Откуда же проистекает это различие? Не имеем ли мы два веса, две меры? Почему не приложить к реальной сущности и к ее акту существования ту же норму, что к индивидуальным логическим началам, к родам и к видам? Почему потенция существования должна быть реальной, тогда как объективная потенция, животное, как таковая, не реальна, равно как и ее акт, разумное? Какой критерий приложить, чтобы отличить реальную потенцию от чисто логической потенции?
Необходимое и достаточное условие для того, чтобы понятия, которые смыкаются в целое в соотношении определяемого к определяющему, соответствовали соотносительным реальностям, заключается в том, чтобы они были объективно совершенными, т. е. настолько определенными, насколько возможно, и чтобы, несмотря на эту определенность, они были бы адекватно различными.
Понятия, которые составляют метафизические степени или ветви логического древа Порфирия, объективно не совершенны, они способны к дальнейшему определению. Они доставляют только частичный вид реальности сущности. Хотя формальность «разумное» в порядке понятий есть нечто внешнее в отношении к формальности «животное», последнее, оставаясь животным, может быть разумным. Роды и различия, несводимые как таковые, отождествляются в виде; животное и разумное – в человеке. Вид и индивидуальные начала отождествляются во мне как в определенном человеке. Конкретная сущность приводит к реальному единству неполные логические определения. Истинное единство существующей субстанции есть очевидное тому доказательство8.
Напротив, даже наиболее совершенное определение в порядке качественности сущего никогда не может содержать простое существование. Конечное существо определяется своей мерой, своею конечною способностью существования. На вопрос, что такое человек? нельзя удовлетворительно ответить: он существует.
Один только чистый Акт, безусловно Сущее, тождественное Сущему, достаточно отличено от остальных существ этим понятием: тот, кто есть, без ограничения, без добавления. Если определенная ограниченная реальная сущность не может отождествиться с существованием, но необходимо соединена с некоторым существованием, то это, как мы уже сказали, потому, что совершенство само себя не ограничивает. Логическая сложность должна быть в порядке сущности. Она не может быть в порядке сущего, которое, как мы изложили, не допускает какой-либо сложности. Таким образом, становится очевидным, что всякая сложность предполагает, как основание, реальную метафизическую сложность, образуемую сущностью и существованием. Она составляет основание наименования «метафизические степени», которое дают сложному логическому целому родов и видов.
Так как все понятно в зависимости от сущего, то необходимо, чтобы ограниченное сущее содержало реальную потенцию, относительно не сущее, реально отличное от акта, который выполняет его способность к бытию. Вследствие того, что качественности вещей различны, их существования тоже будут реально различны. Вот основная причина наших возражений монизму, метафизическое оправдание логической аналогии понятия сущего.
Левенская школа усматривает в реальном различении сущности и существования единственно возможный ключ свода метафизического здания9.
* * *Теория Аристотеля о потенции и акте найдет другое приложение внутри самой сущности или определения материальных существ.
Когда я питаюсь, ассимиляция превращает другое сущее в мою собственную субстанцию. Этот кусок хлеба становится моим «я». При каком условии может это быть сделано? Так как реальность хлеба не обращена в ничто и с другой стороны его совершенство, его формальная определенность изменяется, так как он становится моим «я», то необходимо, чтобы реальное начало переходило из хлеба в «я»; это – первая материя. Надо также, чтобы исчезло свойственное хлебу определение, его субстанциальная форма, давая место свойственному «я» совершенству, которое станет актом первой материи хлеба. Всякое преобразование субстанции предполагает общую составную часть, реальную потенции, которая теряет одно субстанциальное определение, чтобы получить другое. Лишение безразличной материи допускает материальное становление. Хлеб способен меня питать, он есть «я» в реальной потенции, камень не есть таковая, по крайней мере, непосредственно. Он должен предварительно преобразоваться в начало, которое могло бы ассимилировать определенное растение, способное стать моею пищей.
