– Не по веревке, а на простынях, – возразила Оля.
– Это неважно.
– Я что, похожа на воровку? – обидчиво спросила она.
– Ну, дворник ведь не знал, как реагировать на подобную ситуацию, и отреагировал, как положено. И правильно сделал. А теперь нам надо во всем разобраться. Так что пока мы вас не отпустим.
– Но я же все разъяснила, – поразилась Оля, – мне надо домой…
Пархотин тяжело вздохнул, напустил на себя максимально суровый вид и, тоскливо взглянув на часы, начал писать. Потом строго посмотрел на задержанную, с лица которой не сходило какое-то мечтательное и упрямое выражение, и, откашлявшись, сухо сказал:
– Вы что же, утверждаете, что Николаевы насильно удерживали вас в своей квартире, заставляя заниматься, – он посмотрел в протокол, – приемом людей? Так я понимаю? Вы что же – врач?
Оля сделала неопределенный знак головой, значение которого Пархотин не понял, а потому рассердился.
– Отвечайте, как положено.
– А вы что, – громко расхохоталась вдруг Оля, – боитесь меня, что ли? В глаза не смотрите… Ничего я не крала.
Она почувствовала, что с ней что-то происходит. Почему она так громко смеется? Ведь ничего смешного в ее положении нет. Наверно, это порошки Валентины отходят, подумала она, вот и лихорадит…
– Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. – Пархотин устало потер переносицу.
– Ну, просто мне пришлось спуститься по простыне. Они не хотели меня отпускать. Они считали, что я должна еще помочь всяким их знакомым. Но я больше не могла там оставаться, – она улыбнулась и с легкой иронией взглянула на лейтенанта, – я совсем не понимаю, за что вы меня заарестовали-то. Это, наверное, какая-то ошибка? Мне нужно домой.
– А где вы живете?
– Ой, далеко отсюда… В деревне Лошаково. Это часов двадцать езды от Москвы.
– Девушка, я вас все-таки не понимаю. Чем вы там занимались у Николаевых? Вы знаете, что частный прием на дому – это незаконно…
Оля потупила голову:
– Ничего я такого не знаю. Только ничего плохого я не делала. Вы меня в преступлении обвиняете? У нас в деревне испокон веку к знахаркам ходят. А я даже и не ведунья никакая вовсе, а так…
– Давайте проясним другое. По вашим словам, у мужа Николаевой похитили деньги, а сам он пропал. А вы помогли найти его самого, а потом деньги. После этого остались на квартире и стали лечить? – поморщившись, произнес Пархотин. У него все сильнее начинала болеть голова.
Оля согласно кивнула.
– Так, – произнес он, как будто убеждая себя в чем-то, – ну ладно. Посидите тут, подождите.
Отсутствие снотворного действовало на Олю благотворно, с каждой минутой она все больше оживала и приходила в себя. Голова ее прояснилась, она чувствовала необычайную ясность внутри, душа наполнялась привычным оптимизмом, нервное лихорадочное веселье оставило ее. Ей казалось, что случившееся – всего лишь недоразумение. В скором времени все прояснится, и она будет свободна. Надо только собраться с силами и еще немножко подождать. Страсть как хочется увидеть своих, конечно, но ничего, она потерпит, раз так надо…
Пархотин вышел за дверь и некоторое время стоял, прислонившись к стене, размышляя, что ему со всем этим делать.
– Нет, сам я тут не справлюсь, – пробормотал он.
И действительно, не придумав ничего особенно остроумного, он решил отправиться к начальнику следственного изолятора.
Капитан Аверинцев, выслушав Пархотина, вытер лысину платком и тяжело вздохнул.
– Оставим девку пока у нас. И вызови этих Николаевых сюда, что-то она много подробностей об их жизни знает. Вообще-то, она не похожа на опытную воровку.
Пархотин почтительно наклонился и прошептал в ухо капитану:
– Эта Валентина, судя по всему, важная шишка. А ее муж вообще…
Капитан присвистнул:
– Ну, зови все равно. А может быть, эта девка… того… не в себе?
Пархотин пожал плечами. Он изо всех сил старался справиться с охватывающим его раздражением.
Несмотря на свою странноватость, девушка ему нравилась. Даже если она сумасшедшая, ему было ее жалко, и не хотелось, чтобы она пострадала.
Валентина Николаева, владелица квартиры, из которой выбралась его недавняя собеседница, держалась надменно, правда, беспрестанно курила одну папироску за другой.
«Но этого к делу не пришьешь…» – тоскливо подумал Пархотин.
– Вы знаете некую Ольгу Акимову?
– Первый раз слышу это имя, – раздраженно откликнулась Валентина.
