внимание как раз тем вопросам, которые имеют решающее значение для учения о мировоззрении. Следствием этого окажется то, что наше дальнейшее изложение в значительной – если даже не наиболее значительной – своей части будет касаться психологических вопросов о фактах. И эти исследования не всегда можно будет внешним образом отделить от собственно космотеоретических изысканий. Тем необходимее будет иметь постоянно в виду, что какая-нибудь психологическая теорема (или вообще положение из области какой-нибудь другой частной науки) сама по себе никогда не может помочь решить какую-нибудь проблему учения о мировоззрении: ведь в противном случае это было бы вовсе не космотеоретическая, а скорее психологическая проблема! Но может, конечно, случиться, что переход от решения психологической проблемы к решению космотеоретической проблемы постепенно сведется в некоторых областях к простому и легкому схематическому шагу – именно тогда, когда отношение обеих областей стало в общем ясно, а поэтому трудности исследования сосредоточились по преимуществу на стороне психологической предварительной работы.
3) Отграничив задачу нашей дисциплины, мы вместе с тем коснулись ее отношения к тому, что обыкновенно называют философией и в частности к тем частям ее, которые мы рассмотрели выше (§1) под названием метафизики и теории познания. Согласно одной правильной старой концепции «философия» исторически была прежде всего «наукой вообще». Постепенно из нее выделилось огромное множество «отдельных частных наук». Недифференцировавшийся же остаток из проблем, которые еще не выделились в самостоятельное целое, составлял в каждый исторический момент комплекс проблем «философии». И если можно допустить, что ныне внутри этой области уже достаточно ясно обособились теоретические вопросы от практических и что, в свою очередь, внутри теоретической философии стали в известной мере самостоятельными логика и психология, то остаются еще «метафизика» и «теория познания», как те философские дисциплины, отношения которых к учению о мировоззрении надо выяснить еще раз теперь, когда задача последнего определена. Но ясно ведь, что задача установления непротиворечивой связи между различными частными науками никогда не может стать уделом какой-нибудь особенной частной науки, ибо в этом случае вскоре должна была бы обнаружиться потребность в новой контрольной инстанции. Поэтому учение о мировоззрении есть часть «философского» остатка из проблем в вышеуказанном смысле, и логически немыслимо, чтобы оно могло когда-нибудь выделиться из этого остатка в качестве особой науки. Но совсем другой вопрос, не содержит ли в настоящее время этот остаток и другие группы проблем, относящиеся не к непротиворечивой связи частных наук, а к своим особым фактам. Невозможно ответить на этот вопрос отрицательным образом, ибо – не говоря уже ни о чем другом – существуют две весьма старых и почтенных проблемы, которые причисляются всеми единогласно к философии, и в частности к «метафизике», и которые несомненно касаются не отношения между мыслями, но фактов. Я имею в виду вопросы о бытии и существе Божием и о бессмертии души. Здесь дело не идет – или по крайней мере не идет главным образом – об идеальной формулировке известных, но о реальном установлении неизвестных фактов. Следует ли гору называть вещью или явлением, следует ли мыслить душу как субстанцию или как совокупность рядоположных и последовательных явлений – все это вопросы понимания (Auffassung). Но буду ли я через 100 лет после своей смерти иметь еще воспоминания о своей жизни, и сотворен ли мир Богом, или нет – эти вопросы фактического положения вещей, лежащие в одной плоскости с вопросами о том, основан ли Рим Ромулом или произойдет ли в 2000 году солнечное затмение. Но именно потому эти вопросы, как таковые, не подлежат ведению учения о мировоззрении, ибо невозможно, чтобы одна и та же наука с успехом занималась проблемами столь противоположного рода. Поэтому, если желать рассматривать эти и подобные им проблемы, как философские, а не относить их к ведению, скажем, спекулятивной теологии и психологии, то следует установить, что учение о мировоззрении представляет лишь часть философии, и даже тогда, когда из нее уже выделились как практическая философия, так и логика и психология. Но далее оказывается, что подобное же отношение существует и между теми группами проблем, которые обычно обозначают с помощью выражений «метафизика» и «теория познания». Вероятно, никто не усомнится назвать метафизическими вопросы, касающиеся Бога и бессмертия; никто, во всяком случае, не назовет их теоретико-познавательными. Казалось бы поэтому прежде всего, что можно было бы просто определить область метафизики, как тот остаток из научных проблем, который еще не добился самостоятельного значения; теорией же познания или учением о мировоззрении можно было бы назвать ту часть этой области, которая не касается вопросов фактического характера. Но, если мы вспомним те сомнения, которые мы должны были выше (§1. 2) высказать против выражения «метафизика» и «теория познания», то мы предпочтем пользоваться нисколько иным способом выражения. Именно: всю более обширную область еще недифференцированной науки мы можем назвать общей теоретической философией; часть ее составляет учение о мировоззрении, задачу которого мы установили в этом параграфе. По своему объему это понятие совпадает с понятием теории познания, отличаясь от него лишь по содержанию – именно «Теория познания» будет обозначать односторонне-субъективистический способ рассмотрения общей обеим дисциплинам области, между тем как учение о мировоззрении должно во всяком случае еще до начала исследования отказаться от такого субъективизма (предвосхищая позднейшие результаты, мы можем заметить, что этот субъективизм вряд ли вероятен, и как конечный результат учения о мировоззрении).
§ 8Из этого определения задачи учения о мировоззрении вытекает важное для метода его следствие, что оно не исходит непосредственно из фактов. В основе его изысканий лежат всегда понятия и обнаруживающиеся между ними противоречия, т. е., коротко говоря, оно исходит из проблем. И прежде всего из таких проблем, которые получаются непосредственно из параллельного сосуществования практической жизни и частных наук, а затем также и таких, которые выдвинуло в своем историческом развитии само учение о мировоззрении. Оно должно преобразовывать эти доставшиеся ему понятия до тех пор, пока будут устранены существующая между ними противоречия, причем они продолжают оставаться пригодными для отображения фактов. Наличность обоих этих условий можно рассматривать как проверку успешного решения соответствующих проблем, решения, которое, в виду непрерывного прогресса практического и частнонаучного образования понятий, всегда является лишь относительным, а не абсолютным и окончательным.