Если сказать, что становление только нечто кажущееся, то это не уничтожит необходимости объяснить реальность этой видимости. Утверждать, что основа сущего – движение, значить быть принужденным апеллировать к лежащей в основе реальности и вводить в нее потенцию и акт. Относительный покой есть изменение в состоянии движения. Где изыскать способ найти причину этого, не прибегая к соединению потенции и акта?
* * *Эта потенциальная составная часть, первая материя, реальное и отличное от не сущего начало неопределенности объясняет, как в одном и том же формальном совершенстве, например, человечестве, может быть несколько индивидуумов. Это положение о начале индивидуации в пределах одного и того же вида.
С точки зрения субстанциального совершенства, все люди равны. Человеческая природа распределена на них всех без различия. Можно быть человеком или не человеком. Нельзя быть более или менее человеком. Как объяснить с метафизической точки зрения эту множественность? Это проблема, подобная касающейся множественности сущего. Только она поставлена в порядке потенции бытия, в порядке сущности.
Будучи началом субстанциального совершенства, форма не может сама себя ограничить. «Forma irrecepta est illimitata» (невоплощенная форма беспредельна), говорили схоластики. Если бы я таким же образом был человеком, как определенным человеком, то, так как «я» не сообщимо, само свойство быть человеком было бы не сообщимо.
Но форма, начало видового совершенства, будучи принятой в материальном начале, причине протяженности и протяжения в пространстве, тем самым ограничена определенным индивидуумом. Она может, таким образом, оказаться разделенной между многочисленными представителями человеческого вида. Эта раз утвердившаяся индивидуация, эта раз принятая формой особенность упорствует в разумных душах после распадения тела.
В порядке сущего, сущность – реальное внутреннее начало ограничения; в порядке формальности, качественности сущего первая материя, требующая количества и протяженности, является таким началом, играя роль множителя формы, которая сама по себе едина. Мы уже упомянули, что нет реального различия между индивидуальными логическими началами и видовым отличием, так как целая материальная субстанция есть единая, существенно индивидуальная. Основная сложность материи и формы составляет rem tertiam (нечто третье) по отношению к своим слагаемым, что не осуществляется в сложности индивидуализированной сущности и существования.
Логические индивидуальные начала суть точка зрения ума на целое с его стороны материальной. Они не выражают непосредственно первую материю, но целую субстанцию. Напротив, логические понятия индивидуализированной сущности и существования отвечают непосредственно различным реальностям.
Без гилеморфической сложности невозможно объяснить субстанциального превращения или непрерывного и последовательного становления мирового развития. Подвижное существо подвижно в самом своем сущем. Первая материя, первое субстанциальное начало материальной пассивности, не сводимы на определение, на форму, источник деятельности и силы10. Субстанция в реальной потенции – первая материя. Отсутствие определенности есть только относительное ничто, а не просто ничто.
Мы не можем останавливаться на этой второй точке зрения метафизической теории потенции и акта. Дальнейшее развитие этих мыслей завело бы нас в область космологии. То, что мы сказали, достаточно, чтобы показать, как гилеморфическая теория материи и формы проникает своими корнями в великий принцип, послуживший основанием нашим предшествующим рассуждениям: ни одно совершенство, даже относительное, не может в том порядке, в котором оно есть совершенство, ограничивать себя само11.
§ IV. Принцип субстанцииОтправляясь от понятия сущего, мы показали его свойство быть объективным. Мы, затем, рассмотрели множественное, различие, сложность в сущем и в материальном становлении. Перед тем, чтобы закончить наше быстрое путешествие по обширной области метафизики, нам остается сказать о принципах субстанции и причинности.
Если есть существа, есть и субстанция. Этот принцип легко может быть связан с принципом тождества. То, что есть в себе, есть субстанция, в противоположность акциденциям, сущность которых требует, чтобы их носителем являлось что-нибудь другое. Субстанция служит субъектом, носящим акциденций, которые составляют сущее чего-то другого: entia entis.