– А вот она утверждает другое: говорит, что жила у вас больше месяца. К тому же дворник Михайлов видел, как Акимова вылезала из вашего окна на самодельной веревке, сплетенной из простыней. Как вы можете это объяснить?
– Ну, значит, раз я ее не знаю и она вылезла из нашего окна, то она квартирная воровка. По-моему, дело ясное, – с досадой выпалила Николаева, раздавив очередной окурок в пепельнице.
– Но она ничего у вас не взяла. И, знаете, со стороны это больше походило на побег, – осторожно заметил Пархотин.
– Ну, значит, не нашла. Или ее кто-то спугнул. Откуда мне знать?
– Девушка рассказывает странные вещи. Что вы насильно удерживали ее, заставляя заниматься… э-мм… принимать посетителей.
– Вы что же, хотите сказать, что верите этой?.. – глаза Валентины так расширились, что казалось, сейчас вылезут из орбит. Она даже привстала на стуле и в совершеннейшем изумлении уставилась на своего собеседника.
– Еще я должен буду побеседовать с вашей домработницей, – заметил невозмутимый Пархотин.
– Уверена, она вам скажет то же самое, – с обворожительной улыбкой произнесла Валентина.
– Давайте подпишу вам пропуск, – вздохнул лейтенант, – вы будете привлечены к делу, пока в качестве свидетеля. Когда, кстати, к нам заглянет ваш муж?
– Он сейчас очень занят, позже, – надменно произнесла Николаева и, забрав пропуск, вышла из кабинета. Еще долго стук ее каблуков отдавался в ушах Пархотина.
«Да-а…» – озабоченно прошептал он, налил из графина воды в стакан и залпом выпил.
На следующий день с утра Пархотин был у капитана Аверинцева.
– Ну что там твои свидетели по делу Акимовой?
– Все в один голос твердят, что никогда ее в глаза не видывали. Но, товарищ капитан, не похоже это на ограбление, – убито сказал Пархотин, – и преступница не такова, еле на ногах стоит. Ей впору лечиться, а не квартиры грабить.
– Отставить! Похожа – не похожа… – пробурчал капитан. – Пархотин, мы тут с тобой не в игры играем. А если есть сомнения в ее психическом здоровье, – добавил он, после некоторого раздумья, – то отправьте ее на экспертизу. Ей, если честно, лучше быть сумасшедшей. Эти Николаевы – очень уважаемые люди, мне вчера полковник звонил, интересовался…
– Будь она триста раз сумасшедшая, но она же, и правда, скорее всего, жила у них. Николаевы врут.
– Не говорите ерунды, и слышать не хочу, – замахал руками капитан, – идите, работайте.
Пархотин подхватил папку и вылетел из кабинета.
Со времени заточения на Ольгу нашло вдруг какое-то тихое спокойствие, покорное приятие любой своей судьбы, чего бы ей ни было уготовано. Собственное будущее почему-то перестало волновать ее. Только хотелось увидеть поскорее родных и Петю. Но Оля уже смирилась с тем, что в ближайшем будущем этого может и не случиться.
«Наверно, так и должно быть, путь у меня такой – а поэтому буду терпеть. Разберутся…»
Две недели, пока думали, что делать с ней дальше, она провела в одиночной камере.
«Может, я и нарушила какой-то закон? – размышляла иногда она, лежа на жесткой тюремной койке. – Ну, конечно, приехала в Москву без разрешения, на автомобиле. Принимала посетителей на дому. Как говорил тот солдатик, это нарушение…»
Лейтенанта Пархотина про себя она простодушно называла просто «солдатиком», не догадываясь о его звании.
Ольга ходила на допросы, послушно рассказывала о том, как попала в квартиру к Николаевым, механически выполняла какие-то действия – ела, пила, спала, оставаясь внутри себя полностью равнодушной ко всему этому. Так же – всего лишь со сдержанным любопытством – восприняла она и перевод в другое место.
– Это все ее вещи? – толстая рослая женщина с зычным голосом, приехавшая забирать Олю, недоверчиво смотрела на маленький заплечный мешок, непонятно из чего сделанный. Внутри какие-то тряпки, и все.
– Больше ничего нет, – пожал плечами лейтенант.
Олю посадили в машину и повезли по московским улицам.
– Куда это мы едем? – без особого интереса спросила она.
– Потом узнаешь…
Вскоре машина въехала через глухие железные ворота во двор и остановилась у высокого серого здания. Все это было в центре города, как догадалась девушка, потому что ехали они недолго. Ее снова повели бесконечными коридорами, каждый раз за ней с лязгом захлопывались тяжелые железные двери.
«Опять тюрьма…» – безразлично подумала она.
Но Оля ошибалась. Она оказалась в легендарном институте имени Сербского, куда ее доставили на психиатрическую экспертизу.