Если есть существа, есть и субстанция. Этот принцип легко может быть связан с принципом тождества. То, что есть в себе, есть субстанция, в противоположность акциденциям, сущность которых требует, чтобы их носителем являлось что-нибудь другое. Субстанция служит субъектом, носящим акциденций, которые составляют сущее чего-то другого: entia entis.
Таким образом, быть субстанцией – первичное наименование сущего, требующееся, чтобы дать основание бытия совокупности явлений, объективно связанных между собой, Факт, что я теперь пишу, очевидно, есть сущее. Эта реальность преходяща и является моему рассудку, как зависимая и никоим образом не автономная: это акциденция субстанции моего «я».
Правда, самопроизвольно то, что дух воспринимает в чувственных данных, является ему как вещь, существующая в самой себе. Наши первые мысли смутно включают понятие субстанции. Вскоре происходит диссоциация, и она приводит нас к мысли о способах бытия, случайных модальностях, множественностях, которые полагаются на общее основание их реальности. Смутное понятие акциденции приводит нас к точному установлению первого понятия субстанции, к определению ее как чего-то, что способно существовать в себе и служить субъектом, носителем других реальностей.
Акциденция существует реально, но при условии иметь носителя в другом. Это другое существует в себе самом или отнесено, в свою очередь, к субстанции.
При несуществовании последней я не находил бы основания бытия того, что не есть в себе. Акциденция, даже если она модальна, т. е. имеет непосредственного носителя в виде другой акциденции, существенно зависит в своем бытии от субстанции.
Всякое восприятие, принципиально говорит Юм, есть субстанция, и каждая отдельная часть восприятия – отдельная субстанция12.
Та стадия, в которой мы принимаем наши впечатления за что-то существующее в себе, – реальный момент в развитии нашей мысли. Но дальнейший анализ показывает нам сложность реального и приводит нас к тому, что мы различаем за пределами протяженности и соединенных с нею чувственных качеств сущее другого порядка – целое в целом и целое в каждой части целого, которому оно обеспечивает единство. Эту реальность не могут схватить чувства, только рассудок достигает ее. Рассматриваемая отдельно от своих акциденций, субстанция, как таковая, нечувственна. Вследствие этого эмпиризм Юма не может допустить ее. Поэтому мы видим, как английский философ напрасно борется против затруднения, которое он не может разрешить: «Есть два принципа, которые я не могу привести в согласие, и, однако, я не вижу способа отказаться ни от одного, ни от другого. Первый из этих принципов – что все наши восприятия имеют каждое отдельное существование; второй – что дух никогда не замечает между отдельными существованиями реальной связи. О! если бы наши восприятия принадлежали чему-нибудь индивидуальному и простому, или если бы мысль усматривала между ними реальную связь, то проблема не представляла бы затруднений. Но, со своей стороны я должен объявить, что проблема не разрешима»13.
Эти многозначительные строки слишком мало известны. Они произносят приговор эмпиризму, показывая необходимость полагать сущее, которое есть в себе, и которое приводит к единству определенную совокупность явлений.
Это разбивание реального на куски бесполезно, говорят нам. Субстанции – только пространственные слои, полагаемые единственно для надобностей нашей деятельности.
Это статическое овеществление, разбитие на куски для утилитарных целей, которое не может быть одобрено критикой.
Ответить нам не трудно. Субстанция не есть полагание в пространстве, так как сама протяженность – акциденция, ибо протяжение есть всегда протяжение чего-нибудь, которое есть в себе и не требует субъекта ингеренции. Такова эта личность, противоположная той и другой; такова эта бедная птичка, которую в эту снежную погоду я замечаю печально сидящей на моем окне. Это разбивание на куски не чисто утилитарно, оно неизбежно для моего разума.
Единственное препятствие в этом вопросе заключается в стремлении воображать себе субстанцию скрытой и реально протяженной под лаком ее акциденций. Субстанциальная реальность аналогична по отношению к реальности акцидентальной. Она не протяженна и не чувственна сама по себе. Вот что забыл Кант, выставляя свою знаменитую антиномию телесной субстанции. Единство самой телесной субстанции – высшего порядка, чем пространство.
Не будучи существующей через себя самое, конечная субстанция не может действовать сама собою. С другой стороны, мы знаем субстанции только из ее действий. Поэтому мы можем ее схватить только через посредство ее проявлений акцидентального порядка.
Акт, свойственный ограниченной субстанции, есть субстанциальное существование. Акциденции составляют ей вторичный акт. Они объясняют, что конечное существо, оставаясь в своей основе субстанциально тем же, может изменяться и действовать. Так как действие принадлежит акцидентальному порядку, то непосредственные начала действия или активные потенции, отправление которых – действие, сами тоже акцидентального порядка.
Субстанция есть отдаленное начало действия и, с этой точки зрения, она называется природой. Следуя из субстанции, акциденции необходимо дают возможность познать ее такой, какова она есть.
Здесь опять мы присутствуем при приложении плодотворной метафизической теории о потенции и акте.
Субстанция есть в ней самой. Реально отличные от субстанции, потому что они – ее вторичные акты, акциденции имеют существование в субстанции и через нее. Внутри самого существующего предмета обнаруживается, таким образом, аналогия сущего. Субстанция есть главное аналогичное, акциденции – второстепенное аналогичное.
Наряду с акциденциями, который представляют собой определение субстанции в ней самой, надо установить акциденцию отношения14.
Если не уничтожать различия между реальным отношением, которое мы констатируем, и отношением логическим, которое имеет значение только в нашем рассудке, то нельзя отождествлять акциденцию отношения с ее безусловным основанием. Свойство быть сыном и свойство быть отцом следуют из природы вещей, из субстанциального порождения. Напротив, тождество вещи с ней самой предполагает второе представление, которое есть произведение моего рассудка.
Акциденция отношения присуща предмету и устанавливает реальное отношение его к другому предмету.
Взаимность, которую она полагает, реальна и удерживается так же долго, как и соотносительные члены и безусловное основание их отношения.
Читатель угадывает, что понятие отношения создает не одно метафизическое затруднение. В этой области пространственное воображение – плохой советник.
Гамма бытия слишком богата, чтобы быть адекватно гармонизованной на упрощающей клавиатуре, составляющей наш безусловный способ познавания. Некоторые выводы самой современной критики присоединяются с этой точки зрения к данным многовековой метафизики15.
§ V. Принцип производящей причинностиСущность и существование, материя и форма, субстанция и акциденция, активные потенции и действия: все они реальные сложности, открываемые анализом в недрах сущего, с которым функциональное единство нашего «я» ставит нас в непосредственное познавательное отношение. Между этими различными членами есть трансцендентальное отношение, т. е. необходимое отношение потенции к акту. Невозможно дать какое-нибудь понятие сущности, не сознавая существования, доставить познание материи без познания формы, понять акциденцию без субстанции, определить активную потенцию, не обращаясь к действию и к его предмету.
Напротив, можно иметь действительное понятие о субстанции, не зная предикаментальных отношений, которые в действительности соединяют ее с другими существами. Рассудок, сказали мы, рассматривает объективные основания бытия. Мы сделали обозрение внутренних метафизических оснований бытия, нам остается рассмотреть внешнее основание бытия: причины, производящую и целевую16.
Выразить принцип причинности таким образом: всякое следствие должно иметь причину – значить высказать тавтологию. Дело идет именно о том, чтобы установить, что такое следствие и почему оно требует причины.
По поводу необходимости отношений последовательности чувственный опыт нам ничего не сообщает. Он говорит нам, чтó происходит, а не чтó должно произойти. Не всякая последовательность явлений, впрочем, управляется законом причинности. Не удивительно поэтому, что эмпиризм Юма отбросил производящую причину. Только рассудок открывает ее как начало актуализации следствия.
Чтобы действовать методично, мы рассмотрим причинность собственно существования раньше, чем приступить к причинности становления.