«Опять тюрьма…» – безразлично подумала она.
Но Оля ошибалась. Она оказалась в легендарном институте имени Сербского, куда ее доставили на психиатрическую экспертизу.
Ее тут же переодели в нечто безразмерное, грязно-серого цвета и поместили в палату, где, кроме нее, находилось еще десять женщин. Обитательницы ее нового жилища смотрели на новенькую с неприязнью и опаской – боялись, что она настоящая сумасшедшая, как потом узнала девушка. Всех новичков тут вначале держали на некотором отдалении – ведь неизвестно, чего от них ждать.
Среди «испытуемых», как тут называли обитателей этого заведения, попадались любопытные персонажи. Иные из них зарезали своих мужей или любовников – это была, кстати, самая многочисленная категория попадавших сюда женщин. Они поступили в институт с подозрением на психическую невменяемость, и врачам теперь предстояло выяснить, здоровы ли они были на момент совершения преступления.
Оля подошла к своей койке, легла и тут же заснула.
Первое время ею никто не интересовался – она потихоньку отвыкала от тюремных распорядков, приходила в себя – просто ходила со всеми в столовую, лежала, спала, читала. Оконные стекла были почти доверху замазаны бледно-серой краской, и кусочек живого неба она видела только на прогулках по маленькому двору, огороженному высокими стенами, с зарешеченным верхом. На прогулку их выводили редко. Каждый раз это было настоящей радостью для всех испытуемых.
Начиналась зима, и по ночам в старом здании института становилось очень холодно – по коридорам гуляли сквозняки, маленькие батареи не давали достаточного количества тепла.
С Олей никто не разговаривал, и она не особенно интересовалась другими. Поэтому она очень удивилась, когда как-то однажды, после завтрака, в умывальной кто-то робко тронул ее за плечо.
– А ты тут за что? – раздался шепот за ее спиной. Оля подняла голову и увидела маленькую востроносую женщину. Девушка и раньше видела ее тут, она шмыгала носом и будто что-то постоянно жевала. Сейчас она смотрела на Олю с нескрываемым интересом.
– Говорят, что я пыталась ограбить квартиру, – улыбнулась девушка, – но это неправда.
Женщина удивленно присвистнула и протянула маленькую сухую ладошку:
– Галя.
– Ольга.
– А про меня говорят, что, мол, сестру задушила. Но это тоже все неправда, – доверительно сообщила Галя. – А еще я очень сладкое люблю. Если будет лишняя конфета, ты дай мне. А я тебе чем-нибудь пригожусь.
– Ладно, – рассмеялась Оля, – только мне сладкое-то редко перепадает.
Теперь она каждый вечер таскала своей новой подруге из столовой нехитрые сладости, особенно Галя радовалась, если попадалась карамель. Они подружились и часто по вечерам шептались, лежа на соседних кроватях.
– Я сразу заметила, что ты нормальная, вот и подошла, – объясняла Галя. – Мы, которые в себе, тут страсть ненормальных боимся, поэтому держимся вместе. А то, знаешь, вроде обычная баба, а потом возьмет и ножом пырнет ни с того ни с сего. Тут такое бывало. Так что мы сперва присматриваемся. А тебя уже водили к доктору?
– Нет еще. Я даже не знаю, почему я тут нахожусь так долго. Со мной ничего не делают.
– Тебя тут будут проверять – не сумасшедшая ли ты, – объяснила Галя. – А пока они специально тянут время, чтобы испугать побольше, понаблюдать. Потом будут беседовать вроде как по-дружески, выведывать все. Только ты будь осторожна. Они никакие не добрые, а только прикидываются, а сами ждут, чтобы подловить человека на чем-нибудь. Хотя еще неизвестно, что лучше – в тюрьму или в дурку… От срока зависит…
– А некоторые притворяются сумасшедшими, что ли? – изумилась Оля.
– И такое бывает, – уклончиво ответила Галя, – жить-то каждый хочет.
След
Петя стоял напротив дома номер пять по Весенней улице и недоуменно глядел на рисунок, который держал в руках. Сходство было несомненным, и все же он колебался. Парень уже почти расстался с мыслью, что найдет заповедную лачугу с картинки, и теперь, глядя на нее наяву, все никак не мог поверить, что ему это удалось.
«Неужели отыщу Ольку, вернемся вместе в деревню, жизнь опять пойдет как прежде. Я доучусь, а на следующий год и свадьбу сыграем…» – мечтательно подумал он, но тут же оборвал себя и отругал за эти мысли. Не время распускаться, еще ничего не ясно, Оли нигде нет, а это всего лишь то место, где, возможно, находился пропавший муж женщины, которого она должна была найти. И ни о чем это не говорит.
Внешне дом оставлял впечатление нежилого – паутина на тусклых окнах, горы мусора, которые ветер гонял по саду, старый ржавый замок на калитке.
Петя пару раз позвал хозяина, – но бесполезно, – навстречу ему никто не вышел. Он долго разглядывал домик, потом легко перемахнул через забор и очутился в саду.
Он обошел вокруг невысокого бревенчатого домика – из него не доносилось ни звука.
«Самое подходящее место, чтобы прятаться, – мелькнуло у него в голове. – Только непохоже, чтобы здесь кто-то был».
– Есть кто живой? – все же еще раз крикнул он, вглядываясь в грязные окна, точно так же, как несколько недель назад это делала Оля.
– Чего орешь-то? – Мрачная дворничиха, которая мела улицу, исподлобья смотрела на Петю, поглаживая на груди свисток, и, казалось, вот-вот была готова позвать милиционера.
– Матушка, не подскажете, тут живет кто?
– Никто не живет, – тетка, казалось, потеряла интерес к незнакомцу и снова замахала метлой.
– И что, не жил никогда?
– Ну почему не жил? – Она оперлась на метлу и снова взглянула на Петю, теперь уже с легким интересом. – Раньше жили, но теперь съехали. Домишко-то уже несколько лет стоит пустой. А почему вы интересуетесь?
– Я родственника ищу, – поспешно объяснил Петя, – вот, приехал с учебы, решил заглянуть, а тут и нет никого. У соседей спросил – говорят, тут недавно кого-то видели.
– Я сама соседка, на соседней улице живу, – вскинулась тетка, – это кто вам сказал, Сомов, что ли? Так он пьет, не просыхая, неделями, откуда ему знать? Он и тогда в запое был…
– Когда – тогда? – строго спросил Петя.
– Ну, так это… – растерялась дворничиха, видимо сообразив, что сболтнула лишнего, – он тут останавливался недавно, но это был не хозяин дома, а посторонний жилец, не владелец. И это вообще его личное дело.
Петя хотел было взмолиться и уговорить дворничиху рассказать, кто тут был, но вдруг при взгляде на ее круглое, воинственно поднятое лицо, на котором вместе с тем отчетливо читался страх, его осенило.
– Давайте, гражданка, лучше сразу расскажете подробности. Это вам не пара пустяков. Дело важное. Кто таков был этот жилец и кто пустил его в чужое помещение? – он произносил сухим равнодушным голосом туманные фразы, уповая на то, что ему удастся сойти за сотрудника какого-нибудь военного или внутреннего ведомства. Он страстно надеялся, что женщина не спросит у него никакого документа. И действительно, она так перепугалась, что ей и в голову не пришло выяснять, кто такой Петя.
– Ну, я и пустила, – виновато призналась она, оглядываясь по сторонам – не подслушивает ли кто их разговор. – Приехал, умолял дать пожить. Вы ведь из органов, да? Мне теперь отвечать придется? Знала же, что ввязываюсь не пойми во что, и дело тут нечисто, – с досадой проговорила она, подобострастно всматриваясь в Петино лицо.
Он сообразил, что лучше не развенчивать эту легенду, и многозначительно поджал губы, не отвечая ни да ни нет, что еще больше ввергло дворничиху в панику.
– Как фамилия жильца?
– Как же, как же… – она яростно вращала глазами, роясь в своей памяти, – Николаев, что ли? Ах да, Николаев. Я потребовала показать паспорт.
– Николаев? – разочарованно протянул Петя.
– Ага, а что – не тот? – с внезапно проснувшимся любопытством поинтересовалась тетка. – Ну, извините. А я смотрю, вы такой подтянутый, молодой. И чего это вас на эту службу всех тянет? – пустилась она в рассуждения.
– А вы знаете еще что-нибудь о нем? – перебил Петя. – Ну, как звали, где работал? Почему он вообще попросился здесь пожить?
– Нет, я только фамилию знаю… И то, потому что документы смотрела. А на имя не обратила внимания. Он ведь ничего не говорил о себе. Огня не жег, сидел в темноте, молчал. Где работает – тоже не знаю. Он мне так объяснил, что, мол, денег задолжал кому-то, и этот человек хочет теперь с ним расправиться. Думаю, почему не помочь – не пустить на время, если нормальный жилец. А дом все равно простаивает. Я знала, где ключи лежат…
«Это как же мне искать теперь Николаева? – думал расстроенный Петя, идя обратно на станцию. – Их ведь в Москве тысячи. Очень распространенная фамилия. Тут должен быть адресный стол, где есть списки всех живущих, но совсем не факт, что мне дадут эти данные – кто я такой…»
Он купил в киоске у вокзала бутылку пива и газету «Правда» и стал ждать поезда.